скачать книгу бесплатно
– Я уверен, у отца была причина так поступить, – сказал я, – Возможно, он думал, что вернет ее обратно.
– Но тогда почему не вернул? В 2000-м взяли бандитов, посчитали сокровища, а статуэтка где?
– Возможно, поэтому он пропал. Она попала в другое место, за границы Нагоры – вот он и искал ее.
– Ох, Андрей, хотела бы я в это верить…
Дима завел двигатель, и мы, наконец, въехали в Нагору. Дом бабушки находился в деревне неподалеку от польского приграничья, в регионе под названием Подхала. «Пума» теперь катила под горку, по обе стороны виднелись лишь уходящие ввысь скалы да цепляющийся за клочки земли у дороги сухой кустарник. Через некоторое время горы исчезли, и нашим глазам открылась долина, сверкавшая россыпью зеленых лугов. Вдалеке виднелись белесые точки – стада овец и коз. Косматыми бочками на косых полях лежали тюки скатанного сена. Почти открыточная идиллия.
Глядя в окно, я вспоминал беседу в домике коменданта. Разговор с Борисом не давал покоя. Неужели это могло быть правдой – отец здесь, в Нагоре? И что за новая банда объявилась? Борис не выглядел сильно взволнованным по этому поводу. В любом случае, это наверняка не сравнится с тем, что творило «Чорно сонце». Мой отец – настоящий герой. Не скрою – когда Борис так сказал, я почувствовал гордость за Збигнева. И за то, что я – его сын.
***
Мое самое яркое воспоминание о бабушке – как мы однажды вместе собирали трускавки[4 - Клубника]. На ее огороде каждый год в конце мая распускались пышные заросли, и были это самые вкусные трускавки во всей Нагоре. Ребенком я мог часами ползать под сенью огромных листьев, выискавая спелые ягоды. Я никогда не торопился. Сочную, чуть кисловатую, мякоть трускавки можно было смаковать несколько минут. Обычно я собирал небольшую корзину, а сам съедал в два раза больше этого объема. После, разморенной солнцем и едой, я часто дремал на скамейке в саду, пока бабушка меня не находила. "Любишь ты трускавки" ласково говорила она, щекоча мне подмышки. «Бабчя, бабчя! – кричал я, – А почему трускавки маленькие? Я хочу большие!" А она мне отвечала: "То ведомо почему. Брат-солнце не хочет сильно светить". Прикладывала ладонь ко лбу и указывала на небо. Сквозь плотные облака пробивались редкие лучи. Так бывало каждую весну. «А почему он не хочет светить?» – упрямо продолжал я. «То ему одному ясно, почему, – смеялась Веслава, – Точно волнуется за нас, людей». Она брала корзинку и шла в дом, а я скакал за ней, босоногий и загорелый, повторяя: «Почему Брат-солнце не светит?!».
О похоронах не хочется много рассказывать. Мы приехали к дому, где нас уже ожидал служащий похоронной конторы. Пришли соседи и друзья бабушки из Подхалы. Все в белых одеждах, а женщины – с намитками на головах. Их было немного, и я никого не знал. Я спросил работника, где мои родственники. Он с безразличным видом лишь покачал головой: «Звонили всем. Пришли только вы». Мы подождали несколько часов, но никто так и не появился. Работник сказал, что его время ограничено и нужно бы отправляться.
На кладбище, у могилы, каждый сказал небольшую речь. Кто-то молчал, некоторые плакали. Из меня слова не шли – кажется, наговорил какой-то ерунды. Во всем этом собрании не было ни веса, ни значения. Словно не настоящие похороны, а репетиция. Я не чувствовал ни скорби, ни печали. И я очень любил бабушку. Однако в последний путь ее должна была отправлять вся наша семья, а не три человека. Да еще приехавших за несколько тысяч километров отсюда.
– Прошу выбачить, вы являетесь семьей Веславы?
Спрашивал молодой парень в строгом черном костюме. В руках он держал внушительных размеров красную папку из кожи. Я кивнул. Он сразу спросил:
– Молвить по-нагорски або по-российски?
