скачать книгу бесплатно
Похождения в Советской армии, или ДМБ-92
Дмитрий Викторович Алпатов
Иронические воспоминания о службе в Советской армии ушедшей страны от северного берега Черного моря до Южного берега Белого моря. От Керчи до Архангельска.
Дмитрий Алпатов
Похождения в Советской армии, или ДМБ-92
Примечание. Если кто себя узнал и описание не понравилось – не обессудьте, сочтите за мое сугубо субъективное, личное мнение. Приношу свои извинения.
Девиз ПВО:
«Сами не летаем
и другим не даем!»
Картины армейской жизни снились мне регулярно в первые несколько лет после демобилизации, да и сейчас я изредка вновь проваливаюсь в те забытые и странные ощущения, которые остались где-то глубоко, но навсегда. Наиболее повторяющимся сюжетом сновидений, причем, если судить по прочитанным мной рассказам не только у меня, является повторное явление в ту же самую обстановку и практически в то же самое, давно ушедшее, время. Приятных ощущений такие полу-кошмары, мягко сказать, не прибавляют, что удивительно в сравнении с легкими и забавными воспоминаниями на встречах «однополчан». Разные, вероятно, истоки у человеческой памяти и неизведанного подсознания снов.
Трудно понять причину моего желания оставить на бумаге, а вернее на электронном носителе, историю своих похождений, тем более по прошествии стольких лет. Думаю, это влияние не слишком воспаренной, но понятной и располагающей современной литературы, а точнее по ошибке принимаемого за таковую, удивляясь каждый раз перелистывая наличию обложки, тиража и даже цены!
Я решил, что написать хуже очень постараться надо, да и год 2020 отличался от всех предыдущих не в лучшую сторону. Лучше сделать и потом жалеть о содеянном. «Исключительная правдивость», несомненно, должна быть отнесена к основным достоинствам данного произведения. Надеюсь, тем армейским друзьям, с кем я до настоящего времени общаюсь, а с некоторыми очень даже близко и часто, будет интересно мое частное мнение об опыте прохождения службы в Советской Армии на этапе развала Советского Союза.
Великий и могучий развалился аккурат в тот момент, когда мы его как бы защищали и как выяснилось – совсем не от того, что ему на самом деле угрожало. Само осознание, что СССР не существует до меня, например, дошло года через три, но никак не в 1991 году, когда это фактически произошло и когда с погон были сорваны желтые буквы СА!
Для начала следует сказать, что я очень неплохо учился в школе, да и класс у нас был очень продвинутый – с математическим уклоном, что тогда, в конце восьмидесятых, было в новинку. Ну да оценки меня мало интересовали. В Советской Армии, к слову, служил я единственный из всех двенадцати моих одноклассников.
В институт, а точнее – Волгоградский государственный университет, я не поступил опять же по причине своего упрямства и, наверное, завышенного самомнения, получив двойку по сочинению – это была и осталась единственная моя двойка за весь период обучения. Зачем мне было это нужно?
Тем не менее, разобравшись, что вариантов попасть в ВУЗ нет (увы, но тогда все экзамены, даже на заочное обучение, проходили одновременно, документы можно было подать только в один-единственный ликбез, а платного обучения не существовало в принципе), я достаточно быстро свыкся с мыслями об армии и дальше решил подготовиться к службе физически и морально.
За время так называемого обучения в «кугутке» я получил красный диплом по специальности, подтянул физическую форму и к лету 1990 года был полностью готов пополнить ряды вооруженных сил Советского Союза!
Часть 1. Керчь. В/ч №27895. Учебка.
«Образование облагораживает душу,
а на военной службе этого не требуется».
(Бравый солдат Швейк Я. Гашек)
Меня призвали в армию 7 июня 1990 года, точнее я сам явился в Ворошиловский районный военкомат города Волгограда, как говорится, с вещами. Как раз только-только начался чемпионат мира по футболу в Италии, которого я ждал с надеждой. Я не успел посмотреть дома ни одного матча сборной, тогда еще СССР, которая пришла к этому турниру в ранге вице-чемпионов Европы и с титулом Олимпийских чемпионов. Конечно, на Олимпиаде выступали не совсем первые сборные, но первые лица у нас наличествовали (Михайличенко с Добровольским), а если вспомнить поверженную в финале сборную Бразилии – так там вообще был полный комплект звезд первой величины (Бебето, Ромарио, Таффарел и другие).
В общем на нашу сборную не только мной возлагались немалые надежды и возможность посмотреть если не весь чемпионат, то его изрядную часть вполне была доступна, так как на сбор мне было предписано явиться 19 числа, но по необъяснимым причинам мне до зарезу хотелось попасть в войска с синими погонами (ВДВ исключались по причине недостатков зрения, но оставались ВВС) и по уверениям военкома (как потом выяснилось – правдивым, хотя это оказались войска ПВО, но разница с ВВС была лишь в двух праздниках вместо одного и звучном названии – истребительная авиация), а для реализации этого желания явиться нужно было именно 7 июня, что и было мной сделано.
В районном военкомате нас загрузили в автобус ЛиАЗ и отправили на сборный пункт, расположенный на Красном Октябре. Забавно, что одновременно со мной призывался мой тезка и однофамилец, кажется даже дата рождения у него была ровно такая же, как у меня, про которого я неоднократно получал известия, но вот увидеться довелось только там и больше мы не встречались.
На сборном пункте, собственно, ничего интересного не произошло, так как задержался я там часов на шесть, не больше. Прошли очередную медкомиссию (как правило, по типу: что беспокоит – ничего – следующий) – у меня все в норме, кроме зрения. Помню обед в столовой – вроде что-то ел типа тушеной капусты и запомнилось, что вовремя слинял от уборки со столов.
Каким-то образом я оказался в компании человек двадцати пацанов под командой приземистого и веселого капитана, на погонах которого было по голубой полоске с четырьмя маленькими звездочками и нас отправили на вокзал Волгоград-1, где мы узнали что ожидаем поезд в Крым и направляемся в «учебку», расположенную в городе-герое Керчь.
Из всей нашей волгоградской команды призывников из самого города Волгограда было человека три, все больше из области. С одним из них – Женькой Лопатиным я виделся и после дембеля. В памяти осталось еще двое – Серега Стрелков (с хриплым голосом, из Красной Слободы, по голосу я его однажды и узнал в раздевалке стадиона «Динамо» лет через семь) и Боря (здоровенный парень с области, на фамилию я тогда не обратил внимания, говоривший как позже выяснилось языках на десяти).
Уже на вокзале народ начал думать о затаривании бухлом, я решил не отставать от общества и скинулся как все. В душном вагоне, после того как разместились по полкам и были предоставлены сами себе, выяснилось что закуплено «винище» – бутылок двенадцать в сетке-авоське, мне досталось около стакана темной, теплой и приторно-алкогольной жидкости. Состояние было смутное, желания пить, тем более такую бурду не было совсем, но выпил – заодно со всеми. Мой тогдашний опыт, впрочем не пополнившийся за два года службы совершенно, ограничивался половиной стакана коньячного напитка «Флоэраш» и несколькими рюмками водки на обязательных проводах. Такой гадости, как тогда в вагоне, я точно до этого не пробовал.
Общий вывод собравшихся был таков – служба начинается что надо, едем на Черное море на полгода, впереди все лето, для начала – отменно, практически поездка на курорт! Опять же синие погоны сопровождающего капитана, или как мы его звали – «капитоши», внушали непонятно почему оптимизм, вероятно потому, что обещания военкома материализовались.
После шапочного знакомства все группами потянулись в тамбур курить, я разумеется тоже, повинуясь появившемуся стадному чувству, а поскольку не курил никогда, но твердо решил начать в армии, попросил сигарету у Женьки и глядя как я старательно затягиваюсь он сказал: «Ты же не куришь!» – глядя на бесполезное изведение мной ценного продукта. «Не курю…» – не слишком уверенно ответил я, пытаясь сохранить в себе твердость решения начать курить в армии.
«А чего тогда?» – мне кажется немалая доля заботливости Лопатина была продиктована тем, что сигареты были его, а дефицит тогда уже витал в воздухе, хотя и не в том крайнем виде, как в последующие пару лет. «Так все же курят…» – неуверенно сказал я, имея в виду, что негоже отрываться от коллектива. «Не куришь – нечего и начинать!» – заключил, как мне показалось с некоторым облегчением, Женька.
Вот собственно и вся агитация, позволившая мне так и не начать курить вовсе, ну исключая редко возникавшее много позже желание побаловаться. Вообще отказ от курения конкретно вредит общению и знакомствам – в СПТУ №38, где я коротал время до армии, курили кажется все и все перерывы одновременно были перекурами. Я не курил, начинать тогда и мыслей не было, приходилось гулять, как правило одному, что конечно не очень красиво выглядело. Хорошо хоть благодаря футболу и баскетболу удалось найти друзей и в целом влиться в компанию.
Я зашел в туалет, полюбовался на свою остриженную физиономию. Более чем короткая стрижка серьезно скрыла признаки неуместной в данное время интеллигентности и показалась мне достаточно угрожающей. Оставшись полностью довольным собой я направился на место вообще без всяких мыслей и планов.
В поезде мы разместились в плацкарте, без матрацев и белья, но с отдельными спальными местами, что уже, как позже выяснилось, было неплохо. Оказалось, что с нами едут еще человек двенадцать с Астрахани, так что в целом собралось порядка 30 человек под командой этого самого «капитоши», которого в принципе и заметно-то не было. Особенно после получения им бутылки вина и назначения дневального, который тут же об этом и позабыл.
С имевшегося у нас на круг спиртного напиться даже без опыта было нереально, еды у всех было предостаточно, ехать около суток, так что ничего интересного не ожидалось как-будто. Но все веселое в армии происходит после отбоя, а надо сказать с нами в купе, точнее там, где оно предполагается в плацкарте, расположилось трое дембелей, возвращающихся откуда-то с Байконура. Одеты они были в гражданку, но с красивыми защитного цвета панамами, которые носили на длинных шнурках за спиной.
Вот от их-то шныряний по полкам я и проснулся среди ночи. Сдернули висящую на вешалке надо мной ветровку, а в ней я не подумав сложил единственно ценные для меня вещи – десятку, адреса друзей и фотку одноклассницы на помять. Выяснилось, что бравые военные изучили содержимое всех имевшихся в доступности рюкзаков, сумок и курток, в том числе обшмонали мой вещмешок (что явно следовало из оберток конфет на полу), и в настоящее время заинтересованно осматривали карманы моей куртки.
Совершенно не готовый к подобному развитию событий и одновременно настроенный достаточно ершисто в связи со всей ситуацией я пытался протестовать, достаточно громко, чтобы привлечь внимание, но недостаточно чтобы заставить кого-нибудь выступить вместе со мной на защиту собственности.
После моего вопроса что собственно происходит: «Что за фигня?» – произнесенного недостаточно все же громко, я учуял перочинный нож у своей шеи, прямо у кадыка, и вопрос дембелей, произнесенный каким-то тихим, нереально заискивающим голосом: «Чё тебе надо?» – при этом второй из тройки уже держал меня за ноги.
В рюкзаке у меня ценностей не было, за исключением килограмма конфет «Золотой петушок», который судя по валявшимся оберткам уже был съеден и не факт что именно дембелями, так как я не слишком хорошо помнил, что входило в вечернее угощение. А вот пластиковый чехол с адресами друзей и другими ценностями терять я категорически был не готов.
После переговоров с ножом у шеи, адреса и фотка были мне возвращены, про конфеты вспоминать было как-то неудобно, чужие вещмешки меня не особо волновали, а про утраченный червонец мне популярно объяснили, что в поезде он мне ни к чему, в части все равно отберут и духу вытребовать его назад у меня не хватило.
После таких переговоров и восстановления отношений дембеля тоже выдохнули, так как катиться после армии на зону едва ли входило в их планы и я даже проводил их из поезда на какой-то узловой станции, удостоившись на прощание струйки одеколона «Шипр», разбрызгиваемого дуновением воздуха из щек и названного в таком виде «дембельским аккордом». Разбрызгивание закончилось попаданием в глаза.
Ранним утром выяснилось, что на круг потери были более ощутимыми, чем это казалось мне ночью. Кроме продуктов и денег, у некоторых попутчиков пропали документы, кажется водительские удостоверения. Проводник вспомнил, что кто-то провожал дембелей, но я тут же сам это подтвердил, сказав, что грабеж не был предметом моего внимания и произошел, вероятно, до того, как я проснулся. Распотрошенные вещмешки лежали к утру в багажных полках и никаких явно видимых следов не было, поэтому на том все и закончилось.
При осмотре места происшествия я обнаружил утерянный кем-то бумажный рубль, так что сумма убытков была слегка сокращена. Обидно, что кто-то из наших нашел и червонец, я так понимаю мое пробуждение серьезно напугало грабителей и они побросали все, что было в руках на в тот момент, но предъявить права на десятку у меня оснований не было, так что ограничился рублем! Оказалось, что в части очень даже есть куда потратить деньги!
Не знаю, как бы все пошло, прояви я больше заинтересованности в поимке о…уевших дембелей. Я не особо горевал по поводу собственных убытков, чужие проблемы меня и вовсе не занимали, а нож у горла я в тот момент ночью как-то не воспринял реально, не почувствовал реальной опасности. Вот по прошествии времени я вспоминал этот эпизод с куда большим страхом.
Думаю, мой выбор был верный, в купе я был один на троих, спавшие через проход и в соседних отсеках или не проснулись или не захотели проснуться, да и по истечение двух лет я реально понял разницу в восприятии и самоощущение человека срезу после призыва и дослужившегося до демобилизации. Шансов одержать победу у меня было немного, а не доехать до места службы вполне себе достаточно.
Таких развилок за время службы было несколько и, если я пишу эти примитивные мемуары, на основной их части я свернул в нужном направлении, хотя об отдельных своих поступках приходиться вспоминать с сожалением и грустью.
