скачать книгу бесплатно
Две Лии и Иаков. Книга 1
Алик Серебров
Между двумя областями цивилизации древности, Египтом и царствами Месопотамии, пролегла узкая полоска земли, разделяющая, но в то же время и связывающая их. Здесь разворачивались события, определившие будущее человечества. Один из эпизодов, женитьба Иакова на сестрах Лие и Рахели, привлек внимание сотен исследователей. Сможет ли наша современница, сознание которой соседствует с разумом нелюбимой жены Иакова, прожить жизнь так, чтобы ход истории, изложенный в Торе, Библии, Коране не изменился.
Две Лии и Иаков
Книга 1
Алик Серебров
Мы никогда не задавались целью создать ложно
впечатление, будто мы являемся первоисточником истории…
Прежде, чем оказалось возможным ее рассказывать, она произошла… С тех пор она и существует в мире; каждый знает ее или думает, что знает. Она рассказывалась сотни раз и сотнями способов. Здесь и сегодня она рассказывается таким способом, при котором она словно бы приобретает самосознание
и вспоминает, как же это на самом-то деле
происходило во всех подробностях…
Томас Манн «Иосиф и его братья»
© Алик Серебров, 2023
ISBN 978-5-0059-9630-5 (т. 1)
ISBN 978-5-0059-9631-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1
Глава 1
Посмотрите в бледнеющих сумерках утра на горизонт. Есть момент ожидания, когда стоит моргнуть, и ты понимаешь, что вновь пропустил тот единственный миг, когда ночь превращается в утро. Только что все затихло в ожидании, и вот уже край светила показался из-за горизонта. Казалось, что все вокруг вздохнуло с облегчением. Слава Создателю, свершилось!
Задвигалось все. Листья торопливо впитывали утреннюю росу пока ее не собрала всяческая ползающая, прыгающая и порхающая мелочь, цветы разворачивали свои бутоны и поворачивали головки к солнечным лучам, нетерпеливо ожидая пчел и бабочек, зверушки осторожно выбирались из своих убежищ, опасаясь всех неожиданных и неизвестных опасностей.
Создатель не часто обращал на рассвет внимание и, тем более, не воспринимал его как чудо. На планете, которую он так долго и тщательно создавал, всегда находилось место, где можно было полюбоваться рассветом или закатом, солнечным днем или грозовыми тучами. Перед ним представала вся картина мирозданья: высокие пики гор соседствовали с бескрайними пустынями и степями, тишина глади рек и озер подчеркивала ярость штормов на просторах океана, города и леса скрывали бурление жизни.
Создатель был доволен. Порой радовался и награждал за усердие, порой гневался и наказывал за прегрешения, но в целом испытывал чувство удовлетворения – жизнь продолжалась и развивалась, а это и было целью, из-за которой все затевалось. Созданное радовало его своим многообразием, движением, развитием. Оборот планеты вокруг солнца представлялся как слой из складывающих историю мира событий. Внешне это было похоже на срез дерева с его годичными кругами. В каждом слое можно было различить тонкие, едва заметные крохотные отметки, отмечавшие начало суточного цикла. Ориентируясь на них, Создатель постоянно видел перед собой возникновение и упадок империй, перемещение народов и изменение их нравов, он наблюдал за всем, но вмешивался, только если происходящее грубо нарушало его законы.
Вместе с Создателем за миром наблюдали его верные соратники: Бытие и Сознание. Сознание воспринимало весь мир как некое облако тумана, в котором то тут, то там появлялись тусклые или яркие всполохи. Это были эмоции и фантазии, слова благодарности и проклятия, просьбы и жалобы, славословие и безмолвные вопрошающие взгляды, обращенные к Создателю. Для Бытия все живое и неживое виделось отчетливо и ярко, красота и уродство были равны перед ним, он наблюдал за всеми изменениями на планете.
Создатель гонял пальцем тучки с места на место, вызывая засухи и наводнения. Ему уже надоело наблюдать из века в век одно и тоже. Человек, чьим созданием он так гордился, из раза в раз повторял свои ошибки. Никакие увещевания, наказания не могли уменьшить рвения, с которым homo sapiens «в стремлении к лучшему» уничтожал себе подобных и окружающую природу. Создатель пошевелился. По всему сущему прошло легкое волнение, похожее на водную рябь. Сознание не обратило никакого внимания, а Бытие насторожилось, ожидая всяческих сюрпризов.
– Что притихли? Заметили что-нибудь примечательное? – вопрос оказался риторическим. Ответ на него даже не подразумевался. – Не надоело глазеть на одно и то же? Может сотворить чего-нибудь интереса ради?
– А надо? Чем так плохо, все давно отлажено, – для Бытия всякая затея Создателя оборачивалась лишними хлопотами, – то, что должно исчезнуть – уходит, чему предназначено появиться – приходит, круговорот жизни продолжается. – Бытие откровенно не хотело во что-либо ввязываться, справедливо полагая, что придется изрядно подсуетиться, – Хватит нам солены?х столбов и тем более потопа. Снова затеял нечто подобное? Да, признаю, люди в последние тысячу – другую лет все больше и больше отходят от заповеданного, но это не значит, что с ними надо поступать так круто. Хватит им разных извержений и цунами, сами себе организуют неприятность. Прямо, как дети малые, учишь, учишь, а толку никакого.
– Да нет. Потоп, столбы. Когда это было? Людей тогда было совсем немного, и я хотел начать все с начала. Думал, смогу сделать лучше. Только то, что мне видится лучшим, оказывается нежизнеспособным.
– Снова все менять? Ты уже пробовал или тебе напомнить Лилит, то бестелесное создание, которое парило над этим уникальным миром, – решило поддержать разговор Сознание, – нужно признаться, что твой второй опыт, ну тот, ты его еще Адамом назвал, был намного удачней. И Бытие повеселело.
– Мы с тобой тогда объединились, что немаловажно. Мне понравилось. Человек разумный, одно упоминание чего стоит. Че-ло-век. Ра-зум-ный. Звучит-то как! – Бытие даже заулыбалось, вспоминая, – Адам был хорош, что говорить. Высокий, статный… Эх, да что вспоминать, красавец.
– А мне скучно было, поговорить не с кем. Поругаться разве что со зверьем да птичку подразнить. Спасибо, Создатель, что сделал ему пару. Столько вариантов появилось, только смотри. Зацепи только разок, а дальше… радуйся, хихикай, плачь – выбирай по настроению и вкусу – Сознание с задумчивой улыбкой закатило глаза, – ну зачем еще что-то придумывать. Не хочется переборщить, неизвестно, до чего можно наулучшаться. Вот и остановись, пусть все идет, как идет. Заветы все получили, что делать знают. А если не хотят – сами кузнецы своего счастья.
– Все, что мы сейчас видим, – Создатель нарушил их мечтательное настроение, – было уже даже не знаю сколько раз. В каждом слое событий повторяется одно и тоже – деньги, любовь, война. Столько лет прошло, а люди по сути своей не меняются. Не устали смотреть? Я тоже не сторонник радикальных изменений, но хочется чего-нибудь свеженького, интересного. История есть история, и сослагательного наклонения она не имеет, так что историю менять не будем и другим не дадим. А вот сможет-ли кто-нибудь из современников прожить во «времена давно прошедших дней» да еще и не напортачить при этом – это вопрос. Допустим возникла экстремальная ситуация. В тело известного исторического героя подселили сознание современного человека.
– Если разница во времени велика, не выдержит, – прервал Бытие, – или погибнет, или с ума сойдет. Нынешние уж больно неприспособленны.
– Не перебивай! Я же сказал подселим, а не переселим. Нужна история, где известны точки начала и завершения пути, а то, что происходило между ними отчетливо не просматривается. Было нечто подходящее?
– Опять будем Америку открывать или Наполеону поможем? В истории римской империи покопаться можно, – Сознание скорчило гримасу, но так, чтобы Создатель не заметил, – да где угодно можно найти то, что надо.