– По-российски, пожалуйста, – ответила мать. – Чтоб мы все понимали.
– Замечательно. Дело касается завещания, оставленного Веславой…
– Стоп. Какого завещания? – вмешался я, – Я знаю законы Нагоры. Дом переходит по крови следующему родственнику – вот и все. А вы шарлатан какой-то.
Парень в костюме принял оскорбленный вид. Ненадолго – вскоре он стал трагично вздыхать:
– Да, так было ранее, в дикие для нашего края времена. Полагаю, вы давно не были в Нагоре, раз мыслите в таких примитивных понятиях. Однако год назад, на основе децизии Великого совета, было решено привнести порядок в хаос обывательской жизни.
Он раскрыл папку и достал несколько документов, заверенных печатями. Текста было много, и нотариус услужливо нашел для нас нужные строчки.
«…Следуя программе развития государства Нагора, Великий совет одобряет ввод программы обновления жилья «Из вески в столицу», предложенный коммерческой организацией Sun & Son… Каждый житель следующих населенных пунктов – Подхала, Купавы, Паленица – обязан узаконить свое право владения домом, а также составить договор наследования недвижимого имущества. Дома, а также другие постройки, жители которых не узаконят свой статус или не укажут субъекта наследования, переходят в полное владение коммерческой организации Sun & Son».
Звучало вроде законно. Хотя я ничего не слышал об этой компании – Sun & Son. Но раз так решил сам Великий совет, то я, как нагорец, должен был подчиниться. Мы снова достали паспорта.
– Только русские? – спросил нотариус, листая книжечки. – Лишь нагорцы имеют право наследовать жилье в крае.
– Спокойно. Я нагорец.
И я показал ему свой паспорт. Могу поклясться, что на лице парня промелькнуло досадливое выражение.
– Замечательно, – сказал наигранно, – Прошу за мной. Я должен озвучить вам наказ Веславы.
Я обратил внимание на странный выбор слов. Нотариус привез нас к дому бабушки.
Это был старинный дом в старославянском стиле, изначально построенный еще в на рубеже XIX-XX веков. В начале 90-х его значительно реконструировал мой отец, недолго после знакомства с мамой. Делал пристройку и улучшал фасад из всего, что попадалось под руку, с усердием и страстью. Результат у него вышел необычный – это было странное смешение дерева, черепицы и кирпича – но я любил этот дом без памяти. Все-таки провел в нем 20 лет жизни.
Но когда отец с мамой перестали ладить, и она не захотела оставаться жить в Нагоре, с отцом остались жить только его родители – мои бабушка и дедушка. Когда батя пропал, дом остался в наследование бабушки – в нем на тот момент оставалась жить только она.
Во дворике нас встретила Роса. Кобыла несмело переставляла копыта и щипала молодую травку.
– У вас даже кони были? – спросил Дима.
– Ты разве не знал? – удивился я, – Мы с ней одних лет вообще. Помню, как в Купаве на ней маленький ездил. Ну как ездил – больше держался за гриву и паниковал, что свалюсь. А с Росой только бабушка умела ладить.
Дима хотел погладить Росу, но кобыла взмахнула гривой и грузно развернулась к нему объемистым задом. Я осторожно подошел к животному, прикоснулся к шерсти. Лошадь коротко фыркнула, но руку не стряхнула. Тогда я медленно провел ладонью по теплой морде – от влажных ноздрей до морщинистой кожи вокруг больших карих глаз. Роса наклонила голову, потянулась ко мне губами и шершавым языком оставила на плече мокрый след. Я взял поводья и завел кобылу в стойло. Кто теперь позаботится о ней, когда бабушки нет? Отвезти бы ее к Марчину. Ладно, потом решим.
Разговаривать решили на кухне. Обстановка здесь была такой, какой я ее всегда помнил. Буржуйка у стены – отец так и не успел построить настоящую печь – внутри которой еще лежали угли. В шкафу за стеклянными дверцами – чайный набор. Не помню, чтобы мы вообще когда-нибудь им пользовались, правда. В углу возле двери в большую комнату стоял небольшой низенький деревянный шкафчик с дверцей необычной формы. Дима открыл дверцу и пытливо заглянул внутрь. Стенки были обиты цинковой жестью, а на верхней полке лежал пустой контейнер. Сбоку на контейнере виднелся маленький краник.
– Это холодильник, веришь или нет, – ответила мама на невысказанный вопрос брата. – В контейнер клали лед. Веслава жила здесь без электричества, насколько знаю.
– В 2000-х провели, – сказал я. – Но мы редко пользовались.
– Итак, вы готовы ознакомиться с содержанием завещания усопшей? – спросил, чуть нетерпеливо, нотариус.
– Всенепременно. Однако присядем.
Нотариус открыл папку и достал запечатанный конверт.
– В этом конверте содержится написанное от руки завещание покойной Веславы Бончик. Однако… – Нотариус сделал паузу и спрятал письмо обратно в папку, – …покойная поставила одно условие. Незадолго до своей кончины она бъявила о наказе. Как вы знаете, без выполнения условий наказа оглашение завещания является невозможным.
– Напомните, пожалуйста, что такое наказ, – попросила мама.
– Как бы так проше… Это был народный обычай, а сейчас – правовой термин законодательства Нагоры. Смотрите: обычно люди просто оставляют завещание на случай преждевременной кончины. Однако в исключительных случаях, когда, скажем так… – он задумался и пригладил волосы, – …усопший не уверен, что желаемые обстоятельства осуществятся, он пишет наказ.
– Андрей? – мама устремила на меня проницательный взгляд. Дескать, так или нет?
– Есть такое, – кивнул я, – Однажды дедушка Витольд хотел оставить наказ. Написал, что наследники получат дом, только если смогут пересечь Нагору из одного конца в другой.
– Ну это не сложно.
– Сидя в мешках.
– Не волнуйтесь, Веслава ничего такого не требовала, – отозвался нотариус. – Сейчас я вам зачитаю.
В руках нотариуса появился лист бумаги, в нижней части которого стояла круглая печать.
– «В случае своей смерти прошу огласить мою последнюю волю родственникам только при соблюдении нижеуказанного состояния. В моем доме, в гостином зале, единовременно должны присутствовать девять человек", – Нотариус поднял глаза и пояснил, – Далее идет перечисление. "Мои любимые сыновья Збигнев и Марчин, а также их замечательные жены Алена и Каролина. Племянники, которые всегда грели мне сердце, даже если они не всегда были рядом – Андрей, Дмитрий и Матей. Мой любящий супруг, кому я не хочу принести горя скорбью обо мне, – Витольд. И, наконец, девушка, которая так часто бывала в нашем доме и кого я полюбила как родную – милая Стокротка. Я, Веслава Бончик, пишу этот наказ сознательно и без всякого принуждения". Подпись. Прошу убедиться в подлинности документа.
Нотариус протянул нам бумагу и продолжил:
– Спешу вас уведомить, что согласно закону Нагоры, время на выполнение наказа составляет две недели с момента его оглашения. Это значит, что все указанные в этой бумаге родственники должны собраться здесь на праздник Радоницы, 14 апреля. Наказ должен быть выполнен, прежде чем я смогу огласить для вас завещание. В противном случае, если по истечение двух недель условие не будет выполнено, участок с домом и имуществом перейдет в полное владение компании Sun & Son, законным представителем которой я и являюсь.
– Но это абсурд, – произнесла мама после внимательного изучения бумаги, – Мы здесь втроем, ладно. Марцель и его жена – может быть. Матей? Кто знает, где он. Но самое главное – Збигнев. Веслава прекрасно знала, что он исчез. И я даже не хочу говорить о Стокротке. Девушек с таким именем не существует, это скорее прозвище. А если так, то на ее месте может быть любая. При всем уважении к Веславе, этот наказ – насмешка.
– Мам, постой, – перебил я, – Это вопрос деликатный.
Мы попросили нотариуса на время покинуть кухню, закрыли дверь и начали обсуждение.
– Ты слышала, что он сказал? – начал я, – Если не выполним наказ, дом заберут.
– Прости, но разве у нас были какие-то виды на этот дом? – ответила мама. – Не помню, чтобы ты изъявлял желание наследовать.
– Но мы не можем просто отдать его! Да еще непонятно кому.
Меня неожиданно поддержал Дима.
– Из этого места можно сделать гостиницу или агротуристику, – задумчиво проговорил он, – Если сюда приезжают туристы – в горы, скажем – то можем на этом деньги заработать.
– Но кто это будет делать? И разве у нас есть время? – спросила мама, – У меня со следующей недели лекции на кафедре начинаются. У тебя – суд очередной. Ну и разве то, что я сказала – неправда? Вашего отца никому найти не под силам.
– Ой не говори так.
Я рассказал им про портсигар и беседу с Борисом.
– Андрей, это ничего не значит, – тихо произнесла мама, – Збигнев мог передать этот портсигар и до исчезновения. Почему ты так доверяешь Борису? Они с твоим отцом уже обманули нас раз.
– Но зачем Борису это делать? Нет, я верю ему. Этот портсигар – единственная зацепка. Но ладно отец. Почему остальные не пришли? Вас это не смутило?
– Не скажу, что у нас была очень крепкая семья, – вздохнула мама. – Видимо, по эту сторону границы – та же история.
– Я думаю, Веслава не просто так оставила наказ. Возможно, с ними что-то случилось. С дядей Марчином, Матеем и остальными. Бабушка хотела, чтобы мы вспомнили друг о друге.
– Очень идеалистично, – подняла уголки губ мама, – Ладно, если ты серьезно хочешь за это взяться, то мы останемся здесь на неделю. Смена обстановки пойдет нам на пользу.
– Это точно, – с облегчением выдохнул Дима. Сейчас он уже выглядел во много раз здоровее, чем несколько дней назад.
Мы сообщили нотариусу о согласии выполнить наказ. Он хотел уже опечатывать дом, но я попросил его немного подождать. Если уж я брался за поиск родственников, неплохо бы найти в доме подсказки. Нотариус был не в восторге от идеи, но согласился подождать. Мать с Димой вернулись к машине: Дима уже искал недорогие варианты ночлега. Я остался наедине с опустевшим домом. Как же давно мы не виделись!
Я прошел к лестнице в большом зале и толкнул малоприметную дверь внизу под сходами. Это была комната отца, хотя он звал ее «мои склады». А если честно, то это была коморка. Его жизнь дальнобойщика все время проходила в разъездах, и он редко бывал дома. Вместо кровати – помятый матрас на полу. У стены – ящики с инструментами, рядом коробки с книгами: слесарное дело, правила международных грузоперевозок, карты европейских дорог. На полках кубки и медали – награды за хорошую работу. Все выглядело так, как я помнил. Не знаю, что хотел здесь найти: за время моего отсутствия отца здесь, конечно, не было.
Я поднялся по деревянным ступеням винтовой лестницы. За черной дубовой дверью была комната дедушки Витольда. Девять лет назад дедушка покинул наш дом. Я хорошо помню, как это было. Однажды он ел на обед флачки и внезапно закричал: «Ах вы смердячие псы!» Выбежал на улицу, а мы с бабушкой за ним. Небо накрыло черной пеленой, воздух был полон смрада. Оказалось, что вновь заработал сталелитейный завод на окраине Подхалы. Он был построен во времена коммунистов, но закрылся после 1990-го. Богатый инвестор одной из стран Западной Европы выкупил завод и планировал возобновить производство. Решил, что в Нагоре будет дешевле. Но не учел одно важное обстоятельство: в Нагоре жил мой дедушка.
Витольд написал письмо главе Великого совета, в которой требовал, чтобы завод снова закрыли. В ней он называл новых владельцев «кобелями от чумной суки», которые хотят задушить нагорцев отходным дымом. В тексте также присутствовали сравнения с действиями нацистов в концлагерях. Глава прочитал и сказал, чтобы дед собрал голоса жителей. Несколько месяцев дедушка ходил по деревне и собирал подписи. У старосты просил помощи. Голосов было много, однако петиция не прошла. Глава Совета отклонил ее, назвав причину: «От завода больше пользы, чем шкоды». Было ясно, что инвестор, как говорится, купил главу с потрохами. Дедушка не сдался: нанял где-то грузовик и погрузил в кузов несколько тонн отборного вонючего навоза. Со словами «Ото ваше злото» вывалил добро прямо возле проходной. Его взяла частная охрана фирмы, но к тому времени нагорцы во всем крае прослышали об упрямых действиях Витольда. В столице устраивали митинги с плакатами: "Нагорца не согнешь!" Через месяц завод закрылся, а дедушка сделался национальным героем. К нам домой приезжали незнакомцы, чтобы сделать совместное фото. Глава, поддержавший инвестора, вылетел из совета, а потом и вовсе покинул край. Наверно, за своим новым хозяином поехал.
Только дедушка был совсем не рад новообретенной славе. Должен признать, что мы с ним редко разговаривали – человек он замкнутый и на контакт идет неохотно. У него была комната на втором этаже, куда никто не имел права заходить без стука. Сколько себя помню, он что-то писал. Каждый день, страница за страницей. Что это было, мемуары или художественная книга, никто из нас понятия не имел. Бабушка рассказывала, что родом он был из Литвы. «Но не литовец», – затем добавляла. Некоторые в родне считали деда немного спятившим. Мне было трудно определиться с мнением. Так вот – после той истории с заводом он ушел. Просто ушел рано утром, не сказав никому ни слова. Все записи забирал с собой – комната была пуста. Через два дня с нами связались по телефону из дома престарелых, который находился в столице. Витольд объявился там по собственной воле. «Не пошкодил у вас?» – взволнованно спросила бабушка. Девушка на том конце со смехом отвечала, что он лишь просит спокойствия, равенства и бесплатной еды. Так Витольд там и остался. Мы навещали его пару раз, но видели, что компания родственников ему нисколько не интересна.
Возможно он все еще там, в доме престарелых. Какая-никакая, но подсказка. Уже что-то. Чтобы не забыть, я сделал список на листке бумаги с подзаголовком «Операция «Две недели до Радоницы»:
1. Дядя Марчин – дом в Купавах.
2. Тетя Каролина – там же где Марчин.
3. Дедушка Витольд – дом престарелых, Бойков.
4. Брат Матей – неизвестно. Спросить Марчина???
5. Отец Збигнев – ждать информации от Бориса.
6. Стокротка – кто она?
Я вышел из дома и сказал нотариусу, что его можно опечатать. Затем прошел к стойлу. Под деревянным навесом было пусто. Роса не могла выйти сама – я помнил, что запирал ворота на засов. Я присел на корточки. На земле отчетливо выделялись отметки копыт. Вот старый след – это я вел лошадь к загону. А поверх него новые отпечатки. Я проследил их направление: следы вели к калитке и исчезали там, где начинался асфальт. Всю дорогу, параллельно конским следам, шли другие отпечатки, едва различимые на промерзшей весенней земле. Возле забора в почве виднелись глубокие вмятины с отпечатками автомобильных покрышек. Грузовик? Ни нотариус, ни мама ничего не видели. Значит, похититель вывел Росу, пока мы беседовали внутри дома. Кто это мог быть? Первый день в Нагоре загадывал мне одну загадку за другой. И я совершенно от них устал.
Нотариус закончил свою работу и пожелал нам доброго вечера.
– Чуть не забыл, – спохватился и протянул визитку, – Вот мой номер. Звоните, когда соберутся все родственники.
И откланялся. Мама потихоньку курила возле машины. Дима сидел в салоне.
