Ложь в двенадцатой степени

Тот месяц, что Мантисс проработала в должности штатного психолога минус второго этажа, она пребывала в состоянии ребенка, которому запрещают заходить в страшную темную комнату с секретами взрослых. Ребенку и самому не особо-то хотелось туда, но чем больше ему запрещают, тем соблазнительнее мысль о крохотной вероятности подглядеть в щелку: что же там вытворяют эти взрослые и почему неприступность комнаты так важна для них?

А теперь случилось кое-что страшнее, отчего чаша весов еще сильнее склонилась в сторону контакта с МС. Просьба постоянного жильца минус второго опьянила Хельгу, и она всерьез задумалась: может, следует дать себе волю и ступить за порог запрета?

К сожалению, Уильяма ультиматум МС привел к еще более бескомпромиссной позиции. Он наотрез отказался вводить Мантисс в работу с объектом. Даже Амберс, казалось, в большей степени склонялся к обдумыванию различных вариантов, в то время как самый мягкосердечный сотрудник отдела категорично мотал головой и спокойным, но вместе с тем стальным голосом объявлял, что вопрос не подлежит обсуждению. Хельга не верила в однозначность мнения доктора Траумериха и искала брешь в его аргументах. Ведь он зачем-то сообщил ей о желании МС. Если Уильям с самого начала не собирался идти на уступки, зачем было делиться с ней информацией?

Выждать – вот правильное решение. И Мантисс постаралась унять зуд нетерпения и впала в спячку до момента объявления победителя. Она не была уверена, но полагала, что МС вполне может выиграть этот раунд упрямства. Он ведь совсем неуправляемый после ухода Эдгара, так где Уильяму совладать с ним? Единственное, что поможет доктору – волшебный метод профессора, который мог оказаться сочным плодом надежд и воображения. Но Хельга все равно не откроет и не изобретет его в ближайшие дни, какими бы жалостливыми глазами доктор Траумерих ни смотрел на нее.

Лесси будто набрала в рот воды и демонстративно игнорировала Хельгу, так что и поговорить с ней было нельзя. Мантисс искренне удивлялась такому поведению: разве не эта завистливая дамочка начала первой? И все же дочь профессора давно простила ее, показав на примере, каково это – быть предметом злых шуток, а Лесси продолжала дуться. Изумительная тактика: пенять на вину другого и делать вид, что всего произошедшего до этого «преступления» не случалось. Бесполезно намекать, что человек сам довел до этого, ведь для него точки «еще раньше моей обиды» больше не существует, а значит, собственные прегрешения не считаются.

Хельга заметила, как мало она контактировала с работниками верхних этажей, а также не позволяла некоторым сотрудникам минус второго втягивать себя в беседы. Исключение составляли встречи с Мантисс как с психологом. В каком-то смысле коллеги тоже были для нее лишь набором любопытных черт и загадок. Это стало неожиданностью для Хельги, веровавшей в собственную открытость. А на деле она подсознательно искала общества тех людей, которые были сильны и чем-то интересны. Даже подставившая ее Лесси, со всеми пороками, оказывалась цельной фигурой с любопытными чертами характера. Свой маленький круг знакомых Мантисс уже почти создала, оставался последний пункт.

Разрешат ей войти в комнату со стеклянной стеной?

– Зачем ему просить о таком? – подперев подбородок ладонями, произнесла Хельга. – Неужели из-за скуки?

Она нарочно подгадала, когда в офисе останутся оба доктора, чтобы услышать разнообразные мнения.

– Очевидно, – пробубнил Амберс, не глядя на говорившую. – А зачем Двенадцатый просит принести ему «Бремя страстей человеческих» Моэма? Или рассказать о самом большом кошмаре в жизни (шутник, лучше бы в зеркало посмотрел)? Все одно – скука.

Кондиционер шалил, и в помещении становилось душно. Этот кабинет, как и большинство на минус втором этаже, казался тесноватым. Впечатление усиливали громоздкие шкафы и три рабочих стола. Прибавить к картине дешевые энергосберегающие лампы, плиточный пол и отсутствие окон, и получится типичный кабинет отдела.

– Я бы, пожалуй, не был столь категоричен, – качнул головой Уильям. – Предугадать течение мыслей МС бывает непросто. У его просьбы может иметься скрытый мотив.

– Какая разница? Даже со скрытым мотивом все закончится как всегда: он устроит спектакль, повеселится, а потом ему вновь наскучит, и он попросит Мантисс уйти. Но если он не получит своего, все может стать еще хуже.

Амберс день ото дня впадал во все большую меланхолию и злость. Он огрызался по малейшему поводу и часто отмалчивался, когда требовалось его участие в разговоре. Хельга видела, что Стива тоже снедали противоречия. Он имел представление, что будет, если уступить МС, и ужасно не хотел идти у того на поводу. Что может быть приятнее, чем обломать мастера манипуляции? Да вот не могло все складываться по желанию простых смертных. Нет, МС никогда не позволил бы суровым ученым навешивать запреты, не отомстив им за непослушание. Хельга догадывалась, что обитатель минус второго изводил докторов тем сильнее, чем непоколебимее они стояли на своем. И Амберс начинал уставать.

Зато «нет» доктора Траумериха, наоборот, крепло с каждым днем. Да такими темпами, что очередному отрицанию Мантисс верила меньше предыдущего.

– Он что-нибудь еще говорил? – поинтересовалась Хельга.

Однако на этот раз Уильям не намеревался покладисто отвечать на все ее вопросы.

– Это не так уж важно. Выходки МС – наша забота. Я бы не хотел, чтобы его слова отвлекали тебя от работы.

Вот только доктор Траумерих рассказал Хельге о просьбе МС, из-за чего в ней уже поселилось волнение. Поздно пятиться теперь, когда ростки взошли, причем семена посеяны его же, доктора, рукой.

– А чего вы на самом деле желаете? – Мантисс избрала смелый подход – удар в лоб. – Уверена, вы хотите, чтобы МС угомонился, но ведь он этого не сделает. Вы обсуждаете с доктором Амберсом, но решение не приходит. Поэтому вы поделились проблемой со мной, как будто просите у меня совета. Но я не могу его вам дать, потому что он вам не понравится. Вы тянетесь к нему и заранее отвергаете. Это порочный круг мазохизма.

– Я допустил ошибку, что передал тебе слова МС, я знаю. Но в ответе за него все еще мы двое, тебе же не нужно ломать голову над этим предметом.

– Или вам не хватает свежего взгляда?

Уильям растерянно повел плечами. Амберс одобрительно хмыкнул, но тут же вновь погрузился в тревожные думы.

– А теперь проанализируйте все, что вы знаете об МС, и скажите: что будет, если я один разок заскочу к нему в гости?

– Получив просимое с такой легкостью, он станет еще более непослушным, – вместо доктора Траумериха ответил Амберс, и его коллега кивнул в подтверждение.

– Но вы же все еще не принесли ему книгу Моэма? Сколько лет МС выпрашивает ее? И сильно ваш отказ сдерживает его неугомонную натуру? – Хельга сложила руки на груди. – Думаю, вряд ли. Отец рискнул бы.

– Я никогда не одобрял его поступка семнадцать лет назад, чтобы ты знала. – Уильям сдвинул брови к переносице. – Это было безответственно.

– Может быть. Но сейчас совсем другая история. К чему вы вспомнили прошлое?

– А к чему ты вспомнила отца?

«Потому что Эдгар обладал необходимой решительностью», – невесело подумала Хельга. Он мог поступиться осторожностью ради результатов. Какой же идеальный дуэт правил балом раньше: терпеливый и привыкший взвешивать каждый шаг Уильям Траумерих и неудержимый человек действия Эдгар Мантисс. Лед и пламя, так удачно дополнявшие друг друга. Пусть между ними не существовало ни настоящей дружбы, ни открытой вражды – благодаря различиям в характерах они обозревали все дали горизонта. Амберс не обладал нужными качествами, чтобы уравновешивать коллегу. Может, потому МС и просил привести дочурку профессора, что однообразие ежедневного общения с докторами, близкими по духу, утомляла его?

Но все это предположения, а правда… как всегда, заседала там, куда Хельгу не пускали. Как многогранна и таинственна эта жизнь! И почему кто-то до сих пор позволяет себе маяться от скуки?

– Я могу притвориться, что не помню ваших слов или занимаю нейтральную позицию, но это было бы неправильно с моей стороны. Я считаю, вы допускаете ту еще растрату потенциала, который следует выкачать из ситуации. – Мантисс чувствовала, что они все не до конца откровенны друг с другом и каждый мог бы сказать больше, чем ему позволяли страхи, вежливость и этикет. – Устроить встречу – убить разом кучу зайцев. В МС остепенится бес – плюс. Вы сможете не нервничать на работе – плюс. А о своей выгоде я говорила вам раньше, доктор Траумерих. – Хельга намекала на личный вопрос к МС, но не пожелала высказываться при Амберсе во избежание лишних расспросов. – Беседа с ним и для меня обернется плюсом. Все довольны. Или условно довольны, потому как обязательно вылезут разные «но». И все же мы сдвинемся с мертвой точки. Отказ на основании призрачных опасений или принципов вынуждает нас топтаться на месте. Мы не двигаемся вперед, не отъезжаем назад.

– Поверь, так поступить необходимо…

– О нет, доктор Траумерих, не используйте против меня аргументацию догмой! Я эти уловки знаю и даже из уважения к вам не стану притворяться доверчивой девочкой! Лучше объясните, почему так необходимо? Из-за принципов?

– Тут дело не в… принципах. – Уильям усердно потер переносицу, словно то была лампа с джином, который обязан взмахом полупрозрачной конечности развеять неприятности по ветру. – Эти «но», о которых ты упомянула, перекрывают собой все плюсы. Бес не угомонится, – он, вероятно, выйдет на новый уровень издевательств. А еще мы два года не водили к МС добровольцев, потому что он вел себя… крайне агрессивно во время последних встреч с людьми.

– Уильям… – предупредил Стив, но доктор Траумерих поднял ладонь.

– Ничего, пусть услышит это. МС – неуравновешенное и озлобленное, асоциальное создание. Он доводил людей до состояния панического ужаса прямо во время сеансов, и это, бесспорно, была катастрофа. Мы их прервали, отрубив МС связь с посторонними. Он общался только с ведущими его дело докторами. И он, без преувеличений, продолжает отравлять нам жизнь. Но мы не знаем, как МС поведет себя, если к нему снова привести незнакомого человека.

– Но меня он уже знает.

– Не совсем так. Он знает восьмилетнюю девочку, которая показывала ему свои рисунки. – От слов Уильяма Хельгу кольнула ностальгия. Как же давно это было… – А сейчас ты выросла и изменилась. Ты не стала новым человеком, это правда. Но ты другая. Сколько ошибок ты совершила за прошедшие семнадцать лет? А в скольких раскаиваешься? Скольких людей ты обидела? Сколько возможностей упустила? Ведь это первое, на что он обратит внимание.

Мантисс готова была рассмеяться. Неужели он правда такой? Столько горечи, столько негатива в разговорах об этом чудаке. И сколько желчи люди вкладывают в две буквы его имени, с каким отвращением выплевывают их изо рта. Заслуженно ли? Ей хотелось увидеть это средоточие ненависти собственными глазами, чтобы доказать себе и окружающим: злыми без причины бывают только демоны, а МС далеко не демон. Определенно этим заисследовавшимся докторам не хватает свежего взгляда.

– Все равно. Мой ответ – «да» встрече. Ваш ответ – «нет». Доктор Амберс? – Хельга по очереди указывала на людей сложенными пальцами.

– Н… не знаю, – промямлил Стив.

– У нас три разных мнения. Хоть жребий вытаскивай. – Хельга убрала волосы с глаз. – Только почему мы исключаем возможность третьего варианта? Мы не живем в черно-белом мире, где любое решение ограничивается лишь выбором одного из двух. Узколобый подход, не находите?

Абмерс все же не выдержал, подскочил к кондиционеру и попытался его настроить. Уильям постукивал пальцами по коленной чашечке и посматривал то на Мантисс, то на плакат за ее спиной.

– Например, можно устроить встречу через транслирующее устройство, – продолжила Хельга. – Это не «да» на просьбу МС, потому что он хочет личной встречи. И не «нет». Или почему бы не поставить МС особое условие, которое вынудит его самого переформулировать просьбу? Зачем мы отказываемся думать об альтернативе? О гибриде двух решений, о новой перспективе…

На секунду Хельге показалось, что она увидела заинтересованный блеск в глазах доктора Траумериха. Но лишь на секунду.

– Пока оставим как есть, – вздохнул Уильям.

Мантисс едва не взорвалась изнутри от его твердолобости. И долго они так продержатся?

Глава 5

В чудной детской книжке маленькая Хельга вычитала глупую сказку о крысе, которая пыталась съесть саму себя. Но для полноценной трапезы ей нужны были столовые приборы, иначе какой аппетит так кушать? Бедняжка выбирала между тупым ножом, трезубой вилкой и погнутой ложкой. Поскольку крыса могла задействовать лишь две передние лапки, она брала пару предметов, оставляя один. Группировала вилку с ложкой – выскальзывали на пол. Брала ложку и нож – неудобно есть. Лишь используя оставшуюся комбинацию приборов, голодный грызун умудрялся полакомиться собой.

В детстве сказка казалась Хельге жуткой. Она и сейчас так думала, с одной только оговоркой: ей открылась простенькая мудрость, облаченная автором в непривлекательную, даже отталкивающую форму. Правильная комбинация в паре приводила к успеху, как нельзя кстати подходила для разгадки нерешаемого уравнения «да – нет – может быть». В их случае два варианта все же сочетались друг с другом, но, если доктор Траумерих был «ножом», отсекавшим сомнительные решения, кого назвать «ложкой» и «вилкой»?

Как сосулька на голову, на Мантисс свалилось еще одно событие: лаборант Энди Солерс с курчавой шевелюрой позвал ее прогуляться до ближайшего кафе после работы. Хельга во время сеансов составила мнение о двадцатисемилетнем шатене со шрамом под губой. Энди показался ей воспитанным и оптимистичным парнем, но весьма посредственным. Провести с ним время можно было лишь ради глубокого изучения характера вне рабочей среды и для совершенствования собственных навыков романтических отношений. Хельга была убеждена, что ничего серьезного у них не получится, и не планировала тратить время и энергию на мало интересующего ее субъекта.

Прошлые попытки завести отношения приводили к тупику. Партнер попросту наскучивал Хельге, или он не подходил под ее строгие критерии. Мантисс прекрасно понимала, что сама никогда не старалась построить удачные отношения. Заставить себя соответствовать параметрам любящей девушки не получалось. Она не влюблялась настолько, чтобы намеренно прилагать усилия ради совместного будущего с кем бы то ни было. Настоящий аутсайдер в романтических связях.

Идентичная картина вырисовывалась на поле дружбы. Долгих и крепких дружеских связей Хельга не создавала ни с кем. Ей было интересно с людьми, но когда те соблюдали определенную дистанцию и не претендовали на тесные взаимоотношения. В вопросах товарищества и приятельства Мантисс обнаруживала удивительную схожесть с неродным отцом, который в течение всей жизни сам не особо-то тянулся к людям.

Предложение Энди она приняла, дав себе установку не разбрасываться ухажерами на основании неудач прошлого. Опыт лишним не будет, даже если это негативный опыт. Обыкновенно подобная выдержка удивляла ее знакомых, однако, вопреки их ошибочным предположениям, Хельга не была неисправимой оптимисткой. Всего лишь очень терпеливой.

– Что это такое? – разглядывая начинку зеленого цвета, пробормотала Мантисс. В этот раз ей повезло попасть на перерыв в то же время, что и Марк Вейлес. Последние полторы недели они вообще не виделись, и Хельга осознала, как ей не хватает воодушевляющих бесед с ним.

– Киви, – что-то спешно расписывая в блокноте, бросил доктор. Он почти не притронулся к еде, которую набрал на поднос.

– Пирог с киви?

– Да. Наш повар тот еще извращ… кхм, кудесник. Horribĭle dictu [1]. А на вкус разве не похоже? – Марк подозрительно прищурился.

– Честно? Не особо.

– Я бы только за это уволил его. Не терплю бездарей.

Доктор Вейлес потер веки, помассировал переносицу и, порывшись во внутреннем кармане, водрузил на нос очки. Носил он их редко, но, когда глаза уставали от чтения, пожилой мужчина с ворчанием доставал нелюбимые увеличители. И жаловался, что дома жена заставляет носить их постоянно. При ней, правда, не так стыдно, как перед молодняком. В очках Марк чувствовал себя заумным профессором, коим никогда не являлся.

В этот день доктор Вейлес надел серый твидовый пиджак, который отлично гармонировал с пепельными волосами. Марк чередовал однотонные галстуки с бабочками, утверждая, что некое подобие разнообразия во внешнем виде вдохновляет его и окружающих.

Несмотря на бьющий из него фонтан оптимизма, Хельга отчетливо видела, что доктор Вейлес был ответственным руководителем. Те, кто мечтал работать с ним только потому, что он «как бы прикольный и все спустит с рук», не понимали, что приподнятое расположение духа не имеет ничего общего с безалаберностью и мягкотелостью. Работавшие на этаже с Марком люди рассказывали, что руководитель хоть и разряжает обстановку шутками, но менее требовательным от этого не становится. И Мантисс уважала этого человека за присущие ему хваткость и серьезность.

– А вы не хотели вернуться на минус второй этаж? – Хельга отставила пустую тарелку в сторону.

– При всем уважении, мне и на этаже звуковых аномалий хорошо. Там все на своих местах. Рядом молчаливый и всегда со всем согласный Ван дер Рер, удобное расположение помещений. Что еще нужно для комфортной работы?

– Нормальная связь с внешним миром.

– К ее отсутствию я уже привык, – отмахнулся Марк, захлопнув блокнот.

Хельга успела заметить, что он делал пометки на латинском. Для человека, знающего язык постольку-поскольку, это смелое решение, если, конечно, доктор не скромничал с самого начала.

– Что же вы, уважаемая Мантисс, выглядите такой загруженной сегодня? Уильям совсем не бережет ценных сотрудников? Хочешь загадку? Сколько нужно карликов, чтобы сжечь все население Земли.

– Сжечь? – удивленно переспросила Хельга. – Карликов?

– Керрилизм необязателен, я вроде бы не ограничиваю тебя во времени. Подумай на досуге. – Доктор Вейлес заприметил мявшегося в очереди Уильяма. – Кстати, о пчелках. Хочешь, давай Сократа тоже пригласим к нашему разговору. Что скажешь, Кратил?

– Я вас не понимаю…

– Как и все. Semper idem [2]. А больше всего меня не понимают мои внуки. Сколько бы я ни объяснял им, что не лечу людей, они продолжают называть меня доктором-медиком.

Проходившая мимо стола сотрудница минус первого этажа весело рассмеялась и обратилась к руководителю:

– Как и все мы, доктор-медик Вейлес.

– Цыц! Это уже расползлось как зараза? – Марк сокрушенно покачал головой, однако на его губах играла улыбка.

Мантисс пыталась успеть за его скакавшими мыслями. Она не уставала поражаться, как быстро он способен менять тему и сколько дополнительного может рассказать в пределах одной.

– Я счастлив, что хотя бы в моем отделе люди умеют радоваться жизни. – Доктор демонстративно смахнул невидимую слезу умиления с уголка глаза. – Не то что эти зомби с минус четвертого.

Он глянул из-за квадратной колонны на спрятанные за нею столы. Марк мог высматривать как сотрудников минус четвертого этажа, так и ребят из своего отдела. С крайнего стола второго ряда, за который чаще всего садился доктор Вейлес, а за ним и Хельга, хорошо обозревалась почти вся столовая, кроме закрываемых колоннами «мертвых точек». Всего рядов было четыре, и мест хватало даже в самый разгар обеденного перерыва. Выдача еды производилась справа от входа, так что пришедший человек мог сразу схватить поднос и начать выбирать, чего хочется его желудку.

– У меня тоже загадка. – Наклонившись ближе к Марку, Хельга понизила голос. Она надеялась, что стоявший в очереди доктор Траумерих за музыкой и голосами обедающих не расслышит их беседы. Ведь речь шла пусть и не о нем, но о предмете, к которому он имел непосредственное отношение. – Если лгун почти все время врет, как определить, когда он говорит правду?

– Поставить его в такое положение, когда будет однозначно видно, где правда, а где ложь. Или… – Марк погладил правой ладонью пальцы левой руки, – научиться читать мысли. Первый вариант более реалистичен.

– Но если можно однозначно определить, где правда, а где ложь, не означает ли это, что в ответе предполагается один вариант, а остальные заведомо неверны и даже абсурдны? Например, в вопросе «Земля в форме эллипсиса или куба?» очевиден лишь один ответ. Но есть ли смысл спрашивать о том, что и так известно?

– Нет-нет, зачем вопросы с одним ответом? – прервал Марк. – Мне ли тебе рассказывать о коммуникативных хитростях, Мантисс? И все же… Можно смоделировать ситуацию, в которой собеседнику будет выгодно сказать правду. Если твой собеседник не только заядлый лгун, но еще и глупец, он, конечно, солжет, но потеряет от этого больше, чем приобретет. Ему придется учиться на своих ошибках, чтобы не попасть впросак в следующий раз. Так и выдрессировывается честный человек. Это работает безотказно!

– Все чутка сложнее, чем кажется…

– Vere. Я бы даже сказал, это гораздо сложнее, чем кажется. Но если все сделать правильно, выйдет весьма недурно, не находишь?

Он был чертовски прав, и Хельга испытала легкое разочарование в собственных силах: задай кто ей такой вопрос, она бы не сориентировалась столь быстро. Не менее сбивающим получился вопрос доктора Вейлеса, какого лгуна Мантисс планировала сподвигнуть на откровение.

– Я имела в виду себя. Думаю, каких стратегий против моей патологической тяги ко лжи стоит опасаться.

– Знай о возможностях врагов заранее, так получается? – усмехнулся Марк, и было заметно, что он не поверил ей. – Смотрю на твою брошь и пытаюсь понять, что за птица…

– Мне кажется, это вальдшнеп. Длинный клюв и форма тела похожи. – Хельга опустила голову и подцепила обгрызенным ногтем украшение. – Когда я покупала эту брошь, мне ничего не сказали. Птица и птица.

– Ох, как это типично для людей не разбираться в том, что они делают, – рассмеялся руководитель отдела СТ-30. – В молодости я подшучивал над рыночными торговцами. Не поверишь, в какой ступор людей вводит вопрос, сколько в их товарах содержится С12Н22О11 [3]. Они меня ненавидели! И их не в чем винить. Кроме того господина, который кинул в меня набитую сумищу.

– Вы шутите?

– Вовсе нет!

После непродолжительных «столовых посиделок» с Марком у Хельги неизменно оставалось двойственное чувство. В первую очередь, конечно же, воодушевление. Какие бы думы ни терзали разум до этого, речи доктора Вейлеса настраивали на позитивный лад. И вместе с тем голову Мантисс загружали неизвестными ей отсылками и терминами, информацию о которых она впоследствии наскребала в Интернете. Невольно Марк давал пищу для ума. В смешении двух крайностей рождалось ощущение легкой и притягательной интеллектуальной беседы. Руководителю отдела СТ-30 удавалось сглаживать любые углы, и при этом он никогда не скатывался до банальных анекдотов, напоминая раз за разом, что перед собеседником сидит человек умный и самодостаточный.

И пока Марк являлся идеальным рассказчиком для Хельги, она, любившая слушать больше, чем говорить, была самыми желанными ушами. Внимание Мантисс сигналило внутреннему оратору доктора зеленым, так что, будь на ее месте кто-то другой, Марк мог и придержать парочку историй. Но как тут устоять, когда слушатель сам напрашивается на увлекательный разговор?

Возвращаясь на минус второй, Хельга тщательно анализировала в уме совет доктора Вейлеса, из-за чего едва не пропустила значимую деталь. На этаже что-то изменилось. Вот только что? Квадратные плитки по-прежнему наскучивали белизной, а стеклянные потолки гипнотизировали движущимися отражениями (но только первое время и только людей с уровнем интеллекта мартышки). И все же внимание зацепилось за что-то. Осознание этого резануло сосредоточенность Мантисс, заставив остановиться. Погруженная в мысли, она воспринимала пространство вокруг, словно покрытое туманом, и бросала взгляды на конкретные вещи лишь для того, чтобы не врезаться в них. Хотя Хельга уже столько раз использовала этот маршрут, что, вызови ее кто на спор, она бы прошла дистанцию от лифта до кабинета с закрытыми глазами, не задев ни одного препятствия.

И тут странность ворвалась свирепым ураганом. Хельга могла бы поклясться, что отчетливо увидела символ, которого просто не могло возникнуть в этом коридоре. Вернувшись на пяток шагов назад, она замерла возле двери с треугольником вместо номера. Голубовато-серая, как и остальные на этаже, на две головы выше роста среднестатистического человека – ничего, что выходило бы за рамки стандарта. Теперь бы Хельга точно уверовала, что кто-то подшучивает над ней, и для этого даже проверять фальшивость фигуры не потребовалось бы, да вот… Дверь стояла в том месте, где всегда до этого была белая голая стена. Аккурат между пятым и шестым кабинетами. Дверь словно вклинилась между ними, нарушив геометрию коридора.