Ложь в двенадцатой степени

Хельга сосчитала до десяти, возвращая себе самообладание. А ведь сейчас она была не в секторе «В», где, по слухам, люди натыкались на блуждающую комнату. Мантисс надавила на ручку, и дверь поддалась внутрь. Помещение напоминало заставленную коробками кладовку, и девушка сразу же вспомнила описание доктора Траумериха. Он утверждал, что в комнату с треугольником сгружали ненужные вещи. С десяток секунд Хельга пялилась на картонные бока и заштукатуренные стены, а затем закрыла дверь и покосилась на камеру над головой. Интересно, как возникновение комнаты записалось на видео?

Взбудораженная небывалым явлением, терзаемая сомнениями и страхом перед непонятным, Мантисс заторопилась в кабинет докторов. Но там она обнаружила только Амберса и Лесси и запоздало вспомнила, что Уильям еще обедал в столовой, когда она вместе с Марком возвращалась к лифту. Хельга едва не застонала от досады. Ей нужен был доктор Траумерих! Если кто и поможет расставить все по полочкам благоразумия и адекватности, то только он.

Хельга вернулась к шестому кабинету и сердито всплеснула руками. Естественно, никакой комнаты с треугольником рядом не оказалось. Голая стена между двумя пронумерованными дверьми словно издевалась над Мантисс. Хельга даже хотела пнуть ее от обиды, но сдержала порыв, и вовремя: по коридору шел Роберт Лейни. Девушка со стыдом подумала, как сильно упала бы в его глазах, если бы дралась со стенкой.

– Добрый день, Роберт! Как настроение? – Штатный психолог повернулась к уборщику. – Удалось побывать на игре в прошлые выходные?

– О да, все было отлично, – как всегда, кратко ответил Роберт.

Сеансы сделали его чуть более открытым, но он все равно высказывался неохотно и не особо развернуто. Хельга предположила, что проблема была в отсутствии опыта длительных обстоятельных бесед или в ограниченном словарном запасе. Мантисс успокаивало уже хотя бы то, что Роберт находился под ее присмотром, и, если в его голову забредут негативные мысли, она заметит это.

– Я рада за вас. – Необязательным разговором Мантисс сняла напряжение и снова почувствовала себя хозяйкой ситуации. Внутри продолжало зудеть, однако Хельга контролировала эмоции. – Вы не видели по дороге доктора Уильяма Траумериха?

– Нет, извините.

Мантисс пожелала Роберту хорошего рабочего дня и отправилась искать руководителя. Могло ли быть так, что ее снова чем-то напоили до появления галлюцинаций? Любой вариант должен учитываться. Хельга не желала попасть в глупое положение из-за чьей-то шальной выходки и собственной невнимательности. В данный момент Мантисс не испытывала чувства опьянения и помутнения рассудка. Если бы ее отравили, галлюцинации не ограничились бы одной мистической дверью. Может, и Роберт Лейни ей тоже привиделся?

Правду покажут записи с камер. Хельга направилась в мониторную и встретила возле лифта на первом этаже доктора Траумериха.

– О… я… – Мантисс отошла в сторону, освобождая дорогу. Как бы ей ни хотелось обрушить на него поток вопросов в ту же секунду, она не стала отступать от утвержденной последовательности действий. Сначала мониторная, потом Уильям.

– Извините, я на минус второй, – обратился доктор Траумерих к подходившим людям.

Куда бы они ни ехали, им пришлось воспользоваться другим лифтом.

Несмотря на то, что Хельга была в мониторной комнате всего раз, Тим Кафри запомнил ее. Он выглядел еще более уставшим и рассеянным, а под глазами обозначились мешки. Темно-синяя форма плотно прилегала к телу, и складывалось ощущение, что она ему маловата.

– А, новенькая с мусорной корзиной, кхе, – приветливо пробасил Тим. – Чье светлое имя нужно оправдать в этот раз?

– У меня появились подозрения, уважаемый Кафри, что надо мной кто-то жестоко подшучивает, – начала Хельга, натягивая милую улыбку. – Вы ничего не заметили?

Фигурка склонявшегося петуха переместилась в другой угол стола, а вот медная черепашка пропала. Зато появился серебристый электронный будильник, занявший свою нишу возле раскладного календарика. Эти перестановки могли бы рассказать целую историю о владельцах, однако у Хельги не было времени и желания устанавливать связи.

Тим услужливо промотал запись. Он сказал, что никакой подозрительной активности в коридоре минус второго этажа не приметил, и если что-то произошло, то во время его непродолжительного отсутствия.

– Вряд ли ваш шутник мог предугадать, когда я выйду, кхе. Какое время вам нужно?

– Примерно… – Мантисс сверилась с электронными часами на столе. – Промежуток между тринадцатью и двадцатью семью минутами второго.

– Посмотрим, что тут у нас…

На тринадцатой минуте дверь с треугольником уже была. Хельга в волнении придвинулась ближе, подмечая, что в последующие минуты две до ее появления по коридору никто не проходил. Большинство работников обедали, а остальные рассосались по кабинетам, так что, в принципе, ничего удивительного. Вот только совпадение ли, что никто больше не столкнулся с возникшей из воздуха комнатой?

– А вот и вы, кхе, смотрите. – Тим указал крупным пальцем на экран, хотя девушка и так не отрывалась от него.

Хельга на записи невозмутимо прошла мимо двери, но не успело на счетчике набежать и полминуты, как она вернулась назад. Посмотрела на дверь, открыла и закрыла ее, повернулась к камере. Все, как и было в реальности. Мантисс больше интересовало, что случилось после ее ухода.

– Вот вы уходите, – зачем-то комментировал Тим. Его как будто смущала тишина, и он стремился заполнить ее своим голосом. – А что вы хотели увидеть?

– И я задаюсь этим вопросом. Но подождите…

По записи поползли помехи, а когда картинка восстановилась, комнаты с треугольником не было. Хельга резко выпрямилась и убрала с лица выбившиеся волосы. Тим пожевал нижнюю губу и перемотал назад, разглядывая прочерчивающие запись искажения.

– Как будто ее кто-то смонтировал, кхе. Но ведь не могли же они… – растерянно промямлил Тим.

Он покосился на будильник, осмотрел его со всех сторон и вновь покусал губу. На лбу у него выступили капли пота.

– Вот я и говорю, что кто-то подшучивает надо мной. – Мантисс постаралась скрыть беспокойство за наигранным возмущением. – Совсем эти умники с их экспериментами обнаглели!

– Но комната… она ведь ненастоящая? Я такой вроде бы не помню…

– Нет, – махнула рукой Хельга. – Это муляж. За дверью была стена. Вам с этого ракурса не видно. Я надеялась поймать шутника на месте преступления. Но он разыграл всех нас.

Что за чертовщина творится в этом заведении! На этаже появляются и пропадают комнаты, а работник мониторной пугается, что кто-то обнаружит его халатность. Мантисс была уверена, что правильно интерпретировала нервные взгляды Тима на часы. Он дремал на рабочем месте, упрощая «работу» сверхъестественным штукам. Только чем он занимался ночью, раз днем соскальзывал в сновидения прямо на стуле?

Что бы ни подумал про себя Тим, спорить с Хельгой он не стал. Объяснить увиденное чужой забавой и испорченной записью было проще, чем поверить в исчезающую дверь. Даже если Кафри не отрицал существования паранормального, а в фантазиях уже написал заявление об увольнении и побежал молиться тем богам, в которых верил, виду он не подал.

Пообещав себе, что в следующий раз отблагодарит Тима хотя бы столь нужным ему кофе, Хельга направилась на минус второй этаж. После увиденного своими и чужими глазами ей стало удивительно легко на душе. Правда о двери с треугольником встроилась в мировоззрение Мантисс. Но теперь она не была уверена, что доктору Траумериху на самом деле известно о странной комнате. Ведь может быть так, что он видел ее в секторе «В» на одном и том же месте, не особо интересовался, что стало с закинутыми в чрево помещения коробками, не замечал аномалий? Сомнительно, чтобы ведущий руководитель проявлял слепоту, и все же…

Именно из-за неуверенности Хельга оттянула разговор с Уильямом до вечера, когда откладывать стало невыносимо. У Мантисс все жгло внутри от необходимости высказаться, но тут доктор неожиданно сам пригласил ее пройтись до комнаты отдыха (на самом деле это было специальное помещение безопасности при пожаре, но его так никто не воспринимал и не называл). Хельга забредала туда всего пару раз и сейчас по новой открывала скудное на экспонаты место. Справа и слева от входа стояли застекленные шкафы с мелкой и долго хранившейся едой и напитками, а рядом несколько мини-холодильников. Почти в центре располагались стеклянный стол, диван и парочка кресел из светлой кожи. Ни компьютеров, ни телевизоров, ни игровых автоматов – ничего из того, что расписывают мечтательные подростки в сочинении «Моя идеальная работа».

У Хельги иногда проявлялась забавная привычка сравнивать комнаты с блюдами. Ее развлекали ассоциации «начинки» помещений с ингредиентами. Рассматривая комнату отдыха с такого ракурса, она бы сказала, что та вышла пресноватой. Ей не хватало «перчинки» – интересных мелочей вроде кофеварки возле противоположной стены или скромного коврика под диваном. Словно постный суп, в котором, помимо жидкости, плавала одна морковка, – есть нечего, как нечем заняться в таких помещениях. Выходило, будто это очередной кабинет, только с мягкой мебелью вместо стульев. Ах да, это же не настоящая комната отдыха…

Уильям пригласил Хельгу сесть в кресло, а сам остался на ногах. Мантисс предчувствовала серьезный разговор и была не готова к нему, потому что ей не терпелось высказаться по поводу двери с треугольником. Сложно было переключиться на что-то еще, какое бы сообщение ни приготовил для нее доктор.

– Я вижу, тебе тоже не терпится мне что-то сказать, – проговорил Уильям.

Хельга иногда забывала, как прекрасно он угадывал настроение собеседников.

– Я уступаю вам слово.

– Видишь ли, я не хотел говорить при Стиве, поэтому… – он жестом указал на пространство вокруг. – Но мне кажется, мы можем искать диалога на одну и ту же тему, так что я, пожалуй, с твоего разрешения начну первым.

Хельга утопала в неудобном кресле и пересела на ручку. Ее немного курносый нос улавливал едва слышный аромат трав, и Мантисс сразу подумала о чае. Но мысли выветрились, когда она привыкла к запаху. Сосредоточенный вид доктора Траумериха вынуждал ее тщательнее концентрировать внимание на его лице и выискивать подсказки в мимике и жестах.

– Вы меня увольняете? – напрямик спросила Хельга. – У вас такое выражение, будто вы собираетесь сообщить мне о смерти любимого питомца.

– Ах нет, – улыбнулся Уильям и впредь постарался не стирать оптимизм с лица. – Наоборот, я в каком-то смысле тебя повышаю.

Только в этом месте новость о повышении могли сообщать с явной тревогой на лице. Мантисс рассмеялась бы, если бы не догадывалась, к чему ведет приятное сообщение. Неужели изображать «вилку» выпало ей?

– Надеюсь, вы не поставите меня какой-нибудь заведующей лабораторией в паре с доктором Амберсом. – Хельга продолжала делать вид, что не разглядела сути, так как существовал немаленький процент возможного заблуждения. В конце концов, она ведь хотела, чтобы ее ввели в закрытую область, и ожидание могло повлиять на понимание информации. – Я даже не знаю, чем они там конкретно занимаются…

– Нет, конечно же. Да и Стив вряд ли был бы в восторге от перспективы делить управление лабораторией. – Доктор Траумерих приблизился к застекленному шкафу и начал рассматривать его содержимое. – Я подумываю ввести тебя в работу с МС-12.

– Но… что изменилось? Вы привели столько доводов, почему этого нельзя делать, отрицали саму мысль о… моем контакте с МС. Люди так резко не меняют твердых убеждений, если только не происходит что-то из ряда вон выходящее.

Или если категоричность с самого начала была преувеличенной. Мантисс не сомневалась, что Уильям никогда полностью не отвергал предложенную МС идею. Не в его характере ставить крест на чем-либо, не посоветовавшись с коллегами и не выявив все плюсы и минусы. И может статься, что на самом деле он разыграл весь спектакль с однозначным запретом лишь для того, чтобы посмотреть на реакцию остальных, то есть Стива и Хельги. Как они отнесутся к затее и насколько важно для них то или иное решение? Строгое «нет» одного из руководителей стимулировало ярко выраженный ответ каждой из сторон в соответствии с их предпочтениями. Впервые Хельга задумалась об этом в комнате отдыха и сокрушалась, что озарение не пришло раньше.

– По правде сказать, я сам испытывал неуверенность, – признался Уильям. – Долго взвешивал «за» и «против», пока окончательно не убедился в следующем. Похоже, что нам нужны изменения, потому что мы попали в пузырь стагнации. Ничего не меняется в наших исследованиях, и я даже не знаю, в каком направлении двигаться. Наши исследования МС делятся на две составляющие: изучение физиологических процессов по образцам слоев краски или выделяемой МС жидкости (чем и занимаются в лаборатории), а также изучение психологических особенностей объекта. И если первое всегда тянулось медленно и без своевременных результатов, то во втором случае результаты накапливались интенсивно. Чтобы описать все крайности поведения МС, не хватит и половины века. Но сейчас… – Уильям печально покачал головой, – процесс застопорился. МС не проявляет интереса к собеседникам, то есть докторам, плюс изводит посторонних, так что мы боимся приводить к нему незнакомцев. И может, как раз тот факт, что он заинтересовался твоим появлением, сдвинет процесс с мертвой точки. Как думаешь?

– Вы же знаете мою позицию, – осторожно ответила Хельга. Она не была уверена, что это не очередная проверка… чего бы там ни было. – Не попробовав, мы никогда не поймем.

– Да, это правда.

– Но разве нам не стоило обсудить это при докторе Амберсе? Его это тоже касается.

Мантисс продолжала размышлять над самим диалогом, пытаясь проникнуть в его потаенный смысл, и игнорировала содержание новости. Поэтому радость от осознания, что ее фантазии могли воплотиться в реальность, подступала медленно.

– Стив сказал мне, что он запутался и оставляет решение на мое усмотрение. К тому моменту я и сам начал сомневаться, а теперь и вовсе вижу, что стоит попробовать… хотя бы раз.

– Раз? Вы вроде бы сказали, что повышаете меня, нет?

– Это потому, что я сам не верю в «один раз».

Доктор Траумерих бросил беглый взгляд на настенные часы, красным квадратом выделявшиеся на бесцветной стене. Хельга рассудила, что их принес кто-то из сотрудников прямо из дома, потому что стандартные серебряные часы-клоны в остальных комнатах до безобразия напоминали реализацию чьего-то скучнейшего представления об офисном интерьере.

– И есть еще кое-что… Поскольку работа с МС – это не забава и не игра, я хотел бы выяснить одну деталь. Это крайне важно, поэтому, пожалуйста, Хельга, скажи мне правду. Что ты хочешь спросить у МС?

Вот и проходной билет в золотые покои. А Мантисс надеялась, что обойдется без обязательного взноса. Уильям выглядел настолько серьезным, что перечить ему было даже страшно. Он намеревался вытянуть ответ на свой вопрос, если в девушку вселится упрямство, и она это прекрасно осознавала.

– МС сказал мне, что Эдгар не мой отец, – солгала Хельга. – Думаю, это закономерно – желать выяснить правду, а также откуда ему вообще известно столько о моей семье.

– Ты нашла доказательства его слов?

– Да. Я все равно отношусь к Эдгару как к отцу, но в этом МС оказался прав. К сожалению, мне придется задать ему свой вопрос.

Хельга с неудовольствием подумала, как много она сейчас утаивает от доктора. Ей не нравилось вешать лапшу дружелюбному, пусть и не до конца открытому со своей стороны Уильяму, но у нее имелись причины поступать так.

– У тебя уже есть кто-то на примете? Я имею в виду, кто может быть твоим настоящим отцом?

– Да. Я думаю, это кто-то из университетских коллег Эдгара. Вы бы тоже могли быть моим отцом, но вы вроде как не были близкими друзьями.

– Да уж. Стыдно говорить, но я и жену-то его всего пару раз видел, – пожал плечами доктор Траумерих. – Будь осторожна с поиском ответов. Хорошо? Я считаю, первым делом тебе стоит подключиться к анализу данных. Возможно, это приведет к лучшему понимаю идей твоего отца, и если он оставил какие-то подсказки в записях…

– Вы все еще надеетесь. – Мантисс заметила на кофте выскочившую из-под темно-синей ткани нитку и принялась теребить ее и наматывать на палец.

– Такой уж я человек, – смущенно улыбнулся Уильям. – Думаю, мы договорились. На следующей неделе обсудим более подробно, когда тебе можно будет посетить сектор с МС.

– Подождите, доктор! У меня тоже есть тема для дискуссии, и она не связана с МС, – соскакивая с ручки кресла, выпалила Хельга.

Уильям снова покосился на часы, как если бы спешил, и кивнул.

– Мне не хочется выглядеть так, словно я вас в чем-то обвиняю, но, кажется, вы не все рассказали о «самой обычной» комнате с треугольником.

Мантисс кратко поведала о том, как нашла дверь в неподходящем месте. На случай, если доктор Траумерих собирался встать в позу скептика, Хельга добавила, что камера в коридоре отсняла момент обнаружения. Уильям, как и в прошлый раз, устало вздохнул и опустил плечи. Ему явно не нравилось возвращаться к этой теме, но Хельгу это не останавливало.

– Тебя разочаровал мой предыдущий ответ, что комната обычная? – спросил доктор Трумерих, и Мантисс зависла от внезапности. Она продумала семь возможных вариантов ответа на ее слова, но никак не тот, что в итоге озвучил доктор.

– Немного.

– Не нужно этой уклончивости, – я знаю, что разочаровал, – понимающе кивнул Уильям. – Иначе ты бы не увидела комнату. Ладно, я неправ, что сам ухожу от ответа, но неизменные расспросы о комнате утомят любого. Насколько ты знаешь, раньше на этом этаже присутствовали три объекта: Телефон, Манипулятор и еще две взаимосвязанные вещи под одним общим названием. Ими были шкатулка и коробка, между которыми существовал мост в карманном измерении. Все, что попадало в шкатулку, в итоге оказывалось в коробке, и наоборот. А иногда предметы просто пропадали, застревая на мосту. Исследователи изучали природу карманного измерения, но потом кто-то из них случайно (ходят слухи, что и намеренно) сломал шкатулку. Связь была разрушена, и коробка потеряла все свои удивительные свойства вслед за сломанной вещью. Однако позже, когда отдел закрыли, выяснилось, что карманное измерение не исчезло, а приняло иную форму выхода в наш мир. У нас действительно была запасная комната с треугольником вместо номера. Скажем так, карманное измерение «позаимствовало» ее, но по непонятным нам причинам (или из-за свойств самого измерения) комната все время меняет местоположение на этаже. Не знаю, с чем связана эта аномалия, но изучать блуждающее измерение невозможно.

– Тогда при чем тут разочарование?

– Комната показывается только тем, кто знает о ней, и только с той целью, в которую верит сам человек. У меня опять же нет объяснений… Я ведь никогда не работал в том отделе и даже не знаю, что люди успели понять в изучаемых механизмах. – Доктор Траумерих поджал губы и приподнял брови, демонстрируя извинение. – Если бы тебе не рассказали о ней, ты бы никогда не нашла дверь. Но пока ты верила, что комната располагается в секторе «В», она была там для тебя. После моих слов ты должна была смириться, что комната обычная, и тогда она неизменно встречалась бы тебе на одном и том же месте в секторе «В», подтверждая твою уверенность. Комната всегда соответствует нашим представлениям о ней… в разумных пределах. Отражает, как зеркало, наши идеи о ее назначении. Похоже, ты была так расстроена, так жаждала видеть в ней очередную аномалию, что комната предоставила тебе такой шанс.

– Я увидела внутри коробки, потому что поверила вашим словам о складе. Но если я буду ожидать внутри прилавок с мороженым, я увижу его? – у Хельги появился десяток идей, и все хотелось проверить. – А если оставить внутри, например, зонтик, он так и будет там лежать? И как пространству, не обладающему разумом, удается проникать в наше сознание? И что будет, если человек, который всегда ждет комнату в секторе «С», пойдет в компании человека, который постоянно видит эту комнату в секторе «В»? Она появится перед ними, разрушив представления первого, или нет, повлияв на представления второго?

– Я не знаю всего этого. – Уильям выставил перед собой руки. – Правда, Хельга, не имею ни малейшего понятия. Можешь попробовать что-нибудь из своих идей. Потом расскажешь мне. Я предпочитаю игнорировать эту аномалию, потому что практической пользы в ней не вижу, а дел и без нее хватает.

– Как же так? У вас появилось лишнее пространство, свойства которого недостаточно изучены, но это не значит, что его нельзя использовать!

– Оно слишком нестабильно, чтобы изучать его, – покачал головой доктор Траумерих. – По крайней мере, сейчас мы ничего не придумали для упрощения задачи. Пока карманное измерение не влияет на нашу реальность, а сама комната не выходит за пределы минус второго этажа, не вижу смысла что-то менять. Идем, мы еще успеем сделать массу полезного за оставшиеся полтора часа работы.

Любопытство оранжевой лампочкой зажглось в душе Хельги, и ей даже стало жаль потерявшееся на его фоне чувство удовлетворения от достижения цели. Ей пока не особо хотелось думать об МС и скорой встрече с ним, хотя странно: она ведь столько раз воображала, каково это будет, особенно в последние дни. Уильям тоже, казалось, ждал бурной радости и присматривался к подопечной, но кроме спокойного принятия новости и возбуждения от правды о комнате не смог бы ничего разглядеть.

Зато на другой день пришло то самое осознание неминуемого. Мантисс испугалась собственного хладнокровия и принялась чертить в блокноте, что и в какой последовательности делать, говорить, думать… Потом сминала листки и со злостью швыряла их на стол. Бесполезно пытаться подготовиться к встрече с МС. Хельга полагала именно так, а вот что на самом деле… Возможно, она гиперболизировала давнего знакомого, приписывала ему качества, которыми он в реальности не обладал. Все эти страшные воспоминания и рассказы пониженным голосом внушили Мантисс, что она идет на встречу чуть ли не с древним могучим божеством, которое ограничено физически, но имеет почти бесконечную власть над людским разумом. Многие факты опровергали это заблуждение, да и сама Хельга недавно размышляла, что МС не может быть воплощением зла. Однако у нее не получалось отделаться от приставучей мысли, что следовало на всякий случай готовиться к худшему.

Сидя на бархатном красном диванчике в гостиной, девушка кусала пальцы. Доктор Траумерих предупредил ее, что вход к МС – все равно что поход на исповедь. Нравится или нет, но грешнику приходится признаваться в проступках. А если он всеми силами старается скрыть грехи, МС видит их тем отчетливее, чем рьянее они утаиваются.

– Ребенком ты была чиста, и ему было трудно уличить тебя в чем-либо, – наставлял Уильям. – Но сейчас за твоими плечами опыт прожитых лет, вместе со всеми разочарованиями и промахами. Не пытайся отказаться от них. Лучший способ защититься от нападок МС – это принять ошибки прошлого и простить себя. Отпусти груз вины. Преврати обиду на неудачи в мысли о полезном опыте.

Хельга запомнила этот совет. МС умел выставлять напоказ грехи людей. Именно так он когда-то поступил с Эдгаром, рассказав его маленькой дочери страшную тайну. Нет, он не открыл Хельге, что профессор не приходится ей настоящим отцом. Это Мантисс выяснила уже сама, когда стала искать причины настоящего преступления Эдгара.

«И откуда этот ублюдок вообще узнал, что Эдгар – убийца моей матери?» – размышляла Хельга. Женщина погибла вдали от дома, и все списали на несчастный случай. Трудно поверить, что профессор Мантисс желал смерти жене, да только… МС был слишком убедительным. Он залез в голову к маленькой Хельге, и девочка не просто узрела мысли этого безумца – она увидела, что МС был уверен на сто процентов в том, что подаренная им информация истинная.

С тех пор Мантисс, сохранявшая лазейку для сомнений, проверяла утверждение, как если бы это не МС, а сам Эдгар признался ей в содеянном. Доказательств вины она так и не нашла и в действительности была рада этому. Зато обнаружила другую интересную подробность отношений родителей. Если мотивом для убийства стала ревность или смертельная обида, следовало проверить кровные узы. И профессор Мантисс внезапно оказался девушке неродным.

[1] Страшно сказать (лат., ироничн.).

[2] Всегда одно и то же (лат.).

[3] Сахароза.

Глава 6

Привычная узость коридоров осталась позади, как только Хельга ступила на особую территорию сектора «А». В этом «черном ящике», по расчетам, находилось всего четыре кабинета, одна подсобка и собственная мониторная комната. В остальном же помещения в особой части сектора не отличались от остальных и полностью соответствовали избранным стандартам. Как всегда, не было ничего лишнего, каждый штрих выражал строгость, так что при взгляде на все это белоснежно-серо-голубое безобразие во рту образовывался странный привкус. Мантисс погоняла слюну языком: неужели возведенный в абсолют педантизм? У того, кто обустраивал комнаты в этом здании, может, и был своеобразный вкус, но напрочь отсутствовало чувство прекрасного.