«Не сезон»

скачать книгу бесплатно


– Ты подвезешь меня прямо к школе, – сказала Инна.

– А ногами ты те пятьдесят метров не пройдешь? – поинтересовался Михаил. – Если я довезу тебя вплотную, я замучаюсь потом куда мне надо выруливать. Давай я высажу тебя, где обычно.

– Я сказала, у школы.

– Почему?

– Сегодня я в плохом настроении, – ответила Инна.

– Можно подумать, я в хорошем. Находясь я в приподнятом, я бы с тобой не пререкался – подвез бы и поцеловал. Пожелал бы удачного дня.

– Учебного дня?

– Ну, на учебе-то день не заканчивается, – промолвил Михаил.

– Это и радует.

В ЗАБИТОМ автотранспортом проулке понемногу пробирается вперед бордовый «мицубиси»; Михаил Бурыбин неспокойно теребит руль, развалившаяся на заднем сидении Инна водит челюстями и гоняет во рту слюну; открыв нажатием кнопки окно, она привлекает этим внимание отца и сплевывает наружу, не глядя, куда плюется и вынуждая Михаила поволноваться о том, не попал ли ее плевок в продиравшийся справа от его машины «мерседес». Претензий, к облегчению Бурыбина, не последовало.

– После уроков ты домой? – спросил Михаил.

– Пойду куда-нибудь развеяться.

– Одна?

– С парнями из старших классов.

– Ты меня не пугай, – сказал Михаил. – Приходи домой и пообедай. В холодильнике суп остался.

– Суп из змей, – процедила Инна.

– Прекрасный куриный суп.

– «Галина Бланка».

– Ты в этом меня обвиняешь? – осведомился Михаил. – Тебе не пять лет – могла бы уже и сама начать стряпать. Сварила бы нам харчо или с фрикадельками… строго бы я тебя не судил: важнее всего не пересолить. А так я съем все, что ты сготовишь.

– Не дождешься.

– И как ты посоветуешь мне с тобой разговаривать? – спросил Михаил. – Ругать за грубость, ничего не замечать – ты мне подскажи. Поведай мне свое видение ситуации.

– Отцу требуется подсказка?

– Случается, что и отцу.

– За подсказки нас в школе наказывают, – сказала Инна. – Надобно позарез – у мамы спроси. В письме.

– А ты-то ей пишешь? Пару строк бы ей черканула.

– Я не говорила, что… может, я по три страницы на послания извожу. Тебе-то почем знать! Это между мной и ею.

КРАСИВЫЕ глаза сидящей на нарах Аллы Бурыбиной способны полыхнуть яростным пламенем, но сейчас они у нее чуть притухли; Алла без слов и без взглядов на двух прислушивающихся к ней сокамерниц мычит себе под нос заунывную мелодию, которая навевает ее сокамерницам разнящиеся ощущения – поседевшую Римму Вайсарову она печалит. Тридцатипятилетнюю Надежду Вылежанину, сохранившую за годы отсидки лощеную утонченность, едва ли не смешит.

– Застенки тюремные, мотивы напевные, – пропела Алла. – Ой, волюшка, ты моя воля… мне, бабы, еще без малого восемь лет здесь торчать.

– Мне шесть, – сказала Римма.

– А мне два дня, – сказала Надежда Вылежанина.

– Свое ты оттрубила, – пробормотала Алла. – Два дня тебе до откидки – в мир поедешь, на мужиках попрыгаешь, подбирай себе помоложе. Без положения, но с молодецкой удалью, чтобы и сам огурец, и ты с ним не тыква.

– А чего тыква-то? – поинтересовалась Римма. – Кого в тыквы ты зачисляешь?

– Да хоть бы кого, кто женщина, но ничего от этого не получает, – ответила Алла. – Гоношится, понтуется, а с мужиками у нее не складывается и она готова себя проклинать. Как бы высоко самомнение ни задирала. Сигарету не дашь?

– Ты же не после секса, – сказала Надежда.

– Двинула ты меня прилично, – кивнула Алла. – Тебе, как выходящей, прощается. Мыслишки твои витают, возносят тебя к переменам… на лимузине тебя у зоны не встретят. А славно бы наоборот.

– Чтобы встретили? – спросила Надежда.

– Я подумала о лимузине, – сказала Алла. – Когда его подгоняют к моменту выхода авторитетного зека, его наполняют набранными для обслуживания девками, ну а я возмечтала, что в лимузине мужики… и я выхожу, в него залезаю… мне бы выйти. Пес бы с мужиками – выйти бы. К тебе, Надя, у меня поручение.

– Зайти к твоей семье?

– К мужу и дочке ты заскочишь и о нашем здешнем бытие им порассказываешь, но раньше, чем к ним, к нему ты пойдешь.

– К любовнику? – осведомилась Надежда.

– В квартиру к нему ты не суйся, – строго сказала Алла. – Созвонишься по телефону и пересечешься где-нибудь. Передашь ему… слушай и старайся меня понять.

ВИКТОР Астраханцев на своем рабочем месте в офисе страховой компании – он за компьютером, Виктор деловит и ничем не раздираем, заниматься тем, чем он занимается, ему не противно; за компьютерами трудятся и Куперникова, и Филипп Ладилов; размякшая Куперникова, как и Астраханцев, от душевного дисбаланса не мучается. Наживший к неполным тридцати годам омерзительное отношение к профессии Филипп, тот изнывает.

– Захлестывающая предметность цифири, – пробормотал Ладилов. – Мы пропускаем ее в себя, и она мечется в нас бесчувственной фурией – бьется обо все в нас наилучшее и ни царапины не получает. При том, что корежит и разносит там бессчетно… врежется в гору – и та не устоит. Повалившиеся обломки. Мой драгоценный пруд заваливают.

– Алмазы из него вылавливаешь? – спросила Куперникова.

– Алмазные кирпичи, – ответил Ладилов. – Для подновления разваливающейся духовной организации. Если с масштабами бедствия я и напутал, то в корне я… что в корне… корень извлечен.

– Вы о корне из цифры или о корне дерева? – поинтересовался Виктор.

– Дерева. Пруд мне не сохранить, а неброское, грамотно укрытое в расщелине дерево…