Днем не обошлось без похода в спецвагон для просмотра видео – ужасного американского фильма в кошмарном качестве и с гнусавым, запомнившимся всем навсегда, переводом. Откуда в поездах взялись специально оборудованные под видеосалоны вагоны, кто получал с них доходы – так мне никогда и не стало понятно. Вход стоил рубль, но нас пустили бесплатно, как призывников – внешний коротко остриженный вид не оставлял в этом сомнений.
Не то, что очень хотелось смотреть, но как-то очень резко возникло желание немного вздохнуть свежего гражданского воздуха и приобщиться к культуре. Потом это чувство преследовало многих, выражалось в прочтении всего, что попадалось в руки, в походах в библиотеку (да, такие были во всех частях), к изучению подписок газет в ленинском уголке и прочих поползновениях к уже сложно доступному интеллектуальному досугу.
В Армии вообще начинаются цениться некоторые вещи, никчемные в гражданской жизни. Обладание связки ключей ставит солдата в привилегированное положение, причем эта связка, а даже и один ключ, должна быть на возможно более длинной цепи или шнурке, который в любой свободный момент раскручивается в разные стороны – своеобразный предвестник «спиннера» (не было еще даже такого слова, не то что предмета) по-армейски.
Все пришедшие письма и фотокарточки хранились в карманах кителя и чем более толстая пачка была – тем лучше! Перечитывать письма было одним из любимых занятий, а факт получения письма делал получателя счастливым на день как минимум. Написание писем также было одним из наилучших способов проведения досуга и я с наслаждением раскладывал листы бумаги в ночных нарядах или просто на занятиях. Такому объему личной переписки можно было позавидовать и я понял наконец-то источники формирования крайних томов в полных собраниях сочинений классиков литературы.
Ехали с пересадкой в городе Джанкой. Из воспоминаний – какая-то полупустыня в полу-городе на пыльном вокзале, отсутствие билетов и ощущение усталости. Загрузились уже в ночи в общий вагон, я занял третью полку, расположился ногами через проход на боковушку и проснулся четко осознавая, что ноги как часть организма отсутствуют совершенно.
После нескольких болезненных минут восстановления неожиданной кратковременной утраты подошло время выгрузки. Нас разместили в бортовом открытом грузовике ЗИЛ и провезли по улицам города Керчь. Погода была изумительная, пахло морем и югом, город мне понравился тем, что даже панельки имели изящные детали, делавшие их отличными от привычных волгоградских.
Климат Керчи очень напоминает волгоградский, та же жара летом, немного смягченная близостью к морю, но не влажная как в Сочи, а по-волжски сухая. С началом осени начинаются ветра и зимой основной холод именно из-за его порывов, по крайней мере температура до четвертого декабря до минуса так и не добралась. Соответственно погоде и растительность была привычная – скудная и выжженная. Находка на полевом выходе ягоды была сравни небольшому подарку, постоянно хотелось чего-то сладкого, кислого или просто зеленого!
Фрукты солдатам не положены (если не считать сухофруктов в компоте на ужин), из сладкого – два куска сахара утром и вечером, это если чай – не сладкий. Пирожные великолепно заменялись белым хлебом с маслом, а деликатесы – яйцами, что закреплено во всем известной поговорке: «Масло съел и день прошел, два яйца – неделя. Что бы нам такого съесть, чтоб два года пролетело?»
Приехали в воинскую (как позже выяснилось, правильно говорить и писать – войсковую) часть №27895, выгрузились. Вещмешки и сумки были осмотрены прямо на асфальтовом плацу, разлинованном на квадраты для обучения строевому шагу. Произошло предварительное распределение по ротам – как я понял, первоначально выделялись ребята с водительскими удостоверениями.
У меня «прав» не было, но была экзотическая на тот момент специальность – оператор ЭВМ, собственно и выбранная мной за название, соответствующее моим ощущениям конца 20 века, хотя имевшая мало общего с техническим прогрессом в реальности. Тем не менее сей факт повлек распределение меня в пятую роту с напутственными словами забиравшему меня офицеру, из которых я понял, что специальность моя оценена по достоинству и девять месяцев обучения в училище начали себя оправдывать.
Наша восковая часть – учебный полк – располагалась на восточной окраине Керчи, за невысоким забором, не везде и ограждавшим территорию части, а в наиболее удобном для краткосрочных отлучек месте имевшим примерно полтора-два метра высоты. Море было недалеко, но увидеть его было из части было нереально.
Вход или въезд осуществлялся через КПП со шлагбаумом, а перед ним была заброшенная казарма стройбата, очевидно причастного к возведению построек нашей части. От этой казармы веяло какими неуставными страхами и призраками дедовщины.
Поблизости справа размещалось одноэтажное здание магазина, далее по ходу движения – одноэтажные старые здания учебных классов, первой, второй и третьей роты с деревянными курилками-беседками, а чуть дальше прямо по курсу – достаточно новое трехэтажное здание нашей будущей казармы (четвертой, пятой и шестой роты).
В центре обширной территории располагался плац с трибуной, машиной-полуторкой на пьедестале и флагштоком. Плац не был предназначен для одиночных перемещений, так что отдельные личности перемещались под прикрытием деревьев и кустарников, по тропинкам и прилегающими дорожками. Встреч с офицерами старались избегать с использованием той же тактики, да и они особенно не мозолили глаза, уже разъедала армейскую дисциплину коррозия в виде ботинок «SALAMANDER», залихватских фуражек, а подполковник – заместитель командира полка щеголял явно неуставной стрижкой.
Вдалеке за плацем мы обнаружили совершенно новую столовая на два крыла. Мы были первыми, кто воспользовался ее услугами, столовая была на очень приличном уровне и в части оформления и по своему прямому назначению – нужно признать. Слева от столовой был стадион с грунтовым футбольным полем, беговыми дорожками, снарядами, полосой препятствий и даже немного расшатанной, деревянной трибуной.
В глубине слева от плаца были кафе-чайная (чайник), санчасть, старая столовая – уже пришедшее в состояние свинарника здание (натурально, так как там держали свиней, за которыми ухаживал солдат нашей роты Крынкин, по меткому выражению старшины ставшего похожим на своих подопечных). За этими ветхими постройками шел так называемый аэродром с раздолбанным парашютным классом, по факту – поле без специального назначения, не имевшее уже никаких оград и служившего для проникновения в часть посторонних элементов, в частности, подруг исстрадавшихся воинов.
Справа от столовой была очень ухоженная территория, вся в зелени, с ёлками, цветами, газонами и кустарниками, где, разумеется, располагалось двухэтажное старой постройки здание штаба и одноэтажные помещения почты и библиотеки. Отдельно была огорожена территория автопарка – слева от КПП за отдельным забором, но мы туда допускались крайне редко.
Лично я был считанное число раз в автопарке, в основном при погрузке в ЗИЛы для проследования на выездные мероприятия. Свои транспортные средства, учиться работать на которых мы как бы были должны я видел раза три. Доверить их нам в части эксплуатации ни у кого и мысли не было, нас подпускали посмотреть под присмотром сержанта и только.
Это было оправданно, так как основная задача солдата в Армии – выжить, создавая видимость чистоты и порядка вокруг, а задача командного состава – занять солдат без разницы чем, но чтобы по команде «Отбой!» желания искать развлечения не возникало. Не до войнушек в общем!
С самого момента нашего прибытия все шло по какому-то давным-давно заведенному и, вероятно, десятки лет подряд повторяющемуся расписанию. Нас отправили в баню, где предложили сменить форму одежды и гражданку отправить бесплатно домой. Многие так и поступили, но я изначально оделся хотя и прилично, но в списанные мной вещи, поэтому они достались жадно взиравшими на нас старослужащим (скорее всего на полгода старше нас, но в первый день учебки даже прибывшие на неделю раньше уже казались старослужащими).
Мне было фиолетово в части использования своих вещей, а вот дальше я «притормозил» и допустил небольшую ошибку, заказав одежду и сапоги строго по своим гражданским меркам. Впоследствии я уже я набрался опыта и брал одежду и обувь на размер побольше. Это удобнее в одежде, если не считаться с армейской модой на ушивание, но она применима, когда обязанности по службе тебя уже не допекают, то есть не на первом ее году.
В больших на размер сапогах остается место для пары теплых портянок зимой, а после просушки мокрых сапог не приходиться их заново разнашивать. При сильном морозе любой армейский «дедушка« распорет любовно ушитую и отутюженную квадратиком шапку и пожалеет, что взял ее на два размера меньше положенного!
Получив все, что полагается, особенно обрадовавшись белью в цветах «Ротора» – темно синие трусы и голубые майки, я обнаружил, что натянуть на себя сапоги и галифе от ХэБэшки крайне затруднительно. В результате, натягивая форму и обучаясь мотать портянки, я остался среди последних в раздевалке бани и был немедленно «припахан» для уборки душевой (разумеется, это была чистая импровизация наряда по бане), от чего избавился просто выйдя сквозь каких-то крикливых пацанов в такой же как у нас форме, уже почувствовавших себя имеющими право на понудительные вопли.
Форма одежды в нашей части была традиционная и напоминала фильмы про войну – песочно-зеленоватого цвета ХэБэшка, два ремня – тканевый для брюк и всем известный солдатский ремень из кожзаменителя с латунной бляхой, портянки, кирзачи, пилотка.
По мере роста температуры и участившегося отсутствия воды выдали фляжки – всем известные алюминиевые в зеленой ткани и почти гражданские белые пластиковые. Всем, конечно, захотелось иметь настоящие металлические, но этот выбор был неверным, так как они были вполовину меньше по объему и нещадно моментально нагревались. Выдали также по десятку подворотничков, платки, кажется нитки-иголки, но не уверен, может и сами покупали позже в магазине.
