Стикс

Комната расплывалась, покачивалась. Зеркало слева показывало смутно знакомую блондинку в облегающем коротком черном платье. Глубокий узкий вырез открывал вид на соблазнительную ложбинку, оставляя прикрытым всё остальное. Ненакрашенное лицо, тем не менее, было довольно симпатичным. Света могла бы сделать из нее просто красавицу, но женщина просто стояла, покачиваясь перед зеркалом. Расфокусированный взгляд и приоткрытые губы придавали ее лицу слегка аутистичный вид. Впрочем, неудивительно. Ведь ее поймали какие-то бандиты. Вероятно, их главарь таким образом нанимает себе на работу секретаршу.

– Будь послушной и скоро станешь не только свободной, но и богатой, – мысленно посоветовала этой женщине Светлана.

Дверь распахнулась. То ли бандиты наблюдали за ванной комнатой, то ли просто прислушивались к звукам, и по установившейся тишине поняли, что жертва уже закончила. Подхватив не сопротивляющуюся женщину под руки, они выволокли ее в коридор.

Снова мимо поползли плохо освещенные серые стены. Кажется, бандиты чрезмерно экономные и не включают половину лампочек. Может, они думают, что полумрак поддерживает имидж злодеев? Или они настолько нищие, что у них нет денег на постоянное освещение своей базы?

Тем не менее, номер, в который оттащили блондинку, был вполне неплохо обставлен. Двуспальная кровать с алым покрывалом, приоткрытая дверь в собственную ванную комнату, небольшой столик с косметикой и лосьонами, и аккуратное зеркальце. Пол устилал ковер в котором босые ноги женщины почти мгновенно утонули.

Доктор оказался именно таким, каким Света себе его представляла. Пухлый вечно потный мужичок невысокого роста сидел в мягком кресле у стены и заметно нервничал. Короткими пальцами с обломанными грязными ногтями, мужчина ковырял огромную бородавку на своей синюшной шее. Едва дверь открылась, он встал и стоял так молча пока громилы укладывали блондинку на кровать. Простыни пахли дешёвым кондиционером "Альпийская свежесть". Света поморщилась и блондинка поморщилась вместе с ней. Прямо как в бабушкином доме.

– В-вы ее так и оставите? – неуверенно проблеял врач. – Не привяжете?

– А что? Боишься, что не справишься с контуженной девкой? – один из громил сплюнул на ковер. – Ну так ты не волнуйся. Похороны за счёт организации, а гробов у нас не положено.

Они расхохотались и покинули комнату. Щёлкнул замок, второй, третий. В комнате воцарилась тишина. Света с содроганием смотрела на несчастную жертву. Окон в комнате не было, ключа у врачишки, судя по всему, тоже. Вышибить металлическую дверь – нереально. Альпийская свежесть вряд ли перебьет вонь его тела. Даже короткий пиджак, плохо сидящий на оплывшей фигуре, даже коричневая рубашка, несмотря на отсутствие заметных следов, выглядели напитанными внутренней грязью. Неужели уже второй потный боров будет трахать ее в эту ночь?

Её? Эта лежащая на кровати симпатичная блондинка и есть она сама? Светлана застонала и перед глазами предстал мутно-серый потолок. Ни тебе росписи, как в сикстинской капелле, ни хотя бы игриво подмигивающего из облаков голозадого амура. Она снова застонала, на сей раз возмущённо.

– Фу, – наконец выдавила Света собственное мнение относительно убранства.

– Не жалуйся. Могло бы быть и хуже, – проворчал докторишка.

– А разве ты не должен меня лечить? – обиженно прошептала Светлана.

Собственный голос казался ей чрезмерно громким. Голова отзывалась толчками боли от каждого слова.

– У тебя сотрясение. Большего без оборудования я сказать не смогу, так что на ближайшее время у меня для тебя одно лечение – сон и покой.

– Ну и зачем ты тогда здесь? – обиженно надула губки блондинка.

– Следить, чтобы ты не сдохла, – сухо отозвался врач.

Женщина обиженно всхлипнула и отвернулась к стене. Подумав ещё секунду, закрылась с головой одеялом.

Урод. Бесполезный урод, который ничего не может. Будь Светлана на свободе, она бы непременно посоветовала блондинке написать на такого грача жалобу главврачу. И в Минздрав, чтоб жизнь медом не казалась. Ну а если и это не поможет, то положить на стол участковому заявление об изнасиловании. Или хотя бы о попытке.

Глядя на хрупкую фигуру, свернувшуюся клубочком в темноте под одеялом, Света незаметно уснула.

* * *

Стикс снова стоял в предрассветной темноте на том же месте, что и вчера. Промозглый почти ураганный ветер дул со стороны реки прямо в узкий тупик, неся с собой сладкий запах гари, оседающий на языке. Казалось, ветер вполне мог выдуть из слабого тела душу.

Сейчас было ещё слишком рано, но художник чувствовал себя так, будто не спал всю ночь. После побега от отца он отправился рыскать по местным помойкам в поисках хоть какой-нибудь обуви и, найдя приличную, подрался за нее с бомжом. Хотя точнее будет сказать, как-то умудрился сбежать с обувкой в руках. Подбитый глаз удалось кое-как завесить волосами, но распухший нос выдавал с потрохами утренние приключения. И почему, увидев конкурента, просто не пошел искать обновку на другой помойке?

Стикс вздохнул. Всё дело в удаче, а точнее в ее отсутствии. Именно сейчас, предприняв столь отчаянные шаги ради призрачного шанса, он перестал верить в удачу. Не то чтобы ему когда-либо везло, но была хотя бы надежда. Теперь же гадкое предчувствие надвигающегося фатума стучало в висках, затягивало петлю на шее.

Художник тряхнул головой, поправил волосы, бессмысленно скрывая часть синяков. Мимо пробежал человек, испуганно глянул в тупик.

В рассветный час в городе ненадолго устанавливалась столь редкая тишина. Алкаши, бомжи, наркоманы, насильники и прочие отбросы общества укладывались спать, чтобы продолжить свои грязные дела следующей ночью. Первый утренний свет разгонял их словно вампиров, позволяя добропорядочным гражданам выдвинуться на работу. Или может, уместнее было бы сравнение с оборотнями, ведь многие из ночных ужасов города днем становились самыми обычными работягами. И всё же люди спешили. Перемещались быстрым шагом, стараясь не задерживаться на одном месте, не привлекать внимания, но и не бежать, чтобы не провоцировать агрессию. Такие как Стикс, стоящие на одном месте, пугали. Либо это ловушка, либо там стоит заразный больной. В крайнем случае наркоман, от которого непонятно чего ждать. Художнику не нужно было читать мысли, чтобы точно знать о чем думают окружающие. Он сам так думал, проходя мимо таких проулков.

Жаль. Стикс не хотел пугать людей. Страх – противное чувство, и так пропитавшее этот город насквозь. Отойдя в самую глубь тупика, прижался к стене. Может, хоть так его не будут видеть.

Вчерашний дождь наконец прекратился, но солнце не торопилось выглядывать из-за облаков. Поднявшийся от реки туман смердел химикатами и помоями. Влажные серые стены казались бесконечными потоками рвоты. Стикс закашлялся, сгибаясь к земле. Асфальт словно покачивался, навевая тошноту. Художник попытался вдохнуть поглубже, но лучше не стало.

Он чувствовал себя вампиром, растворяющимся в серых лучах пасмурного неба, феей, погибающей от вони современной промышленности, оборотнем, вместе с желчью, сплевывающим собственный волосатый хвост, пошедший не в то горло. Темный асфальт расцветился грязно-желтым и Стикс подался назад, отползая от своей рвоты. Не хватало еще испачкать костюм. Может, если он сможет подремать немного, станет лучше? Мелко хватая пересохшими губами маслянистый воздух города, со второй попытки засунул папку с рисунками под рубашку, съежился, насколько позволял тонкий пластик, и прикрыл глаза.

Мир окрасился звуками в мутной тьме. С крыши сорвалась капля, по улице прошел какой-то человек. Не Светлана. Она ходит на каблуках. Проехала машина и хлопнула дверь здания. Звук дрожи собственного тела, стук клацающих зубов и зверский холод пластика, прилегающего к голой коже. Тусклый красный свет, пробивающийся сквозь закрытые веки.

Стикс почувствовал как медленно сползает на землю. Он хотел сесть поровнее, устойчивее прислониться к стене, но голова отчаянно закружилась, и под щекой оказалось что-то шершавое и холодное. Уютное, болезненное, расслабляющее.

Кап.

Черная кошка отпрыгнула на пару шагов, недовольно встряхнула шубку и вылизала оскверненное водой место ярко-розовым язычком. Подняв голову, она посмотрела на Стикса. Ее ярко-зеленые глаза заворожили художника своим цветом настолько, что он даже не обратил внимания на мутную серость, скрывшую из поля зрения всё, кроме невероятно четкой кошки.

Медленно и грациозно развернувшись, она пошла вперед, пригласительно взмахнув длинным хвостом, и Стикс без малейших усилий со своей стороны последовал за ней. Они шли по серому клубящемуся мареву, и только серый грязный асфальт оставался неизменным атрибутом реальности.

Художник был уверен, что ни один бог не пожелал бы смотреть на этот город. Наверное, поэтому здесь вечный туман и унылые дожди. Правда, говорят, в прекрасном Питере тоже постоянно идут дожди. Если бы кто-то спросил, Стикс обязательно заявил бы, что в Питере боги лишь украшают город дождями. Там дождь другой. Не серый, но скорее серебристый.

Кошка свернула за угол очередного здания и вошла в приоткрытую железную дверь. Как и всё в этом городе замок, скорее всего, давно был сломан. Чтобы дверь не захлопнулась, кто-то подставил с внутренней стороны швабру и припер всю конструкцию обломком неуместно рыжего кирпича. Из каморки вело несколько уже не столь монументальных дверей, за одной из которых нашлась лестница. Не раздумывая, кошка поднималась вверх со своих подневольным сопровождением.

Разбитые стекла старых дверей, кривые граффити на стенах. Неизменное русское слово из трех букв, рисунки половых органов, обещания трахнуть самых разных женщин и мужчин, обвинения в предательстве, угрозы, проклятья в адрес властей… У Стикса снова закружилась голова. Будто буквы, складываясь в сочащиеся ненавистью слова, напитывали через глаза хрупкое тело и отравляли его, разрушая, как медленный яд.

Кошка обернулась, посмотрела на замедлившегося спутника. Как странно. Ему казалось, что здесь у него нет тела, что это, вероятнее всего, сон, но сейчас он явственно стоял на обоссаных бетонных ступенях, согнувшись от подкатывающей к горлу тошноты и цеплялся за скалящиеся редкозубой улыбкой остатки перил. Почему он ушел из тупика, где должен был ждать Светлану? Пошел за странной кошкой и ворвался в одно из немногих высотных зданий в городе, где его не ждали, где его не должно было быть?

Животина медленно подошла ближе, встала на задние лапки, ткнув коготками в красную рубашку на животе юноши. Стикс медленно отвел полы огромного пиджака, расстегнул мокрую одежду. Из огромной дыры в окровавленном животе на него смотрели яркие синие глаза. Длинные нервы, идущие от почти идеально круглых яблок, цеплялись за пульсирующие кишки, прорезая в них тонкие дыры.

Завопив, художник шарахнулся в сторону, покатился по лестнице, упал вверх, сжимая синюю папку с рисунками. Он падал и падал в серое бетонное небо пока наконец не рухнул сквозь приоткрытую дверь на крышу. Нервно взглянув вниз, Стикс не обнаружил никаких глаз, кишков или крови. Из распахнутой рубашки виднелась лишь гладкая бледная кожа, да выделяющиеся ребра. Папка никуда не делась и это позволило ему расслабиться. Черная кошка сидела на парапете, пристально глядя на него своими яркими изумрудными глазами. Блестящая шерстка казалась единым плавным шелком, скрывающим за собой нечто большее, чем обычный зверь.

Художник медленно подошел ближе, повинуясь неожиданному порыву, открыл папку. Первой лежала уменьшенная копия картины, украшавшей комнату матери – штормовые волны, грозовые облака, яркие молнии и странный корабль, пылающий в зеленых огнях святого Эльма. Матери особенно нравились эти огни. Отмахиваясь от суеверий моряков, которые Стикс вычитал в местной библиотеке, Анастасия уверенно заявляла, что это зеленый ветер, что сулит случайную, но невероятно ценную встречу. Те, кто расправляет свой парус навстречу зеленому ветру – поистине удачливые люди, способные найти своё главное сокровище в ярких волнах.

Стикс протянул картину кошке, пошатнулся, когда мир снова закружился, перевалился через парапет. Ветер дернул за одежду, за волосы, свистнул в ушах, земля в секунды стала ближе…

Кап.

