Обречённая для проклятого стража. Венок рассвета

Меня охватывает холодная ярость. Конечно, жертва. Я должен был догадаться. Каждый год перед Купалой деревенские приносят дары духам леса, чтобы умилостивить их, получить хороший урожай, защиту от болезней. Обычно это животные, иногда – кровь самих жителей, добровольно отданная. Но раз в несколько поколений они приносят человеческую жертву.

– Она пришлая, – продолжает Мирон, не замечая моего гнева. – Никто не хватится. А боги будут довольны таким подношением. Подумай, Артай! Ты же сам молвил, что дела наши плохи. Это решит все наши проблемы. Неурожай прошлого года, болезнь скота, всё это прекратится.

И печать наверняка окрепнет. Мы уже обсуждали это, но так сложилось, что единственная девка, подходящего возраста – Это Василиса. Ну и пришлая, теперь.

Как удобно. Будто и правда боги подбросили решение. Но также было и в тот раз.

Я могу понять чувства Мирона и Василисы. Для них это спасение.

Лес действительно неспокоен. Духи требуют внимания, жертв, подношений. Но что-то внутри меня противится мысли о том, что эта девушка станет пищей для древних сил.

– Где она сейчас? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал безразлично.

– У Агафьи, – отвечает Мирон. – Отдыхает с дороги. Не волнуйся, она никуда не денется. Агафья присмотрит.

Я встаю, оставляя не тронутой еду на столе.

– Доверять ей нельзя, – говорю твёрдо. – Следите за ней. Такие, как она, приносят только беды.

Мирон хмурится, явно не ожидав такой реакции.

– Ты её видел?

– Встретил в лесу, – отвечаю коротко.

Специально нагнетаю. Мне нужно, чтобы Мирон был настороже, и девчонку не оставляли без присмотра. Не потому, что я боюсь, что она сбежит.

Я боюсь… чего? Того, что они действительно принесут её в жертву? Или того, что одним касанием она толкнула меня на то, что, как я считал, давно уже умерло во мне?

Мирон кивает, хотя по его лицу видно, что моё поведение его беспокоит.

– Как скажешь, Артай. Ты здесь хозяин.

Выхожу из дома старосты и глубоко вдыхаю ночной воздух. Звёзды уже усыпали небо, и полная луна освещает деревню призрачным светом. До Купалы осталось всего три дня. Три дня, чтобы решить, что делать с девчонкой, чьё прикосновение всколыхнуло мою кровь так, как никто не мог.

Я медленно иду к дому Агафьи, держась в тени. Хочу увидеть её снова, убедиться, что не ошибся. Может быть, при второй встрече она не произведёт на меня такого впечатления. Может быть, я смогу спокойно наблюдать, как её готовят?

Но глубоко внутри я знаю, что лгу самому себе. Эта девушка – не просто случайная путница. Она пришла сюда, ведомая снами, зовом, который я тоже чувствую. И это нервирует больше, чем я готов признать.

Глава 5. Сон

Иду по лесу, и мои босые ноги не чувствуют ни колючих веток, ни острых камней. Трава мягко ласкает щиколотки, а воздух наполнен странными, неестественно яркими запахами – медовая сладость цветов смешивается с терпким ароматом смолы и чем-то металлическим, напоминающим кровь.

На мне светлое платье из тонкого льна, расшитое по подолу и рукавам красным. Кажется, это не просто узор, а какие-то символы, но я не могу разобрать их значение. В волосы вплетены алые ленты, которые развеваются за моей спиной, хотя ветра нет. На шее – тяжёлые бусы из тёмно-красных камней, похожих на гранат. Они пульсируют в такт сердцебиению, словно живые.

Я знаю, куда иду, хотя никогда не была здесь раньше. Мои ноги сами несут вперёд, к озеру, которое я чувствую задолго до того, как вижу. В руках держу венок, в который вплетены белые цветы.

Лес неожиданно расступается, и я выхожу к озеру. Оно огромное, его противоположный берег теряется в тумане. Вода неподвижна, как зеркало, отражая полную луну. Она не похожа на обычную – слишком яркая, почти как солнце, заливает всё вокруг белым, пронзительным светом.

Я подхожу к самой кромке воды. Моё отражение странно искажено – лицо кажется острее, глаза – больше и темнее, чем они есть на самом деле. В них мерцают золотистые искры, как у дикого зверя.

Стою на берегу, ожидая чего-то и напряжённо всматриваюсь в гладь озера, но ничего не происходит. Вода остаётся неподвижной, луна продолжает сиять, и тишина вокруг становится невыносимой, давящей.

Внезапно налетает порыв ледяного ветра, такой сильный, что я едва удерживаюсь на ногах. Ленты в моих волосах взмывают вверх, бусы на шее начинают пульсировать быстрее, почти болезненно. И в голове раздаётся крик – не голос, а именно крик, пронзительный и властный:

– Бросай!

Я не думаю, не сопротивляюсь, а просто подчиняюсь. Мои руки разжимаются, и венок падает. В момент соприкосновения с поверхностью вода мгновенно окрашивается в алый цвет, будто кто-то вылил в озеро бочку крови.

Кровавое пятно расширяется, растекается по поверхности. Венок медленно отплывает от берега, и я с ужасом наблюдаю, как белые цветы, касаясь красной воды, тоже меняют цвет. Они впитывают эту жидкость, как губки, и становятся тёмно-красными, почти чёрными в лунном свете.

Что-то происходит в центре озера. Вода начинает бурлить, вскипать, хотя ночь холодная. Из глубины поднимается фигура – женщина в длинных тёмных одеждах, с бледным лицом и глазами, полными древней, нечеловеческой тоски. Я узнаю её, хотя никогда не видела – Морена, богиня смерти и зимы.

Она поднимает руки к луне и кричит – крик боли, ярости и отчаяния, от которого стынет кровь в жилах. Затем её фигура рассыпается, словно разбитое зеркало. Осколки падают в воду, и озеро на мгновение успокаивается.

Но это лишь затишье перед бурей. Поверхность вновь начинает двигаться, но теперь не от центра, а от краёв. Я вижу руки – десятки, сотни рук, поднимающихся из глубины. Бледные, распухшие, покрытые тиной и водорослями. За руками следуют головы – лица утопленников, с пустыми глазницами и раздутыми губами, застывшими в вечном крике.

Утопцы выползают на берег, их мокрые тела оставляют кровавые следы на земле. Они тянутся ко мне, скалясь в жутких ухмылках, и я понимаю, хотят утащить меня в озеро, сделать одной из них.

Я поворачиваюсь и бросаюсь бежать, не разбирая дороги. Ветки хлещут по лицу, корни пытаются схватить за ноги, но страх придаёт мне сил. Я слышу за спиной хлюпающие шаги утопцев, их влажное, булькающее дыхание.

Выскакиваю на небольшую поляну и резко останавливаюсь. Путь преграждает огромный волк с серебристо-серой шерстью. Его стальные глаза сверкают в темноте, слишком разумные для зверя. Он скалится, обнажая впечатляющие клыки, и глухо рычит, предупреждая.

Я застываю между двух опасностей: позади утопцы из озера, впереди – дикий зверь. Волк делает шаг ко мне, его рычание становится громче, и в этом звуке мне чудится что-то знакомое, какие-то слова…

Просыпаюсь с криком, резко садясь на кровати. Сердце колотится как сумасшедшее, ночная рубашка пропиталась потом. За окном – предрассветные сумерки, в печи тлеют угли, бросая на стены избы красноватые отблески.

Провожу дрожащими руками по лицу, пытаясь стряхнуть остатки кошмара. Этот сон был ещё ярче и страшнее предыдущих. Я почти физически ощущаю тяжесть бус на шее, холод воды на коже, запах тины и гнили от утопленников.

Дверь скрипит, и в комнату заглядывает хозяйка дома – Агафья, немолодая женщина с суровым лицом и цепким взглядом.

– Проснулась уже? – говорит она, входя. В руках у неё поднос с кружкой и миской. – На, поешь. Силы тебе понадобятся.

Странная фраза, от которой по спине пробегает холодок. Для чего мне понадобятся силы?

– Спасибо, – отвечаю тихо, принимая поднос. В миске – какая-то каша, от которой исходит пар и приятный запах. В кружке – травяной отвар.

Агафья суетится по комнате, поправляет занавески, подкладывает дрова в печь, но я замечаю, что она постоянно оказывается между мной и дверью, как будто не хочет, чтобы я вышла.

– Вы давно живете в этой деревне? – спрашиваю, чтобы нарушить гнетущую тишину.

– Всю жизнь, – отвечает она коротко, не глядя на меня.

– Тогда скажите, пожалуйста, а храм у вас здесь есть? Я бы хотела… помолиться.

Агафья останавливается и впервые смотрит мне прямо в глаза. В её взгляде – смесь подозрения и чего-то похожего на жалость. Некоторое время она молчит, словно решая, стоит ли мне говорить. Наконец, она тяжело вздыхает и садится на край кровати.

– Старым богам молись, – её голос становится тише, почти шёпот. – Тем, что были здесь задолго до пришлого. Тем, что в лесу живут, в воде, в земле. Они силу дают, урожай, защиту от болезней… если правильно просить.

– И как… это? – сердце начинает биться чаще, я уже догадываюсь, каким будет ответ.

– Дары приносим, – Агафья смотрит куда-то мимо меня. – Кровь даём. Иногда свою, по капле. А иногда… – она запинается, затем продолжает: – Большую жертву требуют. Раз в поколение.

У меня пересыхает во рту.

Кажется, я начинаю понимать, почему староста так обрадовался моему появлению.

– И скоро… такая большая жертва? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– На Купалу, – отвечает Агафья. – Три дня осталось.

Она поднимается и идёт к двери. На пороге оборачивается и говорит тихо:

– Ты особенная. Мирон сказал, тебя сны привели. Значит, сама судьба указала. Не бойся. Это честь великая.

Что ж, вынуждена признать, тот грубиян был прав. И лучше бы я его послушала.

Глава 6. Скрытое

Агафья выходит, и я слышу, как ключ поворачивается в замке. Они заперли меня?

Отставляю нетронутую еду и подхожу к окну. Оно маленькое, едва ли пролезу. Да и куда бежать? Я не знаю дороги и леса. Клубочек-навигатор остался у старосты. Меня поймают раньше, чем я доберусь до большой дороги.

Но и оставаться здесь нельзя. Теперь я понимаю, для чего меня «берегут», почему кормят и дают отдыхать. Я жертвенный ягнёнок, которого откармливают перед закланием.

Прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. За окном – хмурое утро, небо затянуто тучами. Деревенская улица пуста, только пара кур копошится в пыли. Кажется, даже они чувствуют приближение чего-то страшного.

Вспоминаю свой сон – кровавое озеро, утопленники, волк… Мне кажется, это было не просто кошмаром, а предупреждением. Но что я должна делать?

Не знаю, сколько я сижу у окна, обхватив колени руками, и пытаюсь совладать с бурей мыслей в голове.

Инстинкт самосохранения кричит: «Беги! Немедленно! Разбей окно, проломи дверь, но выбирайся отсюда любой ценой!» А сердце шепчет совсем другое: «Ты должна остаться. Иначе сойдёшь с ума».

И это правда. С момента появления в деревне я чувствую себя… спокойнее. Не физически – тело напряжено как струна, каждый звук заставляет вздрагивать. Но внутри, в глубине души, где бушевали кошмары и неопределённый зов, стало тише. Словно долгая, мучительная дорога, наконец, привела меня туда, где я должна быть.

Но сны… сны стали ещё ярче, ещё страшнее. Теперь кроме озера, венка и крови добавился крик и утопленники. Плюс волк с серебристыми глазами, который скалится на меня, но в его взгляде я читаю не угрозу, а… тоску? Боль?

Солнце поднимается выше, освещая деревню. Где-то стучат топоры – готовятся к празднику. К моему жертвоприношению. От этой мысли становится дурно, но я заставляю себя думать рационально.

У меня есть немного времени и стоит использовать его, чтобы прояснить ситуацию. Понять, что происходит, кто эти люди, что за сны меня преследуют. А ещё мне кажется, что мужчина, который спас меня у реки, со всем этим как-то связан. Мои пальцы невольно сжимаются, вспоминая то странное ощущение, когда мы коснулись друг друга. Холод, а потом жар, растекающийся по венам…

резко поднимаюсь и иду к своей сумке за холстом и красками. Рисование всегда помогало мне разобраться в мыслях, увидеть то, что скрыто от сознания. Может быть, кисть расскажет мне то, что не могут сказать слова?

Если я в правильном месте, стоит начать задавать вопросы. Хотя бы магии.

Устраиваюсь на полу, раскладываю краски, окунаю кисть в чистую воду. Закрываю глаза и позволяю силе течь через меня. Она подчиняется неохотно – вокруг слишком много диких потоков, они сбивают фокус. Но постепенно я нахожу нужное направление, и мир вокруг исчезает.

Рука движется сама, кисть танцует по холсту. Я не вижу, что рисую, но чувствую каждый мазок, как продолжение своего тела. Время растягивается, замедляется, а потом и вовсе перестаёт существовать. Плыву в потоке чистой энергии, где нет ни страха, ни сомнений – только ясность и понимание.

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем что-то резко выдёргивает меня из транса. Звук открывающейся двери, тяжёлые шаги. Я моргаю, возвращаясь в реальность, и только теперь вижу, что нарисовала.

На холсте – огромный волк с серебристо-серой шерстью. Но не свободный и дикий, а скованный тяжёлыми цепями, которые врезаются в плоть, оставляя кровавые раны. По его бокам и спине вьются странные символы – древние руны, выжженные на шкуре, как татуировки. А в его глазах – таких же, как у зверя из моего сна – застыла нечеловеческая тоска и боль многих столетий.

На заднем плане – полуразрушенный храм с колоннами, увитыми лозой. Он кажется древним, забытым, но в то же время полным скрытой силы. Почему-то я уверена, что это тот самый храм, который мне нужно найти.

– Что это? – голос за спиной звучит холодно и резко, как удар хлыста.

Вздрагиваю и оборачиваюсь. В дверях мужчина из леса. Его глаза – те самые – сейчас полны ледяного гнева.

– Я… – начинаю, но слова застревают в горле, когда он в два широких шага оказывается рядом со мной и выхватывает холст из моих рук.

Он смотрит на рисунок, и я вижу, как меняется его лицо. Сначала гнев сменяется шоком – брови взлетают вверх, губы приоткрываются, в глазах мелькает неверие. А затем приходит настоящая ярость – дикая, первобытная, опасная.

– Кто тебе рассказал? – рычит он, и в этом рыке слышится что-то нечеловеческое. – Кто?!

Прежде чем я успеваю ответить, он разрывает холст надвое, потом ещё и ещё, превращая его в клочья. Затем хватает мои краски и с размаху швыряет их в печь. Они вспыхивают, наполняя комнату едким дымом и запахом горящего масла.

Я сижу, замерев, не смея пошевелиться. Его ярость ощущается физически, словно грозовой разряд в воздухе. Но он контролирует себя, иначе бы, я уверена, со мной случилось бы тоже, что и с рисунком.

И всё же… в глубине его глаз я вижу то же, что увидела в глазах нарисованного волка – бесконечную тоску и боль. Это останавливает меня от попытки бежать или кричать. Вместо этого я медленно поднимаюсь на ноги, стараясь выглядеть спокойной.

– Никто мне не рассказывал, – говорю тихо. – Я просто… рисовала то, что почувствовала. Это как эхо в лесу.

Он смотрит на меня с недоверием. Нужно сменить тему. Поговорить о чём-то нейтральном, потому что волк – явно что-то личное. А я буквально сорвала с раны присохшую повязку.

– Ты знаешь, что это за храм? Тот, что на заднем плане. Я думаю, это место, которое я ищу…

Это была ошибка. Страшная ошибка. Его лицо каменеет, а в глазах вспыхивает новая волна ярости, ещё более опасная, чем прежде.

Я не успеваю даже вздохнуть, когда он оказывается рядом, хватает меня за горло и прижимает к стене. Его пальцы не сжимаются – он не душит меня, но его хватка полностью лишает воли, так что я даже не пытаюсь сопротивляться.

– Я передумал, – рычит он тихо и холодно сквозь сомкнутые зубы, его лицо в сантиметрах от моего. – Ты должна остаться. Так безопаснее. Больше никаких ошибок.

Я смотрю в его глаза, и время словно останавливается.

– Чьих ошибок? – шепчу я, едва шевеля губами. – Твоих? Или моих?

Его пальцы на мгновение сжимаются сильнее, затем ослабляют хватку. Он отступает на шаг, но не отводит взгляда.

– Всех, – отвечает он. – Моих. Твоих. Тех, кто был до нас.

Я не знаю, что сказать. Что он имеет в виду?

Список вопросов только множится. Но я знаю наверняка – я нарисовала один из ответов. Только понять ничего не смогла.

Каким-то образом мой дар показал мне часть головоломки, которую я пытаюсь собрать с того момента, как начались кошмары. И Артай – ключевая фигура в этой загадке.

– Кто ты? – спрашиваю прямо, понимая, что осторожность теперь бесполезна.

Он смотрит на меня долго, изучающе, словно решая, заслуживаю ли я ответа. Затем его губы искривляются в усмешке.

– Поверь мне, ты не хочешь знать.

С этими словами он резко разворачивается и выходит из комнаты, оставляя меня одну с обрывками рисунка и ещё большими вопросами, чем прежде.

Дверь остаётся открытой.

Глава 7. Туман

Подметаю пол в избе, стараясь занять руки, чтобы успокоить мысли. Обрывки моего разорванного рисунка уже догорели в печи, но образ волка с рунами на шкуре всё ещё стоит перед глазами. И его глаза точь-в-точь как у Артая в момент ярости.

«Больше никаких ошибок».

Что он имел в виду? Метафора? Или… нечто большее? В этой деревне, кажется, возможно всё.

Останавливаюсь и прислоняюсь к прохладной стене.

Почему он так меня тревожит? Почему мысли постоянно возвращаются к нему?

К его силе, к тому, как он прижал меня к стене – властно, но не причиняя боли. К его серебристым глазам, в которых читается… столько боли.

– Прекрати, – шепчу сама себе. – Он просто ключ к разгадке. Просто… возможное спасение.

Но внутренний голос насмешливо интересуется: «Спасение от чего? От жертвоприношения или от кошмаров, которые мучили тебя годами?»

Мне неприятно признавать, но что-то в этом двуликом, а я уже не сомневаюсь, что он двуликий, притягивает меня на каком-то первобытном, инстинктивном уровне. Словно между нами существует невидимая связь, которая была всегда, ещё до того, как я пришла в эту деревню. Ещё до того, как начались мои сны.

Тру виски пальцами, пытаясь собраться с мыслями. Что я знаю об этом странном мужчине?

Он живёт в лесу. Может ворваться в чей-то дом и, судя по всему, делает это не в первый раз. Похоже, он не случайно меня нашёл, знал, где меня поселят. Наверняка деревенские его наверняка боятся или уважают. Спас меня от русалки, но предупредил, чтобы я уходила.

Наверно, мой интерес связан с благодарностью, но этот мужчина никак не позволяет её выразить… Да, почти наверняка причина в этом.

Но что-то в моём рисунке глубоко задело его, вызвало бурю эмоций.

Волк в цепях с древними рунами на шкуре. Храм на заднем плане.

«Ты должна остаться. Так безопаснее».

Внезапно меня пронзает острая боль, и я хватаюсь за голову. Такие приступы мучили меня и дома, но здесь, в деревне, стали сильнее. Будто что-то пытается пробиться в моё сознание, но встречает сопротивление.

Я уже собираюсь прилечь на лавку, которую выделила мне Агафья, когда за окном раздаются крики. Вскакиваю и бросаюсь к окну, забыв о боли. То, что я вижу, заставляет меня застыть в ужасе.

По деревенской улице низко стелется туман, в котором идут… существа. Они похожи на людей, но только отдалённо – высушенные, мумифицированные тела с неестественно длинными конечностями. Их кожа серая, покрытая трещинами, словно старая кора дерева. Но самое страшное – глаза. Ярко-синие, светящиеся в полумраке дня, они источают ледяной свет, от которого мурашки бегут по коже.

Мороки.

Я не знаю, откуда пришло это название, но уверена, что оно правильное. Древние существа, порождения тьмы и хаоса.

Деревенские, находившиеся на улице, в панике разбегаются. Кто-то тащит за собой детей, кто-то просто бежит, не разбирая дороги. Слышны крики ужаса, звон разбитого стекла, треск дерева.

Мороки не спешат, они движутся медленно, но неумолимо. Пока они не покидают границ тумана, лишь поворачивают головы, не нападая на людей, но почему-то не возникает сомнений, что это временно.

Я оглядываюсь на дверь, не уверенная, что она окажется достаточно преградой на пути монстров.

– Дивея! – резкий оклик разрезает панику и хаос. – Дивея! Где ты?!

Я замечаю девочку, замершую на дороге и сжимающую в руках соломенную куклу. Не знаю откуда, но почему-то я сразу думаю, что это и есть Дивея.

Женщина продолжает кричать и звать девочку, но та не слышит. Оцепенела. А может она никакая не Дивея, но менее опасной ситуация не становится, а женский голос, будто бы удаляется.

Страх парализует меня лишь на мгновение. Затем инстинкт берёт верх. Хватаю со стола нож – жалкое оружие против таких существ, но лучше, чем ничего – и выбегаю из избы.

Снаружи царит хаос. Небо затянуто тёмными тучами, хотя ещё минуту назад был ясный день. Воздух наполнен странным звуком – не то шипением, не то шёпотом, словно тысячи голосов говорят одновременно на неизвестном языке.

Туман, а вместе с ним и мороки необратимо приближаются к одинокому ребёнку. Я ускоряюсь наперерез им и хватаю девочку и скатываюсь с ней в канаву, с другой стороны дороги.

Мороки провожают нас тем же пронзительным взглядом. Один делает полушаг к нам, но, похоже, они и правда не могут выйти из тумана. Их глаза вспыхивают ярче, в них мелькает что-то похожее на голод.

Девочка приходит в себя, смотрит на меня огромными синими глазами и, словно очнувшись, начинает громко плакать.

– Прячьтесь! В дома! – кричит кто-то.

Я оглядываюсь, пытаясь сориентироваться. Куда бежать? Где безопасно? Вернуться в избу Агафьи невозможно, путь отрезает туман и мороки. Да и деревянные стены вряд ли остановят этих существ.

Подхватываю девочку на руки и бегу за толпой вглубь деревни. Паника охватывает меня, и я бросаюсь бежать, не разбирая дороги. Сердце колотится так, что кажется, вот-вот выскочит из груди. В голове пульсирует боль, ещё сильнее прежнего. Перед глазами всё плывёт, но я продолжаю бежать.

Улица петляет, сворачиваю в проулок, перепрыгиваю через изгородь. Оглядываюсь и с ужасом понимаю, что по земле стелется полупрозрачная дымка. Всю деревню будто затягивает туманом.

Ещё один поворот, и я оказываюсь в тупике. Впереди – только лес, густой и тёмный. Оборачиваюсь и вижу, что путь назад отрезан туманом. Мороков не видно, но это явно вопрос времени.

– Малышка, не плачь, – нервно прошу я. – Они же услышат нас… Ну же, Дивея.

Но она меня не слышит, замкнувшись в своём горе.

Выбора не остаётся, и я бросаюсь в лес. Ветки хлещут по лицу, корни пытаются поймать за ноги, но страх придаёт сил. Я бегу и бегу, пока внезапно не оказываюсь на поляне.

Посреди поляны – каменный круг с высокими столбами, украшенными резьбой. Капище, место поклонения древним богам. В центре круга стоит огромный волк, и сердце моё замирает от узнавания.

Это тот самый волк из моего рисунка и сна – с серебристо-серой шерстью и стальными глазами. На его боку – глубокая рана, кровь окрашивает мех в тёмно-красный цвет. Сейчас он стоит, но явно делает это из последних сил. Знать бы что случилось. Он пытался остановить мороков? Откуда эта рана? Волк поворачивает голову, его взгляд встречается с моим, и он делает движение, которое можно читать как «иди сюда».

Едва мы с рыдающей девочкой пересекаем невидимую черту из леса на поляну выходят мороки, окружая капище плотным кольцом.

Глава 8. Жертва

Ветер усиливается, принося с собой запах гнили и странный шёпот на языке, которого я не знаю. Мороки окружили капище плотным кольцом, их светящиеся синие глаза неотрывно следят за нами. С каждой минутой появляются новые, выходящие из тёмной стены леса.

Раненый волк пытается подняться на лапы, шерсть на его загривке встаёт дыбом. Он рычит – низкий, угрожающий звук, который я скорее чувствую, чем слышу. Из его пасти капает кровь, рана на боку продолжает кровоточить, окрашивая мех в чёрный.

– Не двигайся, – говорю я ему. – Ты только сделаешь хуже.

Волк смотрит на меня, и в его серебристых глазах читается нечто похожее на человеческое упрямство. Он снова пытается встать, дрожа от напряжения.

– Нет! Пожалуйста!

На миг мне кажется, что он послушается, но в этот момент со стороны деревни доносится детский крик. Волк вздрагивает и поворачивает голову. Я тоже оглядываюсь и вижу фигуру, бегущую через поле к капищу.

Девушка. Не старше меня, в простом сарафане, с растрёпанными русыми косичками. Она бежит, спотыкаясь, а за ней по пятам следуют два морока, протягивая к ней свои длинные, костлявые руки. Кажется, она знает, что можно укрыться на капище, вот только тут… мы. И другие мороки.

– Нет! – кричу я, ставлю на землю девочку и, не раздумывая, бросаюсь к границе капища.

Волк рычит – отчаянно, предупреждающе. Я понимаю, что он пытается сказать: если я выйду из круга, мороки схватят меня. Но я не могу просто стоять и смотреть, как они доберутся до несчастной.

Пересекаю невидимую черту там, где вижу некоторое пространство, и бегу навстречу девушке, пытаясь отвлечь внимание. Мороки тут же замечают меня, их синие глаза вспыхивают ярче. Один из них меняет направление и теперь движется ко мне, невероятно быстро для такого неуклюжего существа.