– Плохие новости, – она покачала головой, – Поблизости нет ночлегов. Сплошная агротуристика по бешеным ценам.
– Хм. Я знаю один хороший вариант. Но это на окраине Бойкова.
– Тогда едем. Навигатор найдет путь?
– Должен. К столице ведет одна дорога.
– Скажи, к чему нам морально готовиться. Хотя физически, наверно, тоже.
– Спокойно. Это крутой хостел.
– Хостел… – уронила мама, – Это что, шутка?
Ее реакция была совсем неудивительна для человека, который большую часть жизни прожил в большой квартире в центре Москвы. Мне следовало подумать над выбором слов.
– О нет, какой хостел! – рассмеялся я, – Это уютные покои в деревянной хижине посреди леса. Рядом парк, а там – горы. Приятная девушка на стойке обслуживания. Удобная постель. На логотипе – миленький песик. А самое главное – демократичная цена!
– Тогда чего же мы ждем?! – вскричала мама, распахнув дверь в машине.
И мы поехали ночевать в «Джинжер паппи».
Глава вторая. Хостел «Джинжер паппи»
Признаться, работать я не люблю. Ну, так чтобы в офисе, на амбициозного начальника-бизнесмена, восемь на пять – то, что я делал последние несколько лет. Климат на последней московской работе был болезненный: у коллег взгляды насуплены, спины сгорблены, шеи напряжены – все сосредоточенно смотрят в мониторы. Тоскливо было. Я тоже смотрел в монитор, но видел белесую мглу, сквозь которую проступали горные вершины, а под ней – макушки елей. Мне чудился запах творожного пирога с вишней.
Я вспоминал, как два лета подряд я работал в единственном в Нагоре хостеле под названием «Джинжер Паппи». Он располагался на окраине столицы, Бойкова, прямо напротив входа в народный парк. Владельцем был англичанин, которого мы видели раз в месяц: он постоянно был в разъездах и управлял делами по телефону. «Итс Джим. Хелоу, хау из ит гоуин!» бывало слышал я в трубку неизменно жизнерадостный голос. Я на калеченом английском бормотал что-то в ответ. Джим прерывал на последнем слове радостным воплем: «Окей, грейт! Си ю сун!». Лучше, когда трубку поднимала Лори: она могла говорить с хозяином часами, пока я заселял гостей и показывал им интересные места на карте. Лори не умела ни по-нагорски, ни по-русски, и мы дополняли друг друга. Она встречала англичан, американцев и австралийцев, а я – братьев-славян. Работы у нее было больше: Нагора для западноевропейцев значила «как в Альпах, но дешевле». Свободных мест не было в течение всего сезона.
В конце дня, когда ноги уже не держали после уборки комнат и стирки простыней, мы с Лори выползали на террасу и роняли себя на лавку-качельки. Вокруг тихо шумели качаемые ветром ели. Нас овевала приятная прохлада. Тогда Лори кричала: «Итс чизкейк тайм!» – и мы шли в цукерню «У Метка». Лори была без ума от их творожного пирога с вишней. Обычно мы брали из жестяной коробки, служившей у нас кассой, большую купюру (Джим поощрял такие вещи), покупали целый пирог и угощали всех гостей.
Садились за большим столом в гостином зале, будто у кого-то день рождения, и быстро уплетали сладость. А потом болтали до часу ночи. Вечеринкой это было не назвать: в «Джинжер Паппи» вообще никто не тусил, так чтобы с алкоголем и до упаду. Горы манили сюда совсем другой тип туристов – с огнем в глазах и большими рюкзаками на плечах. Помню, после долгой-долгой вылазки на «Трех братьев» я на себе испытал то ощущение, когда под вечер, из последних сил переступая ногами, пришел в уютный лесной домик, где играла приятная тихая музыка и упал с чашкой горячего шоколада в мягкое кресло. Больше ничего от жизни было не надо: просто оставьте меня здесь навсегда. Замечательное было время.
– Андрей, как точно зовется это место?
