Изгои

За территорией лагеря можно было заметить небольшие населенные пункты. Там жили беженцы, ушедшие из лагеря. Они соорудили палатки из пластика, бумаги и картона и закрепили все это палками. Как и в Заатари, чтобы выжить, люди работали, создав свою инфраструктуру. Еще один городок обездоленных и отверженных.

Как только мы приехали, нас отправили на регистрацию, и нам пришлось в течение часа простоять в душной маленькой комнатке первичного приема, где женщины, усталые и равнодушные, задавали вопросы новоприбывшим, заполняя анкеты на ноутбуках. Позже мы сдали тест на туберкулез, после которого официально стали жителями лагеря «Заатари».

Нам выделили вагончик, где уже жили мужчина с беременной женой. Там едва хватало места для них двоих, а с нашим переездом не осталось совсем. Уголок, где можно было готовить, и пару матрацев в другом углу, – вот и все, что там умещалось.

Когда мы только подошли к нашему новому жилью, из желтого вагончика вышел высокий мужчина, вытиравший полотенцем руки. Он сощурился от ветра или солнца и оглядел нас. Потом протянул руку отцу и произнес:

– Ассалам алейкум.

– Ваалейкум Ассалам, – ответил папа, принимая рукопожатие. – Аббас.

– Закхей, – кивнул в ответ сосед.

– Салям, – кротко улыбнулась соседка, выйдя следом.

– Это моя жена, Рашида, – произнес Закхей.

Отец с мужчиной остались на улице о чем-то разговаривать, пока мы с Рашидой зашли внутрь, чтобы осмотреться и разложить вещи.

– Надеюсь, лагерь придется вам по душе, – уже более уверенно улыбнувшись, сказала соседка. У нее был низкий и ласковый голос, каждое движение выдавало женскую покорность, но при этом она не была лишена некоторого достоинства и даже гордости. Я сразу поняла, что Рашида была нежной, послушной женой, знающей себе цену.

– Здесь хоть и безопасно, но неимоверно скучно. Жизнь монотонная и регламентированная, прямо как у меня в детстве, – продолжала она.

Рашида улыбнулась еще шире, поглаживая живот, потом спохватилась и добавила:

– Располагайтесь. Места здесь немного, я постаралась убрать все лишнее, чтобы вам было, где развернуться. Я так переживала, какие у нас будут соседи. Знаете, люди разные бывают. Слава Аллаху, вы кажитесь мне очень милыми.

Мне нравились наши соседи.

Рашида, немного располневшая от беременности, оказалась уравновешенной, мудрой и доброй женщиной. У нее были большие карие глаза и золотистые волосы, по обыкновению заплетенные в косу. Она относилась к нам с Иффой и Джундубом с материнской теплотой, всегда улыбалась, когда мы заходили в вагончик, позволяла бездельничать в особенно жаркие дни, беря готовку на себя.

Закхей, ее муж, держался с нами более равнодушно, но у него была приветливая улыбка и заразительный смех. Он подолгу разговаривал с отцом, всякий раз чуть развалившись на стуле, махая руками и склоняя голову набок, когда был не согласен.

Соседской паре было за тридцать, но они оба создавали впечатление цветущих подростков, находящих поводы для солнечных улыбок даже в самые пасмурные дни.

Рашида и Закхей жили в Дараа, но их дом был разрушен, как и наш в Алеппо. Они пробыли уже два месяца в лагере, прежде чем приехали мы. Сначала они жили на сбережения, но к этому времени деньги закончились, и только сейчас им пришлось в полной мере ощутить, что значит жить на пособие для беженцев.

Хоть мне и сложно было себе в этом признаться, но еще в Сирии лагерь казался оазисом, местом, куда окровавленные щупальца войны не смогут до нас добраться. Я хотела наконец-то вздохнуть и расслабиться, чтобы душа моя отдыхала в умиротворении, а не билась в страхе. И поэтому, когда отец решился туда переехать, комок радости и облегчения на мгновение сжал мое горло.

Как и всегда, ожидания разбились об острые скалы реальности. Лагерь оказался лишь еще одним испытанием.

Из-за экономии электричество давалось попеременно. Оно бывало с семи утра до трех ночи, но из-за частых перебоев по вечерам мы сидели в темноте: порой не было денег даже на спички, а в супермаркете, где все было бесплатно, они были настолько плохи, что не горели.

Зачастую в супермаркете продавали товар, вышедший из срока годности. Иффу это особенно возмущало.

– Разве мы собаки?! – говорила она. – Почему они относятся к нам как к отбросам общества? Будто бы мы сами хотим сидеть у кого-то на шее!

Двадцать динаров в день – вот и все, что мы получали. Этого хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Наша еда была еще более скудна, чем в самые тяжелые дни в Дамаске. Рис теперь считался деликатесом, хотя раньше мы могли готовить его каждый день.