– Не годится. Обойдемся без великих открытий и бесконечных войн. Что-нибудь подальше по времени, письменных свидетельств должно быть поменьше, информация скуднее, но событие достаточно известное. Что там интересного было в Египте, Греции, Ассирии. Кого с давних времен помнят?
– Ну-у, – Сознание задумалось, – Рамзес, Одиссей, Авраам, Иосиф, Христос, Магомет, Чингизхан. Но это уже попозже и в другой части света.
– Это все великие, если что-то пойдет не так, хлопот не оберешься исправлять. А кто-нибудь рангом пониже? Попроще, незаметнее.
– Разве что дети, жены и любовницы, – Сознание понемногу начинало раздражаться, не понимая, чего добивается Создатель, – Нефертити, Пенелопа, Сара, Лия с Рахелью. У Иакова детей было много. Попробуем использовать Иакова?
– И история Иакова известна и достаточно полно описана. – Создатель задумался. – Изложена в Торе, попала в Библию, комментариев и толкований более, чем достаточно… Так, Иаков… Если он получит современные знания, еще начнет арбалет с пулеметом придумывать, или займется коммерцией и биржу откроет, времени и сил делать детей совсем не будет. Нет. Рахель. Красивая женщина, мечтательная, но в то же время ревнивая. Современная эмансипированная женщина в теле Рахели может начать моду менять, фабрики строить, равноправие внедрять. Оно нам надо? Лия. Что у нас о Лии? Что-то такое у нее было со здоровьем, если мне память не изменяет.
– Не изменяет. Проблемы с глазами, а оттого закомплексована. Однако Лия родила большинство детей. – подсказало Бытие.
– И как выглядела, когда они познакомились? Есть проблемы?
– Да нет. Девушка лет семнадцати, стройная фигура, среднего роста, постоянно горбится из-за болезни глаз. Их постоянно приходится прятать от режущего света. Тонкая талия, высокая грудь и стройные ноги, но скрыты бесформенной одеждой до пят. Лицо овальное, обрамлено пышными волосами, собранными в прическу и закрытые платком. Привлекательные рот и нос и вместе с тем воспаленные тусклые глаза. Это делает лицо унылым и неинтересным. Излишне застенчивая, скованная, физически сильная.
– Да, нет у тебя поэтического дара. Сознание справилось бы лучше. Что о ней сказано? Ничего особо из себя не представляет. Родила семерых детей. Почему? Потому что мне так нужно было. Кто-то ведь должен рожать. Ничего не изобретает, не придумывает. Остановимся на Лии. Надеюсь, мы сможем найти похожую на девушку из настоящего времени?
– Физически похожую, да. Что касается характера – это не ко мне. – Бытие указало на несколько отмеченных метками девушек. – Претендентки перед вами, из разных мест, но все молодые, симпатичные и…
– Быстро ты справилось, должно быть заглядываешься на девушек, наверное, всех наперечет знаешь. Сознание, что скажешь? Есть девушка схожая физически, но антагонист по характеру?
– Да, есть. Непоседа. Отличия во внешности, конечно, есть. Внешность оригинальна и привлекательна, но для нашей затеи это особого значения не имеет. Умеет тщательно планировать свои действия, а потом решительно их исполняет. Целеустремленная, может быть жесткой или ласковой и мягкой, смотря по ситуации. Восприимчива, легко обучается и приспосабливается к обстоятельствам. Без лишних предрассудков, себя в обиду не даст.
– Хватит, достаточно. Поэтики, прямо скажем, тоже маловато, как барана описываешь. Неужели надоело? Хорошо, остановимся на этом, и так уже много времени потратили. Подводим итоги обсуждений. Подселяем сознание современной девушки, как, кстати, ее зовут?
– Лия, – Бытие и Сознание ответили одновременно и переглянулись.
– Даже так? Все интереснее и интереснее. Значит подселяем сознание современной девушки Лии к разуму Лии из прошлого, ставим задачу пройти весь жизненный путь, описанный в Библии, ничего при этом не изменив и не оставив после себя никаких новшеств. Так? Или еще что-то.
– И что? Навозимся с этим, а потом долго и внимательно будем наблюдать, как она рожает детей и слезливо умиляться, глядя на них, растущих? И где интерес, где обещанное шоу? – Событие притворно задумалось, – может страстную первую любовь добавим в историю?
– Лучше две! Одну счастливую, а другую несчастную. Но, впрочем, безразлично какие и кому. И беременную собаку, – засмеялось Бытие.
– А собака-то причем? Прибавлять, так что-нибудь полезное.
– Собаку, чтобы было чем заняться поначалу, и глупости в голову не лезли. А полезное, – задумался, – ну еще какого-нибудь несчастного больного страдальца, хотя не знаю, чем он может быть полезен. Просто обуза.
Помолчали. Бытие и Сознание надеясь, что Создатель от затеи откажется, а тот размышлял о предложенных усложнениях.
– Это все полумеры. Пожалуй, стоит добавить проблему посерьезней. – Создатель принял решение и начал раздавать указания, – Я смотрю, отец у Лии строг и крут со старшей дочерью, поэтому делаем так. Сознание доводит эмоциональные состояния отца и дочери до такого накала, когда они серьезно ссорятся, вплоть до разрыва, и отец выгоняет Лию из дому. Не навсегда, на время, пока не разрешит возвратиться. По дороге та падает, теряет сознание, и именно в этот момент производим подселение. Бытие обеспечивает место проведения подселения, наличие больного и беременной собаки. Сознание решает вопросы любви и ненависти. Какая любовь, у кого, решаешь сама, до какой степени неприязнь отца к дочери тоже. Не переборщи, все это не должно противоречить уже зафиксированному, придется покрутиться. Я обеспечиваю создание непредвиденных обстоятельств встречи с современной Лией и провожу переговоры о договоре. Потом или наслаждаемся зрелищем того, как они будут выходить из этой реальной жизненной ситуации, или вмешиваемся и прекращаем эксперимент. Вопросов нет? – и не дожидаясь ответа, – и не будет. Вперед, работать, работать и работать. Отдыхать и наслаждаться зрелищем позже.
Глава 2
Солнце клонилось к закату. Вот-вот оно приникнет к горизонту и подсветит облака снизу, раскрашивая их всевозможными красками, от бледно-желтых до ало-красных. Как и восход, закат длится совсем недолго и никогда не повторяется. Именно в эти мгновения на лицах влюбленных появляется нежная и мечтательная улыбка, глаза затуманиваются, их затянувшиеся объятия сменяются нежным поцелуем.
У тех, кто собрался у колодца, не возникало особого желания любоваться небом. Хотелось уже закончить бесконечные дневные хлопоты и спокойно отправляться домой. Блеющие овцы напоминали, зачем они здесь собрались, молодые пастухи шутили с девушками, все ждали Рахель.
Ей не пеняли, сложно упрекать это прелестное существо, окруженное белоснежными овцами, приближающееся к колодцу. Казалось, сама богиня покровительница пастухов и стад Нинсун на пышных облаках подплывает к ним. А за ее спиной, пробивая толщу облаков, яркие лучи, словно салютующие красоте клинки, вонзались в голубое небо. Уходящее солнце бесстыдно просвечивало одежду, показывая всем красоту тела, уже начинавшего принимать обворожительные женские черты.
Юноши, стараясь перегнать друг друга, бросились помогать прелестной пастушке, а та устало присела на камень. Несмотря на все внимание, которое она получала от друзей, нелегко приходилось Рахели весь день приглядывать за отарой отца. Хотелось поболтать с друзьями, похвастаться подаренной отцом вылепленной из глины фигуркой птички, послушать свирель пастушка, узнать новости и поселковые сплетни, да мало ли интересных занятий есть у девушки в четырнадцать лет. Но вокруг были только овцы и козы. Вот и приходилось Рахели вместо всех этих удовольствий следить, не забрались ли овцы в поля колосящейся пшеницы и ржи, не подбирается ли в кустарнике волк к запутавшемуся в ветках козленку, не забрел ли в овраг заблудившийся барашек. В случае опасности пастушка принималась громко кричать, и на ее зов сбегались парни и взрослые пастухи. Все это ужасно утомляло, а ведь еще приходилось прятаться от полуденного солнца, чтобы безжалостное светило не сожгло кожу и не сделало ее грубой и шершавой. Рахель хотела быть похожей на облачко, парящее в высоте голубого неба, чтобы оттуда взирать на зеленеющую долину, на большой город в центре ее и храм богу Син. Она молилась ему, божеству-покровителю, и верила, что появится прекрасный муж и сделает ее самой счастливой на свете.
Девушка, скорее девочка, с интересом смотрела на приближающегося к ней молодого мужчину, ведь всякое новое лицо здесь вызывало интерес. Много нового и интересного можно было узнать из разговоров проезжающих караванными путями купцов, полюбоваться их одеждами и товарами, путешественников, рассказывающих о новых незнакомых землях. Дворцы и храмы вставали перед взорами юношей и девушек, собиравшихся, чтобы послушать их рассказы, великие государи и прекрасные женщины вершили судьбы людей, полноводные реки преграждали путь, пустыни и горы поражали своим величием, кровавые битвы разворачивались перед ними. Все это завораживало и заставляло быстрее биться молодые сердца.
Но в этот раз было нечто иное. Этот незнакомец шел к ней, именно она была той, кому он хотел сообщить нечто важное, радостное и только ей предназначенное. Она чувствовала это и жаждала этого. Мужчина подступил совсем близко, замер на мгновение в нерешительности и, наконец, произнес:
– Приветствую, тебя, прекрасный цветок, выросший среди безжизненной пустыни. Ты затмеваешь всех на просторах долины Харрана, – ласковые слова ласкали уши, а руки, сложенные на груди, смиренно умоляли о благосклонности.
– Кто ты, незнакомец? Что заставило тебя говорить со мной?
– Я Иаков, сын Исаака и Ревеки, сестры отца твоего. Я знаю, кто ты, несравненная Рахель, пастухи поведали о твоем прибытии, но я не ожидал, что богиня посетит этот дальний уголок. Да прославит всевышний мудрость моей матери, пославшей просить в жены дочь Лавана. Не смотри на мое запыленное платье и усталый вид. Долгий, полный опасности путь я проделал дабы узреть тебя, – слова лились, ласкали слух и невольно заставляли поддаться их волшебному обаянию.
Две души на мгновение замерли и внезапно объединились в единое целое, думающее одинаково, ощущающее одинаково. Иаков жаждал воспевать красоту, представшую перед ним, а Рахель внимать этим дивным незнакомым словам.
Этот разговор, не предназначенный для посторонних, достиг ушей Лии, сидевшей возле смотрителя колодца, и заставил еще больше сжаться фигуру в бесформенном платье с закрытым от лучей уходящего солнца лицом. Старшая дочь старожила этих мест Лавана, внука основателя поселения Нахора, устроилась на камне у колодца, отдыхая от длинного дня, опостылевшей работы и несправедливых упреков. При малейшей возможности она приходила сюда побыть рядом со смотрителем Гиваргисом.
Все ей дала природа: и стройную фигуру, и миловидное лицо, и длинные волосы, одного лишила – зрения. Обладая повышенной восприимчивостью и эмоциональностью, она была вынуждена сдерживать себя, колебания настроения приводили к ссорам и стычкам, после них следовал мучительный период уныния и обреченности. Она не любила солнце – его жгучие лучи, ослепительное сияние окружающего простора приносили с собой режущую боль в покрасневших глазах, слезившихся от света, мокрый нос в период цветения деревьев и трав вызывал издевательские насмешки сверстников и вечное недовольство отца. Это заставляло Лию, сгорбившись то ли от боли, то ли от унижения, прятаться под защиту платка, искать уединенные места и тихо шептать иногда молитвы, но чаще жалобы и проклятья. В мечтах она мстила всем своим обидчикам и врагам, представляла их поверженными, а себя гордой и повелевающей. Но сейчас она сидела здесь, возле единственного человека, способного утешить и успокоить ее. Нет, утром и днем она отчетливо видела все, но ближе к вечеру глаза отказывали и окружающее представало перед ней словно в тумане.
Вот так и узнала Лия, невольно подслушав разговор, о прибывшем к отцу дальнем родственнике. Девушка страстно хотела покинуть родительский дом, доставлявший ей только страдания. Она стремилась найти мужа и родить ребенка, жаждала выйти замуж все равно за кого, но отец был категорически против брака с уроженцем Месопотамии. И теперь в душе ее затеплилась надежда: «Ведь Рахель еще мала, а закон разрешает иметь нескольких жен. А вдруг…».
Сейчас она сидела возле страдающего, нестарого, полного сил воина, чье изуродованное безобразным шрамом лицо кривилось от зарождающейся зубной боли. Бронзовый меч коренастого вавилонянина пропахал борозду от брови через щеку до плеча и дальше вниз до самого локтя, лишив его возможности владеть левой рукой. Это навсегда закрыло путь к воинским подвигам и заставило приспосабливаться к новой жизни, но не лишило его способности сопереживать страданиям. Гиваргис отличался умением решать любые проблемы, помогая другим с помощью своих простых, но в то же время разумных советов. Чтобы совсем не обозлиться на мир, он учил как завоевать доверие окружающих, понимать людей, помнить, что каждый должен пройти свой собственный, предназначенный только ему путь. Лия отдыхала рядом с ним, постепенно успокаивалась и в ней вновь расцветала надежда, ведь только она способна поддержать, когда остался один.
Пока поили отары, подростки шумно резвились, плескались водой, а у нее вызревал план отчаянного поступка, способного перевернуть постылую жизнь. Терять, собственно говоря, было нечего, никаких изменений ожидать не приходилось, а об улучшениях не стоило и мечтать. Дождавшись, когда отары потянулись к своим загонам, Лия решительно поднялась, почтительно поклонилась единственному другу и произнесла: «Благодарю тебя, Гиваргис, за советы. Я знаю, что делать». Гиваргис почувствовал, что отговаривать и наставлять девушку совершенно бессмысленно, устало улыбнулся и, кривясь от боли, произнес, искренне желая ей успеха: «Ступай, девочка, помни о надежде. Удачи тебе». Хорошо изучив свою нечаянную питомицу, вдруг как-то неожиданно приникшую к нему, нашедшую в нем друга, он не очень верил в успех.
Лия медленно шла в облаке пыли за бредущим стадом и раз за разом прокручивала в уме совершенно безумный план. Оживленно беседующие Иаков и Рахель не обращали внимания на сгорбленную унылую фигуру позади. Иаков говорил, а Рахель… Нет, она не слушала, она впитывала изысканные восхваления своей красоте и молодости, восхищалась витиеватыми оборотами речей, купалась в этом море слов.
Блеяли овцы, почувствовав запахи родного загона, шумели рабы и служанки, встретившиеся после утомительного знойного дня, кухарки готовили ужин, и все предвкушали приближение долгожданного отдыха. Рахель, едва они миновали ворота, бросилась к отцу, сидевшему в столовой старого дома. Земля, большой двор с постройками, загоны для скота, да и сам дом, построенный из глиняных кирпичей еще его дедом – все это принадлежало Лавану. За это он был обязан платить налоги, но хоть и жаль было отдавать деньги, это была его собственность.
Главными землевладельцами Митанни являлись крупные государственные и храмовые хозяйства. Кроме них, существовали сельские общины, алу, в которые объединялись мелкие частные землевладельцы. Членом одной из таких общин и являлся Лаван, в которой он считался зажиточным хозяином.
Все устраивало его. И устоявшаяся крестьянская жизнь, и положение в общине, и крепкое хозяйство. Одно угнетало – не было у него сыновей. Каждый день он просил милости у богов, регулярно пригонял в храм белоснежных жертвенных овец, а жена его, Адина, так и не смогла принести ему долгожданного наследника. Может быть, именно поэтому старшая дочь и вызывала неприязнь. Лаван убедил себя, что, глядя на нее, Адина не хочет беременеть, опасаясь, что сыновья родятся больными и немощными. Лаван уговаривал ее, указывал на младшую дочь красавицу, сулил выполнение всех желаний, а когда это не помогало, кричал на жену и угрожал избавиться. Все было напрасно и только распаляло его. Теперь, глядя на Рахель, он уповал о внуках, их видел своими приемниками. Только для них стоило множить свое добро, дабы передать им накопленное и заработанное.
В свои пятьдесят лет Лаван был уже одутловат, и вместо крепкого молодого тела появилась полнота. В глазах таилось подозрение, а узкое лицо с неопрятной бородой выражало недоверчивость. Было бы весьма неразумно вкладывать в такую недостойную оболочку благожелательность и прочие добрые качества, и природа снабдила его душою, вполне соответствующей его внешности, то есть низкой и алчной.
Он поднялся навстречу дочери и с умилением посмотрел на это чудо. Невольная улыбка озарила его лицо, а руки приготовились обнять любимицу. Рахель, бросившись к отцу, радостно затараторила:
– Отец, пойдем скорей. Я привела к тебе Иакова. Его прислала твоя сестра Ревека и наказала просить у тебя в жены дочь, пойдём же, отец, он ждет, – схватила за руку и потянула отца.
– О, боги, наконец-то вы услышали меня, – Лаван не мог сдержать охватившего возбуждения. Волшебным образом разом были решены все проблемы. Он давно присматривал мужа для дочери, не желая породниться с вавилонянами и ассирийцами. Лучше он отдаст ненаглядную Рахель Иакову. Да и подарки от сестры не будут лишними. Он еще помнил богатый караван, который привел Элиэзер, раб отца Иакова, когда сватал его сестру. – не так быстро, красавица моя, я не поспеваю за тобой.
Они выбежали из дома, и Лаван с недоумением оглядел двор.
– Где же он? – Лаван оглядывал двор, но не видел ничего кроме привычной уже картины вечерней суеты.
– Отец! Да вот же он, перед тобой, – Рахель даже подпрыгивала от возбуждения, указывая на стоящего в стороне и чего-то ожидающего мужчину. Тот был похож на обычного странника в помятой запыленной одежде, что часто проходили по караванному пути мимо дома. Только статная фигура, высоко поднятая голова и независимый взгляд свидетельствовали о том, что перед Лаваном не просто еще один путник, коих немало насмотрелся он на своем веку, а независимый, знающий себе цену гражданин.
– Этот чужеземец и есть сын моей сестры? Дочка, как же ты могла поверить ему? Чем он так тебя околдовал?
Рахель пыталась что-то объяснить отцу, но тот уже не слушал. Он даже не подошел к Иакову, а это был он, а просто подозвал его к себе.
– Кто ты? Рахель сказала, что ты сын моей сестры. Только невообразимые обстоятельства могли вынудить ее прислать ко мне сына в таком состоянии. Жива ли она, здорова?
Иаков с достоинством приблизился и, показывая поблескивающий на пальце перстень, произнес:
– Я Иаков, сын Исаака и Ревеки, прибыл к тебе по желанию матери, с наказом просить у тебя руки твоей дочери. Она послала со мной богатые дары, но несчастья в дороге превратили меня в изнуренного путника, просящего приюта.
– Действительно, это кольцо Ревеки, но как я могу знать, что это она дала его тебе?
– Я много расскажу тебе, уважаемый Лаван, чего не может знать никто из посторонних, что убедит тебя в правдивости моих слов.
– Хорошо, приведи себя в порядок и приходи в дом. Там расскажешь свою историю, – все, что смог выдавить из себя Лаван. Он сразу сгорбился, но гнев заполыхал в его глазах, ладони сжались в кулаки, а заигравшие на щеках желваки свидетельствовали о крайней степени раздражения. Все планы, вспыхнувшие в его мозгу за это короткое время, рухнули, – иди, мне нужно подумать, – и он отвернулся, собираясь уходить.
– О, господин мой! Отец мой! – эта громкая мольба разрезала тишину, воцарившуюся вдруг во дворе дома. Все почувствовали возникшую после разговора Лавана с Иаковом напряженность, она повисла в воздухе и заставила всех притихнуть. Лаван обернулся, он не сразу понял откуда донесся этот зов. Взгляд его наткнулся на коленопреклоненную фигуру, замотанную в старое платье, рваный платок сбился на шею, руки пытались дотянуться до его ног, покрасневшие глаза просили о милости.
– Опять ты. Ты, которая приносишь в семью только несчастья. Опять
ты посмела явиться ко мне, – увиденное не успокоило гнев, а лишь привело его в еще большую ярость. Давившее раздражение от несбывшихся ожиданий наконец нашло себе выход.
– О, господин мой! Умоляю, выслушай! Ведь я дочь твоя, – Лия твердо решила не отступать, – пусть глаза мои не могут смотреть на мир, пусть не могу работать, как все, но даже самой ничтожной рабыне ты оказываешь больше снисхождения. Отец мой, отдай меня пришельцу. Пусть он просто прохожий, отдай меня в жены ему. Я рожу сына и этого мне будет довольно. У тебя будет внук без примеси чужой крови, а у меня родное существо, которого можно любить, о котором можно заботиться. А если Иаков действительно сын твоей сестры, то ведь разрешено богами иметь нескольких жен. Рахель еще молода и не может иметь ребенка, я успею родить и уйти. Отдай меня, господин мой!
– Ты кого хочешь родить! – взорвался Лаван. – Такого же ущербного, как сама? Из-за тебя боги наказали меня, ты проклятье семьи. Глядя на тебя, мать не может забеременеть и принести мне сыновей. Что ты возомнила о себе? Уходи вон, – он все больше распалялся, – в дальнем загоне для стрижки овец есть навес, шатер, не помню, сама разберешься, пусть тебе соберут еду и немедленно убирайся туда. Посиди на лепешках и воде, может одумаешься. Да не смей появляться, пока я не позволю тебе вернуться.
Лаван выплескивал свою ярость, свое горькое разочарование о несбывшихся мечтах, все, что накопилось за долгие годы молитв и ожидания сыновей. Он не мог, да и не хотел себя сдерживать. Вздрагивая от злости, он отвернулся и, не глядя на коленопреклоненную, сжавшуюся фигуру, направился в дом.
Лия умолкла, надежды больше не было, она умерла.
Адина, жена Лавана, смотрела на дочь из дальнего угла двора и тоже плакала. Тихая и покорная, она молила богов о сыне, ходила в храм к жрецам лекарям, выполняла все их наказы и принимала все снадобья, что получала от них. Все было напрасно, боги покинули ее, чрево ее было пусто. Чтобы угодить мужу, она с покорностью принимала и упреки, и его ночные прихоти. Не было уже радости, даже Рахель отдалилась от нее. Адина собрала корзинку с едой, какие-то овощи, кувшинчик с маслом, нож, припрятанный от мужа, бурдюк с водой, все, что удалось в спешке собрать изгнаннице. Прижала к себе, поцеловала, попыталась утешить. Две отвергнутые души прощались, не чувствуя в себе сил сопротивляться.
– Потерпи, дочка. Гнев остынет, и ты вернешься. Боги услышат нас, придет время, когда ты станешь хозяйкой и докажешь всем, что ты у меня самая лучшая. Потерпи, родная. – Сказала и заплакала вместе с Лией.
Совсем смеркалось, когда Лия вышла со двора. Сумерки уже сгустились, луна еще не засияла на небосводе, и только первая звезда взирала, как одинокая сгорбленная фигура бредет по пыльной дороге. Внезапный толчок едва не сбил Лию с ног. Рослый сын местного богатея, Джераб, проходивший мимо, с издевательской усмешкой уронил: «Что, оборванка, не учили тебя уступать дорогу. Слава богам, выгнали тебя, теперь дышать легче станет».
Девушка посторонилась. Она уже не воспринимала насмешек. Лия сдалась, она уже не хотела жизни, полной унижений и оскорблений. Так и брела она к отдаленному загону, никому не нужная, обруганная и оскорбленная.
