Восьмой грех Альберта

Алиса Рублева

Восьмой грех Альберта

Глава 1

Открываю глаза и вижу свет. Мои лёгкие качают воздух. Непривычно. Я отвыкла делать вдохи и выдохи сама. Закрываю глаза. Сознание снова проваливается в темноту.

Открываю глаза. Темно. Никого нет. Где я? Лежу в какой-то комнате под простынёй. Хочется спать…

Каждый день я открываю и закрываю глаза. То темно, то светло. В комнате мелькают люди. Я как младенец, ещё не разбираю лиц, не осознаю себя. Хотя лицо женщины с добрыми карими глазами примелькалось. Она заходит чаще всех. На ней белый халат. Это врач или медсестра. Я начинаю осознавать реальность. Я женщина. Я живу. Я лежу в больнице. Почему? Я не знаю.

Женщина в белом халате говорит со мной, просит, чтобы я что-то сказала, например, произнесла своё имя, а я выдаю только нечленораздельные звуки. Сколько это длится? Я не представляю.

Ещё два раза приходил мужчина. Большой, крепкий, с широкими плечами. У него была густая чёрная борода с сединой и коротко подстриженные волосы. На вид ему около сорока. Мне запомнились его маленькие глаза ярко-голубого цвета за узкими очками для зрения. Может, из-за очков глаза выглядели меньше, я не поняла. Интересные глаза. В них было много всего: уверенность, злость, любовь, казалось, что ко мне. Ещё у него была волосатая грудь, белая рубашка, костюм. От него пахло дорогим парфюмом. Знакомый запах. Я слышала его множество раз. Возможно, именно от этого мужчины.

Был ещё один человек. Мужчина лет тридцати пяти. Не такой, как тот. Тоже высокий, но не с такими широкими плечами, хотя и с подтянутой фигурой. Гладко выбритый. С аккуратно-зачёсанными назад светлыми волосами. Цвета его глаз я не разглядела. На мужчине был чёрный костюм и белая рубашка. Он заглянул всего на минуту. Даже не отошёл от двери. Только смотрел на меня. Не знаю, чего он хотел. Может, ошибся палатой?

Не понимаю, сколько проходит времени. Две недели или дольше. Я всё сильнее осознаю реальность. Доктор с карими глазами продолжает заходить каждый день. Она говорит со мной. И я начинаю отвечать уже членораздельно. Ещё есть массажист. Он говорит, кажется, на немецком языке, и я не понимаю ни слова. Он крутит меня на койке, как ветчину на вертеле, и массируют со всех сторон: тело, руки, ноги, разминает суставы. Сама я не могу шевелиться, не прилагая усилий.

– Вера, вы меня слышите? – в один из дней спрашивает женщина с карими глазами.

– Слышу.

– Помните, как меня зовут?

– Анна Васильевна, – отвечаю, не до конца уверенная в правильности своих слов.

– Верно. Вы понимаете, где вы? Помните, что с вами случилось? – спрашивает она нежным голосом и садится на стул у моей кровати.

– Я в больнице, но не знаю, как здесь оказалась.

– Только не волнуйтесь. Всё плохое позади. Вы попали в аварию и находились без сознания три месяца. Ваш муж поместил вас с нашу клинику в Мюнхене. Здесь вы получаете лучшее лечение и уже идёте на поправку.

Слова доктора отзываются тревогой в сердце. Я пережила кошмар, но не помню ни минуты из своего прошлого до пробуждения.

– Что это была за авария? Со мной был кто-то ещё? Где мой муж?

– Вы ехали по трассе зимой, не справились с управлением и врезались в отбойник. Кроме вас, никто не пострадал. Что касается вашего супруга, он заберёт вас домой, как только вы встанете на ноги.

– И когда это будет?

– Если приложите усилия, то через месяц-два будете, как новенькая.

– Я совсем ничего не помню.

– Такое не редкость. Ваш мозг пострадал из-за травмы, но память может восстановиться. Будете общаться с близкими, просматривать старые фотографии, и всё получится.

– У вас есть мои вещи?

Анна Васильевна кивает.

– Мы знали, что проблемы с памятью возможны. Ваш муж принёс пакет с вещами. Сегодня начнём заниматься, я вам их принесу.

– А почему он не принесёт мне их сам? Разве он не хочет увидеть меня?

– Альберт Вячеславович навещал вас, когда вы только очнулись месяц назад. Вы, скорее всего, не помните. Но сейчас ему пришлось улететь по работе.

– Спасибо, Анна Васильевна.

Доктор растягивается в добродушной улыбке.

– Отдыхайте пока. Скоро начнём.

Она выходит из палаты, а я поворачиваю голову к окну. Оттуда открывается вид на роскошный сад. В моей палате есть телевизор, диван, холодильник. Судя по ремонту, это дорогая клиника. Значит, я из обеспеченной семьи. Кто из нас хорошо зарабатывает? Я или мой муж? Чем мы занимаемся?..

Но больше всего меня интересует, куда я ехала по трассе зимой. Зачем неслась на большой скорости по заснеженной дороге? Неужели я люблю лихачить? Или я торопилась?.. Мне нужно всё выяснить.

Глава 2

Анна Васильевна возвращается после обеда. Подавали суп-пюре – абсолютно безвкусный и чай. Я первый раз за время в больнице ела сама. Поначалу я забыла, как глотать, и чуть не подавилась, но обошлось. Меня кормила медсестра – пухлая девушка с зелёными глазами. Тоже ни слова не понимает. Я начинаю привыкать к этому существованию в вакууме, и мне не нравится. Не считая контакта с Анной Васильевной, я оторвана от остального мира. Хочу выбраться отсюда поскорее.

В зелёном пакете из магазина косметики, который передал мой муж, оказались наши свадебные фотографии. Я в пышном белом платье, как принцесса, с диадемой на высокой причёске, с фатой до пола. Альберт в чёрном костюме с белой рубашкой и чёрной бабочкой. Такой высокий, большой по сравнению со мной.

– Я узнаю его, – говорю Анне Васильевне.

– Это замечательно, Вера, – радуется доктор. – Что вы вспомнили?

– Из прошлого до больницы – ничего. Я помню, как этот мужчина заходил ко мне в палату. Только сейчас у него густая борода, а на фотографиях её нет. Но я всё равно узнаю его.

– Верно. Это ваш муж заходил. Хорошее наблюдение, Вера.

– А ещё есть какие-то вещи? – Я расширяю рукой пакет и заглядываю внутрь. Тело отзывается болью.

– Нет. Ваш муж принёс только эти фотографии. – Анна Васильевна смотрит на меня с сожалением и виновато качает головой. – Но мы будем заниматься с ними. Будем вспоминать тот день. Это поможет.

– А мой телефон? У меня же есть телефон, – не теряю надежды узнать ещё хоть что-то.

– Вещи, которые были при вас в момент аварии, сюда не привозили. Наверняка они у Альберта Вячеславовича.

… Я занимаюсь каждый день. Каждый день – это борьба с собой. Память упорно не хочет проясняться. Я помню мировые события, понимаю житейские истины. Но не помню, как узнала об этом. Я – это книга неизвестного автора. Кто и при каких обстоятельствах внёс в меня эти записи? Я не помню.

Но если подводящая память может лишь разочаровать меня, то отказавшее тело каждую секунду моего движения напоминает о том, как я с ним поступила. Каждый сустав отзывается страшной болью, когда я делаю первые попытки передвигаться самостоятельно. Моё тело отказалось от меня. Затаило обиду, что я оставила его, не занималась им…

Я не узнаю себя в зеркале. Я понимаю, что это я. Мне знаком этот образ. И всё же, я не помню, когда стала такой. У меня круглое лицо, обрамлённое белыми волосами, с отросшими тёмными корнями. Большие зелёные глаза, я бы назвала этот цвет болотным. Маленький, вздёрнутый нос, слегка плоский, будто на него надавили. Пухлые губы – бледно-розовые, потрескавшиеся. Тонкая шея, узкие плечи, маленькая грудь, плоский живот, худые бёдра и длинные ноги. Из всего этого мне нравятся только ноги. Они красивые.

На вид мне больше тридцати. Анна Васильевна сказала, что мне тридцать три года. Моему мужу – сорок. Мы с Альбертом поженились три с половиной года назад. Пятого сентября.

Мой день рождения: девятнадцатого ноября. В этом году мне исполнится тридцать четыре года. У Альберта день рождения восьмого января. Я была в коме на его праздник. Ему как раз исполнилось сорок…

Все воспоминания, над которыми мы работаем, связаны с Альбертом.

– Я понимаю, что он мой муж, но неужели у меня не было другой жизни? Работы, друзей, родных?

– У вас есть друзья. К сожалению, они не могут навестить вас в Мюнхене.

– А родные? Родители?

– Насколько я знаю, вы с ними не общаетесь. Вам лучше спросить об этом у супруга, когда вас выпишут.

… Моя реабилитация растягивается ещё на месяц. Анна Владимировна хвалит меня за быстрый прогресс. Я хожу без боли. Но практически ничего не вспоминаю. Короткие обрывки, как вспышки, иногда проясняются в памяти. И все они связаны с Альбертом. Возможно, всё дело в том, что я каждый день просматриваю фотографии с нашей свадьбы.

Я вспоминаю, как Альберт подхватывает меня на руки, когда мы выходим из загса, а дети осыпают нас рисом и лепестками роз из маленьких лукошек.

Вспоминаю, как мы с Альбертом ругаемся. Он бьёт тарелку, я бью другую. Я говорю, что хочу куда-то поехать, а он отвечает: нет.

Вспоминаю, как глажу густую бороду Альберта, когда мы лежим в кровати, раздетые и довольные.

Я пока не могу понять, какие отношения у меня с мужем. Но, если я оказалась здесь, значит, он хочет мне лучшего.

За время моей реабилитации мы трижды созваниваемся с Альбертом. И каждый раз это похоже на разговор с чужим человеком. Его голос басистый и властный. Муж говорит, что скучает, что ему не терпится скорее меня забрать. Говорит, что любит. А я ничего не чувствую. Но мне не хочется его обидеть, и я отвечаю завуалировано, что тоже жду нашей встречи.

Глава 3

В общей сложности я пролежала в больнице четыре с половиной месяца. Когда приходит время, как и обозначалось, меня забирает Альберт. Увидев его вновь, но уже ясным взглядом, я понимаю, что ничего к нему не чувствую. Спору нет: Альберт – привлекательный мужчина. Он в моём вкусе. Большой, сильный, излучает уверенность. Я не удивлена, что вышла за него замуж. Но это ничего не меняет. Сейчас для меня он чужой человек.

Эта мысль откликается болью в моём сердце. Но если Альберт смог завоевать мою любовь раньше, сможет и сейчас. Мы будем жить прежней жизнью, я привыкну к нему, а, быть может, и вспомню события из нашего прошлого, и чувства вернутся.

– Ты изменилась, – говорит мне и притягивает к себе, обхватив мощными руками, как медведь.

Щёку щекочут волосы на его груди. Я опускаю на неё голову и пытаюсь прислушаться к ощущениям. Знакомы ли мне эти объятия? Поначалу ничего. Но близость Альберта и запах его дорогого парфюма с главной нотой сандала, пробуждают во мне иные чувства. Какая-то фоновая злость. Только не пойму, к кому или чему она направлена.

– Вы только посмотрите, как по мужу соскучилась, – говорит Анна Васильевна.

Я отстраняюсь от Альберта, поняв, что стою так слишком долго.

Замечание доктора мне не нравится. Я благодарна ей. Анна Васильевна заново научила меня говорить, поставила на ноги. Но почему-то её образ отпечатался в памяти, как что-то неприятное. С ней я была уязвимой. Анна Васильевна видела меня в худшем состоянии из всех. И теперь она, как напоминание о моей недавней слабости и ничтожности. А мне хочется вспомнить свою прошлую жизнь, а о времени в больнице забыть.

– Возьмите эти рекомендации и рецепт, – Анна Васильевна передаёт мне тонкую серую папку. – Будут вопросы, звоните.

Мы покидаем больницу. Я, как охотничья, спущенная с поводка после долгого сидения в вольере. Мне хочется сразу рвануть как можно дальше. Изучить мир вне больницы, обнюхаться, освоиться.

Я осматриваю окрестности, пока мы едем в аэропорт. Изучаю всё, что попадается на глаза, в надежде, что во мне вспыхнет воспоминание, связанное с этим предметом. Мне хорошо и в то же время страшно. В отличие от охотничьей, у меня нет обратной дороги туда, где всё стабильно и безопасно. Меня отпустили, и возвращаться некуда. Только в глубины воспоминаний, которые принесут неизвестно что.

Я знаю, что людей пугает будущее, потому что там неизвестность. Но у меня не осталось безопасного угла – неизвестность повсюду, куда ни взгляни. И единственный островок надежды – это Альберт. С ним я хоть что-то могу узнать о своей жизни. Он мой поводырь в прошлое, в настоящее и в будущее.

Мы с Альбертом возвращаемся домой, когда на дворе середина мая. На улице цветёт сирень, зеленеет трава. Но воздух прохладный. Белый солнечный круг проглядывается из-за серых облаков. Природа замерла, то ли желая нагнать бурю, то ли унести тучи дальше, вернув ясное небо. Как и моя жизнь, которая может оказаться и плохой, и хорошей. Кто знает?

В аэропорту нас ждёт мужчина. И его я тоже узнаю. Когда я только очнулась, когда с трудом понимала, что происходит, в моей палате мелькали лица. И этот мужчина был среди них. Высокий, со светлыми волосами, я решила: он ошибся палатой, потому что стоял в дверях, так и не ступив дальше.

– Вера, это Миша, мой водитель.

Я оглядываю Мишу с ног до головы, но снова ничего не вспоминаю.

– Вы, наверное, не помните меня, – робко говорит Михаил. – Я работаю на Альберта Вячеславовича три года. Иногда вожу вас по делам тоже.

– Я вас помню.

На лице водителя отражается удивление.

– Ты его вспомнила, Вера? А меня нет? – взволнованно спрашивает Альберт.

– Нет. Но он заходил ко мне, когда я лежала в больнице.

Мужчины заметно расслабляются, причём кажется, что каждый по своей причине.

– Да. Когда ты очнулась, мы прилетели вместе, – объясняет Альберт. – У меня были дела в Мюнхене, а у Миши международные права. Без него я, как без ног.

– И я попросил у Альберта Вячеславовича разрешения навестить вас. Уж простите, что потревожил, Вера Григорьевна. Мы все переживали за ваше состояние и были счастливы, когда вы пришли в себя.

– "Все" – это кто?

– Наши друзья, близкие, – поясняет Альберт. – У них не было возможности прилететь в Мюнхен. Скоро ты их увидишь.

Мы едем на заднем сидении дорогого автомобиля. Это чувство мне тоже знакомо. Едва уловимый запах вишнёвого ароматизатора воздуха. Образ водителя в белой рубашке с галстуком и в пиджаке. Сосредоточенный взгляд Миши в зеркале заднего вида. Я откуда-то знаю, что при нём можно говорить о чём угодно, обсуждать любые дела – он будет молчать. Он не просто водитель. Он провожатый, охранник, друг, если надо, слушатель. А если не надо, то механизм, ведущий машину в нужную точку, и не более.

– Чем я занималась до аварии, Альберт? – спрашиваю у мужа, наблюдая в окно городские пейзажи.

– Ты домохозяйка.

Чувствую укол в сердце из-за его ответа. Я думала, что к четвёртому десятку своих лет успела построить карьеру. Что у меня была яркая жизнь, верные друзья, увлечения. А я, выходит, только готовила, стирала и убиралась. И это моя реальность?

– И часто я сидела дома?

– Часто. Тебе нравилось вести хозяйство. Но с подругами ты тоже встречалась. Хотя чаще проводила время со мной. Твоя работа – быть хорошей женой и, – Альберт прочищает горло, – любить меня. И ты отлично справлялась.

– А чем занимаешься ты?

– Я веду бизнес. У меня два автосалона в городе.

– А я интересовалась твоей работой? Может, хотя бы помогала тебе?

Цепляюсь за ростки надежды. Не могла же я интересоваться только сковородками и пипидастрами. Это так скучно и бесперспективно.

Альберт начинает смеяться. Приглушённо, мягко.

– Нет, Вера. Бизнес – сложная штука. Тебе это было не нужно.

Я опускаю взгляд на свои руки. Ногти, заросшие кутикулой, заусенцы. Вспоминаю своё отражение в зеркале и мысленно содрогаюсь.

– А хотя бы собой я занималась? Мне бы в салон красоты. Я себе не нравлюсь.

– А вот это светлая мысль, – говорит муж, подняв указательный палец. – Ты ходила на свои ногти, ресницы, к парикмахеру и всё такое, но я не знаю куда.

– В моём телефоне наверняка есть контакты.

Альберт кивает с задумчивым видом.

– Поищем.

К вечеру мы приезжаем домой. Это квартира в элитном доме. Я стою у двери, пока Альберт достаёт ключи и думаю: какой он, мой дом? Хочу поскорее увидеть свои вещи. Взять в руки телефон, посмотреть контакты и фотографии. Хочу вспомнить себя.

Глава 4

Мы с Альбертом живём в двухэтажной четырёхкомнатной квартире. Куда ни взгляни, везде дорогой ремонт. Интерьер выдержан в современном минимализме. Минимум деталей, минимум цветовых оттенков. В основном всё в серых, зелёных и бежевых тонах. На первом этаже одна большая гостиная с электрокамином и наша спальня. Наверху ещё две гостевые комнаты.

– Здесь ты наводила марафет, – Альберт указывает на серый зеркальный столик в спальне.

На нём ничего не стоит, а вся косметика, духи, расчёски и аксессуары оказываются в ящике внутри.

Я сажусь на пуф у столика и начинаю жадно изучать содержимое ящика. Брендовые духи с ненавязчивыми ароматами. Три флакона. Мне нравятся эти запахи. Пудреница, чёрный карандаш для глаз, коричневый для бровей, прозрачный блеск для губ. А я не слишком любила краситься. Ещё внутри оказываются баночки со всевозможными кремами, бутылочки со спреями и тому подобное.

Следом я перехожу к шкафу-купе.

– Правая половина твоя, – подсказывает Альберт, всё это время наблюдавший за мной.

Я отодвигаю дверцу. На вешалках несколько платьев, юбки, брюки, джинсы, кофты – почти всё в классическом стиле. Я только думаю: и зачем домохозяйке столько официальной одежды?

– Куда я в этом ходила, если в основном сидела дома?

– По магазинам, на встречи. У тебя строгий стиль в одежде. Мне всегда это нравилось. А вот тут, – Альберт выдвигает ящик.

Моему взгляду открывается самое разное нижнее бельё: белое, чёрное, красное, с кружевом и без, даже прозрачное есть.

– То, в чём ты ходила по дому. Под халатом, конечно. На тебе всегда было красивое бельё под домашней одеждой, когда ты встречала меня с работы.

Я неловко поглядываю на Альберта и понимаю, что спать с ним я пока точно не готова. А он явно на это намекает.

– Сначала я должна привыкнуть к обстановке. И к тебе.

– Я понимаю, Верочка. – Он обнимает меня за талию и подглаживает по спине. – Я не давлю.

– Спасибо, Альберт. – Освобождаюсь из его объятий.

В ответ он понимающе кивает.

– А где мой телефон? И вещи, которые были со мной в момент аварии?

– Они в шкафу. Сейчас.

Пока Альберт ищет пакет с вещами в шкафу, я осматриваю комнату. На прикроватном столике электронная фоторамка. На ней сменяются наши с Альбертом фотографии. Ни одного нового лица.

– Вот, это твоя сумка. – Он протягивает мне большую кожаную сумку чёрного цвета. – Там всё как было в день аварии.

На лице Альберта отражается напряжение. Его губы поджаты. Он то и дело чешет бороду.

– Не могу смириться с тем, что случилось. Я боялся, что потеряю тебя навсегда.

Я внимательно смотрю на него, ничего не ответив.

– Не буду тебе мешать. Изучай свои вещи. Я пойду закажу нам ужин. Есть предпочтения?

– Да. Хочется итальянской кухни. Спагетти с томатным соусом и пиццу.

Муж улыбается.

– Ты всегда это заказывала. Мог и не спрашивать.

Он уходит из комнаты, закрыв за собой дверь. А я открываю сумку.

Внутри оказывается чёрная косметичка на молнии. В ней не так много косметики. Ещё в сумке серебристый телефон и зарядка. Я нажимаю на центральную кнопку, и экран смартфона загорается. На нём стандартная синяя заставка и нет пароля. Уровень заряда низкий, так что я нахожу розетку и оставляю телефон зарядиться, пока осматриваю остальные вещи.

В сумке я нахожу ключи в чёрной, кожаной ключнице. Чёрный кожаный кошелёк. Очень растянутый, хоть и не потёртый. Внутри нет ни налички, ни платёжных карт. Только скидки в магазины одежды.

На дне сумки я нащупываю что-то маленькое и твёрдое. Оно приклеилось между складками ткани. Подковырнув его ногтем, я достаю на свет леденец зелёного цвета. По запаху мятный. Странно, у меня такой порядок в сумке, а тут прилипшая конфета. Ещё и мятная. Не думаю, что люблю мятные конфеты. По крайней мере, сейчас меня к ним не тянет.

Вещей в сумке оказалось не так много. Я беру свой телефон. Сначала открываю фотографии. Последний снимок аж в ноябре прошлого года. Наше с Альбертом селфи. До этого ещё одна фотография на скамейке в парке. Я сижу в белом пуховике и белой меховой шапке. Ещё фотография граффити в виде большого чёрного кота в очках на стене дома. Фото чьей-то собаки: маленький белый пудель на поводке. Летние фотографии с моря. Белый, песчаный пляж. Мы с Альбертом стоим в обнимку. До этого моё селфи на фоне сцены в темноте, видимо, с какого-то концерта. Ещё есть фотографии еды, одежды, маникюра. Двумя годами ранее фото достопримечательностей, судя по всему, из Италии. И снова либо я одна, либо мы с Альбертом. И на этом всё.

Я надеялась, что, увидев дом и телефон, вспомню хоть что-то. Но сегодня нет ничего. Никаких воспоминаний. Возможно, я утомилась с дороги.

Список вызовов на телефоне пуст. В контактах не так много людей. И все имена мне незнакомы.

Папка с музыкой пуста. Зато на телефоне много приложений со змейками, собери три в ряд и тому подобных.

Я оставляю телефон заряжаться дальше и выхожу к Альберту. Попробую ещё раз завтра. Пересмотрю фотографии, как мы делали это с Анной Васильевной. В больнице я тоже не сразу вспомнила.

– Как успехи? – спрашивает Альберт, когда я захожу в белоснежную кухню.

– Ничего. – Я мотаю головой.

Слышу звук домофона.

– Это курьер с едой. Пойду открою. Ты можешь пока подготовить стол?

Альберт выходит из кухни. Я осматриваюсь. Наверное, я делала это множество раз, потому что руки сами открывают нужные ящики. Из одного из них я достаю две клетчатых салфетки и стелю их на стол. Нахожу приборы: ножи и вилки и кладу их на салфетки. Достаю из верхнего шкафчика два бокала. В холодильнике нахожу лимонад. Из морозильной камеры достаю лёд. Бросаю его в бокалы и заливаю лимонадом.

Возвращается Альберт.

– Я бы поаплодировал тебе, да руки заняты.

– Я сделала всё, как нужно?

– Точь-в-точь. Ты вспоминаешь, Вера. Я очень рад.

Хотя я не вижу особой радости на лице Альберта, сама я довольна, что память восстанавливается.

Мы выкладываем еду на тарелки и садимся ужинать.

– Альберт, расскажи о моих родителях.

Муж закашливается. Почти задыхается, не в силах ответить.

Глава 5

Альберт всё кашляет и задыхается, его лицо краснеет, а глаза наполняются слезами. Моя реакция на происходящее пугает меня до ужаса. В моменте я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы он задохнулся. Я тут же отгоняю это нелепое желание и стучу Альберта по спине. Наконец, он откашливается и жестом показывает мне, что больше не надо, ему легче.

Муж делает глубокий вдох.

– Фух.

– Еда не в то горло попала?

– Да. Вера… Твои родители… Я боялся этой темы. Они были против нашего брака. Я им не нравился с самого начала.

– Почему?

– Не знаю. Лицом не вышел. Твоя мама называла меня неотёсанным медведем.

– Как странно.

– А тесть вообще боялся меня. Он только кивал и соглашался с твоей матерью, что мы с тобой не пара.

– Как же так? Родители должны были уважать мой выбор.

– Вот. Так ты им и говорила. Но каждая наша встреча заканчивалась скандалом. Однажды ты не выдержала после очередной ссоры. Так обиделась на них, что перестала звонить. А потом… – Альберт прочищает горло. – Потом они заболели. Сначала тёща грипп подцепила, а от неё тесть заразился.

Моё сердце начинает болезненно сжиматься. Биться о грудную клетку, как волны бушующего моря о берег.

– Они погибли?

– Да. Но вы успели помириться, прежде чем это случилось. Мне жаль, Вера. Я даже думал совсем не рассказывать тебе. Не хотел, чтобы ты заново пережила эту страшную утрату.

Я отпиваю лимонад. Слишком много. Ото льда зубы сводит.

Альберт взволнованно смотрит на меня.

– Ты как?

Я поднимаю указательный палец вверх, прося подождать.

– Нормально.

– Ты всегда была стойкой. И в день похорон мне также отвечала. Но я знаю, у тебя большое сердце, Вера. Я понимаю, что тебе больно. Мне жаль. Я ничего не могу сделать.

– Да. Мёртвых не воскресить.

– Мне жаль. Мне так жаль. Я этого не хотел. – Альберт зажмуривается и начинает мотать головой, потом снимает очки и берётся пальцами за переносицу.

– Ты что, плачешь?

Он поднимает на меня свои голубые глаза и смотрит серьёзно.

– Нет, конечно. Но я переживаю за тебя.

Я вглядываюсь в лицо Альберта и никак не пойму, что я чувствую. Я пытаюсь вспомнить, как мы познакомились и как начали жить вместе, но в моей голове пусто. Все воспоминания исчезли, словно стёртые ластиком. Когда-то Альберт понравился мне, раз я вышла за него замуж, но сейчас некоторые эмоции в его сторону пугают меня. Я закрываю глаза и стараюсь сосредоточиться на своих чувствах. Что-то внутри подсказывает мне, что этот человек не так прост.