Стикс открыл глаза, жадно хватая воздух ртом. На дворе стоял холодный полдень. Возле его головы сидела и вылизывалась блестящая черная кошка. Мимо тупика спешили по своим делам люди. Воняло. Вот чем отличался мир реальный от мира сна. Во сне почти ничем не пахло. Здесь же запах преследовал постоянно. Даже прожив в этом городе всю сознательную жизнь, художник не смог привыкнуть к этому едкому тошнотворному запаху. Он забирался под кожу, отравляя людей. Сначала морально, затем физически. Стариков в городе почти не было. Люди умирали гораздо раньше.

Наверное, Светлана уже пришла на работу. Он опоздал. Сердце болезненно сжалось при мысли о том, что единственный шанс был упущен ради глупого сна. Скорее всего, она прошла мимо, не заметив его. Позвала, как вчера, и, не дождавшись ответа, пошла дальше. Или может, она и не собиралась звать его сейчас?

Да, разумеется, она позовет его вечером. Она никогда не станет открывать начальство от важных дел в середине рабочего дня, только чтобы поговорить о возможном потенциале своего нового знакомого. Стикс бы и сам так никогда не поступил, если б у него была работа. К тому же, Светлана вчера ясно дала понять, что стыдится его внешнего вида, а значит средь бела дня привести его в офис было бы слишком, как бы хорошо она к нему не относилась. Наверняка, эти рассуждения верны, а если так, значит надо только дождаться вечера. Может можно… еще поспать. Совсем немного. Он закатил глаза и отключился.

К вечеру похолодало и асфальт ожег щеку ледяным касанием. Стикс медленно открыл глаза и осторожно встал. Ему было гораздо лучше чем утром. Кажется, сон и правда помог. Убедившись, что папка всё ещё прижата к телу, художник подавил накативший испуг и поднялся на ноги.

Оглядев себя как мог, поспешно отряхнул костюм, привел в порядок пальцами волосы. Светлана вот-вот появится. Он был в этом уверен.

* * *

Шанс на спасение вот-вот появится. Светлана была в этом уверена. Первые сутки у похитивших ее людей не запомнились ничем особенным. Голова гудела, стоило открыть глаза, поэтому большую часть времени женщина провалялась в беспамятстве.

На следующую ночь даже стало полегче, и Света смогла немного поесть. Доктор сидящий рядом с постелью, чем-то неуловимо напоминал опарыша, и она каждый раз вздрагивала, когда мужчина касался ее лба. Теперь, когда первый шок отпустил, Светлана чувствовала противный запах потного тела, ощущала липкие капли на его пальцах, видела трясущиеся при каждом движении подбородки и поспешно закрывала глаза. От всего ощущения этого человека накатывала тошнота.

Так они провели ещё ночь и ещё день. Свету не тревожили, с ней никто не пытался говорить и хотя восприятие времени явно не могло быть точным в темной комнате без окон, женщина сказала бы, что прошла как минимум вечность.

Иногда в голове Светланы заедали мысли и сводили ее с ума. Часами ее рассудок повторял: "Этот Сережа. Всё из-за него". От монотонно повторяющейся фразы невозможно было отделаться, она была хуже непрестанно делающих ремонт соседей, и иногда Света едва слышно стонала. Тогда доктор касался ее щеки, и она передергивалась от отвращения, а после в голове снова начинало звучать: "Этот Стас. Всё из-за него".

От карусели одинаковых мыслей и ощущений снова и снова тошнило. Надо бежать, но Света не могла даже встать. Если бы ей дали шанс очаровать кого-то из главных здесь, но никто не заходил и только взрослая женщина с сочувствием смотрела на несчастную девчонку под атласным покрывалом. Сейчас в ней не было обычного шика. Она снова была похожа на подростка, что мечтала о принце на белом коне и пряталась под одеялом от жестокого внешнего мира. Тогда ей было четырнадцать.

Светлана думала, что похожа на маленького лебедя, брошенного родителями, вместо которых ныне злобная бабка и отвратительный боров. Через год она пыталась скрыть свои слезы, когда очередной парень убил их, посадил тела в машину и спустил на дно Урала. Света так старалась улыбаться, смеяться над шутками про уникальную могилу в двух частях света одновременно, что у нее намертво свело челюсть.

Через неделю она переспала со следователем, чтобы бывшего парня осудили. Светлана на всю жизнь запомнила его липкие прикосновения к своей груди, бёдрам, рукам…

Липкая мягкая рука взяла ее за запястье, плечо больно сдавило резинкой.

– Что ты делаешь? – Света резко открыла глаза и попыталась забрать руку.

