Тебя никто не найдет

Во всяком случае, так ему рассказывал младший брат, который часто там играл. Сам-то он оказался как бы между поколениями.

Наконец Эйра рискнула перебить чересчур увлекшегося рассказом старика.

– Нас прежде всего интересует, не видели ли вы какую-нибудь машину или людей в той стороне за последний месяц? Может, заприметили что-нибудь необычное, что не укладывается в привычный порядок вещей?

– Мне же отсюда дороги не видно. – Старик махнул рукой в сторону окна, малость расстроенный тем, что ничем не может им помочь. – Но я всегда могу порасспрашивать соседей, может, они чего видали.

– А на лося в этом году ходили? – полюбопытствовала Эйра.

– А то как же! Наглотался болеутоляющих, чтоб спина не болела – проклятый ишиас! – Он немного подумал. – Но вот насчет заброшенной хибары на этом берегу Жертвенного озера – нет, не думаю, чтобы мы вообще туда совались.

За следующий час они обошли еще три дома и переговорили с еще тремя охотниками. Они подтвердили, что в этом году охота на лосей велась за много километров от места преступления. Список потихоньку рос. Машины, которые останавливались или подолгу стояли на обочине проселочной дороги, съезжали с главного шоссе, углубляясь в невесть какие дебри. Удалось добыть лишь сведения типа «был один белый „Вольво“ чуть раньше осенью, я еще подумал, кто бы это мог быть, но когда это было – черт его знает».

Силье оставила свою машину на окраине поселка и поехала вместе с Эйрой. Они двигались на север, мимо Жертвенного озера, чья гладь была неподвижна, словно стекло, а возле берега лежал тонкий слой льда.

Сидя с ноутбуком на коленях, Силье записывала те немногочисленные и крайне неопределенные показания, которые они получили.

– Кто бы это ни был, – сказала Эйра, – они точно знали, куда едут. Вряд ли они мотались по округе, мельтеша у всех перед глазами.

– И все же мы должны всех расспросить.

Полицейские ехали, пока не уткнулись в старую заброшенную плавильню Гольшё. Остановились и направились к летним домикам, уже давным-давно покинутым дачниками. Те немногие, что жили здесь постоянно и были дома, не видели ничего особенного. Какая-то машина на лесной дороге, кажется, была, но они решили, что это просто грибники, и не придали ей особого значения. Разумеется, вокруг озера полно мест, где растут лисички, но где именно – вам точно никто не скажет.

– Это одна из тех вещей, которые хочется передать своим детям, – пояснила женщина, которая стояла, опираясь на костыль после перелома бедра, – хотя у них теперь другие интересы…

Возле старой плавильни Силье вышла, чтобы сходить в туалет. Эйра выбралась из машины и увидела, как напарница исчезает между рядами еще сохранившихся пустующих бараков для рабочих. Буквально пару лет назад здесь кипела жизнь, когда был большой наплыв беженцев.

– Куда ни глянь – снова везде сплошной лес, – сказала вернувшаяся Силье, споласкивая руки под бутылкой с минеральной водой.

Лишь когда они сели в машину и снова повернули на юг, она упомянула то старое расследование, во время которого они виделись последний раз.

– Мы не в ответе за свою семью, ни за родителей, ни за братьев с сестрами, – сказала она.

– Да, – ответила Эйра.

– Я просто хотела, чтобы ты знала.

– Хорошо.

– Лично я ни с кем из своих связи не поддерживаю, – призналась Силье. – Да и они тоже особо не рвутся.

Женщины постучались еще в несколько домов у дороги, а на языке у Эйры все еще вертелся комментарий: не переживать о нуждах других, никогда не испытывать угрызений совести. От этой мысли внутри ее повисло ощущение пустоты.

– Возьми-ка левее, вот сюда.

Эйра ударила по тормозам. Ну, наконец-то хоть один человек, который решил подышать воздухом. Одетый в рабочий комбинезон мужчина приблизился к ним и поднял щиток защитной маски. Во дворе позади него размещалась мастерская, пахло только что распиленной елью.

– Да, в самом деле, я точно видел какую-то машину там, в лесу, – сказал он, когда они объяснили ему, в чем дело.

– Возле Жертвенного озера? – уточнила Эйра.

– Ну да. Метрах в ста-двухстах оттуда. «Фиат Пунто». Золотистого цвета.

– И когда это было?

Он неопределенно махнул рукой, как бы говоря – а черт его знает.

– Вы можете показать это место на карте? – спросила Силье.

– Пожалуй, будет лучше, если я вас сам туда провожу.

Мужчина поехал впереди на своем автофургоне с надписью на боку «Столярная мастерская Свенна». Он долго мигал поворотником, видно, сомневаясь, прежде чем свернуть.

Наконец дорога кончилась и потянулся густой молодняк. По одну сторону находилась широкая площадка для разворота – похоже, здесь раньше складировали бревна. «Фиат» стоял чуть дальше, между елями. Передние сиденья были сняты и расставлены на земле, словно кресла в гостиной. Колпаки на ступицах колес отсутствовали, равно как и регистрационный номер. Все стекла разбиты.

– Не думаю, что машина приехала сюда в этом месяце, – протянула Эйра.

Мужчина рассмеялся.

– Нет, конечно, уверяю вас. Она здесь уже несколько лет стоит.

– Тогда с чего вы решили, что она нас заинтересует?

Эйра не смогла удержаться от соблазна заглянуть в салон: руль тоже отсутствовал, на заднем сиденье валялся отсыревший рваный пакет с бумагами. Старые тетрадки со школьными домашними заданиями, она разобрала год – 1972 и написанное карандашом имя – Розмари Стриндлунд. Внутри что-то екнуло – эта фамилия была очень хорошо ей знакома.

– К кому я только не обращался: и в полицию звонил, и властям, и черту, и чертовой бабушке, – вздохнул столяр. – Вы ведь можете убрать отсюда этот утиль, раз уж здесь оказались?

Столяр был возмущен бездействием полиции по поводу поломанной машины, что подтверждало его мнение о том, куда катится это общество. Когда он уехал, Силье и Эйра пешком зашагали через лес по едва заметным тропинкам.

Заброшенный дом находился не так далеко от разбитой машины, и вскоре до них долетели человеческие голоса.

– Преступники вполне могли воспользоваться этой дорогой, – заметила Эйра.

– В таком случае, нет ничего удивительного, что никто не видел машину, учитывая, как далеко стоит «Фиат».

На поляне вокруг дома заканчивали работу криминалисты. Уносили прожектор, сворачивали электрический кабель. Скоро все машины уедут, а заградительную ленту снимут.

– Работы хоть отбавляй, – сообщил ГГ Эйре и Силье, когда те приблизились к месту преступления. Он отошел на несколько шагов от дома и закурил. Насколько Эйра помнила, он постоянно собирался бросить, каждая его затяжка была последней. – Двадцать пять различных отпечатков пальцев, или сколько ты там сказал? – ГГ повернулся к вышедшему наружу следователю в защитном костюме, в чьи обязанности входил осмотр места преступления.

– Двадцать три, – подтвердил Костель Арделеан, – хотя штук тринадцать-четырнадцать мы вполне можем исключить как детские.

– Думаете, мы действительно можем их исключить? – мрачно отозвался ГГ. – В последнее время столько случаев было, пусть и не здесь, но они могли прочитать об этом в интернете и загореться «а что, и мы так можем!». Подростки, которые держат в плену других подростков, выбивают из них пароли для банкоматов и вообще вытворяют черт знает что, лишь бы привлечь к себе внимание в Инстаграме[4].

– Пожалуй, далековато отсюда до банкоматов, не находишь? – отозвалась Силье.

Из дома вышли еще два криминалиста. Они несли какой-то тряпичный куль, на поверку оказавшийся свернутым матрасом, слишком маленьким для взрослого человека. Это что же, выходит, он на нем лежал? Эйра вдруг с особой ясностью осознала, что она жива: холод воздуха в легких, звук чужого дыхания рядом.

– Многие из тех, кого мы опросили, помнят семью, что жила здесь давным-давно, – сказала она, – но вот про нынешних хозяев, кажется, никто не знает.

– Кем бы они ни были, не слишком-то они переживают за свое имущество, – заметил Костель. – Дом уже давно стоит незапертым. Любой мог пройти мимо и оставить здесь после себя следы, не говоря уж о тех, кто жил здесь прежде. Их родственники. Товарищи по играм. Гости. – Он вздохнул. – Пожалуй, мы могли бы рассчитывать на следы крови, если бы они принадлежали кому-то еще, кроме жертвы.

Помимо той крови, что впиталась в матрас и одеяло, в которое завернулся мужчина, были также обнаружены ее следы на садовом инвентаре. Больше никаких свидетельств насилия, волочения или чего-то еще в этом роде. На мужчине были джинсы от дорогого шведского бренда, рубашка, туфли, тонкая куртка.

Вряд ли Ханс Рунне оделся так для прогулок в лесу.

Стая дроздов как по команде уселась ровным рядком на коньке крыши. Воздух наполнился птичьей трескотней и гвалтом. Эйра подумала про женщину-фотографа, которая первой забила тревогу, про воронов, что упоминались в рапорте. Эти птицы обычно кормятся той добычей, что осталась от хищников, поедают последние куски падали.

– Вопрос в том, с какого рода преступлением мы имеем дело, – сказал ГГ. – Похищение человека, само собой, но собирались ли они еще сюда вернуться?

Один из криминалистов захлопнул багажник. Заградительную ленту смотали в катушку. Больше не осталось никаких следов. Лишь догадки, поспешные выводы, которых они постараются избежать.

– Или же они оставили его здесь умирать?

Эйра в одиночестве возвращалась домой. Мимо промелькнуло поле, облюбованное лебедями-кликунами, а чуть подальше она заметила еще одну стаю. Кажется, гуси – сотни серо-коричневых птиц. Очевидно, здесь располагалось место сбора всевозможных перелетных птиц – перевалочный пункт между севером и югом. На обочине стоял мужчина с биноклем на штативе.

Эйра не стала хлопать дверцей, чтобы не спугнуть пернатых, и, оставив машину открытой, медленно приблизилась к незнакомцу.

– Канадские гуси, – произнес тот тихо, не отрываясь от бинокля. – Обычное дело, но среди них часто попадаются белощекие казарки. Гуси – птицы не капризные: если кто захочет полететь с чужой стаей, ему никто мешать не станет. Видите, вон там, за той группой? Это настоящая удача – увидеть короткоклювого гуменника, ведь он встречается куда реже.

Он дал ей посмотреть, но Эйра не заметила особой разницы между птицами.

– Интересуетесь птицами? – спросил мужчина.

– Честно говоря, нет, – Эйра показала ему свое удостоверение. – На данный момент я больше интересуюсь преступлением, которое произошло неподалеку отсюда. Похищение. Возможно, убийство.

– Вот оно что. Да, я слышал об этом. – Их взгляды одновременно устремились к лесу. На самой опушке пристроилось несколько домиков. – Я видел, как вчера утром оттуда взлетел орлан-белохвост. Обычно это говорит о том, что вода начала затягиваться льдом. Должно быть, кто-то его спугнул. У него там гнездо неподалеку.

– Вы часто бываете там, на озере?

– Давно уже не бывал, в это время больше хочется наблюдать за большими перелетными стаями.

– А в середине сентября?

– Он так долго там пролежал? В смысле, труп?

– Вспомните, может, вы были поблизости, обратили внимание на что-нибудь странное? Какая-нибудь машина, кто-нибудь нездешний?

Мужчина снял шапочку и пригладил волосы. Наморщил лоб.

– Я вот тут про дятла подумал, – произнес он, что-то медленно припоминая. – Трехпалый дятел, знаете такого? Нет, скорее всего, не знаете. Я шел по его следам на север от озера, – чтобы добраться до древесного сока, он выдалбливает по кругу стволы елей, оставляя после себя характерные отметины, похожие на кольца, – но мне понадобилось несколько дней, чтобы увидеть его. Иногда во время таких прогулок мне попадаются люди, ходят по грибы, по ягоды. Из города тоже приезжают, да, но когда их немного и они тихо ведут себя, то я не обращаю на них внимания. А вот когда они громко разговаривают по телефону или шумят, то это здорово досаждает, но было ли так в тот раз? Мне кажется, что-то такое было. У меня дома лежит дневник, я записываю туда все свои наблюдения, но вот про людей и машины я, конечно, не пишу – меня это мало интересует.

Эйра вручила мужчине свой номер телефона и попросила его дать свой. Их прервал громкий шум в воздухе – приближался еще один косяк гусей.

Мужчина опять приник к биноклю, направив его четко на север.

В нюландской квартире витал свежий запах жидкого мыла. На полу в прихожей валялось несколько конвертов и рекламных листовок, судя по количеству – лишь за последние дни.

– Кто-то был здесь и сделал уборку, – пришла к выводу Эйра. – Мне жаль, я обязана была этому воспрепятствовать.

Поскольку сначала никаких подозрений на преступление не было, то и никаких оснований для опечатывания квартиры они не имели.

Пол в доме покойного был чисто вымыт, кухня вычищена, мусор вынесен. На столе в гостиной больше не стояло никаких бокалов. Такое чувство, будто все следы того, кто здесь жил, просто улетучились, словно подхваченные ветром.

Эйра прикрыла глаза, чтобы вспомнить, как здесь все выглядело в прошлый раз. Она умела подмечать детали, обращала внимание даже на то, что казалось неважным. Ни опрокинутой мебели, ни следов борьбы – так она тогда подумала.

– Он пил красное вино, вон там стояла бутылка, – она показала. – Кажется, пустая. Рядом – один бокал для вина и второй, поменьше, вроде бы для виски.

– Как будто у него были гости?

– Или же он сам пил из обоих. У меня сложилось впечатление, что он был одинок.

Она снова прикрыла глаза, на этот раз чтобы воскресить в памяти ощущение его одиночества. Она действительно это увидела или сама пришла к такому выводу, основанному на вони от мусора, немытой посуде и бутылках и усиленному словами его бывшей супруги о разводе?

В спальне на кровати лежало разглаженное одеяло, поверх него – сложенное покрывало.

– Не могу сказать, что простыни свежие, но вот постель точно была не заправлена, одеяло валялось, наполовину свесившись на пол.

– Словно он занимался сексом?

– Да, возможно… Или же просто спешил.

– В любом случае мы заберем постельное белье с собой.

Так, что еще? Книга Ульфа Лунделла лежала раскрытой и корешком кверху, теперь же она была закрыта. Едва ли это важно. Или все-таки важно? Возможно, это указывало на умиротворенное состояние духа – мужчина, который коротает время, читая книгу перед сном.

– Если кто-то хотел специально замести все следы, то зачем тогда он закрыл книгу? – задумчиво проговорила Эйра, когда они вышли на лестничную площадку, уступив место криминалистам.

– Может, они читали ее вместе, – заметил ГГ, – до того, как появился преступник.

Эйра рассмеялась. Смех вышел негромким и совсем коротким, но все равно это было облегчением – позволить себе вот так рассмеяться.

– С его бывшей тоже не все ясно, – добавила она. – Женщина отрицала, что он завел себе новую пассию, и вместе с тем пыталась показать, что ей абсолютно все равно и личная жизнь бывшего мужа ее больше не волнует. У меня сложилось впечатление, что она еще не окончательно разорвала с ним отношения.

– Те, кто утверждает подобное, часто врут, – голос ГГ был мрачным, словно он говорил, исходя из собственного опыта. На его лицо набежала тень, сумрак, которого прежде она не видела. Как-то раз во время прошлого совместного расследования он упомянул о желании завести детей вместе со своей новой подругой. Эйре было доподлинно известно, что эта попытка не увенчалась успехом.

– Она дала понять, что Рунне совсем расклеился после развода. Стал больше пить, сорил деньгами, но вряд ли она была объективна в этом вопросе.

– Никто не может быть объективен, – отозвался ГГ, – в особенности тот, кто состоял в браке.

Они заглянули в ванную: до блеска отдраенные пол и стены, запах хлорки, несколько бритвенных принадлежностей, одиноко лежащих на полочке в шкафчике.

– Каждый хочет, чтобы даже после расставания по нему продолжали скучать, – сказал ГГ, выходя в прихожую, чтобы встретить коллег, которые уже стучали в дверь. – Или хотя бы просто вспоминали.

Они обходили дома на Боргаргатан, трезвоня во все двери подряд. Названия улиц в Нюланде свидетельствовали об их былом великолепии. Историками было точно установлено, что сто лет назад здесь говорили на самом лучшем и правильном шведском в стране. Город конкурировал с Крамфорсом за право являться административным центром. Уверенный в своей победе, Нюланд возвел здание суда и проложил улицы, приличествующие большому городу, но в итоге все потерял. Напротив дома, где жил Ханс Рунне, между сохранившимися остатками ржавых рельсов росли одуванчики.

Им удалось сохранить его имя в тайне для СМИ, что позволяло рассчитывать на спонтанную реакцию опрашиваемых, но это ненадолго. Через несколько часов, самое большее через день, имя жертвы станет известно широкой публике, и тогда люди кинутся обсуждать это дело, вспоминать то, что, как им казалось, они видели или слышали, и, мучимые угрызениями совести из-за того, что совсем не знали своего соседа, станут пытаться исказить правду.

Чуть меньше двух лет назад Ханс Рунне вернулся в Нюланд, город своего детства, и купил себе здесь квартиру за тридцать пять тысяч крон.

Пожилая дама из квартиры напротив как-то раз по-соседски одолжила ему ложечку кумина – он обожал готовить. Ей было известно, что он актер и снимался в пользовавшемся бешеной популярностью сериале о враче со шхер, который шел по телевизору больше двадцати лет назад. Она разузнала об этом на «svt play», чисто из интереса.

Еще там была женщина из Боснии, занимавшаяся патронажным обслуживанием престарелых, она рано уходила на работу и редко кого видела; и мужчина, который вышел на пенсию после того, как всю жизнь проработал в Больстабруке, на последней из оставшихся в округе лесопилок.

– Пять недель назад, говорите? И это вы спрашиваете у меня, который с трудом помнит, что было вчера? Вы когда-нибудь задумывались о том, что дни становятся все больше похожими друг на друга? Изо дня в день мы таскаемся по одному и тому же кругу. Слыхали, что ученые рекомендуют делать в день десять тысяч шагов? Мы теперь больше заняты тем, что считаем, сколько шагов нам осталось до смерти. Ничего удивительного, что у нас никогда не будет революции.

Они обошли весь первый подъезд и вышли во двор, Воспользовавшись минутной паузой, ГГ сделал несколько затяжек.

– А мне казалось, что люди должны знать своих соседей, если живут в малонаселенной местности, – произнес он.

– Не называй Нюланд малонаселенной местностью, – посоветовала Эйра, – им не понравится, если они это услышат.

В следующем подъезде их встретил радостный вопль, который эхом разнесся по этажам, и кто-то заключил Эйру в такие жаркие объятия, словно тесный вязаный свитер.

– Бог ты мой! Эйра Шьёдин! Это ведь ты?

Эйра лихорадочно порылась в памяти, мысленно скинула с тела женщины порядочное число килограммов. Волосы, кажется, были потемнее, но эти глаза, смех…

– Стина? Я даже не знала, что ты здесь живешь.

Это была ее лучшая подруга детства, и Эйра моментально ощутила угрызения совести. Она покинула родной край, потом вернулась, но никому не звонила и не давала о себе знать. Почему-то это должен делать тот, кто уехал, а не тот, кто остался. Эта мысль пришла вместе с ощущением предательства, пусть даже они утратили друг с другом связь еще задолго до отъезда Эйры в Стокгольм.

– Боже, ты совсем не изменилась! Все такая же, как в детстве! – всплеснула руками Стина. – Я ведь слышала, что ты стала легавым и вернулась обратно в город. Все ждала, когда же ты позвонишь.

Взгляд подруги перекочевал на ГГ, и на ее губах заиграла улыбка совсем иного сорта.

– Это Георг Георгссон, – быстро проговорила Эйра. – Главный следователь из Отдела по особо тяжким. – Это прозвучало чересчур формально, словно она сама принадлежала тому миру и потому держала дистанцию с этим, откуда была родом.

– Черт подери, – немедленно отреагировала Стина.

– Мы расследуем преступление, в котором замешан гражданин, проживающий в соседнем подъезде.

– В самом деле? Вот прямо здесь? И кто же это?

Они были подругами с первого класса. Именно со Стиной она занималась тем, чем обычно запрещают детям заниматься взрослые. Например, доезжать на автобусе до Кунгсгордена и шнырять возле дома убийцы Лины.

– Вам знаком человек по имени Ханс Рунне? – вмешался ГГ. – Он жил в соседнем с вами подъезде.

– О боже, конечно, да! Он же еще вроде артист, верно? Не скажу, что была с ним знакома, но он казался мне вполне милым. Злым он точно не выглядел. А что случилось? Он что-то натворил?

– Он найден мертвым.

– Да ну! Что, прямо в нашем доме?

Пол в прихожей был завален обувью самых разных размеров. Эйра припомнила, что Стина родила ребенка, едва закончив гимназию, и взяла годичный отпуск за свой счет, чтобы его выкормить. Неужто с тех пор у нее появилось еще двое или трое?