Ближе к Присяге выдали парадку и ботинки – богатство хранилось у старшины и выдавалось исключительно для выходов в увольнение. Присягу принимали в парадной форме в надраенных сапогах, белых ремнях и при оружие, правда без примкнутых штык-ножей, а в увольнение отправляли без ремня, но в ботинках. Парадный вид лично мне очень понравился, мы даже прекратили садиться на землю или асфальт при любом удобном случае и старались придать сапогам блеск при малейшей их запыленности.
Осенью, с переходом на ПэШа (полушерстяное обмундирование), всем выдали шинели, шапки, более теплые фланелевые портянки (но не для Севера – там-то портянки были из серой ткани, напоминающей пуховые платки), перчатки (тоже слабоватые для морозов) и белое хлопчатобумажное белье вместо маек и трусов.
Быстрее всего из строя выходили сапоги, месяца через три надо было или идти в сапожную мастерскую для починки или покупать за свой счет новые, но на это средства были у единиц. Я свои чинил, хорошо что в войсках выдали новые, да и валенки там были в ходу, мы их часто одевали для сменки, но только на работах, не в строю.
Особенно всех потрясла роскошь в виде выданных тапочек-шлепок Азербайджанцы с наслаждением уважительно причмокивали: «Тапчка-а-а!» В учебке времени на отдых было мало и шлепки я почти не одевал, а вот в войсках в любое время года, когда не было снега шастал в них по «точке», к концу службы еще и надписав сверху синей краской «Ротор» на одном и «Fans» на другом тапке – фотка есть в моем архиве на «Одноклассниках», любуюсь периодически!
Для выхода в увольнение были необходимы носки, но они почему-то не выдавались и в роте были по счету. Добывать их приходилось при походе в увольнение по знакомству или иными хитростями. Как метко отмечал старшина – у солдата носки должны быть или черные и задирал при этом брючину одной ноги, либо синие и показывал носок на другой ноге.
Именно так и проводил смотр перед отправкой в город счастливых обладателей увольнительных записок дежурный по части, отсутствие носков не раз было причиной возврата в казарму. Наверное, носков просто не было в наличии, что для того времени не удивительно, странно, что все остальное (за исключением сигарет – табачный кризис был в самом разгаре и я опять добрым словом вспоминал Жеку) было в достатке.
Уже не помню точно, кто привел восемь стриженных парней в пятую роту, казарма находилась на втором этаже нового трехэтажного здания. Нас встречал старшина роты – прапорщик, использовавший для общения с солдатами познавательные слова и словосочетания: «Маймуны!» – обращался он к нам (много позже я выяснил, что это означало обезьяны, но и тогда по выражению было ясно, что это приблизительно и подразумевалось), «Посмотрите, вон Ваши братья по деревьям бегают!» Периодически он выражал уверенность и обеспокоенность нашей неряшливостью: «В тумбочках у вас есть все, даже триппер».
С учетом того, что до нашего прибытия весь состав роты на половину, если не больше, состоял из представителей не слишком образованного среза молодого поколения среднеазиатских народов Союза, мне кажется он имел такие основания. Этим товарищам старались вообще не давать в руки оружия, серьезнее лопаты, а их количественное превосходство привело к тому, что и полевые выходы обходились без оружия и напоминали пионерские забеги в военной форме или в ОЗК. Насколько я понял, в предыдущий призыв случались инциденты с оружием и рисковать вновь командование не спешило.
Прапорщик мне понравился грубоватым юмором и бьющей от него энергией. Выглядел он тоже внушительно – высокий, мускулистый, смуглый и обветренный. Из его рассказов следовало, что попали мы практически в рай, где купаться можно даже зимой, что часть образцовая и здесь из нас сделают настоящих «человеков», выбьют «привычку ругаться, как малые дети», то есть мы сделаем-таки шаг от маймунов на более высокую ступень эволюции.
Надо сказать, что в нашей роте он был самым старшим по возрасту до прибытия издалёка командира шестого взвода – целого старшего прапорщика с не запомнившейся мне фамилией, но запомнившегося желанием проявить себя построением образцовой строевой коробки, что в целом у него получилось, вон я на фото, вышагиваю четвертым в первой шеренге.
Далее нам предложили подстричься под ноль ручными машинками, я остриг своего земляка Борю, а он меня. Стрижка происходила на табуретах в так называемой каптерке – помещении метров тридцати с зеркалами по стенам. На самом деле это была скорее комната отдыха, но так как из нее была дверь в сокровищницу старшины, куда доступ был ограничен, то и называлась она так же.
Я непривычно коротко подстригся перед военкоматом, избавившись от футбольной-попсовой моды ходить с патлами и необходимости стричься повторно под «ноль» в принципе не было, но разумные пояснения, что месяц все равно никуда из части не выйти, а волосы растут быстро, произвели впечатление. Потом часто я вспоминал удовольствие от того, что можно было умыться и заодно помыть голову. С учетом крайнего дефицита воды в части, как и в целом в Керчи, это было существенно и имело много преимуществ.
Стоит сказать, что больше я уже никогда наголо не стригся. Несмотря на отсутствие парикмахера в части, необходимость денег и возможности выбраться в город, способность быть коротко, но красиво подстриженным очень ценилась, а стрижка под «ноль» низводила тебя до состояния первого дня службы, чего очень не хотелось допускать. Позже стали приглашать парикмахера в часть, но стриглись все за свой счет, а некоторые предприимчивые сослуживцы стригли самостоятельно за 50 копеек.
Сидя на табурете в момент приведения себя в полное соответствие с внешним видом солдата первого дня службы, я попытался учесть свой вагонный опыт и не выпускал остатки имущества далеко, распихав его по карманам кителя и штанов.
В результате раздавил очки, что не особенно мешало при обязательном просмотре по телевизору программы «Время» вечером и «Служи Советскому Союзу» по выходным, так как желания пялиться на экран не было. Во время этой обязательного, предусмотренного распорядком дня, занятия народ, расположившись рядами и шеренгами на «взлетке» перед телевизором, а точнее под ним, занимался своими текущими заботами (например подшивал подворотнички, я, например, это делал с использованием одной нитки за тридцать секунд), соблюдая тишину и создавая заинтересованный вид. А вот смотреть футбол, только появившееся «Поле Чудес» или что-нибудь интересное приходилось через пару трещин в стеклах.
После стрижки появилось некое свободное время, которое было ознаменовано интересным происшествием, которые происходили практически постоянно, стоило прозвучать команде «Вольно-разойдись». В роту ввалилось человек пять громадных (у меня 187 см, но все они были еще выше) черноглазых и черноволосых детин, которые разговаривали на непонятном своем языке и после каких-то своих переговоров нам всем было заявлено, что мой земляк Боря – «турк», пришедшие – «айзеры» (то есть азербайджанцы) и что если его кто-то тронет – нам всем кранты.
Выяснилось, что Боря на самом деле не совсем Боря, а Бахтияр Ниязов и по национальности он турок-масхетинец, что в общем-то не произвело на меня особого впечатления, так как я на тот момент был исключительно, как бы сейчас сказали толерантен и политкорректен, а на самом деле просто не понимал разницы между национальностями в принципе. У нас в школе было по одному армянину и азербайджанцу на три класса и были они домашними, плюшевато-неуклюжими, вообще не агрессивными и стеснительными, так что знакомство с их национальными чертами, проявляющимися при численном превосходстве или даже просто при значительном их сосредоточении, было впереди.
Кто мог угрожать Боре, при его росте около 190 см и кулаках реально в два моих, я вообще не понял. Его знание почти всех среднеазиатских и частично кавказских языков, умение расположить к себе окружающих было неоспоримо и подтверждено позже уже в войсках, где мы служили на соседних аэродромах (я в Талагах, он – в Котласе). В войсках он занимался тем, что хотел, а поскольку тяга к физическому труду у него была в жилах, авторитет появлялся как-то сам собой и я не удивился бы, задержись он в армии на должности, скажем, старшины.
В роте нас распределили еще и повзводно и я, вместе с попутчиком по дороге в Керчь Пашей Григорьевым из Астрахани, оказался во втором взводе, насчитывающем на тот момент человек 20 и состоявшем из среднеазиатского призыва (человек восемь из Узбекистана и Туркмении), двух молдаван, двух владикавказцев (грузина и осетина – они были земляками, друзьями и никак не соответствовали газетным статьям о непримиримой вражде наций), двух дагестанцев (точнее – даргинцев, обоих звали одинаково – Расул, были они с одного села), азербайджанца, одессита, ростовчанина и кубанца.
Одним из первых моих друзей, кроме Паши Григорьева, с которым мы ощущали себя практически земляками, стал Эдик Чудаев из Усть-Лабинска, Краснодарского края. Самым интересным и колоритным несомненно был 22-летний одессит Вова Чирич, который попал в армию с его слов, чтобы соскочить с наркоты. Вначале мне казалось тогда что это просто рисовка, но узнав его поближе я не исключаю что так оно и было, причем вполне возможно что соскакивал он не только с чего-то но и почему-то тоже.
С Пашей Григорьевым мы поместились на соседних койках, рядом с владикавказцами. Осетин Фела (полным именем его никто не называл) Хохоев был грузный, но крайне недобродушный парень, а грузин Лагазашвили – высокий и стройный боксер с наполовину выбитыми передними зубами, также достаточно смурного вида. Они не преминувшими посягнуть на выданные нам подворотнички, но пока в виде пробного шара, так что оказалось достаточно простого отказа по типу – самим нужны.
Обстановка казармы была стандартная и достаточно приличная – двухъярусные железные кровати с сетками и матрацами, у каждого – своя тумбочка, которые также стояли в два ряда, табурет в проходе у кровати, посередине казармы так называемая «взлетка», то есть полоса линолеума, сами кубрики были с полом из крашеных досок. На пару взводов был свой кубрик. Сержанты, находились в этих же кубриках, их кровати стояли у центрального прохода.
Туалеты были со стоячими писсуарами как на вокзале – железные и массивные. В роте была уже упомянутая каптерка, ленинская комната с регулярно пополняющимися подшивками газет, кабинет командира роты и командира батальона и еще с десяток помещений. Нормально, даже с элементами армейской роскоши в виде телевизора под потолком и музея истории Великой отечественной войны в ленинской комнате, пополняемого экспонатами в том числе после полевых выходов на господствующие высоты вокруг города-героя Керчи.
Нам повезло оказаться в достаточно новом трехэтажном здание с центральным водопроводом и канализацией. Впрочем, вода в части была по полчаса-час утром и вечером, так что желающие посетить туалет, за исключением времени побудки и отбоя, встречались командой дневальных с неслыханным возмущением и вскоре все привыкли бегать в дворовый туалет, за содержание которого отвечала 3 рота, размещавшаяся в одноэтажном бараке поблизости и дневальным которой я бы не позавидовал.
Из самых первых впечатлений, запомнившихся навсегда – кисло-машинный запах армии, то есть смесь запаха новой хлопчатобумажной формы, реально как в фильмах про войну, новых кирзовых сапог, портянок, керченской летней жары и пота. Вид шеренг и колонн одетых в одинаковую форму ребят, марширующих группами по плацу и просто по асфальтовым дорожкам. Внезапно пришедшее осознание, что все это всерьез, надолго, нельзя вдруг передумать и вернуться домой, понимание, что 2 года это очень-очень-очень долго. Вот пока не переоделись и не попали в однообразный строй – было возбужденное ощущение неизвестного, но интересного будущего, а тут как-то стало не интересно, а тягуче-томительно, даже боязно, пожалуй.
Далее потянулись дни службы, описать которые в целом как-то сложно. Однообразные дни с вкраплениями врезавшихся в память моментов. За полгода учебки и люди и отношения претерпевали постоянные изменения, которые достаточно четко позволяли подготовиться к предстоящей службе в войсках, по крайней мере сбить штатский налет и придать шарм самостоятельности и умения выходить из ежечасно возникающих ситуаций более или менее нормально и с сохранением лица, ну или без этого, что тоже, увы, случалось.
Первая вечерняя поверка запомнилась. Занимались ею сержанты. Старшим по званию был заместитель командира первого взвода (замок), старший сержант Ермаков с толстой поперечной лычкой, родом с Молдавии, прослуживший уже больше года, фамилию которого я с трудом вспомнил. Говорил он очень быстро и решительно, внешне походил на главного героя фильма «В бой идут одни старики», а его любимым выражением было: «Вы упрямые, а я еще упрямее!»
Командовал почему-то не он, а другой «замок», имеющий звание сержанта. Я по своему любопытству поинтересовался этим нарушением субординации, но оказалось, что звание все же означает меньше должности и занимаемого поста, а после оказалось, что еще и срока службы. Поверка же вообще обязанность дежурного вне зависимости от звания.
Сразу трое сержантов имели по три тонкие сержантские ленточки: Сергей Линев, наш Олег Скороходов и сержант Москалик, западэнец с Ровно. Был азербайджанец младший сержант Джавадов. Линев – большой, добродушный и спокойный. Скороходов, тоже неторопливый, но образованный, вальяжный и с хитринкой. Москалик внешне был самый простецкий из всех сержантов, с красным лицом, западноукраинским выговором и гнусавым голосом. То, что Джавадов азербайджанец я понял, только когда его отправляли в войска вместе с нами через полгода – от нашего старшины, считавшего, что наличие кожаного ремня и вставок под погонами ему повредит при встрече с иной реальностью. Говорил он абсолютно чисто по-русски и особым отношением к кому бы то ни было не выделялся.
Позже, месяца через два создали шестой взвод, а заместителем командира пристроили ефрейтора Шэйбака, уклонявшийся до этого момента от навешивания обидной ефрейторской «сопли». С виду простой деревенский парень, выглядевший реальной шайбой, которого так и не забрали своевременно в войска по непонятной причине. Он был из казахстанских немцев, со многими из которых я позже неплохо познакомился уже в войсках.