– Ввожу лекарство. Не дергайся.

– Какое ещё лекарство?! – Она забилась на постели, пытаясь вырваться.

– Которое позволит выжить тебе в следующие двадцать четыре часа, – грубо ответил врачишка и схватил женщину за локоть.

Шприц кольнул кожу, по вене хлынула саднящая жидкость. Светлана завизжала, замолотила ногами по мерзкому человеку, но хватка у того оказалась стальная.

– Я выберусь отсюда и буду жаловаться! Вас всех засудят! – сквозь невольно проступившие слезы крикнула блондинка.

– Если у нас получится выбраться, дорогая, – покачала головой Света, глядя как девушка мечется, сбивая атласные простыни.

Это не длилось долго. Вместе с обжигающей волной и бешено колотящимся сердцем пришла радость. Бессмысленная, но совершенно искренняя радость. Женщина низко застонала, потягиваясь на постели. Зачем куда-то бежать? Всё ведь и так хорошо. Просто замечательно. У нее шикарная комната, шикарная одежда, да врачишка, хоть и смешной, но не такой уж и противный.

– На выход, лечило. Товар готов?

– Насколько вообще может быть готов, – проворчал доктор, вставая из кресла.

Она потянулась обнять его на прощанье, но толстяк с невероятной для себя ловкостью вывернулся и вышел. Дверь закрылась. Светлана закрыла лицо руками, не желая смотреть на то, как милую блондинку развезет от наркоты.

Женщина радостно застонала и снова вытянулась на постели. Какие прекрасные простыни. Как невероятно мелодично они шуршат. Какой сочный, насыщенный красный ее окружает. Клубящиеся облака на потолке разошлись и сквозь разрыв в тучах подмигнул розовощекий купидон. Чьи-то руки бесцеремонно стащили с нее трусы, грубо раздвинули ноги. Она громко сладострастно застонала.

* * *

Стикс тихо застонал. Она не придет. Осознание этого факта настигло его опустошающей безысходностью.

– Она не придет, – повторил он вслух, словно это помогло бы ему смириться.

Возможно, он проспал то время, когда Светлана звала его с шумной улицы или может после вчерашнего дождя подруга просто-напросто простудилась и сейчас лежит дома с температурой. У него ведь даже нет сотового, чтобы она могла предупредить об этом.

Стикс вздохнул. Да, разумеется. Это просто нелепая случайность, небольшая неудача в море таких же. Пройдет несколько дней, а может и неделя, и они снова встретятся и посмеются вместе над этим казусом. Сейчас же, ему надо спешить домой к своей несчастной матери. Он нужен Анастасии, чтобы напоить лекарствами, дать конфет и даже просто поговорить. К тому же, вчера он совсем не убрался в комнате матери, впервые за много лет. Необходимо это исправить. Вот только денег на конфеты совсем не осталось. Может, получится украсть в супермаркете?

Художник крепче прижал к себе папку. Воровать было плохо, но никто не даст ему конфет просто так, а матери они необходимы. Пока разум метался, оспаривая собственные аргументы, ноги сами вывели из тупика на широкую улицу. Продолжая спорить с самим собой, Стикс неуклонно приближался к супермаркету.

Если украсть совсем немного конфет, а много ему и не надо, большой беды не будет. Люди каждый день воруют в супермаркетах понемногу. Некоторые прямо в зале съедают продукты и просто кладут упаковку на место. Не вычтут же это из зарплаты работников. Или все-таки вычтут?

Автоматические двери беззвучно распахнулись. Ещё ничего не сделав, но так и не придя к какому-либо решению, художник замер на пороге. Он стоял и потерянно смотрел на ярко освещенный зал, пока чей-то грубый голос не окликнул:

– Эй, парень, ты либо заходи, либо вали отсюда! Хорош людей морозить!

Стикс автоматически сделал шаг внутрь, потом другой. Словно не имея никакого отношения к своим ногам, художник будто со стороны видел как удивительно похожий на него парень входит в супермаркет. Двери за его спиной сомкнулись с тихим механическим звуком, но второй Стикс никуда не исчез. Он поднял взгляд на двойника, всё больше убеждаясь в нереальности происходящего. Ни у кого в этом городе больше не было таких ярких тёмно-синих глаз. Художник неуверенно поднял руку, протянул навстречу самому себе и вздрогнул, наткнувшись на холодную поверхность необычно чистого зеркала.

