Трещины и гвозди

Адрия заставляет себя ядовито улыбнуться Чарли:

– Боюсь, здесь не продают алкоголь малолетним романтикам.

Чарли ухмыляется, медлит секунду, но все же выступает вперед, меняя насмешливый тон на серьезный, и его слова звучат резко:

– А если мой папаша здесь владелец?

Роудс отшатывается назад, застыв на вдохе. Неудобная, неприятная правда вспарывает непроницаемый пузырь, в который она загнала все свои мысли, ограждаясь от реальности, что ее не касается. Теперь эта реальность касается ее и больно укалывает шипом. Аманда работает на папашу придурка Чарли?

Унизительно.

Роудс спешит избавиться от этого неприятного факта, как от назойливой мухи, чтобы разобраться с ним позже. А в следующее мгновение из глубины столика монотонно звучит бархатный голос Лайла:

– Чарли, если надумал выпендриваться, лучше принеси нам пива.

Парень оборачивается на Мартина, встречаясь с ним колючим взглядом. Это столкновение растягивается на долгие секунды, наполненные напряжением и тихим гудением зеленых ламп. Никто не вмешивается.

Не шевелясь, Адрия наблюдает за тем, как Чарли негодует.

– Я тебе не официантка, – нарочито небрежно бросает он.

Смешок Лайла режет тишину зала издевкой:

– Неужели? – в полумраке его силуэт плавно покачивается, голова склоняется. – Разве это не ты клянчишь здесь чаевые у отца?

Чарли цепенеет. Адри замечает, как мышцы на его шее напрягаются, как начинают гулять желваки, все тело принимает боевую стойку. Но он остается на месте, удерживая молчание меж плотно сжатых губ. Не двигается, тихо глотая воздух.

Вот чем занимаются в свободное время те, кто унижает других. Унижают друг друга. В мире диких животных свои правила.

Молчание становится гнетущим, и Адрия не уверена, должна ли вмешиваться, когда так удобно для нее хищники нападают друг на друга сами. Но тягучая тишина, растянутая над ними плотным полотном, рвется, когда один из парней у бильярдного стола спешит переключить волну:

– Давайте играть. Том, я раскатаю тебя в два счета, – говорит он, и Адрия догадывается, что происходящее в этом зале привычно для них и у каждого здесь своя роль.

Томас гаркает в ответ. Парни оживают, возвращаясь к игре и заминая момент смешками и спором о дурацком наказании, которое придется понести проигравшему, – добыть номер официантки или залпом выпить пинту пива с рюмкой текилы. В дурацком споре нет ничего злобного, но даже когда тон меняется, Адрия ощущает в воздухе звенящее напряжение.

Чарли тоже отступает к бильярдному столу, не глядя на Мартина. Пихая локтем Томаса, он оборачивается к Адри напоследок, усмехаясь:

– Прости, Роудс, угощу тебя потом.

Адрия быстро уходит прочь, подальше от этой никчемной своры.

Тетю Адри находит в складском помещении. Аманда внимательно просматривает коробки с новой поставкой и делает пометки в бумагах.

Едва захлопнув за собой дверь, Адрия задыхается от собственного возмущения:

– Как ты можешь работать на этих людей? – она хмурится, застывает на пороге склада с пылающей злостью в серости глаз. – Они ублюдки! Что сын, что и отец наверняка!

Аманда изгибает бровь, но отвечает не сразу. Она заполняет паузу перелистыванием страниц в стопке документов, а потом поднимает на племянницу взгляд, не выражающий ровным счетом ничего:

– На этих? – должно быть, она догадывается, о ком речь. – В этом городе больше не на кого работать, крошка. «Эти люди» здесь главные.

Глава 13

– Чарли кретин, – знакомый тягучий голос раздается в дверях складского помещения и настигает Адрию между стеллажами.

Она не утруждает себя даже поворотом головы в его сторону. Продолжает выискивать нужную коробку шампанского и монотонно чеканит слова, не отрываясь от списка, оставленного Амандой:

– То, что ты дружишь с кретинами, делает тебя не меньшим кретином.

Мартин не отвечает.

Где-то вдалеке на кухне кафе звенят тарелки, гудят за стеной водопроводные трубы, шуршит бумага в руках Адрии. Шум из бара едва доносится до складского помещения, и среди многочисленных коробок, банок и бутылок тишина ощущается по-особенному. Чье-то молчание здесь звучит громче слов.

– Может быть, – наконец с демонстративной издевкой в голосе выдает Мартин.

Адрия добирается до следующей коробки и пересчитывает бутылки – все на месте и в целости. Если вдруг что-то повредится или пропадет, Аманде придется отвечать за это из своего кармана. Поэтому, слабо доверяя себе, Адрия перепроверяет коробку еще раз и осматривает каждую бутылку.

Она ощущает, как взгляд Мартина неотрывно следует за ней. Как он ощупывает ее движения, вольно скользит взглядом по лицу, как улавливает раздраженный вздох, когда на горлышке одной из бутылок обнаруживается скол.

За последние недели Адри привыкла к этому взгляду. Если сначала ей казалось, что в нем слишком много молчаливого нахальства и наглости, то теперь она знает, что в этом взгляде куда больше. Интерес.

Лишь закончив с коробкой, Адрия оборачивается к парню, потому что, хоть Мартин Лайл и не скрывает своего интереса, Адрия не должна выдавать своего. Несмотря на все, что между ними уже было – встречи в лесу, на парковке или в пустынных коридорах стадиона, – она не торопится допускать того, что может быть.

Мартин опирается о дверной косяк, сложив на груди руки с видом человека, для которого открыты все двери.

Адрия спешит разрушить эту иллюзию:

– Тебе сюда нельзя.

– Отец кретина, с которым я дружу, здесь владелец. А вот что здесь делаешь ты?

Напоминание больно укалывает Адрию, но она догадывается, что Мартин лишь возвращает должок. Этим перекидыванием колкостей они занимаются уже почти две недели.

– Не твое дело, – быстро парирует она и переходит к следующему пункту в списке товаров и следующей колкости. – Но раз уж ты здесь, можешь поставить эти коробки вот туда, хоть какая-то польза.

Мартин на секунду кривится, потому что бесплатная подработка грузчиком – явно не то, что он ожидал здесь найти, но, помедлив, подхватывает коробку и выполняет поручение. Бутылки позвякивают в его руках.

Адрия удовлетворенно кивает, убедившись, что доброе слово и паточные просьбы вовсе не обязательны для того, чтобы получить желаемое от парня, как учила мать. Она ставит пару жирных галочек в списке на планшете и одну для своей очередной маленькой победы над Мартином Лайлом.

Но он не спешит сдаваться:

– Для той, кто избегает кретинов, ты неплохо с ними справляешься. С тобой не забалуешь, да?

– Можешь приходить сюда тренироваться, – скалится Адрия, уворачиваясь от ответа. Они оба знают, что это часть прелюдии – «кто первый доберется до финиша» на игровом поле длиной в чужое самомнение. Только Мартин умеет ходить в обе стороны, а Адрия умеет лишь скалиться.

Он отмахивается:

– Мой тренер будет не очень доволен.

Острый взгляд Адрии мгновенно пронзает парня из глубины складского помещения:

– А ты всегда делаешь что-то, чтобы были довольны остальные?

Лайл гулко хмыкает, едва заметно качнувшись:

– А ты всегда делаешь что-то, чтобы меня унизить?

Чем дальше в лес, тем ближе к финишу. В этой игре никаких правил, но тем занимательнее в нее играть.

– А у меня получается? – едва заметная ухмылка прорывается сквозь показное равнодушие Адрии.

Мартин встряхивает головой в нераспознанном Адрией жесте. Но ей и не нужен ответ, и так все понятно. Может быть, Мартину Лайлу нравятся унижения, и в тени угрожающих намеков Адрии, куда заказан путь сияющему в глазах общества альфа-самцу, он наконец получает свое?

Мартин пинает носком кроссовки пустую коробку у входа.

– Там ливень хлещет. Могу подвезти.

– А как же: «Чарли, добудь нам пива»?

– Я не пил, – Мартин хмурится. – Мне надо забрать брата. И вообще, роль зануды тебе не к лицу.

Роудс смотрит на него несколько секунд, оценивая обе части сказанного по отдельности и вместе. Она находит забавным то, что слышит. И смягчается где-то глубоко внутри, но все еще глядит на него с вызовом:

– Разве ты не боишься, что нас увидят?

– На дворе уже темень, – наотмашь отвечает Лайл, но тут же осекается. – Мне плевать.

– Ага.

Адрия ощущает странный осадок этих слов в спертом воздухе складского помещения и пихает Лайлу в грудь планшет со списком.

Ей тоже плевать.

– Скажу остальным, что я закончила.

Но, поравнявшись с Лайлом в районе дверного косяка, она останавливается, глядя на парня в упор.

– Только без фокусов, высадишь меня на съезде.

Лайл безоружно поднимает руки вместе с планшетом и ухмыляется.

Только в машине Адрию нагоняют последствия ее скоропалительного решения, и дискомфорт затягивается узлом где-то в районе солнечного сплетения.

Если раньше они сталкивались с Лайлом лбами в своих ожесточенных желаниях и эти столкновения не требовали объяснений, то что происходит теперь? Как объяснить благородное желание Мартина спасти ее от ливня и как на это невнятное благородство реагировать ей?

Адрия ерзает на сиденье, не находя себе места.

За лобовым стеклом дворники почти без остановки мельтешат туда-сюда и едва справляются. Мартин оказывается прав – мощный поток воды заливает Рочестер, и, к счастью для Адрии, это становится одним из немногих оправданий, почему ей все же стоило оказаться в этой машине. Правда, мысль выйти на съезде и тащиться через все поле под проливным дождем теперь кажется ужасающей.

К комфорту привыкаешь быстро, даже если комфорт давно тебе чужд.

Мартин ведет машину по центру города, и непривычно пустые улицы кажутся Адрии еще одним смягчающим обстоятельством. Ливень разгоняет всю неспокойную молодежь по домам, и это вынужденное запустение кажется Адрии уютным. Правильным. Когда не существует свидетелей, осуждения и посторонних глаз, а есть только пикап, мерно рассекающий лужи, музыка, наполняющая тишину салона, и чувство того, что было сделано что-то хорошее. Работа, которую теперь не придется делать Аманде.

Лайл украдкой косится на Адрию, но быстро возвращает взгляд на мокрое полотно дороги. Он заговаривает, не убавляя музыку, и сначала Адрии даже кажется, что ей послышалось.

– Ты действительно переспала с кузеном Томаса на спор в том фургоне?

На пару мгновений она меняется в лице. Вопрос звучит обыденно, но, как натянутая резинка, хлестко бьет по Адрии, оставляя болезненный след. Первая мысль обжигает ее огнем:

– Это то, что вы обсуждаете за игрой в бильярд?

– Нет.

Адрия фыркает, не имея особых оснований верить Лайлу. Но она не желает быть той, что избегает неудобных разговоров, потому что неудобные разговоры – слабость. А у Адрии Роудс не должно быть слабостей.

Она бросает небрежно:

– Да.

Мартин еле заметно кивает головой, словно принимая этот факт и осмысливая его. Он убавляет музыку, но больше не отводит от дороги взгляд.

– Влюбилась в него?

Адрия корчится, как от болезненного укола сыворотки правды. Правды, которая не всегда звучит удобно, но которую Адрия готова ревностно отстаивать:

– Я что, дура, по-твоему, Лайл? Мы просто потрахались.

Не ему осуждать Адрию. Никому из них. Она сделала то, что считала в тот момент правильным, по канонам собственной путаной философии о том, как не ударить в грязь лицом.

Кузен Томаса не был ни особо привлекательным, ни особо обходительным, а еще он был старше на пять лет. В комбинезоне, покрытом пятнами машинного масла, и с лукавой ухмылкой на пол-лица он вызывал мало симпатии. И уж тем более доверия. Но когда машина Аманды сломалась, издав предсмертный хлопок, именно кузен Томаса приехал на ранчо среди жаркого дня, чтобы оценить ситуацию. Именно Адри встретила его на пороге с недоброй улыбкой человека, который не рад чужакам. Они сцепились языками сразу, как только парень небрежно ляпнул: «Тащи ключи». А когда через полчаса двигатель ожил, они поспорили, что Адрии будет не слабо сесть за руль и отогнать тачку до мастерской. Парень долго наблюдал за тем, как она справляется с зажиганием и педалью сцепления, пока они не тронулись с места. А уже в мастерской, затерянной среди старых ферм, он предложил совсем другой спор.

Адрия не могла спасовать.

В том фургоне пахло бензином и машинным маслом. По полу были разбросаны инструменты, отваливалась внутренняя обшивка, сиденья скрипели, а из-под них торчало несколько сложенных удочек. Это то, что Адрия запомнила лучше всего, – как маленькая погремушка на одной из удочек призывно звенела каждый раз, когда они с кузеном Томаса суетливо двигались.

Тонкий дурацкий звон.

Так могли бы звучать неправильные решения, ее ошибки – как призывной звон колокольчика в темноте, пойти за которым означало бы потеряться еще больше. Но Адрия сделала этот выбор сама. Несомненно, спор с кузеном Томаса не был поступком, которым она могла бы гордиться. Но он и не был поступком, за который ей должно было быть стыдно.

Не в глазах общества, которое уже давно выдумало о ней куда больше паршивых историй.

Услышав ответ, Мартин примолкает, приняв информацию как факт, без лишних эмоций. Даже если он раструбит своим друзьям, Роудс уже все равно. Только лишний раз она покажет всем, что эта история ее не трогает.

Адри нервно дергает плечами и откидывается на спинку сиденья.

То, что происходит у них с Лайлом, не поддается объяснениям. И еще меньше поддается объяснениям его следующий вопрос и то, как ловко Мартин перескакивает с одного разговора на другой:

– Заедешь за Итаном со мной? – Он сворачивает с основной дороги в темные переулки Рочестера, где фонари светят через один. – Он болтает про тебя постоянно. Хочет кое-что подарить.

Адри хмурится, не понимая, что это все значит и как на это реагировать. Пацан, имя которого она даже не знала и с которым была не очень вежлива, говорит о ней со старшим братом.

Еще и каким братом.

Адрия сопротивляется, собирается возмутиться и возразить, но Лайл реагирует быстрее и не оставляет ей шансов:

– Или трусишь показаться перед ним не той боевой фурией?

Она испепеляет Мартина взглядом, и он с достоинством выдерживает этот взгляд. За месяц в опасной близости не только Адрия успевает прощупать слабые места Мартина – это обоюдный процесс. Только узнать друг друга в физическом плане куда проще, чем в моральном. Потому что узнавать Мартина Лайла, хулигана, который налетел на нее у школьного стадиона, Адрия не стремится. Однако голос предательски теряется, и она молчит. Лишь отворачивается в сторону и бросает быстрый взгляд на часы на дисплее телефона. Но разве в этом городе ей есть куда спешить? Но что важнее – разве когда-нибудь она трусила?

– Я сочту твое злое молчание за «да», – заключает Мартин, и на его лице вырисовывается довольная ухмылка.

Серебристый пикап петляет по улицам, пока наконец не паркуется в глубине города среди невзрачных двухэтажных зданий с редкими вывесками салонов и магазинов. Этот район слабо знаком Адрии, но она никогда и не стремилась познакомиться с Рочестером ближе. Хоть и, вопреки ожиданиям, задержалась тут дольше, чем в десятках других городов.

Спустя пару минут тишины Адрия ерзает:

– Ну и?

Мартин кивает на неприметную дверь на кирпичном полотне здания. Ливень затихает, и, вглядываясь в сумерки, Адрия читает надпись на вывеске – «Шахматный клуб».

– Отец хотел, чтобы он занимался спортом. – Мартин провожает ее взгляд и подпирает лицо ладонью, облокачиваясь на дверь. – Но он явно ждал… Не этого.

Адрии сложно понять. Мало кто ждал от нее вообще чего-то. Никто не навязывал ей, в какие кружки ходить, чем заниматься и как проводить время, но, может быть, этого ей не хватало. Чтобы мать оставила своего очередного ухажера и спросила, что нравится не этому лысеющему мужику на новеньком блестящем «Форде», а ее собственной дочери.

Для себя Адрия быстро решила, что ей не нравится ничего. Наверное, как не понравилось бы и пустующее кресло в ряду для родителей на конкурсе талантов. Зачем лишний раз напоминать себе и миру, что она дочь двух безответственных людей, которые в своем плотном графике между паразитизмом и тюремным заключением не могут найти ни времени, ни возможности, чтобы посмотреть на дочь?

Адрия недолго задавалась этим вопросом, она просто отреклась от всего, что могло бы ей понравиться. Уже будучи старше, отказалась заниматься бегом, но по другой причине. Потому что есть разница в том, чтобы бежать налегке и чтобы бежать с грузом чужих ожиданий за плечами.

Это то, что отличает их с Мартином Лайлом, и то, о чем Адрия не забывает упомянуть:

– Зато папаша, наверное, доволен тобой. Ты обгоняешь девчонок на третьем круге, – ее тон звучит шутливо, но надменно.

Мартин сохраняет непроницаемое спокойствие и игнорирует укол:

– Пока я не принесу ему кубок первенства, вряд ли он поверит, что я на что-то способен.

Адрия осекается, когда разговор уходит в непривычное для нее русло. Она осекается каждый раз, когда в словах Мартина не оказывается сверкающей издевки или яркого вызова, но раз за разом, слово за слово начинает признавать, что бывает и такое. Бывает, что люди разговаривают и даже не хотят друг друга задеть.

И иногда Адрия пытается. Не ради Мартина, а ради себя.

– Что ж, от меня никто не ждет кубков. На тебя, по крайней мере, возлагают надежду.

– Не самое лучшее чувство. Поверь на слово.

Адрия хмыкает. Лайл выглядит сурово-сосредоточенным. Свет фонаря очерчивает его профиль, заостряя черты и создавая глубокие тени. Его взгляд все блуждает по вывеске «Шахматный клуб», и на мгновение Адрии хочется, чтобы его взгляд снова обратился к ней. Как ни странно, но она верит Лайлу.

– Еще скажи, что завидуешь мне.

Мартин оборачивается, и его лицо полностью погружается в глубокие тени.

– Если только тому, какой острый у тебя язык, – произносит он твердо.

Адри на секунду пропускает вдох, но усмехается:

– Можешь порезаться.

Смешок Лайла царапает слух. Адрия распаляется, готовясь перейти в полноценный режим нападения, но неожиданно для них обоих Мартин склоняется к ней с поцелуем. Не с тем жадным поцелуем, чтобы получить желаемое в глубине леса, не с тем поцелуем, рожденным в жарком споре в пустом кабинете школы. Это другой поцелуй. Точно Мартин снимает пробу, пытается открыть в привычном блюде новый вкус или хочет распробовать, как ощущаются на языке не только обжигающие угольки, но и теплая зола.

Поцелуй выходит уверенным, тягучим, не таким опаляющим и уничтожающим, как это происходит обычно. Этот поцелуй по-прежнему почти скрыт в темноте, но он запомнится Адрии намного лучше всех предыдущих, вырванных украдкой с жадностью или желанием что-то доказать. Этот поцелуй ничего не доказывает.

Адрия теряется в поцелуе, как теряется во всем новом, неизведанном. Прикрыв глаза, она позволяет ему случиться и продолжаться.

Уверенные губы Лайла, аромат автомобильного ароматизатора, тихие звуки улицы. От всего этого чуть кружится голова. И на долгие секунды Адрия остается с этим головокружением наедине, и это ощущение ей нравится.

Но все обрывается резко.

Они не замечают, как младший брат Лайла приближается к машине. Дверь распахивается. Итан забирается на заднее сиденье.

Адри резко отстраняется от Мартина, уводит взгляд в сторону и далеко не сразу оборачивается к мальчишке. Итан поудобнее устраивается в кресле и деловито откладывает в сторону уже знакомый Адрии рюкзак. В этот раз брат Мартина выглядит не таким растерянным, скорее сосредоточенным, действия его методичны и размеренны. Как маленький взрослый, он подтягивает к себе пряжку ремня безопасности и пристегивается. Поправляет куртку. Когда все ритуалы выполнены, он наконец поднимает взгляд на Адрию и Мартина.

– Шах и мат.

Мартин поворачивается к нему, поджимая еще влажные после поцелуя губы:

– М?

– Все закончилось шахом и матом, – деловито сообщает мальчишка, точно не замечает Адрии на переднем сиденье, и факт того, что его брат целовался с ней несколько секунд назад, он вовсе не находит странным. – Эндрю Коллинз в этот раз проиграл.

Мартин кивает, бросая взгляд на Адрию, но не говоря ни слова. Роудс ерзает на сиденье и нервно прикусывает язык, чтобы последовать его примеру. Поцелуй все еще ощущается призрачным теплом на губах, и неловкое молчание, заполнившее салон, кажется ей бесконечным. Только Итан словно не обращает внимания на эту неловкость:

– Мартин, отвезешь нас домой? Мой подарок дома.

Адрия оборачивается к Мартину с беззвучным вопросом «Какого черта?», но Лайл лишь пожимает плечами и заводит двигатель.

– Ладно, – непринужденно произносит он, и автомобиль трогается с места.

В Рочестере район кукольных двухэтажных коттеджей с подстриженными газонами и цветастыми почтовыми ящиками называют «клумбой». Может быть, потому что жильцам этого района хватает времени, чтобы всерьез заниматься цветами; может быть, потому что здесь обитает цвет города – по представлениям этих же жильцов. Возможно, потому что этот район имеет геометрически правильную, замкнутую форму, в то время как весь остальной Рочестер напоминает нагромождение разнородных кривоватых улочек, которые точно змеи расползаются к окраинам, а в центре города сплетаются в клубок. На картах Рочестера этот район сильно выделяется, но дело не только в картах. А в том, что в этих улицах куда меньше хаоса, и по сравнению с покосившимися амбарами ранчо безукоризненная симметрия фигур и четкость линий ощущаются здесь особенно ярко.

Эти ровные, как под копирку, дома напоминают Адрии о временах, когда они с матерью буквально переезжали от одного такого дома к следующему, от одного Джима к другому. Немного менялась внутренняя обстановка, менялись имена и адреса, но не менялась суть – мать пыталась угодить каждому хозяину такого дома, чтобы задержаться в нем подольше. Чтобы побольше любоваться ровными лужайками под окном, наслаждаться кофе по утрам и ролью жены. Ролью, которая на самом деле уже была затерта до дыр, просто в другом доме, с другой лужайкой и другим адресом. Иногда Дебру Гарднер раскрывали быстро, иногда это занимало какое-то время – достаточное, чтобы привыкнуть к новой школе, запомнить имена людей вокруг, чтобы после этого мать ворвалась в слезах в комнату Адри и сказала, что все кончено, они уезжают. И что в следующий раз все точно будет по-другому.

Поэтому Адрии не нравятся эти дома.

Как не нравится все, что когда-либо приносило ей разочарование. А надежды, живущие в каждом таком доме, принесли много разочарований. Они множились, пока Адрия не научилась придавать надеждам не больше смысла, чем аляпистым заборчикам вокруг лужайки или аккуратным клумбам.

И пока все эти заборчики и клумбы проносятся за окном, Адрия съезжает на сиденье ниже, кривясь, точно в одном из этих домов ее могут узнать. А когда Мартин заезжает на подъездную дорожку у одного из тех аккуратных зданий и оба Лайла распахивают двери автомобиля, она не двигается с места.

Вся эта поездка вмиг кажется ей дурной идеей – зачем она согласилась, чтобы Мартин ее подвез? Зачем нужно было заезжать за его братом, а потом приезжать сюда? И что означал тот странный поцелуй на парковке?

Адрия упирается подошвами кроссовок в коврик и не шевелится. Она уже совершила достаточно лишних движений, чтобы не позволить себе продолжать.

Выйдя из машины, Мартин оборачивается на нее.

– Зайдешь?

– Нет, – выдает Адри, даже не задумываясь.

Лайл упирается руками в крышу автомобиля и поднимает бровь:

– Тебя тут не съедят.

– Очень смешно, – язвит она, краем глаза замечая, как маленькая фигурка Итана скрывается за входной дверью и дом озаряется светом. – Пусть тащит, что хотел, а ты отвезешь меня домой.

Мартин медлит пару секунд, раздумывая, но в итоге отрывает руки от крыши. Прежде чем захлопнуть дверь, он хмыкает:

– Потороплю его.

Адрия остается в машине одна, на секунду раздраженно сжимая зубы. Она опадает назад на спинку сиденья и принимается разглядывать дом, мало чем отличающийся от остальных. Район «клумбы» небольшой, но его застройщик мог бы проявить и немного больше фантазии, чтобы разнообразить внешний вид – сделать облик домов разным, вдохнуть в них чуть больше жизни.

Дом Лайлов и вправду выглядит безжизненно – безукоризненно светлый фасад, четкие ровные линии, искусственные цветы у входной двери и слабое мельтешение двух силуэтов за тканью полупрозрачных занавесок. Если бы не это мельтешение, можно было бы подумать, что дом выставлен на продажу и в нем никто никогда не жил. А еще можно было бы принять дом за выставочный образец, который риелторы показывают, чтобы заманить в район больше семей и вытянуть побольше денег. Его кукольная правильность – первое, что бросается в глаза. И первое, что вызывает в Адрии негодование.

Потому что Дебре бы этот дом непременно понравился. Понравилась бы ровная лужайка, светло-зеленый почтовый ящик с аккуратным номером на нем – двумя красивыми тройками. Дебра бы могла поселиться в таком доме, потому что все красивое – ее слабость. Только теперь у нее ни денег, ни свободы, и о таком доме ей остается только мечтать. А Адрии – продолжать презирать такие дома и дальше.