– Однажды я видела его вместе с девушкой, – поделилась та. – Совсем молоденькая. Меня это слегка задело.

Эйра полезла в Фейсбук, чтобы найти снимок Паломы Рунне, а ее подруга детства между тем вспомнила, что как-то раз Ханс Рунне поздно вечером громко слушал музыку с открытой балконной дверью. Это было несколько месяцев назад, как раз, когда стояла жара. Стина еще кричала ему, чтобы он сделал потише, но она не из тех, кто любит строчить жалобы – скорее будет ждать, что ее саму пригласят на вечеринку.

– Эту девушку ты видела? – Эйра сунула ей под нос экран смартфона.

– Да, точно. Во всяком случае, очень похожа.

– Это его дочь.

– О’кей, я примерно так и подумала. Ему же, наверное, под пятьдесят?

– Сорок семь.

– О’кей, но все равно симпатичный. – Стина окинула оценивающим взглядом ГГ. Прежде чем продолжить обход соседей, Эйра дала ей свою визитку, мол, звони, если что-нибудь вспомнишь, будет здорово как-нибудь пообщаться.

Они встретились у машин с остальными коллегами и суммировали полученные данные. С окрестных гор надвигались тучи, ползли над двором, где жил покойный.

– В последнем подъезде живет его старый приятель со времен начальной школы, – сообщил стажер из Сундсвалля – начальство выделило им для расследования дополнительные ресурсы. – Но они не общались, хотя он сказал, что в свое время они были лучшими друзьями.

– С тем же успехом он мог издеваться над ним, – заметил ГГ. – Ни у кого не бывает так много друзей, как у того, кто только что умер.

– В двенадцатой квартире есть один парень, – сказала Анья Ларионова, местный следователь лет шестидесяти, которая обычно занималась мелкими кражами в Крамфорсе. Она любила красить волосы, исходя из своего настроения и времени года, и в данный момент те радовали глаз всеми оттенками розового.

– Уно Харила, – добавила она, листая свои записи. – Он любил поболтать с Рунне при встрече, хотя у них с ним были разные взгляды.

– На что?

– На управление нашей страной. Рунне был из тех, кто, цитирую: «готов мириться с любым сбродом во власти, несмотря на то, что такие, как он, сами сидят без работы».

– Он имел в виду актеров?

Анья обменялась с ГГ улыбкой.

– Я думаю, в более широком смысле. Как бы то ни было, Харила обратился к списку сообщений в своем телефоне и нашел одно от жены, в котором та напоминала ему про туалетную бумагу.

– Туалетную бумагу?

– В тот день жена послала ему эсэмэску, чтобы он не забыл купить несколько рулонов, так что в дате он уверен. Это случилось двенадцатого сентября, незадолго до полудня.

То есть за двое суток до того, как мобильник Ханса Рунне перестал подавать признаки жизни.

Анья Ларионова записала свидетельские показания на диктофон. Остальные придвинулись поближе. Холодало, накрапывали первые капли.

– Да, я тут припоминаю, – услышали они мужской голос с едва различимой финской мелодикой, – как я тащил из машины баул с туалетной бумагой. Я был в «Виллисе» в Крамфорсе и накупил с запасом. Там была скидка – рулон за полцены. А он как раз выходил из подъезда и придержал мне дверь. Сказал, что едет в Хэрнёсанд, в ресторан, значит. Одет с иголочки. Я еще, помню, удивился, потому что он часто жаловался на то, как у него плохо с работой. Наверное, именно поэтому у меня и отложилось это в памяти, а еще потому, что я стоял, балансируя с шестьюдесятью четырьмя рулонами чертовой бумаги на плечах.

– Дальше Уно Харила становится малость занудным, – сказала Анья Ларионова, выключая запись, – но он утверждает, что Рунне был словоохотлив и держался с ним слегка высокомерно. Свидетель не желает зря молоть языком, как он выразился, но Рунне даже малость строил из себя важную персону.

– А одежда? – спросил ГГ.

– Рубашка и какая-то пижонская курточка, может, пиджак, но без галстука – это не в стиле Рунне, он все больше тяготел к представителям богемы, вроде как идеалист. Слова Уно Харилы. Пожилая дама с верхнего этажа, напротив, описывает его как очень положительного мужчину, доброго и отзывчивого.

ГГ встретился взглядом с Эйрой.