Ян (не) для Янки

– Егор твой просто чудо! Я так ему благодарна! И тебе! Спасибо!

Я готова прыгать от счастья, как маленький ребёнок при виде новой игрушки. Зайцева, конечно, всё замечает и горделиво улыбается в ответ, ощущая и свою причастность к случившемуся.

– А как прошло свидание? – меня тоже поедает любопытство. – Ты прости меня, Машуль! Радуюсь здесь, а ты…

Мне безумно неудобно, что расплачиваться за новую работу приходится Машке, но по искрящемуся взгляду подруги вижу: она счастлива!

– Нормально всё, Яна, не переживай. Свидание как свидание. Ничего необычного, – деланно спокойно отвечает Зайцева, а саму так и порывает обрушить на меня все подробности недавнего вечера.

– Ага, оно и видно, сияешь как новогодняя ёлка! – смеюсь, аккуратно отпивая кофе из пластикового стаканчика.

– Заметно? – алые щёки девушки лишь подтверждают мои догадки.

– Ещё как! – уверенно киваю, а Зайцева воспринимает это за сигнал.

– Янка, я, кажется, влюбилась…, – потупив взор, отвечает Маша и следующие полчаса в мельчайших деталях описывает свою встречу с Мишиным.

Длинная перемена. Университетская столовая. Вокруг снуют незнакомые лица и раздаются громкие голоса. Но Машка никого и ничего не замечает. На её лице глуповатая улыбка, а в глазах ‐ непередаваемое счастье! Она без умолку болтает, то и дело заливаясь краской. А я понимаю: именно так и должен выглядеть влюблённый человек.

– Немного тебе надо для счастья, да, Маруся? – язвительный голосок Бельской совершенно некстати прерывает наш разговор. Приложив изящную ладошку к кукольному носику, Диана возвышается над нами, с пренебрежением переводя взгляд с Зайцевой на меня, а потом обратно.

– Завидуй молча, Диана! – шипит Маша, моментально сникая.

– Чему завидовать, Зайцева? – смеётся блондинка. – Крепость пала – интерес угас. Или ты думаешь, Егор с тобой от большой любви? Глупая! Где он и где ты, Зайцева? Да, ладно! Обманываться или нет – личное дело каждого. Я по другому вопросу. Вот, держи, как обещала! Два пригласительных в «Элизиум». Теперь мы в расчёте, надеюсь?

Бельская бросает на стол конверт из крафтовой бумаги и, взмахнув шелковистой гривой, удаляется к соседнему столику за моей спиной, с сидящими за ним такими же куклами, как и она сама.

Зайцева крепко сжимает в руке билеты и моментально меняется в лице. От былой радости в её глазах не остаётся и намёка.

– Маш, ну ты чего! – пытаюсь поддержать подругу. – Нашла кого слушать! Ты всё правильно сказала: Бельская просто завидует. Ещё бы! Егор на тебя запал, а не на неё. Ну же, перестань грустить.

– Да права она, Яна. Во всём! Думаешь, почему я отшивала Мишина целый год? – Зайцева понуро смотрит на помятый конверт в своих руках. – Мы разные. Из разных миров!

Улыбка, ещё минуту назад озаряющая личико Маши, безжалостно сменяется слезами, фианитовым блеском сияющими в уголках её глаз. Какая же выдра, эта Бельская! Это же надо умудриться всего несколькими словами перевернуть счастье человека на 180 градусов! Мерзкая, завистливая дрянь!

– Посмотри на нас! – продолжает Маша, всё больше и дальше загоняя себя в болото переживаний. – Обычные серые мышки. Мимо пройдёшь ‐ не заметишь. А теперь взгляни на Бельскую и её окружение! Ухоженные, шикарные, модные…

– И пустые внутри, – хватаю Зайцеву за руку и крепко сжимаю. Не знаю, где найти нужные слова, чтобы остановить это нелепое саморазрушение.

– Когда это имело значение?

– Не говори ерунды! Если бы Егора привлекала пустая красота, он не стал бы запариваться с моим трудоустройством, да и бегать за тобой целый год тоже! Поманил бы пальчиком Диану и готово! Он не такой, Маш! Мишин твой настоящий!

– Все они такие, Янка, – огрызается Зайцева. – Это просто ты наивная! В сказки веришь. А в жизни золушки остаются золушками. Кто мы для них? Не имени, ни денег, ни возможностей. Приехали из провинции, живём в общагах или на съёмных клетухах. Вон, даже кофе и тот пьём растворимый из автомата. Зачем успешному мальчику с блестящим будущим связывать себя с такой никчёмной девицей? Родителям показать стыдно, с друзьями не познакомишь. Так, развлечься пару дней и в утиль!

– Неправда! – верещу в ответ. – Неважно всё это: бедный – богатый, приезжий или нет! Когда есть любовь между людьми, остальное всё блекнет, Маша! Все эти дурацкие предрассудки лишь в твоей голове!

– Серьёзно? – усмехается Зайцева, пока слёзы царапают её душу.

– Конечно! – мне так хочется, чтобы она вновь начала улыбаться, поверила, что достойна большего!

– Обернись, Ян! – шмыгая носом, бесцветным голосом произносит Маша. В её глазах – стеклянная пустота, сотканная из жалости и безразмерной грусти. Мне не по себе. От её слов. От её взгляда.

– Давай же! Посмотри назад! – продолжает давить на меня Машка. – А после снова мне будешь напевать, какие мы с тобой замечательные, неповторимые, уникальные, а такие, как Бельская, – никому не нужные пустышки! Ну же!

Не знаю, откуда берётся страх, но чувствую, как мелкой дрожью он пробегает вдоль позвоночника. Предвижу, что там, за моей спиной, меня не ждёт ничего хорошего, но всё же оборачиваюсь.

– Мимо тебя Шах прошёл, потому как стыдно стало признать при друзьях, что вы когда-то вместе сидели на одном горшке. С такой, как ты или я, стыдно! Зато посмотри, как нежно и ласково твой замечательный Шахов целует на виду у этих же уродов Бельскую! И я тебе скажу больше! Её он и дальше будет целовать, а тебя обходить стороной! А теперь скажи мне, Яна, в чём я была неправа?

Хватает секунды, чтобы сердце рухнуло вниз тяжёлым камнем. Никогда не думала, что видеть Яна с другой, будет настолько невыносимо. И вроде понимаю, что наши жизни разошлись, что всё изменилось, что он вполне мог встретить новую любовь, но всё внутри сводит в онемении: в моём сердце всё осталось по-прежнему, в нём слишком много места отведено Яну.

Как, оказывается, больно видеть его улыбку, адресованную не мне, наблюдать, как мягко и ласково он касается губами шёлка волос Бельской, как обнимает её. Крепко. Не оставляя ни у кого сомнений: они вместе. А потом целует. Чувственно, сладко, как когда-то давно целовал меня.

Его друзья или одногруппники, не знаю, толпятся рядом, и ни у одно из них не возникает желания, отпустить грубую шутку в адрес Дианы. Да, и уверена, Ян просто не позволит им это сделать. С ней у него всё иначе. С ней у него всё так, как когда-то было со мной.

Мимолётный взгляд в мою сторону. Сердце пропускает удар. Второй. Но в глазах Шахова пустота и равнодушный холод. Он ранит, только Яну всё равно. Для него я больше не существую. Меня просто нет. За эти четыре года я стала для него чужим человеком.

– Яна, – Маша тормошит меня за руку. – Прости!

Понимаю, что смотрю в сторону Бельской неприлично долго и откровенно, но не могу себя заставить отвернуться. Уверена, Зайцева грызёт локти и боится, что снова брошусь к Шахову на виду у всех, переживает. Только не знает: дважды наступать на одни и те же грабли, я не привыкла.

Пересиливаю себя и поворачиваюсь к Маше. Она смотрит на меня настороженно и виновато. Под столом сжимаю кулаки, а на лицо натягиваю улыбку. И пусть уголки губ предательски дрожат – о моей боли никто не узнает.

– Всё нормально, Маш, – киваю девушке. – Нам пора.

Рюкзак на плечо. Нос горделиво вверх. Ни одного взгляда в сторону Яна. Я смогу. Я сильная. Перед глазами всё плывёт, а нос щиплет от подступающих слёз, но даю себе слово «забыть» и с показной лёгкостью прохожу мимо Шахова – мимо человека, который когда-то был моей вселенной.

– Расскажи мне, – просит Зайцева, не отпуская ладони. До начала следующей пары минут десять. В аудитории, кроме нас, никого. Маша не сводит с меня глаз, в ожидании подробностей, и меня прорывает…

– Мы жили с Яном в одном доме на Ломоносова. В одном подъезде. Наши квартиры располагались напротив, а двери не успевали закрываться: мы постоянно бегали друг к другу.

Воспоминания детства греют душу. Да, сегодня Шахов стал негодяем, но тогда у нас всё было иначе.

– Мне кажется, Яник был в моей жизни всегда. Я не помню дня, чтобы Шахова не было рядом. Вместе в садике, в школе, во дворе… Общие игрушки, совместные праздники и даже секции. С первого класса за одной партой… Всё на двоих, Маш! Даже имя… Помню, как требовала, чтобы все называли меня Яной, как его. И только ему разрешала говорить «Даяна».

– Погоди! – вдруг вспыхивает Маша. – Шах же на четвёртом курсе. Как за одной партой, Ян?

– Из-за аварии мне пришлось забыть на время об учёбе. Поэтому я сейчас на втором, – утоляю любопытство Зайцевой и возвращаюсь к рассказу: – Отец Яна был директором литейного завода, мой – главврачом в областной больнице. Вечно занятые, всегда не дома… Зато наши мамы друг в друге души не чаяли. До поры до времени, конечно…

– Что случилось?

– Я случилась, Маша. Наивная и беспечная. Любопытная и болтливая.

– Ничего не понимаю.

– Мы учились в одиннадцатом. Начало апреля. Как сейчас помню, был урок геометрии. Я смотрела на капель за окном, наслаждаясь яркими переливами весеннего солнца в неровных сосульках, а Ян сидел рядом и постоянно бурчал, что я отвлекаюсь. У нас была цель – вместе поступить в этот самый университет. Но для этого, как ты понимаешь, нужны были крепкие знания, а я парила в облаках. Влюблённая в Шахова, счастливая и до жути невнимательная.

– Не ворчи, Яник, я уже всё решила. Вот смотри! – переворачиваю тетрадный лист, где аккуратный чертёж подкреплён решением и развёрнутым ответом.

Ян хмурится, забавно морща нос: эта тема даётся ему с трудом, в отличие от меня.

– Всё равно, не отвлекайся! Следующий урок истории, у тебя доклад, забыла? Повтори пока.

– Точно! – поднимаю указательный палец вверх и чмокаю парня в щеку, убедившись, что учитель геометрии кропотливо проверяет тетради и совершенно не смотрит на нас.

– Даяна! – осекает Ян, а сам расплывается в довольной улыбке.

– Чёрт, Яник! Доклад! Я оставила его дома!

– Дурында, – ворчит Шахов. – Значит, завтра сдашь.

– Какой завтра! Ты что! – внутри разрастается паника. – А то ты не знаешь Кузьмину, оценку снизит и точка.

– Талеева, Шахов! – голос математика так некстати вмешивается в наш разговор. – Все сделали, раз болтаете? Ну давай, Ян, тогда к доске!

– Виталий Олегович, это я виновата, простите, – вскакиваю с места, замечая, что в тетради Шахова вместо верного решения – бессмысленный набор чисел. – Отвлекаю Яна, мешаю… А всё потому, что живот сильно болит. Можно я до медиков добегу?

– Талеева, до конца урока десять минут, потерпи!

Но этого времени мне как раз хватит, чтобы сбегать до дома и вернуться к истории.

– Вот и Ян о том же, Виталий Олегович. А мне плохо. Очень! – откровенно вру, стараясь не замечать, как Ян дёргает меня за край блузки и шепчет «не вздумай».

– Хорошо, только туда и обратно! Поняла? – учитель вздыхает и вновь обращается к тетрадям.

– Да, – срываюсь с места. Знаю, что Яник обязательно заберёт все мои вещи сам.

Наспех накинутая куртка. Шапка в кармане. Шлёпая по проталинам и перепрыгивая через ручейки, несусь домой. Лифт ждать слишком долго, поэтому бегу так. Лишь у дверей вспоминаю, что ключи от квартиры остались в рюкзаке в классе. Настойчиво жму на звонок в надежде на чудо, но папа сегодня на смене, а мама до вечера у своей сестры. Тогда бегу к Шаховым. Вероника Львовна, мама Яна не работает, а запасной ключ на всякий случай висит в прихожей. Вот только дверь в их квартиру по привычке приоткрыта. А Вероника Львовна не одна.

– Моё представление об идеальном отце и нашей крепкой семье разбилось в одночасье. Помню, его крики в попытках всё объяснить, её слёзы и просьбы молчать, а ещё свою нескончаемую дрожь и первую двойку по истории.

– Ты рассказала всем? Да? – Машка смотрит на меня с нескрываемой жалостью.

– Нет, – мотаю головой. – Только Яну.

– А он?

– Сказал, что давно знал об этом, и посоветовал сделать вид, что ничего не произошло.

– А ты?

– Я не смогла, Маш. Сидеть с отцом за одним столом за завтраком, видеть маму, ничего не подозревающую… Это невыносимо было, понимаешь? Я срывалась каждый вечер… А в тот проклятый день, когда очередным воскресным утром, изображая идеальную семью, мы ехали за город, я задала вопрос отцу в лоб, вот только вместо ответа мы улетели в кювет.

Зайцева звучно прикрывает рот ладонями и, выпучив глаза, смотрит на меня с ужасом.

– Родители погибли на месте, я очнулась в стенах больницы с кучей переломов.

– Господи! – она ошарашена. – А Ян?

– С тех пор я его не видела, – тереблю в руках авторучку, отмечая, что аудитория начинает заполняться студентами. – Потом уже говорили, что, узнав об аварии, Вероника Львовна чуть с ума не сошла. Уверена, тогда и вскрылась вся правда. Родители Яна развелись, а сам Шахов уехал с отцом.

– Он что даже не навестил тебя?

– Не знаю. Несколько дней я была без сознания. Да и затем ко мне никого не пускали: моё, и без того тяжёлое, состояние усугубилось смертью родителей. А потом Яна и самого уже не было в городе.

– Но почему Шахов сейчас делает вид, что вы незнакомы? Это же глупо, Янка!

– Вот и меня до безумия интересует этот вопрос!

Глава 5. Ян

Пальцы скользят по чёрно-белым клавишам, пока мысли уносятся далеко-далеко. В прошлое. Память-зараза совершенно неподвластна порой нашим желаниям. Я уже почти не помню ни одной формулы с уроков физики, зато на отлично – каждую родинку, мелкой россыпью украшающую её спину. Давно забыл названия улиц в родном городишке, но только не нежный перезвон её тонкого голоса. Больше никогда не видеть её – это всё, о чём молил небеса, но, выходит, зря.

Сбиваюсь с нот. Мелодия летит в тартарары… Даже она сейчас напоминает о ней: если бы не Даянка с её непомерной тягой к прекрасному, музыкальную школу я забросил бы после первого же занятия там. Вся моя жизнь пропитана Яной. Или отравлена. Второе больше походит на истину.

– Дебюсси? «Лунный свет»? – Фил шаркает тапочками по паркету, привлекая к себе внимание. – Фальшивишь, брат!

– Знаю! – с грохотом опускаю крышку фортепьяно и на крутящимся стуле поворачиваюсь к Сане. – Разбудил?

– Сам как думаешь? – Фил чешет затылок, а потом наигранно зевает. – Четыре утра, Шах! Какого лешего?

Растрёпанный, помятый, парень наверняка не так давно вернулся домой после очередного клуба. Надеюсь, один!

– Не спалось, – потираю лоб и отхожу к окну.

Из нашей с Филом квартиры весь город как на ладони. Ещё бы! Центр, элитный район, последний этаж – всё как полагается избалованным деткам влиятельных родителей, чтобы лишний раз мы не мельтешили перед их глазами, да и своим поведением не позорили депутатскую честь отца.

– Шахов, ты долбанный эгоист, – шипит Фил и встаёт рядом со мной у окна.

Вдалеке несмело загорается рассвет, алыми всполохами разрезая черноту ночи. Город играет огнями уличного освещения и куда-то всё время спешащих авто.

– Твои бессонные ночи осточертели! Согласен на завтрак в компании Бельской, только не вот это всё, Шах! – Фил смотрит перед собой, отсчитывая меня как маленького ребёнка. – Или съезжай на фиг!

– Сам съезжай! – усмехаюсь в ответ.

Чёртово пари! Мы с Филом заключили его с отцом чуть меньше года назад, когда каждый из нас хотел вольной жизни гораздо больше общей, пусть и огромной, квартиры в центре. Осталось продержаться немного, но если выиграем, получим неплохую долю в бизнесе, ну а сбежавший останется на бобах. Потому и терпим выходки друг друга.

– Да щас, – фыркает Фил, запуская ладонь в белокурые локоны. – Ещё раз разбудишь своим треньканьем, спущу твой инструмент в окно!

– Не влезет! – ухмыляюсь.

– Не вынуждай проверять, Шах!

В смазанном отражении стеклянной поверхности замечаю его улыбку. У Фила определённо талант своим присутствием разгонять моих личных демонов. Вот только и он не всесилен!

– Ты обещал уложиться в неделю! – решаю напомнить Филу про сроки. – Идёт вторая!

– Кто ж знал, что девчонка без опыта и связей вот так к Мишину устроится, – в голосе брата скользит раздражение. Фил ненавидит проигрывать! Ещё больше – отступать от своего слова. В этом мы с ним схожи!

– Это всего лишь фитнес-центр, Сань!

– Не-е-ет, Ян, – тянет Фил. – Это фитнес-центр Юры Мишина. А он такой же упёртый, как и наш батя!

И надо же было Даяне найти работу именно в его компании. Юрий Алексеевич Мишин главный конкурент отца в предвыборной гонке и не только, а потому бравировать фамилией Шахов перед лицом его сотрудников глупо, совершенно бесполезно и даже опасно. Лишние разборки с отцом мне сейчас ни к чему.

– Давай начистоту, Шах! – Фил разворачивается и, навалившись спиной на панорамное окно, смотрит на меня. – Может, ну её, эту Даяну? Девочка вроде понятливая: ведёт себя тихо, как мышка, ни разговоров, ни сплетен, ни вопросов; тебя не преследует, на Бельскую ноль внимания. Может, пусть живёт, а?

– Пусть живёт, – мрачно киваю. – Только подальше от меня, Фил!

Как ни крути, но Даяне не место в этом вузе и городе, а тем более в моей жизни. Чем дальше мы будем друг от друга, тем больше у неё шансов стать счастливой. Да и мне легче. Иначе задыхаюсь!

– Борзый предлагает на бабки её кинуть, – немного помолчав, оглушает Фил. – Там, в «Мяте», она вечерами кассу сдаёт. И камера всего одна. Не проблема девчонку обдурить: выручку в её вещи подкинем – пусть думают, что украла. Борзого знаешь: ему такое провернуть пара пустяков.

Предложение пацанов кажется диким: с подобным послужным списком Янке потом и вовсе не устроится нормально ни у нас, ни в родном городе. С другой стороны, это может кардинально решить проблему.

– Молчишь? Вот и мне расклад не по душе, Шах! – Фил отталкивается от окна и нервно вышагивает по комнате. – Одно дело, если после этого Мишин её просто турнёт, другое… Это же статья, Шах! Понимаешь?

Понимаю. И что риск огромный, и что по-свински это по отношению к Даяне, но жалость в голосе Фила, граничащая с едва заметной симпатией к девчонке, сносит крышу.

– Ну чего ты молчишь, Шахов? – остановившись напротив, взрывается Фил, подтверждая мои догадки. – Такая твоя расплата за многолетнюю дружбу, да?

– Жалко её стало? – спрашиваю в лоб. – Или просто съехать хочешь?

– Дурак ты, Шах! – горланит Фил, вскидывая руки. – Я обещал, значит, сделаю. Вот только не мне потом с этим жить, а тебе!

– Мне надо подумать, – бросаю в ответ и удаляюсь в свою комнату, нарочно задев Фила плечом.

Бессонная ночь даёт о себе знать: настроение ни к чёрту, голова чугунная. Монотонные лекции проносятся мимо, слова пацанов сливаются воедино. Шум. Толпы студентов. Очередная тренировка. Всё это как будто не со мной.

Перебираю в голове слова Фила и предложение Борзого. Идиотская затея подставить Даяну мне нравится всё меньше. Может Саня и прав, и мне стоит оставить Яну в покое. Её расписание знаю назубок, а потому минимизировать наши случайные встречи в стенах универа – не проблема. А больше пересекаться нам негде.

Запах выпечки и дешёвых котлет ударяет в нос. Бренчание ложек, звон посуды. Университетская столовая – уникальное место: все морщатся от тошнотворной и въедливой вони, но всё же каждую перемену оккупируют свободные столики. Наш – свободен всегда. В дальнем углу, возле окна… Здесь исключительно свои.

– Шахов! Очнись! Я, вообще-то, с тобой разговариваю! – Бельская елозит на моих коленях и постоянно о чём-то болтает. Мелирование, колорирование, балаяж, омбре… Эти слова для меня пустой звук. Но Диана уверена, что понимания именно этих терминов мне недостаёт в данный момент.

– Да, детка, – зарываюсь носом в её волосы. Они дорого пахнут и до безумия приятны на ощупь. Бельская знает мои слабые места и нарочито придвигается ближе. Напротив, снисходительно улыбаясь, развалился Борзый. А рядом с ним несколько девчонок – подруг Дианы.

– Ты тоже считаешь, что пепельный блонд уже неактуален? – мурлычет Ди, мелодично отклоняя голову немного назад и погружая меня во всё большую эйфорию.

– Пепельный кто? – мой слух даёт сбой, зато в глазах друга замечаю бесящий огонёк сарказма. Ни Фил, ни Боря не понимают, почему я терплю закидоны Бельской.

– Блонд! Ну, котик, соберись! Я же для тебя стараюсь! – капризничает на публику, а у самой от удовольствия закрываются глазки. Борзый хмыкает, вынуждая меня показать ему средний палец: Ди, может, и тупая, зато отлично знает, как выбивать из моей головы образ Яны.

– Умница, – бормочу, прижимая Бельскую ещё ближе, и ловлю на себе завистливые взгляды её подруг, что откровенно пожирают меня глазами.

Я отличный актёр. Все вокруг верят, что я до беспамятства влюблён в Диану. Впрочем, ещё две недели назад мне и самому удавалось обманываться.

– Шах, пошли уже! – лыбится Борзый, резко поднимаясь с места. – Пять минут до звонка.

– Может, пропустишь? Что у вас сейчас? – ладошки Бельской мягко скользят по моей шее. – У нас окно. Могли бы ещё побыть вдвоём!

– Блин, Диан, это ты называешь «вдвоём»? – Боря обводит взглядом переполненную столовую и дико ржёт. – Шах, научи свою девочку считать до двух!

Диана напрягается всем телом, обиженно стреляя глазками: ждёт, что заступлюсь. Но я сегодня торможу не по-детски. Бельская фыркает и моментально соскакивает с меня, лишая своего тепла.

– Борь, ты неправ! – поднимаюсь следом и, закинув руку на плечо Ди, бегло целую ту в макушку.– Не обращай внимания, Борзый тупо завидует, что ты со мной!

Диана ожидаемо ведётся и тут же расслабляется.

– Малышка, прости, – замаливая ошибку Борзого, губами веду дорожку к уху девушки. – Важная пара. Мне пора!

***

– Шах, давай через деканат, – цедит Боря, пока мы коридорами плетёмся к нужной аудитории. – Мне студенческий забрать. Дело пяти минут! На свою важную лекцию не опоздаешь!

Борзый снова ржёт, довольный едким замечанием. Серьёзным этот парень бывает только дома, на ковре у бати, за очередную выходку. Сын прокурора, Боря Веселков, своим задорным и неугомонным нравом явно пошёл не в сурового и занудного папашку. Вот и сейчас подкалывает меня, понимая, что никакой важной лекции у нас нет, и то была просто отмазка для Бельской. Киваю, легко сворачивая в противоположную сторону.

Присутствие Яны я чувствую даже раньше, чем замечаю копну каштановых волос и слышу знакомый голос. С огромным рюкзаком наперевес, в растянутом свитере, небрежно спадающем с одного плеча, она так некстати оказывается на моём пути. Что-то увлечённо рассказывает своей подруге, которая постоянно рядом, и совершенно не смотрит перед собой. Хрупкая, нежная, красивая… Каждый её шаг навстречу отдаётся нестерпимой болью в сердце. Каждое слово мучительным ядом разливается по телу.

– Шах, не тормози! – упирается в спину Борзый. В отличие от Фила, Боря понятия не имеет, что связывает меня с Яной, а потому смотрит на неё, как на очередное развлечение, мой каприз, мою неугодную игрушку. – Опа! А вот и наша куколка!

– Заткнись! – цежу сухо, не в силах отвести взгляда от Даяны. За эти годы, что мы не виделись, она почти не изменилась. Всё тот же задорно вздёрнутый нос, насквозь пробирающие своей кристальной чистотой голубые глаза, и эта улыбка… Открытая, ласковая, настоящая… Но отныне не для меня!

– Лады, – роняет Борзый. – Любуйся. Я скоро.

Парень хлопает меня по плечу и скрывается за массивными дверями деканата. Яна же, ничего не замечая вокруг, подходит ближе.

Шаг. Второй.

Стою недвижимо на её пути, хотя понимаю, что совершаю ошибку: нам не следует пересекаться даже так, случайно.

Третий. Четвёртый.

Яна заливисто хохочет, придерживая подругу за плечо. А я по-чёрному завидую той: меня Даяна больше никогда не коснётся так запросто и любя. Всё, что осталось в моём арсенале – жалкие осколки памяти. И те я старательно вымываю из сердца.

И снова шаг.

Ещё немного и глупая пташка влепится в меня со всей дури. Мне бы отойти! Пока не поздно. Пока Яна меня не видит. Но дикое желание хотя бы так ощутить её рядом, напрочь выбивает из головы все мысли.

– Под ноги смотри! – своим рыком оглушаю пространство вокруг. В нос бьёт летний аромат полевых цветов. Неброский, неяркий, но нагло вгрызающийся в моё сознание и оставляющий нестираемые следы в памяти. Привет, новые бессонные ночи!

Внутри тут же всё сводит от её тепла, что всего на миг соприкасается с моей истерзанной душой. Яна испуганно отскакивает в сторону. Смотрит на меня, широко распахнув глаза. Не ожидала. Не знает, как себя вести. Наученная нашими прошлыми встречами, ожидает, что я сделаю первый шаг. И я не заставляю себя ждать.

– Чего уставилась? С дороги уйди!

Делаю решительный шаг вперёд, грубо отталкивая девчонку с пути, а потом иду в никуда: какая к лешему теперь может быть лекция!