скачать книгу бесплатно
Вадим гордо мотает головой и удаляется по улице Пушкина в сторону улицы Карла Маркса.
Я дожевываю оставшуюся барабульку, отправляя головы под стол кошкам. Тихо, весело и тепло.
Адам и Лида
По улице Горького бежит подросток, бежит быстро. Уже стемнело, но свет фонарей тусклый, поэтому подросток запросто может споткнуться и упасть.
Подросток кричит:
– Он не горит, Лида, он не горит!
Девочка Лида, которая наверняка живет на улице «Южной» Южного города, быстро уходит от подростка.
Вдруг она останавливается, оборачивается и с какой-то внутренней мольбой шепчет:
– Не подходи, Адам, не подходи.
Я присмотрелся и узнал в подростке кофейщика Адама, у которого я каждое утро покупаю американо.
Если до этого момента я думал, что Адам дал Лиде фонарик, чтобы она могла спокойно дойти до своего дома по не освещаемым дворам, то теперь я в недоумении.
Может Лида уходит к другому подростку. Влюбленный Адам бежит за Лидой и кричит, что у его соперника холодная и пустая душа, она не горит, не греет и не принесёт счастья южной теплолюбивой девочке Лиде.
Я прихлебываю кофе с молоком и курю «Галуас». Мне интересно, чем все закончится.
Адам, увидев реакцию Лиды, остановился в метре от нее. Адам хипстер, у него огромная черная борода, хвостик и роскошные усы. Наверняка он сердцеед. По нему сохнут все девочки Южного города. Адам что-то держит в руке.
Теперь я уже думаю, что Лида, чтобы избавиться от назойливого поклонника Адама, что-то подарила ему и это что-то не горит.
«Какая-нибудь безделушка», – думаю, – «сердце на светодиоде или медвежонок».
Рядом огоньками цветет цирк. Возле него ходят зазывалы, сообщая что сегодня последнее представление в сезоне заезжей труппы. В Южном городе нет своей труппы.
Из подвального кабачка выходят вечерние посетители, едва стоя на ногах после выпитого на розлив портвейна, который здесь не хуже португальского.
Пока я их разглядывал, Адам встал перед Лидой на одно колено и дает то, что не горит. Лида разворачивается и молча уходит. Я так и не узнал, что у них не горело. Мне хочется подойти к Адаму и спросить, что у них там не горело, но мне лень, потому что тепло и хорошо.
Буфетчица Нина из кафе «Советское»
Сегодня чудовищный день. Я обидел буфетчицу Нину из кафе «Советское». Я там всегда обедаю в 12 часов дня, но сегодня сумел вырваться только к 16–00.
Я, как обычно, вошел в зал, снял кепку, повесил на вешалку пальто, взял поднос и подошел к раздаче.
Нина, пышная, сдобная, мягкая, стояла напротив меня в белоснежных халате и колпаке, источая аромат духов «Ландыш серебристый», и вертела в красных ладонях блестящий половник, посверкивая золотым зубом, в ожидании, когда я, как обычно, закажу оливье с сырокопченой ветчиной, уху из норвежской форели по-царски с лимоном и оливками, кисель ягодный и свино-говяжьи пельмени с жареным луком и сметаной.
Я уже хотел все это заказать и даже взял оливье из холодильника, наклонившись, как попрошайка, но тут я увидел на стене плакат, на котором было написано, что после 16 часов можно заказать комплекс из салата, супа и пельменей всего за 166 рублей.
Сумма в 166 рублей манила. Обычно я плачу 350. Я постоял, подумал, почесал затылок. Мое отражение в зеркальной витрине выражало смесь сомнения, жадности и восторга. Я подумал, кашлянул и произнес:
– Ниночка, мне, пожалуй, комплекс.
Нина вздрогнула пышной массой. На ее лице промелькнуло легкое презрение, потом презрение переросло в разочарование. Холод опустился на ее чело. Веки отяжелели. Еле сдерживаясь (надо полагать, она сама варила уху по-царски, стругала оливье и лепила пельмени) Нина произнесла:
– Что ж, Вячеслав Анатольевич, вот вам квашеная капуста, суп из чечевицы и тефтели с гречкой.
Нина смотрела на меня как на сумасшедшего. Комплекс собирала нехотя, придурковато посмеиваясь. В ее глазах я пал ниже плинтуса.
Я был смущен, я быстро расплатился и ушел в самый дальний угол кафе «Советское».
Капуста была хорошая, чечевица свежая, гречка отменная, но, когда я все проглотил, надел пальто и кепку, вышел на улицу и закурил, я испытывал чувство стыда перед доброй и трудолюбивой Ниной.
Набережная
Если пройти вглубь от кинотеатра «Украина» до гранитной набережной реки Салгир Южного города, то на мосту вы встретите старушку, торгующую семечками в полиэтиленовых пакетах. Даже если вы не купите у нее жареных семечек, то она все равно пожелает вам хорошего дня. Я в ответ всегда желаю ей хорошей торговли. Видимо, семечки на набережной реки Салгир имеют такую же ценность, как попкорн в московских кинотеатрах. Сидишь на деревянных скамеечках, глядишь на уток, плавающих в мутных водах реки Салгир, и философски отправляешь кожуру от жареных семечек под ноги Вселенной. Вселенная тяжело вздыхает, но для нее любое философское проявление в человеке намного ценнее чистоты. Тем боле, надо полагать, что если не осмысливать философски Вселенную, то дворникам Южного города будет нечем заниматься и их уволит Администрация ввиду отсутствия объекта работы.
Из не происходящего надо всегда найти происходящее. Например, вы идете на работу. Ваш маршрут обычен. Вы выходите из дома в 7-30, заходите в кафе «Советское», покупаете круассан с шоколадом и американо, поглощаете всё это ровно 10 минут. Потом идете по проспекту Кирова ровно до кинотеатра «Украина», там ныряете в переход и оказываетесь на улице Петропавловской, проходя мимо парочки соборов, чтобы ровно в 8-00 очутиться на рабочем месте. Если бы вы были в Москве, а не в Южном городе, то прибавили троллейбус до метро 15 минут, 40 минут в метро и маршрутка, от Марьино до офиса 10 минут. Такая обыденность дает вам право считать, что взмах ресницы встреченной вами девушки – это событие. Но в принципе, событием может послужить просто дурное расположение духа (то есть причина внутренняя, не имеющая внешней ценности), о чем, безусловно, стоит написать.
Вадик и климат
Встретил Вадика на улице Самодиша. Он шел с центрального рынка и нес в пакете полтора литра парного молока, банку сметаны и домашний творог. Встали, поздоровались.
– Привет, – говорю, – Вадик.
– Здорово, Славик, – отвечает.
На улице ветер, холодно, зима.
– Зима наступила, – говорю и смотрю на Вадика грустно.
– Зимы не будет, – Вадик улыбается.
– Почему? – мне уже интересно.
– Потому что в 2014 году ось Земли сместилась на 14 градусов и в Южном городе стали субтропики. Был континентальный климат, а стал субтропический.
Я всегда верю Вадику и сейчас верю.
– Вот, раньше мы зимой мерзли, – продолжает Вадик, – а сейчас нет. Раньше летом было 30, а сейчас и до 60-ти доходит.
– До 60-ти? – переспрашиваю я.
– До 60-ти, – кивает Вадик.
Мне страшно:
– И что делать?
– Ну что, прошлое лето, когда было 60, я покупал три бутылки пива из морозильника в ларьке, садился в трусах на скамейку и одно пиво пил, а две бутылки лил себе на голову.
– Помогало?
– Помогало, – Вадик для подтверждения кивает.
– А я не пью, Вадик, – мне зачем-то захотелось соврать.
– Ладно, – Вадик треплет меня по плечу, – пойду я.
Из его пакета торчит молоко, сметана и творог.
Теодор Рузвельтович и философия недеяния
Вечер, курю на крыльце, когда я курю, то включаю свет над крыльцом и нахожусь, как на подиуме, меня хорошо видно из любой точки двора.
Скрипит соседская дверь, потом хлопает, слышен сдавленный кашель курильщика. Это вышел автослесарь Теодор Рузвельтович. Вот показалась и его массивная фигура. Тень легла на всё пространство.
– Добрый вечер, – киваю Теодору Рузвельтовичу.
– Здравствуйте, Вячеслав Анатольевич, – отвечает мне Теодор Рузвельтович, – все приблудных кошек кормите.
– Да, – отвечаю, – кормить приблудных кошек – это гуманно.
Мы немного помолчали. Потом слышно кряхтение Теодора Рузвельтовича и его грудной голос:
– Вы никогда не думали, Вячеслав Анатольевич, что гуманность – это продукт ваших установок, но надо понимать, что любая философская система противоречива, потому что вы принимаете на веру установки на базе которых строите философскую систему.
Я молчу, мне интересно, куда клонит Теодор Рузвельтович.
– Вот, вы говорите «гуманно», но выключаете на ночь галогенную лампочку над вашим крыльцом и от этого весь двор вас проклинает. Вы экономите жалкие копейки, а мы ходим во тьме. Разве это гуманно?
– Ой, – подпрыгиваю, – я не знал, Теодор Рузвельтович, извините.
– Или вот взять ваших кошек. Вы так верите в гуманность, что не можете понять, что это просто принятая вами установка. Поверьте, если кошек не кормить, то найдется кто-нибудь другой, такой же безголовый как вы, кто будет кормить кошек.
– Почему вы не можете, Теодор Рузвельтович, оставить мне это свойство – быть безголовым?
– Потому что, Вячеслав Анатольевич, я вас люблю. По-своему, но люблю. Мне нравится, когда вы по вечерам сидите на крыльце и курите Галуас, мне даже ваша гуманность нравится.
– Я польщен.
– Не кривляйтесь, но просто я хочу предостеречь вас от этой крайний формы идеализма, которая вам свойственна.
Я расстроен. Я никогда не был идеалистом.
– В чем же мой идеализм?
– В том, что вы вмешиваетесь в естественный ход событий. Поймите крокодил – зеленый, волк – с зубами, кошки не должны гадить на мой огород.
Теодор Рузвельтович бросил окурок в мою сторону. Искры полетели огоньками во тьму. Скрипнула дверь. Я еще посидел. Немного поразмышлял над услышанным и тоже пошел в дом. Долго думал, выключать ли галогенную лампочку над крыльцом. Посчитал, сколько она жрет. Решил оставить.
Портвейн «Ливадия»
Захожу в подвал и прошу портвейн «Ливадия».
– Вам не следует так увлекаться портвейном, – говорит бармен Игорь.
Я смотрю на него удивленно.
– Почему, это же самый прекрасный напиток, ароматный, нежный, терпкий.
– Потому что он быстрее всего всасывается в кровь.
– Разве это плохо?
– Ну нехорошо да.
– По-моему, то, что быстро всасывается, быстро и выходит.
– Ну только не портвейн «Ливадия».
– Хорошо, налейте мне хереса.
– И херес быстро всасывается.
– Что же вы мне посоветуете?
– Вина, сухие красные вина.
– Может виски?
– Нет, вина, вина.
Надежда и горы
– В горах выпал снег, – сказала соседка Надежда и внимательно посмотрела на меня.
– Снег – это хорошо, снег – это холод, холод замораживает и сохраняет подобие жизни.
У Надежды тонкие изящные пальцы. Она медленно перебирала ими полосу волос, спускающуюся из-за плеча.
– Я пойду в горы, на лыжах, – произнесла Надежда, тонкая венка билась у нее на виске.
– Вы? – мне почему-то стало немного не по себе.
– Я.
– Никогда бы не подумал, – я достал из кармана сигарету и закурил, – меня с собой возьмете?
Надежда загадочно улыбнулась:
