Очаг

– Яшули, мы хотим задать тебе несколько вопросов. Только ты должен говорить правду!

– Скажу, молодой человек, разве яшули задолжал тебе вранья?

– Ты видел Джунаид хана? Здесь мы задаём вопросы.

– Хана Джунаида?.. Да, видел. Он невысокого роста…– Только старик собрался поделиться своими воспоминаниями о Джунаид хане, как тот, что задал вопрос, резко перебил его и потребовал:

– На наши вопросы давай конкретные ответы! Джунаид приходил к тебе домой?

– Нет, разве хан ходит в наши дома?

– Тогда к кому он приходил?

– В нашем селе он ни к кому кроме Гуллы эмина не ходит. Да и то это было раз или два…

– А ты присутствовал при разговорах, которые там велись?

– Нет.

– Тогда где ты видел Джунаида?

– Один раз я видел его, когда Афганскую крепость посещал, а во второй раз – когда вышли оттуда и стояли возле реки…

И только теперь Кымыш-дузчы понял, что хотят услышать от него собравшиеся. Какое-то время старик сидел, прикрыв глаза, пытаясь вспомнить далёкие события. У него был вид человека, наслаждающегося приятной музыкой. А те, кто сидел в кабинете, по-своему представив, как Кымыш-дузчы сидит за сачаком и беседует с Джунаид ханом, поняли, что, если старик точно не вспомнит этот разговор, им от него толку не будет. Кажется, они подстегнули старика, и остались этим довольны.

– Вообще-то я видел хана Джунаида… – что-то вспомнив, произнёс Кымыш-дузчы, и на лице его проступила едва заметная издевательская улыбка. И хотя присутствующие видели её, в тот момент не могли понять, чем она вызвана.

…Первый раз причиной вынужденного появления Джунаид хана в Афганистане стали кровопролитные схватки с туркменами, устроенные в 1916 году русскими генералами – Мадритовым в окрестностях Этрека и генералом Галкиным возле Хивы. Возглавив свой народ, Джунаид хан бесстрашно воевал против царских войск и их пособников, но сил и вооружения оказалось недостаточно, и, к сожалению, ему пришлось отступить. После того, как он исчез, словно растворился, в песках родных Каракумов, как ни старался генерал Галкин, намеревавшийся вздёрнуть его на виселицу в Хиве, отыскать так и не сумел. Тем временем хан уже оказался в Афганистане.

Все эти мерзости происходили накануне революции, когда развращённые генералы русского царя своим поведением притягивали к себе беды. Афганский эмир с пониманием отнёсся к попытке Джунаид хана защитить свой народ и дал ему убежище на территории своего государства. Да к тому же оказал ему почести, выдав «Вольную грамоту», редко выдаваемую кому из иностранцев. Сделано это было для того, чтобы хан мог, ничего не опасаясь, свободно передвигаться по стране. Правда, такую «Вольную грамоту» другой эмир однажды уже выдавал раньше и другому туркменскому полководцу. Её удостоился Тачгок сердар, который вместе со своим войском по просьбе помог афганского эмира отбить его врага. Тогда благодарный Афганский эмир вместе с кучей всевозможных подарков отдана, и шестнадцатилетняя дочь одного из бесстрашных афганских военачальников Тачгок сердара. От этой жены сердара родился один из нынешних ведущих руководителей Туркменистана Гайгысыз Атабаев. Если внимательно присмотреться к нему, можно увидеть в чертах его красивого лица признаки принадлежности и к храброму афганскому народу.

Для проживания Джунаид хан тогда в Афганистане выбрал граничащую с Туркменистаном северную провинцию Герат, чтобы отсюда поддерживать связь с Родиной. В те дни, когда он был в бегах, пару раз гостил в доме Гуллы эмина. Будучи человеком осторожным, Джунаид хан нигде подолгу не задерживался. К Гуллы эмину он обычно приезжал на ночь глядя, всё это время беседовал с хозяином гостеприимного дома и опять на рассвете, оседлав коня, покидал его.

О том, кто посещал Гуллы эмина, мог знать только один из его сыновей, приставленный обслуживать гостя, остальные же члены семьи оставались в неведении. Как-то раз, когда у него гостил Джунаид хан, Гуллы эмин как бы советуясь, рассказал своему уважаемому земляку в Афганистане как между афганским Беркутом и приграничными туркменскими сёлами стали возникать разногласия, которые могут перерасти во что-то более серьёзное, а он очень переживает за свой народ.

В прошлом году всадники, отправленные афганским Беркутом, от четырёх сёл потребовали дань – сорок верблюдов зерна. А совсем недавно, уже в этом году, афганцы устроили разборки, заявив, что отправленные ими на Марыйский базар животные по пути были ополовинены, что под этим предлогом специально присланные оттуда вооруженные всадники перегнали через реку две небольшие отары овец местных жителей. В ту же ночь туркмены оседлали коней и в схватке вернули обратно одну из тех двух отар.

Конечно, такие случаи стали редкими после того, как русские провели вокруг страны границу и назвали её своей. Конечно, они умели не только взимать дань, но и надёжно охранять границу. А если вдруг и находились желающие бежать из страны, то пуля русских настигала их на полпути, навсегда отбивая такое желание. Но в последние годы непримиримые схватки враждующих сторон внутри страны заметно ослабила её. Огромная Русская империя, образованная за счёт захваченных силой за сотни лет земель, заметно пошатнулась в последнее время, дала трещину. Слабела. Большинство русских, заселивших приграничные земли вокруг Пенди, считало, что наступит день, и они смогут снова сесть на поезд, который привёз их сюда, и вернутся в Астрахань, Сызрань и другие места… Собственно, так оно и случилось. На границе остались жить с семьями лишь казаки с Хутора, но и они уже не были в состоянии охранять всю границу, им хотя бы свою территорию защитить.

Кто бы ни раскачивал колыбель революции, если его авторитет был ненадёжным, расплачиваться за это приходилось простому народу. Каждый год с приходом весны обстановка снова накалялась, и это напоминало весеннее обострение хронических болезней. В такие периоды люди начинают винить друг друга в том, что жизнь такая тяжёлая, недаром говорится «когда в наша земля твёрдая, бык обвиняет быка» сосед перестает ладить с соседом, видя в нём врага. То тут, то там вспыхивали стихийные стычки.

Появились разногласия и среди туркменских сёл, уже долгое время находившихся по соседству с афганским Беркутом на берегу Мургаба рядом с границей. И это тоже было одним из следствий нынешнего смутного времени. Вражда набирала обороты, становилась острее, непримиримее. Надо было принимать срочные меры, чтобы эта вражда не вылилась в войну. А что можно предпринять, когда, с одной стороны Беркут накручивает людей и не желает мира? Конечно, хорошо бы решить конфликт мирным путём, при помощи переговоров, попытаться понять друг друга, но как этого добиться? Для этого нужен человек умный, заботящийся о своем народе. В Союнали такой человек был Гуллы эмин. Он был человеком уважаемым и знающим, когда, где, как действовать.

Как-то раз он даже вознамерился отправиться на переговоры с Беркутом, прихватив с собой несколько человек из числа уважаемых старейшин. Но Беркут был не тем человеком, который стал бы слушать того, кто не имеет над ним власти. Надо было найти человека, который мог бы заставить его выслушать другую сторону, или человека, которого бы он побоялся. По мнению Гуллы эмина, на эту роль лучше других подходил Джунаид хан. И когда хан гостил в его доме, Гуллы эмин, воспользовавшись удобным моментом, стал советоваться с ним как известный и уважаемый человек в Туркменистане, Афганистане один из Сердаров, надеждой народа.

– Хан ага, Вы и в афганском государстве пользуетесь авторитетом, может, вы при случае переговорите с беками той страны о создавшемся у нас положении. Было бы неплохо, чтобы они повлияли на Беркута, повелели ему с соседями жить в мире,

Не прошло и двух месяцев после того приезда хана, пришло сообщение: «Скажите Гуллы эмину, его просьба доведена до хозяев Афганского государства, вопрос решился положительно».

Но когда это было, чтобы конфликты между соседями заканчивались миром? Быть соседями, значит, уважать достоинство друг друга, соблюдать неприкосновенность ранней границы. И поэтому совсем скоро после той доброй вести от Джунаид хана всадники афганского Беркута, жаждущие богатства, снова пересекли реку со своими требованиями. Стало ясно, что Беркут наплевал и на Джунаида хана, и на обещания своего правительства. После этого недовольство среди народа стало расти ещё больше. В приграничных сёлах Союнали, Бедене, Сугты, Ганлыбаш-Гожалы стали возникать небольшие конные вооруженные отряды для защиты населения. Кажется, вернулись старые правила туркменчилика: защити себя сам, опираясь на своего коня и своё оружие. Уже ни у кого не было сомнения в том, что совсем скоро могут начаться кровопролитные бои. В один из тех дней, проезжая мимо, Джунаид хан по пути снова заехал в Союнали. Появление хана для Гуллы эмина стало приятной неожиданностью.

И тогда разговоры, связанные с положением дел в Союнали, стране, снова захватили Джунаит хана, жившего хотя и за пределами родной земли, но не покидающими его мыслями о Родине. Слушая Гуллы эмина, он сопоставлял его сообщения с теми, которые доносили ему верные люди. Сейчас он убедился в том, что отовсюду получает одинаковые известия. Захваченная русскими страна была похожа на корабль, попавший в шторм, её раскачивало из стороны в сторону, чувствовалось, что ничем хорошим это не кончится, что очень скоро страна может развалиться окончательно. Слушая все эти рассказы о том, что русские, разделившись на два лагеря – красных и белых, ведут между собой ожесточённую борьбу, Джунаид хан, переживая, озабоченно думал: «Как бы не вышло по поговорке: два коня дерутся, а между ними гибнет ишак. Как бы нам, туркменам, не знающим, куда податься, не было бы худо».

Уйдя с головой в тревожные разговоры о положении в стране, Джунаид хан, перед тем, как покинуть гостеприимный дом на рассвете, вдруг вспомнил, что при встрече собирался выяснить, что происходило после того, как он вместе с афганским эмиром Недир ханом разрешил конфликт между туркменами и афганским Беркутом. Он пока ещё не знал, что его переговоры с таким уважаемым главой Афганского государства не дали результатов. Подумав немного и словно о чём-то вспомнив, Джунаид хан поднял голову, легонько погладил бороду, посмотрел в лицо своего собеседника.

– Кстати, Гуллы эмин, а как разрешился ваш тот спор с афганским Беркутом?

Гуллы эмин не сразу нашёлся, что ответить хану. Сглотнул образовавшийся во рту комок, заискивающе улыбнулся. Протянув руку, придвинул к себе одну из двух лежавших сбоку от него подушек. Гуллы эмин предполагал, что такой вопрос ему будет задан, однако так и не придумал, что он ответит. Потому что после проведённых ханом переговоров Беркут стал злобствовать ещё больше. Беркут ничуть не успокоился, напротив, стал вести себя ещё непримиримее. А ведь Джунаид хан ждал, что Гуллы эмин скажет: «Хан ага, спасибо вам, что вы помогли нам наладить отношения с Беркутом!» Но Гуллы эмин, словно забыв о благом поступке хана, не спешил его благодарить.

Наоборот, Гуллы эмин переживал, что нагрузил хана своими проблемами, хотя у того и так хватает забот, чувствовал себя виноватым из-за того, что поставил хана в трудное положение. Про себя он думал: «Не буду больше беспокоить хана, сами как-нибудь справимся с этими трудностями». Но, поскольку хан лично завёл об этом речь, надо было рассказать ему всё как есть, без утайки. На свой прямой вопрос он должен был получить конкретный ответ. И он ответил стараясь сгладить острые углы:

– Хан ага, кажется, Его Превосходительство ещё наверное не успел переговорить с Беркутом.

Ответ Гуллы эмина заставил хана задуматься. Сощурив глаза и поглаживая бороду, загадочно произнёс: «Когда нет сплочённости, согласия добиться трудно». И было непонятно, о чём он в это время думал.

Седлая коня на рассвете, он обратился к провожавшему его Гуллы эмину:

– Возьми с собой нужных тебе трёх-четырёх человек и утром следующей пятницы приезжай в крепость Беркута! – требовательно посоветовал он ему.

Он больше конкретно не сказал этого, но по его тону можно было понять, что и он будет там, и что его как хана неповиновение Беркута задело за живое.

После этого наступил следующий этап переговоров с афганским Беркутом о перемирии. Гуллы эмин был уверен, что Джунаид хан не бросит начатое дело на полпути и обязательно доведёт его до конца. А время, словно скакун, стремительно бежит вперёд, и вот уже наступил день, когда надо было отправляться в крепость на переговоры. Перед этим Гуллы эмин тщательно отбирал людей, которых возьмёт туда с собой, изучал их характеры, умение говорить, словом, ему нужны были уважаемые толковые люди чья помощь пригодится в таких сложных переговорах.

Первым, кого он хотел бы взять с собой, был Ширек хаджи. Это был уважаемый человек, получивший сан хаджи после паломничества в святую Мекку. Его почитали по обе стороны реки. В народе он пользовался авторитетом как человек, хорошо знающий все религиозные предписания. А ещё люди поговаривали о том, что он не просто святой, что ему свыше многое дано. Однажды один афганец стащил одну овцу из его отары без пастуха и съел её мясо, после чего его стало раздувать, понятно, что с ним стряслась какая-то беда, на него напала какая-то хворь. А вора всё больше и больше пучило, его живот стал похож на натянутый барабан. По его рассказам люди догадались, у кого он украл барана, поэтому посоветовали ему:

– Отправляйся к хаджи ага и проси у него прощения! Даже если овцы гуляют сами по себе и их не пасут, никто не осмелится даже приблизиться к ним. А если кто осмелится, то его непременно, как и тебя, постигнет несчастье. Не тяни, иди к нему и упади в ноги, иначе тебя разорвёт, и ты умрёшь.

Когда афганец прибежал к нему, Ширек хаджи только улыбнулся, как бы спрашивая: «Ну, как, вкусная была ворованая баранина?» Он простил вора, после чего прочитал очень сильную молитву, и раздувшийся живот начал потихоньку опадать. Люди видели, как после того случая афганец стал вместе с семьёй дружить с хаджи, называть его своим отцом. И поскольку Ширек хаджи был глубоко верующим человеком, считал, что на земле всё делается по воле божьей, в таких делах раньше редко принимал участие. Но Гуллы эмин верил, что в этот раз он не откажет помочь своему народу и сможет убедить святого в том, что пророки завещали своей умме быть дружными, сплочёнными, что это необходимо сделать в интересах страны и народа. В нём день ото дня крепла уверенность в том, что они смогут договориться с афганским Беркутом. Собственно, иначе и быть не могло, ведь он собирается идти к нему вместе с такими почитаемыми людьми, как Джунаид хан и святой Ширек хаджи.

А с другой стороны, всякое может случиться, ведь вопрос касается интересов, споров и раздоров. Тем более, в такое время, когда противник кичится своими силами, а с тобой не очень-то и считается. Не исключено, что бес попутает, и они не найдут общего языка, и тогда люди Беркута могут неожиданно схватиться за оружие и застать парламентёров врасплох. И ещё одним человеком, которого Гуллы эмин взял бы с собой, был Сары батыр. Гуллы эмин вспомнил, как в ту пору, когда племена схватились между собой в трудные моменты ворвался среди них, Сары батыр и он сумел остановить толпу и помог благополучно женщинам и детям перебраться на другой берег. Гуллы эмин верил, что в случае необходимости Сары батыр сможет ещё раз повторить свой подвиг, значит, он тоже нужный ему человек. По мнению Гуллы эмина эти переговоры ни для одной стороны не будут простыми. Поэтому можно ждать любого поворота.

Третьим напарником Гуллы эмин хотел бы взять с собой своего односельчанина Ялкапа сыпайы. В народе его иногда называют Ялкап мылайым. Этот человек в любых обстоятельствах умел сохранять мягкость, хладнокровие. Он будет нужен тогда, когда обе стороны начнут стоять на своём и не будет достигнуто согласия, вот тогда он сможет с присущей ему деликатностью вернуть разговор в прежнее спокойное русло.

Помогая своему народу в разных ситуациях, Гуллы эмин не раз видел, как доброе слово способно изменить характер переговоров. И в самом деле, Ялкап Мылайым, внешне похожий на афганцев, имел кровное родство с людьми другой стороны переговоров. Его бабушка происходила из рода абдалов, к которому относился известный афганский шах Ахмет шах Дюрраны. Он был уважаемым человеком, поддерживающим тесные отношения со своими дядьями из Герата, и прилично говорившим, по фарси.

А ещё Гуллы эмину хотелось бы взять на совещание в крепости Кымыша-дузчы. Этот человек был прямолинейным, невзирая на лица и не думая о последствиях, всегда говорил то, что думает. Вполне возможно, что там понадобятся и он. А такие разговоры в Союнали не мог смело вести никто, кроме Кымыша-дузчы. С другой стороны, нельзя исключать и тот факт, что такая прямолинейность может повредить делу.

Противник, которому покажется, что с ним не считаются, отстаивая свои интересы, может ещё больше разозлиться. Нет, надо знать, где и как говорить, быть очень осторожным. Гуллы эмин насчет его кандидатуры колебался, не будучи уверен, брать ему с собой в крепость или отказаться от этой идеи. В конце концов, взвесив все за и против, Гуллы эмин в последний момент всё же решил включить в свою делегацию переговорщиков и Кымыша-дузчы. И потом, почему нельзя взять его с собой? В чём-то его пряиолинейность может понадобиться. И если говорить прямо, никто, кроме Аллаха, не может знать, что там будет и чем дело закончится.

Через несколько дней, в назначенный Джунаид ханом тот день, Гуллы эмин вместе с сопровождающими его людьми рано утром отправился в крепость. Утро было тихим, прохладным. Наездники добрались до пологого берега реки и перебрались на другую сторону. Скоро вдали показалась крепость афганского Беркута. Заросшая кустарником тропинка то шла у самого берега, то отдалялась от него.

Хотя крепость виднелась отчётливо, расстояние до неё было неблизким. Чтобы добраться до неё, пришлось подстегивать коней и ишаков, на которых восседали переговорщики. И чем сильнее они подстегивали своих четвероногих друзей, тем дальше, как им казалось, отодвигалась крепость с развевающимся на крыше чёрным флагом.

Ожидавшие прибытия союналицев у ворот крепости люди тотчас подхватили коней прибывших гостей, после чего повели их за собой к Беркуту.

В это время Беркут уже в своей гостиной вёл неторопливую беседу с прибывшим до них Джунаид ханом.

Когда в дом вошел Гуллы эмин со своими односельчанами ответив на их приветствие Джанаид хан тоже с уважением с каждым из них поздоровался за руку. Не понимая, с чем связано такое почтительное отношение хана к прибывшим, Беркут думал, что среди них может быть есть святой, которому следует поклоняться, если ты мусульманин. Подражая Джунаиду хану он тоже немного раздраженно, но вежливо поздоровался как хан с гостями.

Поудобнее разместившись в комнате, гости стали ждать начала трудного разговора. Его начал сам Джунаид хан. Он начал издалека, заговорив о том, какие трудные времена настали в мире. Всё вокруг стало непонятным, страна разваливается, люди враждуют между собой, потому что их натравливают друг на друга, и особенно тяжело, мусульманам, и они тоже, не в состоянии что-либо понять, начинают враждовать между собой, тем самым усугубляя свою и без того тяжкую судьбу. Вот и мы сегодня прибыли сюда, чтобы как-то решить наши проблемы, заявил хан. Договорив, окинул взглядом сидящих, те согласно кивали головами, по-своему истолковав его слова и одобряя сказанное. По словам Джунаид хана выходило, что здесь и сейчас, в крепости Беркута, будет решаться судьба не только союналийцев, а всего мира.

Это были слова, состоящие из сплошных загадок, непонятно, куда его мысль потом повернёт, но в любом случае, были необходимы, поскольку заставляли задуматься. Произнося свою речь, Джунаид хан время от времени машинально одной рукой как бы сжимая свою бороду, поглаживал её. В разговоре касался и религии ислама, касающейся всех сидящих, говорил об этом почтительно спокойно:

– Наш Пророк Мухаммет алейхиссалам советовал мусульманам в такие особенно тяжёлые времена объединяться и быть терпеливыми, сплочёнными друг с другом, жить поддерживая друг друга. Ведь все мусульмане же братья. Только в этом случае можно преодолеть все тяготы и благополучно выбраться из любой непростой ситуации.

Казалось, что этот вежливый разговор – всего лишь вступление к основной беседе, которая никак не могла начаться. Сейчас Беркут стал похож в озорного мальчишку, попавшегося на хулиганстве, а те, кто окружал его, были похожи на людей, схвативших его за руку и просивших больше так не поступать, в то же время опасаясь, что он может сотворить что-нибудь похуже, умоляющих не делать этого. Беркут молча и косо смотрел на собравшихся, не вникая в смысл сказанных ими слов, всем своим видом как бы говоря: «Ладно, вы пока поговорите, а я знаю, как потом поступить». А люди ждали, что он тоже что-нибудь скажет. Беркут же, словно чувствуя это, упорно молчал. И даже попытка Гуллы эмина разговорить Беркута не дала результатов, хотя тот рассказал, что в Союнали имеются две замечательные мельницы, они смалывают пшеницу в тончайшую муку, что в случае необходимости они могли бы помочь афганцам смолоть их пшеницу, и что он, Гуллы эмин, окажет им в этом содействие. Беркута и его обещания ничуть не тронули. Он только с трудом, иногда неохотно поддакивал сидящему рядом с ним Джунаид хану, когда только тот говорил.

Прибывшие на переговоры с Беркутом люди скоро поняли, что здесь им ничего не добиться, даже думали, что уважаемый Джунаид хан даже иногда не в состоянии помочь им достичь согласия в этом вопросе, все были этим удручены. Не зная, как себя вести дальше тогда недовольным ходом разговора Ялкап мылайым тихо произнёс чуть слышно под нос сожаление:

– Мы оказали ему всякие почести, приехав сюда, но, кажется, мне мы его ещё больше настроили против себя. – В его тихом спокойном голосе прозвучала тревога.

И хотя речь Джунаида хана была загадочной, до того они поговорили о проблеме вдвоём, наедине. Тогда Беркут прекрасно понял, что хотел сказать хан, хотя тот и не говорил об этом прямо. «По-хорошему убери свои руки, Беркут, оставь народ в покое, не трогай людей!» И поскольку он был ханом и пришел сюда ради своего народа, во главе с ним, в его словах звучали и просьба, и требование.

Как только Джунаид хан завершил свою речь, Гуллы эмин преподнёс Беркуту привезённый в подарок большой ковёр ручной работы и узелок с серебряными монетами.

Беркут принял подарок с некоторым нежеланием, он был удивлён, словно сейчас делает то, чего никогда прежде не делал.

По мнению Гуллы эмина этот подарок должен остудить пыл Беркута, смягчить его жестокое сердце, успокоить. Беркут должен, после этого просто обязан измениться к лучшему. Когда очередь говорить дошла до Ширека хаджи, он невольно беспокоясь прикрыл рот ладонью, кашлянул:

– Да ниспошлёт Всемогущий Аллах всем нам милость свою, вселит в души всех мусульман благодать, сделает их единоверцами. Когда Аллах хочет облагодетельствовать кого-то, Он даёт не кому-то, а сначала своим единоверцам, живущим в мире и согласии со своими соседями, своим народом.

Кымыш-дузчы сидел молча, не вмешиваясь в разговор, но всем своим видом демонстрируя что он недоволен ходом переговоров. Гуллы эмин тоже увидев холодное отношение Беркута сник и сидел молча, без настроения, время от времени поглаживая своё красивое загорелое лицо. Закинув руки за спину, водит ими, будто ищет рукава накинутого на плечи гарма дона19 – домотканого полушёлкового халата.

Как человек, пришедший во главе делегации, Гуллы эмин понимал, что сейчас он должен что-то предпринять, найти выход из сложившейся ситуации. Но, как и всегда, когда надо принимать срочное решение, в голову ничего не лезло, не было никаких подходящих мыслей. Сейчас все его надежды были связаны только с Джунаид ханом. Его мучало чувство вины, оттого, что он втянул в это непростое дело такого уважаемого человека в народе, как Джунаид хан, а тот не смог распутать этот тугой узел и оказался в непростительной для хана ситуации проигравшего битву человека. Думал Гуллы эмин и о том, что может случиться и так, что Беркут, проявляя высокомерие и ни с кем не считаясь, может спровоцировать конфликт, и тогда придётся обратиться к русским, найти к ним подход, чтобы при помощи их оружия пролить кровь жестокого Беркута и покончить с ним.

Двусторонние переговоры завершились даже быстрее, чем предполагали собравшиеся. Когда человек упорно молчит, не всегда можно понять, о чём он думает, а тем более подключить к разговору. Сбоку от Беркута сидел толстячок невысокого роста в чалме. Он неотрывно смотрел на людей, но, как и Беркут, молчал. Он был похож на человека, приготовившегося сказать своё слово после того, как выскажутся все остальные.

Кажется, эта гробовая тишина надоела и Джунаид хану. Повернув голову в сторону Беркута, приготовился поставить точку в этих почти несостоявшихся не давших результат переговорах. В тот момент, когда хан повернулся к нему, Беркут, тоже придерживая ворот накинутого на плечи дона, ехидно улыбаясь, повернулся в сторону хана. Хан заговорил спокойным тоном: