Руины тигра – обитель феникса

– Настоящая заноза.

Похолодало. Ночь принесла другие ароматы, во влажной земле просыпалась новая жизнь. Я поморщился. Полученные днём раны ныли.

– А ты совсем не такой, каким представлялся…

Я нахмурился, но Сяоху продолжила не моргнув и глазом:

– У меня есть еда.

– Хочешь меня отравить? Или прирежешь во сне?

– Я могла бы тебя убить хоть сейчас, но нам обоим нужно остыть и подумать.

Она вынула из-за спины свободную руку и протянула мне смотанную верёвку. Сердце пропустило удар, я вскочил.

– Если хочешь, я пойду с тобой, Ван Гуан… – Она впервые назвала меня по имени, и звучало оно приманчиво. – Но сейчас нужно устроить привал.

Порыв промозглого ветра всколыхнул её чёрные волосы. Сяоху достала из рукава две паровые булочки, бледные, как полная луна, и протянула мне одну. Я осторожно откусил кусочек. Тесто расплылось на языке нежно и сладко.

Мы выбрали место посуше и сели напротив друг друга. От еды меня разморило, Сяоху больше не вызывала во мне ужаса, лишь любопытство. Она не убегала, и я, осмелев, предложил:

– Ложись, посторожу.

Сяоху кивнула и устроилась на пушистой земле, как на мягком топчане, по-детски подложив под щёку ладонь. Тонкое лицо сразу стало беззащитным, нежно-округлым, как у фарфоровой куколки. Она чуть не убила меня, её сообщники разгромили моё войско – и вот злодейка дремлет у моих ног как ни в чём не бывало, словно мы старые друзья. Сяоху не боялась меня ничуть, а вот мне стоило ожидать подвоха. Я разглядывал её, гадал, что ей снится, сам твёрдо решив, что не усну до утра.

Рассвет застал меня врасплох.

Я сонно продрал глаза. Вокруг колыхался молочно-белый туман. Вопреки ожиданиям, я не замёрз, словно укутанный чем-то невесомым и тёплым. Белёсая пелена покрывала всё вокруг, а в нескольких шагах от меня земля и вовсе обрывалась бледной, чуть голубоватой дымкой. У этой кромки присела Сяоху и, зачерпывая горстями матовую жидкость, срывающуюся непослушными каплями, умывалась, впитывала кожей бархат озера.

Я почувствовал, как сухо в горле, и нетвёрдо направился к ней. Меня мучила вина, что не смог совладать с собой и так беспечно уснул рядом с врагом. Но тем не менее Сяоху меня всё ещё не прикончила.

Вода была чистой, свежей, совсем ледяной – пальцы свело от холода. Зато она оживила рот и омертвевший язык, и я наконец сумел заговорить:

– Давно проснулась?

Глаза Сяоху сияли, словно гагаты, мокрые ресницы стали ещё чернее и длиннее. Она наблюдала за мной так внимательно, что я забыл все слова. В конце концов она сжалилась, отвела взгляд – я снова мог дышать. И понял, как безнадёжно пропал.

– Так ты знаешь дорогу к лагерю или нет? – насмешливо улыбнулась девушка.

Пришлось идти вдоль берега в надежде отыскать чей-нибудь дом. Туман рассеивался, обнажая сверкающую гладь озера. Мы увидели маленький причал с привязанной лодчонкой. Деревянные сваи украшала паутина, вся в жемчужинах росы. Вдалеке над горой поднимался дымок.

Если бы не этот живой сигнал, мы бы ни за что не нашли дом, утопленный в склоне горы. Яодун[2] состоял из квадратного двора-ямы и нескольких подземных комнат. Мы с Сяоху прошли подземным коридором, в конце которого нас встретила робкая весенняя зелень и лиловый ковёр крокусов. Рядом с цветами стояла на коленях женщина. Заметив нас, она поднялась. Ханьфу цвета нежной фисташковой мякоти, слишком тонкий для морозного утра, был небрежно запахнут, в вороте выпирали ключицы. Подчёркивая худобу, кожу украшали узоры: размашистые мазки краски от толстой кисти маоби и тонкие линии от гуйби[3].

– Куда путь держите? – спросила хозяйка, пока я бесстыдно любовался орнаментом. Она улыбалась.

– Меня зовут Сяоху, а это сюнди[4], – отозвалась моя удивительная попутчица. – Мы заблудились и проголодались. Нам бы выбраться к ближайшему городу.

– Можете позавтракать у меня и отдохнуть. – Хозяйка махнула рукой в широком рукаве, как вьюрок-зеленушка крылом, и быстро упорхнула в дом.

Мы вошли в кухню. В маленькой комнате пахло густым свиным бульоном и ямсом. Запах был застарелый, въевшийся в пористые стены, вдоль которых шатким нагромождением стояли корзины с желудями, каштанами и грецкими орехами. Из-под потолка сизыми головешками глядели связки вяленой хурмы. Единственный белый мешок ярким пятном присел враскоряку в углу.

На огне кипела каша из местного проса. Хозяйка подняла крышку, облачко пара вырвалось наружу и сразу растаяло в нагретом воздухе. В чан посыпались финики унаби и кругляши сушёного яблока. Землистый аромат пшённой каши смешался с тёплым осенним запахом распаренных сухофруктов.

– Можете расположиться здесь, – кивнула хозяйка, и мы с Сяоху опустились на топчан, набитый соломой.

Женщина сняла с огня чугунок и поставила другой, поплоше. Мне всё хотелось спросить её имя, но Сяоху больше не проронила ни звука, и я не смел заговорить первым. Напряжение между женщинами явно нарастало, но я ничего не понимал.

– Подойди нарежь, – велела хозяйка.

Стол заменяла мраморная плита, холодная и гладкая, – неизвестно, какими силами её сюда затащили. Я взял здоровый тесак и принялся нарезать стебли сахарного тростника короткими кусочками, руки тут же стали липкие и сладкие от сока. Женщина приблизилась сзади, провела ладонью по моему предплечью, я затылком чувствовал, как её взгляд ощупывает меня.

– Он невкусный, – без тени эмоций заметила Сяоху.

– Смотря как приготовить, – отозвалась хозяйка и бросила нарезанный тростник в раскалённый чугунок.

Резко и сладко запахло наслаждением: жжёным сахаром и терпкими травянистыми волокнами. Чтобы сделать карамель, женщина энергично помешала в жаровне деревянной лопаткой, облизала паутинно-тонкие пальчики и подмигнула. Сяоху молча вышла.

Хозяйка сняла посудину с огня, часть загустевшего сиропа вылила прямо на гладкую столешницу, а остальное оставила остывать так, разровняла лопаткой и отошла к корзинам. Набрав горсть орехов, она ссыпала их мне в руку, а потом на самом большом показала, как колоть скорлупки и украшать будущие леденцы.

Мы стояли бок о бок. Она разравнивала густую сладкую массу и разделяла на маленькие квадратные кусочки, а я сыпал на каждый орешки и слегка вдавливал. Потом она вдруг привстала на носочки и коснулась губами моей шеи. Я вздрогнул. Стало нестерпимо душно.

– Не надо, – хрипло вырвалось у меня.

– Позови сестрицу, каша готова.

Я вышел наружу. Сяоху сидела на коленях возле цветущих крокусов, как прежде хозяйка. Сиреневые лепестки кружили в воздухе, словно заколдованные, а Сяоху, играя, тихонько водила над ними рукой.

– Это ты согрела меня ночью? Ты владеешь волшебством…

– Возможно, – переливчато ответила она.

– Спасибо, – выдохнул я, не зная, о чём ещё мне дозволено будет узнать. – Вернёмся поесть?

Над тарелками с кашей поднимался пар. Сытное сладкое угощение убаюкало внутренний дух, растревоженный всем произошедшим. Теперь мне спокойнее думалось о возвращении к отцу. Не станет же он меня убивать за проигрыш могущественному демону? Кто Сяоху – и кто я по сравнению с ней? Шансов у моего отряда не было. Но что она задумала и зачем пошла со мной?

– Какие вы скромные и молчаливые, – пропела хозяйка, вздёрнув уголки губ.

Тростниковые карамельки играли на языке, пощипывали задористо.

– Что означают узоры на вашей коже? – спросил я.

– А разве красивое обязательно должно что-то значить?

Хозяйка положила ладонь мне на бедро. Я опустил взгляд. Под ногтями у меня грязь, на лицо, наверное, страшно смотреть. Раны назойливо ныли. Едва ли я мог представлять интерес для этой ласковой и приветливой особы.

– Наверное, да, – помолчав, ответил я.

– Идём со мной.

Мы поднялись. Солома в тюфяке зашелестела.

– Сяоху? – обернулся я.

Она лишь еле заметно качнула головой, осталась сидеть и глядела на меня оценивающе, с каким-то невыразимым немым вопросом.

Я хотел ответить, но не понимал, чего Сяоху ждёт. Она словно испытывала меня.

Мы с хозяйкой прошли через двор в комнату напротив. Проход закрывало развешенное одеяло. В глиняных горшках без крышек стояли краски: некоторые разведены совсем жидко, а другие почти засохли.

– Я хуапигуй, женщина с раскрашенной кожей. Я рисую узоры, это привносит радость в мои дни, – лаконично пояснила хозяйка. – Иди ко мне, я покажу, как это приятно.

Она взяла кисть с пушистым кончиком, скользнула в ворот моей рубахи ледяной ладонью и спустила его с плеча. Её прикосновение прошлось по коже заморозком, а потом она макнула кисть маоби в краску и ласково провела по моей груди. След остался пунцово-розовый, как свежие цветки магнолии.

– Если позволишь, – её шёпот обжигал ухо, – я бы хотела сделать с тобой всё… самое… интересное… что умею.

Она потянула вниз, и мы опустились на колени. Тело дрожало от холодных касаний и нетерпения, но что-то было не так. Сяоху осталась там одна. Такая равнодушная… Что, если она специально заманила меня сюда? Что, если хуапигуй – не просто женщина, что живёт в одиночестве среди холмов и лесов? Не мудрая отшельница, не грустная вдова – а чудовище?

Я вскочил на ноги. От резкого движения закружилась голова.

– Куда же ты? Иди, я согрею тебя. – Хуапигуй тянула меня за руку.

Я попытался вырваться, но она уже прижалась ко мне. Хрупкое тельце – настолько худое, что я чувствовал рёбра и острые уголки ключиц, – мелко подрагивало. Рот непропорционально расширился, обнажая острые зубы.

Я наклонился, схватил один из горшков и ударил её. Хуапигуй зашипела.

– Осёл! Мне нужна крас-с-ска! Она защищает человеческую кож-ж-жу! Поз-з-зволяет носить её дольше! Что ты наделал!

– Нет!

– Теперь мне нуж-ж-жна твоя![5]

Она метнулась вперёд и впилась зубами в плечо. Руку пронзила острая боль. А я так надеялся, что битвы и раны позади!

– Отпусти!

Я пытался отодрать нечисть, но она вцепилась намертво.

– Сяоху, помоги! – взмолился я, даже не рассчитывая, что она услышит. Но через несколько мучительных мгновений одеяло взметнулось, впуская в комнату свет и свежее дуновение.

Сяоху светилась тёплым рыжим сиянием, за ней воздух дрожал и переливался, как летом над раскалённым камнем. Наверное, похожим теплом она согревала меня ночью.

Хуапигуй встрепенулась, наконец-то выпустив мою руку. Я зажал рану ладонью, но всё равно не мог остановить кровь. Сяоху наступала. Хозяйка пятилась от неё к стене, но жар всё усиливался и наконец стал почти невыносим. Я зажмурился и услышал вскрик, похожий на стон раненого оленя, а потом почувствовал прикосновение тёплых ладоней Сяоху.

– Надо перевязать. – Она нашла ткань и быстро всё сделала, лишь на мгновение задержав взгляд на следах краски, оставшихся на груди.

– Я этого не хотел, – почему-то смутился я.

– Знаю. – Она улыбнулась уголком губ. – Ты похож на засахаренную фиалку.

– Всё пошло наперекосяк с тех пор, как появилась ты! – Меня оскорбил и взбесил её снисходительный тон. – За что мне это?!

Не разбирая дороги, я помчался вон из яодун – на склон горы, туда, где молодая трава волнуется на ветру, где дышится свободно и видно сияющую гладь озера. Я бежал, пока не запыхался, а потом остановился, глядя на стаю журавлей вдалеке.

Из глаз катились злые непрошеные слёзы.

– За то, что ты сын своего отца, – раздалось у меня за спиной.

Я обернулся. Лицо Сяоху было серьёзным, даже суровым. Она не собиралась щадить мои чувства.

– Он ужасный человек, а ты его наследник. Кое-кто думает, что тебя нужно убить.

– Ты тоже так думаешь?

– Раньше думала.

– И что изменилось?!

– Я узнала тебя лучше. Ты не такой, каким тебя считают. Не такой, как твой отец.

Мне не хотелось видеть упрёк на её безупречном лице. Я отвернулся. Журавли взлетели, словно напуганные охотником. Сяоху положила руки мне на плечи.

– Я видел его всего несколько раз в детстве. Думаю, он бы и не вспомнил обо мне, если бы ему не сообщили, что мама умерла… – зачем-то проговорил я.

Сяоху повернула меня к себе и коснулась щеки.

– Милый, милый мальчик, – прошептала она.

Полы рубахи трепал ветер. Сяоху скользнула руками по моей спине, прижалась, отстранилась, погладила тонкую светлую кожу на груди.

– Сяоху…

Она положила руку мне на щёку, погладила большим пальцем, скользнула к затылку и притянула к себе мою голову. Наши губы соприкоснулись, сладкая влага захватила меня. Вкус карамели и аромат весеннего луга окутали нас и закружили.

Нежная и трепетная, но в то же время властная, Сяоху вела меня, наставляла, показывала то, чего раньше я и не представлял. Согретая весенним солнцем трава щекотала спину и коленки, когда одежды были сброшены. Я видел её лицо в тени на фоне глубокого лазурного неба, хотелось изучать каждую чёрточку, но глаза сами собой закрывались от наслаждения.

Мы долго лежали на склоне. Я никак не мог восстановить дыхание и поверить в то, что между нами произошло. Она казалась неземной, будто вот-вот растает. И, к моему разочарованию, принялась одеваться первой.

Мы вернулись в дом. Сяоху велела поискать одежды и собрать дорожную сумку с запасом еды, чтобы на рассвете двинуться в путь.

– Ты можешь уйти на север, – сказала она, – далеко-далеко. Туда, где отец тебя не найдёт.

– Что я буду там делать?

– За землями кочевников есть ещё земли, там…

– Пойдём со мной? – прервал я, переплетая наши пальцы.

– Не могу, мне надо вернуться к семье.

Я хотел снова перебить её, предложить другое, но она продолжила:

– Нужно передать, что в тебе нет опасности, чтобы тебя перестали искать.

– А что будет с отцом и братом? Вы охотитесь за ними?

Она кивнула, опуская глаза.

– Мой отец… так ужасен? – Голос звучал глухо, мне не хотелось слышать ответ.

– Ты не знаешь? – Сяоху искренне удивилась.

Я кивнул.

– Я же говорил, мы жили отдельно.

– Ван Гуан, прошу, – она взяла моё лицо в ладони, – прошу, беги. Ты не захочешь видеть то, что случится дальше.

Я отстранился, мне не понравились её слова. По сути, она была такой же незнакомкой, как и отец. Паутина странных уз окутала меня, но я не мог просто так отступиться от родни.

– Отец будет меня искать не меньше ваших… кем бы вы ни были. Я должен вернуться.

– Тем более тебе нужно скрыться. Ты сможешь начать новую жизнь в другой стране.

Она грустно улыбнулась и кивнула своим мыслям. Я посмотрел вдаль.

Позже Сяоху соорудила из бамбука и пергамента фонарик в виде лотоса, и мы пошли к озеру, чтобы упокоить дух хуапигуй. Солнце садилось по другую сторону холма, раскрашивая воду озера рыжим и подсвечивая облака.

– Теперь она сможет переродиться, – медленно произнесла Сяоху вслед уплывающему фонарику.

– Спасибо, что спасла меня.

– Откуда же ты взялся, такой дурачина? А говорили, страшен и жесток. Велели избавиться от тебя…

– Кто? – Её слова ужаснули меня. Едва ли кто-то мог так обо мне думать.

– Хочешь узнать? Тогда придётся отвести меня к твоему отцу и выпытать правду.

– Я не поступлю так, – сказал я совершенно искренне.

– Вижу.

Она невесомо коснулась моих губ своими, нежными, как лепестки роз, – я снова почувствовал аромат хризантем и опаляющий кожу жар. Порыв ветра толкнул меня, а когда я открыл глаза, Сяоху уже исчезла.

Глава 3

Ночь в чужой постели тянулась беспокойно. Я то просыпался, то проваливался в кошмарную дрёму, полную видений недавней кровавой битвы, которые сменялись миражом женского тела, горячего и нежного, что заставляло только сильнее метаться по простыням. К рассвету я был измучен, но полон решимости бежать хоть на край света.

И всё же наутро, взбираясь по крутому склону от яодун, я задумался. Веки, тяжёлые, будто налитые металлом, едва поднимались, котомка тянула к земле. Я не чувствовал сил расправить плечи и сделать новый шаг.

Где-то здесь всё ещё примятая трава помнила наш вес и запах, но капельки утренней росы смывали последние воспоминания, а травинки тянулись к восходящему солнцу.

Я долго глядел на север, гадая, что за жизнь ждёт меня там. Мы с отцом никогда не были близки, и его решение – забрать меня после смерти матери, поставить на путь младшего наследника – оставалось для меня загадкой. Думал ли он, что моему старшему брату Ван Ану нужна помощь и поддержка семьи, или замыслил что-то другое? Но что мне до того. Зачем переживать о человеке, который за всё детство лишь пару раз меня навестил? Который бросил мою мать совсем одну, даже не попытался спасти её от болезни, когда я писал ему и просил о помощи?

Мысль искать дорогу к лагерю и остатки разбитого отряда я сразу отмёл.

И ещё я знал, что если сбегу на север – никогда больше не увижу Сяоху.

Она не сказала ни из какого она рода, ни из какой провинции… И всё же, если останусь в отчем краю – в горах, степях или лесах, – я сумею её найти.

Наверное, я надеялся, что она сама не захочет меня забыть и найдёт так же, как в первый раз. Тогда мы встретимся снова, только уже без оружия.

Я повернулся и пошёл вверх по склону холма, а взобравшись на вершину, устремил взгляд на юг. Взгорья вокруг расплывались в голубоватой дымке. Далеко-далеко за ними, как я однажды читал, лежал океан.

Кровь – не вода, сказал я себе.

Любовь – не пустой звук.

Даже если мне не суждено отыскать Сяоху, даже если дома меня встретит гнев и разочарование отца – я не стану убегать и приму судьбу, что мне предназначена.

Горными тропами и зелёными долинами я отправился на юг. Собранный в доме-пещере скарб очень пригодился. На удивление хорошо у меня получалось ловить рыбу, я приноровился разводить крепкий огонь и укрываться от ветра, чтобы устроить безопасный и тёплый ночлег.

Днём солнце пригревало всё сильнее, по ночам мороз больше не подбирался ко мне. Путь стал приятной рутиной, и я воображал себя мудрым старцем, постигающим просветление. В деревнях меня жалели и обычно соглашались обменять мою рыбу на крупу или другой провиант, но я и сам старался не слишком часто выходить к людям. Я не осознавал, чего боюсь, – пожалуй, несмотря ни на что, я хотел отсрочить встречу с отцом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

«Эр» – уменьшительно-ласкательный суффикс к именам детей. Здесь и далее прим. авт.

2

Яодун (кит.) – дом-пещера; традиционные дома, расположенные на Лёссовом плато в Северном Китае.

3

Гуйби (кит.) – капелька; самая тонкая кисть.

4

Сюнди – традиционное обращение к младшему брату.

5

Хуапигуй – разновидность нечисти, которая ворует у людей кожу и присваивает её.