Жертва грешника

Доктор закрывает дверь, жестом приглашает меня сесть, предлагает бутылку воды. Сам садится за стол, складывает руки перед собой.

– Как мама сегодня? – спрашивает он, внимательно вглядываясь мне в лицо, как будто ищет подтверждение своим мыслям.

– Без изменений, – выдыхаю я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

Он кивает.

– Я уже поднимал этот вопрос… – его голос становится особенно мягким, – но должен повторить. Ситуация вашей мамы очень тяжёлая. Мы делаем всё, что можем, но вы сами видите – в нашем центре нет тех возможностей, которые могли бы дать шанс на улучшение. Я бы очень хотел, чтобы вы ещё раз обдумали вариант перевода в специализированную клинику. Я знаю, это сложно и, возможно, дорого. Но, возможно, там бы смогли дать больше, чем мы…

Он устало вздыхает, чуть пожимает плечами, будто извиняясь за свои слова.

Я смотрю на свои руки, на пластиковую бутылку с водой, и молчу. Как объяснить человеку, что даже если бы я хотела, у меня просто нет этих возможностей? Всё упирается в деньги, которых нет и, скорее всего, не будет.

– Я понимаю, – тихо отвечаю я, – правда. Но вы ведь знаете, доктор Питерсон… У меня просто нет выхода. Я стараюсь, но… – слова повисают в воздухе, и я тут же ощущаю, как на глаза наворачиваются слёзы, которые так давно не позволяла себе выпустить.

– Я всё понимаю. Если вам нужна помощь – финансовая консультация, документы для благотворительных программ…Доктор не давит, только внимательно смотрит на меня.

– Мы уже многое испробовали. Я обращалась в фонды, ходила в суды, открывала сборы… У меня больше нет ресурсов. Единственное, что я могу, – это поддерживать её жизнь здесь, – выдавливаю я наконец.

Доктор Питерсон вдруг встаёт, открывает шкафчик у стены и достаёт тяжёлый стеклянный графин. Внутри – тёмная жидкость, пахнущая чем-то крепким и горьким. Он наливает немного в прозрачный пластиковый стакан и, вместо того чтобы выпить самому, протягивает его мне, смотря в упор и едва заметно поджимая губы.

– Это не мне. Вам.

Я смотрю то на стакан, то на него, не сразу решаясь взять. Доктор делает шаг вперёд, тяжело выдыхает, садится рядом со мной на соседний стул. На мгновение в его взгляде читается не только усталость, но и тревога.

– Мэдисон, – голос его совсем тихий, – нам придётся что-то придумывать. Я давно боялся этого, но теперь могу говорить наверняка… У вашей мамы начали проявляться признаки травматической деменции. Мне очень жаль. Я не хотел, чтобы этот диагноз когда-либо прозвучал…Он берёт меня за руку – осторожно, нежно, как будто боится ранить – и смотрит в глаза.

Мне нужно больше.В голове начинает нарастать гул. Я не двигаюсь, молча поворачиваюсь к стакану и выпиваю содержимое залпом. Жидкость горчит, обжигает горло.

Доктор всё ещё держит мою ладонь. Он осторожно продолжает, но слова как будто тонут в воздухе:

– Это необратимый процесс. Память будет уходить. Могут появиться агрессия, беспокойство, приступы тревоги, частичная или полная потеря ориентации… Я понимаю, как тяжело это слышать, – он смотрит, пытаясь поймать мой взгляд, – но важно, чтобы вы были готовы…

Я ставлю стакан обратно на стол. Лицо совершенно каменное – ни одной слезы, только немой вопрос: «За что?»

Кладу свою ладонь на его руку, чуть сильнее, чем нужно, и не отрывая взгляда, прошу:

– Давайте не сейчас. Скажите только – сколько у меня времени?

– Точного срока нет, но обычно это вопрос месяцев. К сожалению… тут ошибиться невозможно. Все тесты, наблюдения – всё подтверждает диагноз. Простите.

Доктор медленно качает головой.

Я вдруг улыбаюсь – странно, вымученно, почти пугающе даже для себя. Доктор чуть напрягается, но всё ещё держит меня за руку.

– Если вам нужна помощь, психолог или просто кто-то, чтобы поговорить… Я могу организовать…

– Спасибо, – тихо перебиваю я, потирая переносицу, – но не сейчас.

– Я… Я просто пойду. Мне нужно подумать.Головная боль накатывает мгновенно, будто бы в ответ на каждое новое слово.

Он медленно отпускает мою руку, кивает, даёт мне пройти первой к двери.

Я выхожу из кабинета, чувствуя, как голова тяжелеет с каждым шагом. Не жду лифта – просто иду по лестнице вниз, на автомате, не замечая ничего вокруг. На улице останавливаюсь, подставляю лицо холодному воздуху. Всё вокруг кажется чужим, как будто жизнь идёт где-то рядом, но мимо меня.

Поворачиваю за угол и иду домой пешком, медленно, как будто у меня впереди целая вечность, чтобы решить, что теперь делать дальше.

Голова разламывается на части. Всё внутри гудит, боль в висках отдаётся в такт шагам. Я иду по мокрому асфальту, не разбирая дороги – куда угодно. На улице внезапно начинается дождь: сначала редкие капли, потом сразу ливень, будто кто-то вылил ведро воды прямо с неба.

Лёгкий свитер и джинсы быстро намокают, липнут к коже. Я даже не пытаюсь укрыться – просто бреду сквозь этот поток, позволяя ему смыть слёзы, которых нет. Каждый вдох становится тяжёлым, горло поджимает – где-то внутри нарастает тошнота. Мимо проезжают машины, брызгая по лужам, из окон слышна музыка. Люди спешат, жмутся к зданиям, прикрываются зонтами и куртками, кто-то смеётся, кто-то целуется на светофоре, прячется от дождя под чьей-то чужой сумкой.

В яме, в которую я скатываюсь, не видно дна. Нет сил, нет ресурсов, нет ни одного шанса на спокойную жизнь. Мне нужно просто исчезнуть. Раствориться в этой сырости. Это единственное, что кажется выходом.Я иду – просто иду, потому что останавливаться страшнее, чем идти дальше. Все эти улыбающиеся лица, пары, счастье – будто нарочно выставляют меня за пределы жизни.

Прохожу мимо светлого пятна – ресторан. За окнами ярко, тепло и шумно. Я не сразу понимаю, почему ноги замедляют шаг. Останавливаюсь, смотрю внутрь. Именно тут мы с Даниэлем когда-то праздновали нашу первую годовщину. Тогда, в тот вечер, я думала, что могу быть счастливой – по-настоящему.

Я не дышу. Всё внимание сжимается в одну точку. Я делаю шаг ближе к окну, не веря своим глазам.Внутри за столом – уютный свет, кленовые листья на скатертях. Я усталым взглядом скольжу по залу и вдруг цепенею. Время на секунду останавливается: рука ложится поверх руки, знакомый изгиб плеча, томные взгляды, обещающие улыбки.

У этого столика сидит Даниэль.

Я каменею, сердце останавливается. В груди взрывается что-то тёмное, горячее, нестерпимо больное. Я хватаюсь за стекло, соскальзываю вниз и падаю на колени, не в силах ни подняться, ни отвести взгляд. Сквозь шум дождя вырывается крик.Рядом с ним – моя коллега из кафе – Энни. Она смеётся, его рука накрывает её ладонь, их лица почти соприкасаются. А потом… он тянется к ней и целует.

Мир расплывается – не от слёз, не от дождя. От боли, что рвёт меня изнутри на части.

Примечание:

Посткоммоционный синдром (Post-Concussion Syndrome): длительный комплекс симптомов после сотрясения мозга или тяжёлой травмы головы. Проявляется в виде: головных болей, бессонницы, депрессии, тревожности, расстройства памяти, снижение концентрации. Многоуровневая терапия является единственным лечением, по мимо лекарств. Человеку нужно постоянное наблюдение психиатра, невролога, физиотерапевта. Это очень распространённый диагноз при тяжёлых ЧМТ (черепно-мозговых травмах).Примечание:

Травматическая деменция (или ранняя деменция вследствие ЧМТ): хроническое прогрессирующее слабоумие, вызванное повреждением головного мозга. Проявляется в виде: потери кратковременной памяти, спутанности сознания, смены настроения, агрессии, апатии. Способы лечения: поддерживающая терапия, специальные клиники, когнитивная реабилитация. Часто развивается через 2–5 лет после тяжёлых травм мозга.