– Только сегодня сменили, – расхохотался толстяк охранник. – Ещё ни один уебан не загадил.

Стикс неуверенно рассмеялся в ответ. В городе и правда сложно было найти хоть одно не разбитое и не разрисованное похабщиной зеркало. Даже дома единственное зеркало пересекала огромная трещина, а сальные отпечатки навсегда оттенили когда-то блестящую поверхность. Настоящее, чистое, новое зеркало путало мысли, вводило в заблуждение, не давало никаких подсказок о нереальности отражения. Как жаль, что оно проживет таким совсем недолго.

– Слышь, ты обгашенный, что ли? Я, конечно, всё понимаю, но сколько можно торчать тут, будто в музей, а не в магаз припёрся?

– Простите, – Стикс с трудом заставил себя прекратить пялиться в отражение. Зеркальный двойник всё больше казался ему реальным, более реальным, чем всё вокруг.

Словно в бреду, художник двинулся по длинной линии между полками с товарами, дошел до конфет и остановился. Если он возьмёт одну или две, никто и не заметит пропажи. Наверняка это заложено в стоимость остальных конфет, наверняка всё посчитано. Или, из-за того, что в городе регулярно воруют, за всё ворованное будет отвечать этот охранник? А если поймают, то кто будет ухаживать за его бедной матерью, пока он будет сидеть? Отец не будет этим заниматься. Он, хорошо, если принесет Анастасии стакан воды.

Стикс протянул руку к стеллажу, сжал в кулаке несколько конфет. Может если он подойдёт к охраннику и вежливо попросит, ему не откажут? Не обязательно ведь воровать. Люди не должны страдать от того, что у него нет денег. Но ведь тогда им точно придется платить, а если пропажу не обнаружат…

Свет в зале погас, и художник вздрогнул, выронив конфеты.

Сквозь распахнутые двери из тьмы в магазин ворвалась метель. Белые хлопья, первые в этом году, показались Стиксу дурным знамением. Он тупо стоял и пялился на летящий снег и темноту снаружи. Небеса устали терпеть его присутствие на земле. Это знак, точно знак. Вот и полы уже окрасились багряным, предвещая беду. Художник задохнулся от жуткой вони разлагающихся тел, закрыл лицо рукой.

– Слышь, долбоеб, ты либо покупаешь, либо валишь нахуй. Здесь тебе не приют для бездомных, наркоман сраный.

– Простите.

Так ничего и не взяв, Стикс поспешил прочь из магазина в чёрно-белое марево. Он должен скорее идти к своей матери. Быстрее, бегом, даже если ледяной ветер не даёт вдохнуть и прожигает тело до костей. Мокрый снег облепил лицо, кружевные льдинки лезли в глаза, в нос, в рот. В безлунную ночь городские здания казались чудовищами, склонившимися над своей добычей. Ещё никогда в городе не было так темно.

Художник споткнулся и упал. Кажется, сбил ладони, но умудрился уберечь костюм. Как глупо. Зачем ему теперь этот костюм, когда мир буквально рушится?

Непонятно каким чудом, ноги сами привели к нужному дому. Ещё несколько падений по дороге сделали Стикса похожим на члена итальянской мафии сразу после крупной разборки. Весь измазанный грязью, в синяках, крови и дорогом костюме не по размеру, он стоял у кованых решёток соседского окна.

Тот ли это дом? В городе много одинаковых строений, не хотелось бы попасть в чужую квартиру при отключённом свете. И всё же нет иного способа кроме как заглянуть в окно. Свои рисунки на стенах художник узнает даже в полном мраке наощупь.

Решетка громыхнула под его весом. Хорошо, что на ней есть поперечины. По прямым палкам он бы в жизни не забрался. Позже он обязательно извинится перед соседями, которым причинил беспокойство этим грохотом. Вот и подоконник второго этажа. Пальцы нащупали на стене знакомые мазки. Повезло. В кои-то веки повезло.

Стикс попытался бесшумно спрыгнуть на пол, но зацепился за что-то ногой и ввалился внутрь с диким грохотом. Он замер.

Прошла секунда, другая, вечность. Ни слабого голоса матери, ни ругани отца. Наверное, мать просто крепко спит, а тиран ушел за пойлом. Стикс осторожно поднялся на ноги, ощупью прошел вперёд.

Яркий свет хлынул внутрь и прежде чем художник осознал что происходит, кто-то повалил его на пол. Словно включили звук, который до этого отсутствовал, раздались крики: