Очаг

Разговор, начавшийся с шутки, на этом не закончился. Невольно стали вспоминать приятные мгновения совместной многолетней жизни, и это поднимало настроение, успокаивало.

И все же старику не хотелось оставлять без ответа слова жены, хотя и сказанные в шутку, он чувствовал себя ребёнком, не сумевшим ответить на нанесённую ему обиду. Поглаживая бороду и с усмешкой на губах рассматривая жену, он размышлял: сказать или не сказать то, что готово было сорваться с языка. А потом вдруг весело улыбнулся.

– Даст Бог, соберём нынешний урожай, после чего я намерен позаботиться о тебе, жена!

Джемал мама поняла, что старик собрался подшутить над ней, но не могла уловить суть его слов.

– А какие у меня ещё могут быть заботы помимо моих детей?

– Ты ведь всё равно не успеваешь переделать все домашние дела, весь день в хлопотах проводишь. Вот я и думаю, а не привести ли мне в дом ещё одну рабыню тебе в помощь?

Услышав слова, произнесённые за спиной, Джемал вначале несколько растерялась, но очень скоро взяла себя в руки.

– Ой, похоже, у него старая болезнь обострилась! – насмешливым тоном произнесла жена Кымыша.

Видя, что своей шуткой сумел оживить жену, довольный Кымыш-дузчы продолжил в том же духе:

– Вдвоём вам будет легче, жена, одна из вас будет тесто месить, а вторая стиркой-уборкой заниматься, за внуками присматривать. Разве не так? И потом, глядишь, как две жены одного мужа сойдётесь и станете подругами…

– Гмм… А ты попробуй привести сюда ещё кого-нибудь, вот тогда и увидишь, что будет! Теперь ты только горсть чёрной земли получишь! И потом, кто-то рвётся выйти за тебя замуж? Покажи мне, где она? А если собирался взять вторую жену, чего тянул до сего дня? Почему раньше не сделал этого? Да тебе и первая-то в сорок лет выпала! Давай, приведи в дом вторую жену и посмотри, что с тобой сделает советская власть, которая только и творит, что отбирает у людей имущество, может одну из двух овец забрать. Нашёл время жениться, выживший из ума старый кобель! – Джемал мама всё больше распалялась. – Давай, обманывай себя, думая, что с двумя жёнами тебе будет лучше. Не всякая будет ухаживать за тобой, как Джемал, покрывая твои недостатки и выпячивая достоинства…

Как никто, понимая друг друга и ласково подтрунивая друг над другом, Джемал мама и Кымыш-дузчы успокоились настолько, что все дурные мысли о сыновьях улетучились, оставив вместо себя только добрые мысли.

Как только молоко вскипело, Джемал мама налила его в миску и протянула мужу, который сидел у сачака, собрав куски лепёшек, чтобы сложить их в молоко и съесть, когда они размякнут.

– На, попей горяченьким, чтобы внутри тебя тепло разлилось. Даст Бог, и наши мальчики могут сегодня вернуться. Во сне я всю ночь путалась в белой шерсти.

Голоса бабушки с дедом первой разбудили Огулбике. В доме было сумрачно. Акджагуль, Аганазар и Алланазар всё еще пребывали во власти сна. Проснувшись, она потянулась, и села в постели, с трудом раздирая сонные глаза. Но тут в голову девочки пришла озорная мысль. Посмотрев на спящих Аганазара и Алланазара, она стала думать, как бы их разбудить. Вот будет потеха, если я побеспокою их, подумала Огулбике. Хитро и довольно улыбнувшись, девочка посмотрела по сторонам, потом взяла в руки одну из косичек и расплетённым концом провела ее по щеке спящего брата. Аганазару это не понравилось, и он нахмурился. Затем повернулся на другой бок, чтобы ему не мешали спать. Видно, мальчик подумал, что ему на лицо села муха. Огулбике была довольна, что её озорная выходка удалась. Ей захотелось продолжения. Огулбике постоянно ссорилась с братьями, соперничала с ними. Ей ни в чём не хотелось уступать мальчишкам. Огулбике перегнулась через Аганазара и приблизилась к Алланазару. Его лица тоже коснулась концом косы. Нахмурившись, он тоже беспокоился. Девочка не видела, что сидевший за завтраком дед исподволь наблюдал за ней. «Ах, коза, опять взялась за свои проделки, смотри, как бы на кочергу бабушки не нарваться!» – думал старик. Он знал, что если сейчас подаст голос и сделает девочке замечание, Джемал мама не оставит этого без внимания, обязательно поругает её. Встретившись взглядом с дедом, Огулбике виновато улыбнулась, понимая, что тот сделал вид, что за спиной бабушки ничего не видит. Когда конец косы во второй раз попал в ноздрю мальчика, тот понял, что это никакое не насекомое и не муха. Неожиданно Алланазар резко открыл глаза. Но спросонья не сразу понял, отчего Огулбике нависла над ним. А девочка, довольная своей проделкой, прыснула и, прикрыв рот ладонью, отвернулась, как бы говоря: «Ну, как, отыгралась я на тебе?» И тут Алланазар понял, что эту игру затеяла Огулбике.

– Коза, что ты делаешь? – мальчик вскочил с места и набросился на сестру. У Огулбике было больше сил, поэтому она мигом уложила Алланазара на лопатки, подмяла под себя. Лёжа на полу, Алланазар стал звать на помощь Аганазара:

_ Акгы, оттяни эту козу за волосы!

Прежде Огулбике могла одолеть обоих мальчишек. Но прошло время, и мальчики выросли, возмужали, стали сильнее, поэтому справиться сразу с двумя было не так-то и просто. Вдвоём они могли запросто одержать над Огулбике верх.

В тот момент, когда Джемал мама обернулась, чтобы узнать, что за шум поднялся у неё за спиной, Аганазар, поспешивший на помощь брату, схватив Огулбике за волосы, пытался оттянуть её от Алланазара.

Видя, что внуки снова сцепились и тянут Огулбике за волосы, Джемал мама, не сходя с места, стала стучать кочергой по полу и ругаться:

– А ну, прекратите, пёсьи дети, а то я сейчас встану с места и обоих отхожу кочергой!

Поскольку бабушка видела только конец потасовки, обвинила в случившемся Аганазара и Алланазара. И всегда в таких случаях Джемал мама становилась на сторону поверженного, того, кто был слабее.

– Бабушка, она первой начала, – при помощи брата подняв Огулбике с пола, Алланазар пытался объяснить бабушке, что на этот раз в этой схватке виноваты не они.

Но Джемал мама верила не словам внука, а тому, что видела своими глазами.

– Чего вы никак не поделите в такую рань? И вообще, эти двое мальчишек спокойно жить не дают моей девочке…

Своим озорством Огулбике напоминала бабушке Джемал её детство, поэтому она называла её дочкой и очень сильно любила.

Лежавшая рядом с ними Акджагуль тоже встала, разняла мальчиков. Зная о проделках Огулбике, она стала ругать девочку, а потом, махнув рукой, велела:

– Убирайся, чтоб я не видела тебя здесь! – и толкнула её в спину. Глядя на девочку, которая тяжело дышала как после долгого бега, она сказала:

– Бабушка, ты не ругай мальчишек, это твоя коза что-то сделала им!

Поддержанная бабушкой, девочка покосилась на братьев и, тяжело дыша, проворчала:

– Конечно, вы вдвоём напали на меня, а вы попробуйте по одному подойти ко мне, я размажу вас по полу, и потом, за косы не дергать…

Зато Аганазар с Алланазаром сидели с видом победителей, и, довольные собой, улыбались.

Вспомнив, что всю эту схватку видел дед, Огулбике, заплетая распущенные косы, пристыженно посмотрела в его сторону.

Девочка заметила, что дед смотрит на неё с улыбкой. Поняла, что он мысленно говорит: «Ах, внученька, тебе и в этот раз удалось избежать наказания от бабушки». Радостно улыбаясь проделкам внучки, он ласково кивнул ей. Понимая друг друга без слов, дед с внучкой обменивались выразительными взглядами.

– Раз вдоволь покувыркались, теперь идите умываться, а потом садитесь рядом с дедом и пейте своё молоко! – ласковым голосом Джемал мама выпроводила мальчишек во двор.

Долгожданные стригали вернулись не в тот день, когда их ждали, а спустя ещё четыре дня поздно вечером. В разных концах села залаяли собаки, оглашая ночную тишину и извещая о возвращении людей. Лежавший возле стены кибитки Алабай, подняв голову, только раз гавкнул, а затем затрусил в сторону дороги, чтобы выяснить, отчего лают собаки и присоединиться к их хору. Оразгылыч, загрузивший коня множеством мешков с шерстью, шёл впереди, за ним на ишаке с тяжёлым грузом следовал Оразгелди.

Когда они вернулись, Аганазар и Алланазар, вдоволь наигравшись за день, крепко спали. Акджагуль и Огулбике помогли бабушке вымыть и убрать по местам использованную посуду и тоже готовились отойти ко сну. Услышав стук копыт животных, повернувших с дороги в сторону дома, Кымыш-дузчы понял, что это его сыновья возвращаются, быстренько вдел руки в рукава накинутого на плечи чекменя и перед тем, как выскочить во двор, обратился к жене, дремавшей возле очага:

– Жена, кажется, сыновья вернулись!

Обрадовавшись доброй вести и спеша своими глазами увидеть сыновей, Джемал мама вслед за мужем вышла на улицу. Оразгылыч уже был возле дома, поздоровавшись с отцом и расспросив о делах, развязывал узлы на верёвке, которой были обвязаны мешки с шерстью на спине лошади.

– Вернулся благополучно, сынок! – обрадованно воскликнула Джемал мама, после чего стала помогать сыну развязывать верёвки.

– Салам алейкум, мама, – ответил Оразгылыч на приветствие матери. Ему не понравилось, что она взялась помогать ему, нахмурившись, произнёс: – Мама, я сам справлюсь!

– Но я же хочу помочь тебе…

– Нет, мне не нужна твоя помощь! – недовольно произнёс Оразгылыч.

Оразгылыч был сильно уставшим. От его одежды исходил горьковатый запах баранов и коз. Тем временем показался и Оразгелди, ведя на поводу груженного доверху ишака. Мешков с шерстью было так много, что они возвышались над спиной ишака, напоминая гору, отчего самого ишака не было видно. Казалось, огромный кусок холма, закутавшись в густую тьму ночи, катится в их сторону.

Увидев, как родители крутились возле Оразгылыча, радуясь, как дети радуются возвращению отца с базара, он с грустью подумал о том, что чем старше отец и мать они становятся, тем больше становятся похожими на детей.

Разгрузившись, стригали помылись и пошли к родителям на ужин. Время от времени бросая взгляд на спящих детей, они сидели возле очага у расстеленного матерью сачака, ужинали и неторопливо беседовали. Когда очередь дошла до чая, Джемал мама подумала о невестках, которые лежат в своих домах в ожидании возвратившихся мужей, поэтому не захотела, чтобы мужчины засиживались за чаепитием. Не дав вволю наговориться, она стала выпроваживать сыновей.

– А теперь отправляйтесь в свои кибитки и укладывайтесь спать в свои желанные постели!

После этих слов матери Оразгелди и Оразгылыч отправились по домам.

Повидав сыновей, Кымыш-дузчы успокоился. До возвращения сыновей он думал, что, как только они вернутся, он сообщит о том, что пшеница созрела, и на следующий же день отправит на жатву. Но теперь, видя, как они устали после многодневного пребывания в песках, пожалел их, решил, пусть они пару деньков побудут со своими семьями, хорошенько отдохнут, а уж потом можно будет взяться и за работу. К людям, выполнившим изнурительную работу, совсем другое бережное отношение. В особенности, со стороны матери и отца.

* * *

На другой день после возвращения со стрижки Ахмет, невзирая на увещевания старшего брата и его жены, говоривших: «Отдохнул бы немного, как-нибудь в другой день съездишь, шерсть она есть шерсть, что ей сделается, она не испортится, не завоняет», – отправился в пески, чтобы забрать оставшуюся шерсть. Всё равно ведь рано или поздно ему самому надо будет съездить за ней, так почему не сделать этого сразу, ведь может случиться, что возникнет какое-то дело, и тогда он не сможет это сделать. С разрешения дяди взяв с собой его тяглового верблюда, он поставил его позади своего ишака. В тот самый момент, когда он уже готов был отправиться, старшая гелнедже (жена старшего брата) чабана Гуллара принесла в большом хурджуне еду и питье, сменную одежду для мужа. После чего сказала:

– Эй, парень, ты скажи своему другу Гуллару, пусть он не ждёт, когда наступит Курбан-байрам или ещё какой праздник, и отправит сюда одну-двух овец пожирнее, а сам скажет, что их волк задрал. И жена его вздрагивает от каждого звука посторонних шагов, думает, что это он приехал домой. Скажи ему, пусть покажется здесь!?».

Ахмет решил, что одну ночь проведёт у чабана Гуллара, уложит в чувалы и канары оставшуюся шерсть, а поутру отправится в обратный путь. В тот же день к вечеру он уже был в коше чабана Гуллара, передал ему отправленные от семьи продукты и вещи, наказы и, как намеревался, заночевал под открытым небом возле чабана. Наутро, загрузив верблюда и ишака мешками с шерстью, поехал обратно. Он ехал по тропе, ведущей от коша чабана Гуллара, и когда солнце уже пошло вверх, добрался до большой дороги, которая вела в село. Воздух был напоен утренней свежестью, а по небу плыли белые облака, казалось, что какие-то невидимые нити тянут их за собой. Год выдался благоприятным, в свое время и снег выпадал, и мороз был, а потом и дождей пролилось достаточно. Пустыня напоминала покрытое жёлтой соломой озеро. Разросшиеся по уступам холмов кусты одетой в зелёный наряд верблюжьей колючки – яндака, рассыпавшись по этим уступам, напоминали идущих вверх молодых невесток, головы которых были покрыты зелёными курте13.

В народе эти места зовут Пендинской пустыней, хотя на самом деле они отличаются высокими, подобно горам холмами, между которыми, то сужаясь, то расширяясь, лежали глубокие ущелья. Знаменитый Бадхыз с его пышной растительностью и множеством диких зверей раскинулся на запад, север и юг Пендинской пустыни. Один конец гряды холмов тянется к Серахсу, в сторону Ирана, другой конец на юго-восток, смешиваясь с землями Афганистана. Именно эти места имели в виду старики, когда говорили: «Огород сажай в Мары, скотину паси в Пенди». Пару веков назад иностранец Лассер, попав в эти края, считал, что это место облюбовано Богом, так много здесь растительности. Он записал в своём дневнике: «В Пенди овцы гуляют, ведя за собой по три-четыре ягнёнка». А сегодня весна покинула Пенди, уступив своё место наступавшему на неё лету.

Над головой Ахмета пролетела небольшая стайка ворон, словно во сне лениво взмахивая крыльями. Вороны летели со стороны села в поисках пропитания. Вообще-то вороны – ранние пташки, думал Ахмет, а эти, видать, сони, проспали и теперь отправились на поиски своих сородичей. Небо всё еще было серым, как это бывает весенним утром, может, хочет разразиться дождём. Да и день, похоже, не будет таким жарким, как в предыдущие дни. Возможно, именно это обстоятельство подвело ворон. И они не смогли проснуться раньше.

Ишак, нагруженный двумя огромными чувалами с шерстью, поверх которых сидел сам Ахмет, словно не чувствуя тяжести, стуча копытами, легко шёл вперед, за ним следовал верблюд с горой мешков на спине. По краям дороги росла степная трава с длинными корнями, они переплелись между собой, образуя своеобразные мётлы. Время от времени верблюд, натягивая петлю на недоуздке в руках Ахмета, наклонялся, чтобы пощипать траву.

Вдруг какой-то холм сбоку от него привлёк внимание Ахмета своей необычностью. Этот холм напоминал женщину в желтовато-коричневом пуренджеке на голове, с вытянутыми ногами сидящую у костра и занятую какими-то своими женскими делами. Вскоре дорога повернула направо и пошла в обход похожего на женщину холма. Ехать ему было легко и приятно, тишина навевала приятные мысли, убаюкивала. Дорога снова стала виться вокруг следующего холма и когда она свернула налево, Ахмет увидел вдалеке всадника. Всадником как он сначала подумал, оказался не кто-то из его знакомых, это была женщина. По какой-то причине спешившись с коня, теперь она пыталась вновь оседлать его. Подтянув подол платья, а полы халата заткнув за кушак, она старалась взобраться в седло. При виде женщины в яркой одежде Ахмет невольно подумал: «Что эта женщина одна делает в пустыне?» И вдруг он узнал её! Его родственник Оразгелди когда во время стрижки овец съездил к Ягды сельсовету, когда тот вызвал его к себе. Вернувшись от него, с возмущением рассказывал: «Что этот Ягды вытворяет!.. Нет, вряд ли он сможет долго продержаться в кресле, в которое его усадили советы. Вроде только вчера оказался у власти, а уже вон как нос задрал, на драной козе не подъедешь. А ещё этот подлец поставил особую юрту для себя на вершине холма в двух шагах от того места, где идет стрижка колхозных овец, и развлекается там с женщиной по имени Ханума». Сейчас Ахмет вспомнил тот рассказ. Несколько дней назад Ягды был вызван на собрание в район, он уехал ещё до окончания стрижки овец. Он собирался скоро вернуться, ведь надо было подвести итог собранному урожаю и позаботиться о его дальнейшей судьбе. Не желая расставаться, он сказал Хануме: «Ты пока тут присмотри как один из руководитель за ходом дел, а я сразу после собрания приеду!». Ему было невдомёк, что поручения районного руководства задержат его. Узнав об этом, он тогда велел передать:

– Скажите Хануме, я не смогу вернуться. Пусть садится на коня, и сама уезжает. Пусть дом и имущество не волнуют её, ребята сами и соберут, и привезут.

После этой вести на следующий день Ханума оседала коня и тронулась в путь. Ахмету ни о чём таком не было известно.

Поставив ногу на стремя, с раздувшимся от ветра подолом платья женщина взобралась в седло коня. Увидев приближающегося к ней всадника, некоторое время сидела в седле, вглядываясь в его лицо и пытаясь узнать. Приближаясь к ней, придержав коня для приличия в таких случаях, Ахмет вежливо произнёс:

– Здравствуйте! Вы тоже здесь?

– Да. – мягко, приветливо ответила Ханума, подтянув поводья коня, готового рвануть вперёд.

Хотя они жили в одном селе, но до сего дня Ханума и Ахмет не были близко знакомы друг с другом. Вблизи Ханума его видела только один раз, это было в конце прошлой осени, когда Ахмет привёз часть собранного хлопка, чтобы сдать его на общее колхозное хранилище. Она тогда хорошо разглядела его и про себя подумала: «Однако его внешность должна нравиться женщинам!»

– Что, сразу не смогли увезти всю состриженную шерсть? – спросила Ханума, глядя на груженного доверху верблюда, шедшего впереди Ахмета в одной связке с ишаком.

– Да, с транспортом у нас проблемы возникли, поэтому пришлось вывозить шерсть частями, – ответил Ахмет.

– Удачи вам! Главное, вы уже закончили стрижку. А вот колхоз, несмотря на использование помощи и единоличников, всё равно ещё не закончил стричь своих овец.

По тому, как кокетливо разговаривала Ханума, Ахмет понял, что она непрочь продолжить общение с ним.

– Как хорошо, парень, что я повстречала тебя, иначе мне пришлось бы в одиночестве пересекать эту тоскливую пустыню!

Разговаривая, женщина рассматривала путника, словно пытаясь увидеть, до какого места дойдут её загадочные слова. Похоже, она хорошо знала, какими словами можно увлечь мужчину.

– Слушай, а как тебя зовут, парень? – спросила Ханума. В этот момент её конь шёл впритык к ишаку Ахмета, а сама женщина внимательно смотрела на парня.

– Ахмет меня зовут.

«Можешь брать меня голыми руками!» – читалось в ответе Ахмета.

– Помню, я как-то раз встречалась с тобой.

– Когда? – с интересом спросил Ахмет, посмотрев в лицо женщины.

– Прошлой осенью ты привёз в хранилище сельсовета битком набитую телегу хлопка. Сапар дараз ещё помогал тебе разгружаться, так ведь?

– Ну, да.

– Я тогда тоже рядышком находилась.

О чём-то вспомнив, Ханума, сощурив глаза, кокетливо улыбнулась. Даже не глядя в лицо женщины, по её тону Ахмет понял, женщина еще тогда положила глаз на него. Было в ней что-то притягательное, да и в разговор с незнакомым человеком она вступила с легкостью, как опытныя женщина ничуть не смущаясь. Повернув голову, Ахмет увидел, как на лбу женщины выступили капельки пота, словно она только что напилась горячего чая. Её пухлые губы были похожи на розовый бутон, готовый вот-вот распуститься. Какие-то мысли заставляли её сердце учащённо биться, в глазах женщины появился лихорадочный блеск, а на щеках проступил румянец.

Ахмет не знал, как себя вести с незнакомкой, тем более в таких обстоятельствах. Но он, как и все односельчане, знал, что в селе рядом с Ягды сельсоветом живёт красивая женщина по имени Ханума, что ведёт себя она как настоящая жена хана, уверенна и горда. Знал Ахмет и о том, что в селе с завистью говорили: «Везёт же другим, счастливчик Ягды сельсовет, нашёл себе красавицу и живёт с ней в своё удовольствие. Как сычу, добыча сама к нему в рот пришла!». А после таких слов добавляли: «А что, вдруг и в наши руки попадёт эта красавица, почему бы нет?». Так говорили люди, заочно влюблённые в Хануму. Кстати, к их числу относился и Ахмет. Но ему и в голову не могло прийти, что его далекие от реальности мечты однажды могут сбыться.

Ахмет еще немного вёл своего груженного ишака рядом с женщиной, не поднимая головы, тихо беседовал с ней, чувствуя себя неуютно. Когда же он споткнулся о какой-то кустик и вздрогнул всем телом, Ханума поняла, что и у Ахмета, как бы он ни старался не показывать виду, участилось сердцебиение, что она увлекла, очаровала его, и, тихо смеясь про себя, хитро улыбнулась. Встретив Хануму и переговорив с ней, Ахмет заметил, как тяжело ишаку нести его груз, поэтому слез с него и пошёл рядом с ним. Ханума приблизилась к нему:

– Давай, парень, вдвоём сядем на коня, твоё село Союнали не скоро появится! – предложила она Ахмету. И не дожидаясь ответа, сама пересела на круп лошади, освобождая впереди место в седле. Натянув поводья, остановила коня в ожидании Ахмета. Удивившись такому предложению, Ахмет посмотрел на женщину и увидел, как она смотрит на него, взгляд её был ласковым, в нём сквозило желание. И когда их взгляды встретились, они без слов поняли друг друга. Ахмет не ошибся. Женщина не могла устоять при виде физически здорового молодого парня. Внутренний голос подсказывал ей, что она не должна сопротивляться неожиданно возникшему, но столь естественному желанию. И Ахмет тоже понял, что сейчас он не может думать ни о чём другом, кроме этой женщины, что он не в состоянии справиться с охватившим его возбуждением. Все его мысли и желания сейчас сошлись на Хануме.

После этого ласкового предложения Ахмет не мог удержаться и схватив в охапку и снял Хануму с коня. Он был похож в этот момент на голодного волка, который ни за что не упустит свою добычу.

Женщина не сопротивлялась, когда Ахмет нёс её на руках, только шёпотом спросила:

– Куда ты меня несёшь?

– Любить.

После этого и Ханума, отдавшись вспыхнувшему желанию, забыла обо всём на свете, где и зачем она находится. Сейчас, после такой вспышки страсти, этим двум показалось, что под этим высоким небом есть только они, и никого кроме них. Холмы неподвижно стояли там, где и выросли, молча наблюдая за любовной схваткой у подножия соседнего холма…

Немного придя в себя после случившегося, Ахмет решил почаёвничать с женщиной под открытым небом. «Я сейчас!», – сказал он и поспешил туда, где оставил верблюда и ишака, привёл их с собой и устроил рядом с ними, подальше от дороги. Там же и разгрузил их. Затем догнал коня Ханумы, который, волоча верёвку, успел уйти в сторону, и привязал его рядом со своими животными. Когда Ахмет вернулся, неся на плече хурджун с продовольствием, Ханума словно приклеенная к земле всё ещё неподвижно лежала на спине там же, где её оставил Ахмет, с задранным подолом платья, раскинув в стороны свои полные белые ноги. На её круглом нежном лице появился лёгкий загар. А её карие глаза делали её похожей на любимую кошку, пригревшуюся в доме возле очага. Женщина, размышляя о том, что получила удовольствие прямо в открытом поле, не могла понять, как это вышло, да ещё так стремительно. «О, мой Аллах, оказывается, и в дороге такая радость может случиться! Наверно, Бог знал, что этой радости не хватает мне Божья милость снизошла на меня, а иначе разве могла я о таком даже мечтать?» – с благодарностью думала она.

Воодушевлённый полученным удовольствием, Ахмет достал хурджун с питанием и поставил перед женщиной, потом вскипятил воду и заварил чай. Вспомнив о баранине, которую дал чабан Гуллар, решил приготовить шара – жареное на углях мясо. Сидя рядом с Ахметом, Ханума временами бросала на него нежный взгляд своих красивых карих глаз. В её глазах плескалась радость. От её вспотевшего тела исходил густой, но притягательный и по-своему приятный женский запах. Переполненная чувствами, женщина не заметила, что в суматохе оборвались тесёмки от ворота её платья, волосы были растрёпаны, и сама она была несобранной. И всё равно Ахмету было приятно и хотелось обслуживать её. Пообедав, они сидели рядом, вдыхая запах жареного мяса, заполнивший всю округу, и вид у них был счастливый. Казалось, своим счастьем они щедро делились и с окружающей природой. Похоже само небо благоволило им, оно опустилось ниже, чтобы слышать их счастливую болтовню. Впоследствии Ахмет часто задумывался над тем, как могло такое случиться в его жизни, он ещё долго помнил эти мгновения нечаянного счастья.

В душе Ханумы по возращении в село также возникали сладкие мысли, связанные с Ахметом…