Пифит. Книга первая: Боги на природе

Alex Smitt

Пифит. Книга первая: Боги на природе

Помни, икона – тюрьма для живой души и дом для мёртвой.

Другу от друга

ПОСВЯЩЕНИЕ

К раю мы привыкаем за один день.

К аду мы привыкаем за тысячу лет.

Мы привыкаем…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Иногда нам принципы мешают стать принцессами и принцами.

Столичная жара второго десятка лет третьего тысячелетия выжимает до нитки, лето печёт и жарит, в дорожном потоке невозможно дышать, приходится глотать с воздухом грязные капли пота, испражнённые толпой.

– Проклятье, ну почему люди к себе так по-скотски относятся, ведь это ужасно!

Сэм всегда переживает состояния других людей, и теперь в вагоне человеческое раздражение насквозь пронизывает его, сейчас он поддаётся их чувствам. Через несколько станций его тело и дух пропитались этой негативной эмоционально-энергетической субстанцией. Добрый, отзывчивый, искренний человек поменялся и стал думать о людях озлобленно. На этот раз из-за гиперчувствительности он потерял контроль над своим умом и вышел из себя. Словно все эмоциональные частицы человеческой ненависти, копившиеся в метро годами, проникли в него и изменили ход его мыслей на чуждый ему и такой острый, прямо до боли в душе – и даже способный ранить или спровоцировать обидеться кого угодно.

– По-моему, я уже начинаю забывать, каково быть рядом с теми, кто держит себя в чистоте, – подумал перед тем, как выйти из очень шумного и не менее вонючего вагона метро, молодой парень с длинными ровными ногами, обтянутыми джинсами CK и обутыми в белые кроссовки Balenciaga, купленными в интернете за евро. Его массивный накачанный торс обтягивала белая футболка AVA, из-под которой торчали соски, а на голове весьма удачно сидела синяя кепка Marc O'polo, из-под которой выбивались кудрявые волосы. – Как же приятно быть рядом с теми, кто может с самого раннего утра сходить в фитнес-клуб и позаботиться о своём теле, а значит, и о тех, кто видит тебя впервые, кто проводит с тобой весь день или мимолётно бросает заинтересованный взгляд в твою сторону, – продолжил он свою мысль, пересаживаясь на МЦК. – Кто, в конце концов, старается убрать этот безобразный живот, сжечь хоть грамм вонючего и отвратительного жира – да, он именно такой, когда лишний, и на это намекает запах пота, как бы грубо это ни звучало.

Кто заставляет своё тело топать в спортзал на заре или закате и работать в живой, радостной, развивающейся, благодатной атмосфере, – продолжал он возмущаться, – чтобы уже не издавать это ужасное зловоние в метро! Смесь жирной еды, алкоголя и табака убивает внутреннюю экологию, распространяя гнилую, угнетающую энергетику. Ведь когда тело поработало, впитало умеренно употреблённую здоровую и лёгкую еду, справило свои физические нужды утром или вечером, оно способно весь день вести себя легко и свободно, а ночью получать блаженное умиротворение. Странно, почему люди с утра опорожняют мочевой пузырь, кишечник и мешочек для спермы, чистят зубы, но не чувствуют, как нуждается в чистке их тело? Почему же не упражнять его хотя бы до нескольких капель пота в день, направляя рост мышц и сопротивляясь силе притяжения, которая через пятьдесят лет делает из нас горбатых и скрюченных карликов? В земной оболочке копятся те же шлаки, что нарушают важнейшие процессы в организме, из-за чего человека буквально разносит и он попросту теряет контроль над своим телом, а значит, и над своей жизнью, ведь жизнь и есть в первую очередь именно наше тело. Когда мы появляемся на свет, мы не знаем, кем родились, кто мы, не знаем о своих родителях, мы абсолютно ничего не знаем, кроме одного: у нас есть тело, и это единственное, что дано нам Богом-Природой, ведь при рождении твоей души ещё не видно, а ты уже есть! Ох, а что происходит с отдельными органами, если тело не опорожнять… Жаль, что людям настолько наплевать на себя! Честное слово, я их не понимаю! Любому дураку понятно: когда в человеке больше мышц, чем жира, он во всех смыслах более совершенен, ему намного легче выживать и сопротивляться окружающей среде, проявлять себя в социуме. К тому же человек чувствует огромную силу, когда Природа даёт ему расти, а это ощущение гораздо приятнее, чем наличие кругленькой суммы на банковской карте. Более того – природный рост заменяет веру, нет… Становится единственной правильной верой! Ведь когда ты очень силён, ты гораздо больше веришь в себя, своё тело, навыки, возможности, мастерство, нежели в мёртвого Г. Как будто никто об этом не знает, в первый раз живут, что ли!

– Вообще, людям нравится видеть вокруг себя сторонников ЗОЖ, – продолжил он думать на пути к пешеходному переходу, потому что пот выводит еду и воду, а находиться в чистой человеческой атмосфере – это естественно. В подземелье начинаешь особенно остро чувствовать, как выделяются из общей массы любители регулярного душа с шампунем и кондиционером для волос, гелем и молочком для тела. Эти мужчины и женщины, парни и девчонки излучают такую приятную свежесть и настоящую, живую энергетику, просто прелесть!

Неожиданно его толкнул своим огромным животом мужчина, проходивший мимо и, очевидно, спешащий куда-то. – О-о-о, ненавижу этих беременных, смеющих называть себя мужиками, хотя у них нет элементарной воли привести себя в порядок! Их тела лично мне трудно даже просто назвать человеческими, не то что мужскими! У одних в животах материализуются энергетически-религиозные паразиты, которые, к сожалению, не дают этим людям наконец заняться собой, забирают их волю для Г.; а у других это непереработанные отходы, от которых никак не мог вовремя освободиться кишечник по причине глупейшего образа жизни таких людей. Ах, Сэм, успокойся, – попробовал он возразить сам себе. – Они ведь не виноваты в том, что безграмотны, получать знания и пользоваться ими не всем дано! Эх, вот если бы каждый занимался фитнесом и имел эстетическое человеческое тело, мир мог бы быть совершенно другим! Уверен, тогда и человеческая сущность была бы абсолютно другой. Люди просто убили бы этих господских тварей в животах, а остатки дерьма вывели бы через пот. Да, звучит жёстко, но так понятнее! Эх, жаль, что они в это всё не поверят, так бы я с удовольствием показал этим людям, что живёт у них внутри. Сейчас тяжёлое время, в столичном метро человека свободного и цивилизованного, человека будущего встретишь нечасто.

Сэм старался не ездить под городом, предпочитая МЦК. Но в этот раз вынужденная поездка в метрополитене напомнила ему забытое состояние бесконечной усталости от таких вот грязных людей, их внутреннего разложения и порочного образа жизни, рождающего столь болезненную и чахлую энергетику. Это их самочувствие не от дьявола или бога, не из космоса и не от Земли, даже не от тяжёлой работы или унылой дороги до неё и обратно, а именно от их брошенных душами тел. Сэм был в этом уверен, он хорошо знал и чувствовал не только окружающих, но и себя среди них. Проехав несколько остановок на МЦК, он вышел на станции «Деловой центр» и направился к сердцу небоскрёбов, где его ожидал столик в очень дорогом ресторане.

Сэм, как обычно, взглянул на «Око», прошёл по пешеходному вместе с толпой, миновал остановку, вошёл в высотку, поздоровался с брюхатыми охранниками в чёрных костюмах, поднялся с лифтом на один из самых высоких этажей, молча прошёл по коридору в зал с огромной прозрачной стеной, поздоровался с администратором и привычно устроился за любимый столик у окна в ресторане небоскрёба, где с высоты птичьего полёта так часто смотрел на Москву. Достал нетбук и, не успев сделать заказ, начал работать – набирать текст и обдумывать свою книгу. Вот уже битых шесть лет он пишет о том, с чего началась его новая жизнь и как он стал тем, кто сейчас сидит в самом сердце столицы, вспоминая о былом, не имея за душой и в прошлом ничего, кроме скромных родительских денег.

Всё произошло шесть лет назад, шесть страшных лет… Посвящение навсегда изменило его жизнь и трансформировало её во что-то антифантастическое. Он никогда не забудет то время, он никогда не забудет ту встречу.

Шесть лет назад я устроился работать в ювелирную мастерскую учеником мастера пятого разряда. Увидев друг друга первый раз, мы с ювелиром остановились у входа в небольшое отдельное помещение, как мне помнится, оно находилось на огромной территории закрытого военного объекта, построенного ещё в Первую мировую, – эти заводы и фабрики были в нескольких автобусных остановках от одной из станций на «синей» ветке. Мне показалось, ещё при первом знакомстве ювелир понял, что перед ним толковый и интересный парень.

Перед тем как пригласить к себе, Урмит, мастер высокого уровня и энтузиаст по натуре с невероятным почерком ювелирного ремесла, отражающего своеобразное творческое мышление, остановился у полуторапольных входных дверей и задал один простой вопрос:

– Что для тебя бесконечность?

Я на секунду поднял голову и тут же опустил её. Потом попросил его посмотреть вверх.

Урмит послушно повторил движение за мной и взглянул в безоблачное, светлое, прозрачно-голубое небо, не отводя глаз. Пока он наблюдал, я начал говорить: – Вы смотрите не только в бесконечность, – здесь я выдержал паузу, затем продолжил, – но ещё и на неё, – неспешно произнёс я, мягко делая акцент на предлогах. Медленно и радостно растянулась его улыбка на фоне безмятежной голубой глади. Я увидел, как легко после моих слов у него получилось переключить фокус внимания с узкого туннельного видения на виденье широкоформатное, всеобъемлющее.

Затем Урмит опустил голову, посмотрел на меня и сказал: «Слушай, я как будто летел прямо в небо, куда-то далеко в космос, потом остановился и резко оглянулся посмотреть на всё вокруг».

Поймав взгляд мастера, я убедился в искренности его улыбки. Я был рад, что он понял все сложности, и нескрываемое блаженство растеклось по изогнутым линиям моего открытого наморщенного лба и скользнуло дальше по греческому носу к острому подбородку.

– Бесконечность есть и на Земле, – вновь подхватил я разговор.

– Какая? – с интересом спросил мастер.

– Здесь, где мы с вами, существует и живёт, – вновь сделав паузу, подразумевая за ней оговариваемое слово, – время, поедающее живое и мёртвое, звёзды и галактики, его тоже можно почувствовать.

С каждым моим словом брови мастера поднимались всё выше и выше к макушке, пока залысины не спрятались за двумя густыми горками, затем он радостно произнёс:

– Слушай, если ты так легко рассуждаешь о бесконечности, думаю, мы найдём общий язык.

Урмит жестом пригласил меня войти: – Ты такая же творческая личность, как и я, – добавил он, как только я пересёк порог.

Я вошёл, огляделся и понял, что остаюсь.

***

Первый месяц потряс воображение Сэма. Странный холодный воздух постоянно ходил между рабочими столами и вызывал мурашки на руках. Почти каждый день ему казалось, что все предметы в мастерской существуют сами по себе: их то как будто кто-то выдёргивал из рук, то ронял и швырял так, что они прыгали и чуть ли не парили в воздухе, – явно под воздействием каких-то иных сил.

Вскоре парень начал понимать, в каком месте работает. Он сразу стал приглядываться ко всему вокруг, подозревая некое присутствие невидимого существа. Он постоянно ощущал какую-то неестественно живую атмосферу, пристально, но незаметно наблюдал за поведением коллег, раздумывал, знают они что-нибудь или нет. Уже через пару недель появились первые явные признаки: здесь жило привидение! Сэм понял, что в мастерской они не одни, когда в зеркале мелькнул прозрачный силуэт. Почему-то не страх и паника, а бдительность и осторожность овладели им, когда с полки в ту же секунду на пол упало несколько пластиковых коробок. Невооружённым глазом было очевидно чьё-то постороннее воздействие, хотя в этот момент никто ничего не трогал, все работали на большом расстоянии от места падения вещей. Коллеги сохраняли спокойствие и не придавали случившемуся никакого значения, продолжая сидеть на своих местах, ожидая, пока кто-нибудь поднимет всё, что упало. Сэм не знал, чем было вызвано общее равнодушие: возможно, привыкли к подобному или научились скрывать свой страх перед внезапным?

В конце месяца хозяин мастерской попросил новичка остаться в ночь и завершить старые заказы. Несмотря на загадочные явления, он дал добро.

За месяц Сэм научился довольно многому. Освоил навык шлифовки изделий до товарного вида, приспособился к работе бормашинки, познакомился с процессом формовки и узнал ещё массу нового. Число заказов в мастерской увеличивалось с невероятной скоростью, и у парня каждый день прибавлялось работы, поэтому он согласился на ночную смену, чтобы завершить заказы и получить с них побольше денег, тем более платили вдвойне.

В эту ночь за главного оставался Ашид, взрослый накачанный мужчина с овально-бородатым лицом, мусульманской натуры и кавказской внешности. Сэм так и не понял, кем тот на самом деле являлся, но больше всего он походил на смотрящего, следил за рабочим процессом и в случае необходимости помогал. Как и все, он шлифовал пряжки и работал за бормашинкой, но всё же, судя по манере общения с хозяином, был здесь одним из главных. В тот вечер Ашид работал допоздна, потом сел в машину и уехал. В мастерской остались два ученика, Эрд и я. Эрд взял дежурство на себя, так как он уже довольно долго жил и работал здесь.

Сэм чувствовал тайну мастерской и очень хотел остаться здесь именно в тёмное время суток. Он думал, что так быстрее приблизится к разгадке, но и помыслить не мог о том, что произойдёт в действительности.

На эту работу я устроился странным образом. Приятель в случайном магазине увидел номер телефона на каком-то обрывке листка на доске объявлений. Показал мне, ну я и позвонил туда, сказал пару слов о себе и услышал в ответ: «Приезжайте». На тот момент мне ужасно надоело скитаться повсюду, курить и сидеть на шее у родителей, подолгу выслушивая всё, что они думают и говорят обо мне и моей жизни. Тогда я «прикалывался» разной травой, коноплёй и табаком, иногда мог выпить, в общем, был обычным потерянным и недовольным двадцатилетним, который мечтал что-то поменять в своей жизни, наверное, как и большинство тинейджеров этой огромной страны-корпорации. Вот я и пошёл на этот шаг.

Удивительно, но благодаря этому волшебному месту уже к концу месяца мне реально удалось прекратить бездельничать. Я начал трудиться как простой, нормальный человек, хоть поначалу многое не получалось, а лень периодически так и давила на уши. После четырёх психологически тяжёлых недель за несколько суток до первой рабочей ночи у меня появилось стойкое ощущение, что скоро наконец разрешится вопрос, который, признаться, мучил меня с самого первого дня: смогу ли я полностью – НАВСЕГДА – отказаться от наркотиков – НАСОВСЕМ? Сказать без сожаления соблазнам и поводам ТВЕРДОЕ НЕТ, попробовать обуздать волю и научиться бесстрастно относиться к проклятой жажде мнимого удовольствия, игнорировать дьявольски выматывающий, практически изнуряющий голод.

У меня на удивление легко получилось стать другим человеком и перевернуть себя как песочные часы, буквально начать жить в другую сторону. Наверное, моя умственная установка сработала из-за глубоко потрясших меня болезненных событий, ранивших мою любовь к миру. Это очень трудно вспоминать и рассказывать. Я тогда полностью опустился в стресс и ушёл в работу, смог довольно быстро прекратить усугублять ситуацию и гробить себя из-за всего случившегося! Не эмоциями, так хоть мыслями мне удалось остаться на плаву. В этом мне помогло место силы.

Всё случилось спустя несколько дней после моего трудоустройства.

***

Спустя четыре дня после того, как Сэм устроился в мастерскую, от него ушла девушка. Изменила и бросила. На него столько навалилось, что он опустил руки и смирился с заполняющим его безразличием к себе и жизни, нависла апатия, доводящая до психологического края, до мысли «Я больше так не могу, убейте меня». К его удивлению, пустота оставалась пустотой, он ничем не хотел её заполнять: ни друзьями, ни сигаретами, ни наркотиками (хоть и стал их чаще употреблять). А о книгах, фильмах, мороженом, шоколаде, фитнес- клубах, прогулках по парку и походах в увлекательные места он давно позабыл – ведь долгий период юношества он провёл в подъездно-дворовой норе и жил как бомжеватый подросток-наркоман, в чём трудно было себе признаться. Невероятно, но трудно было даже просто понять это из-за стадного чувства, полностью подавляющего разумное мышление. Непьющие и некурящие, порядочные родители со всеми своими высшими образованиями ничего не могли сделать. Внезапная разлука и одиночество привели к тому, что он твёрдо решил навсегда оставить свой внутренний мир пустым и отвергнутым, безмятежно отталкивающим весь белый свет. Его реальность изменила ярким цветам, опустошение вычеркнуло из самых дальних уголков памяти оставшиеся там крошки счастливых моментов прошлого. Со временем, конечно, ему становилось легче, и вскоре атимормия стала комфортным состоянием для жизни: ни боли, ни радости, никаких эмоций, никаких чувств. Даже тишины в нём не было, он и к ней не мог прислушаться, не мог услышать в ней себя из-за нестихающего немого крика, уже не приносящего страдания и боль, родившегося после слов «Я люблю другого». Будто банши влетела вместе с этими словами и с тех пор безжалостно продолжала выжигать его душу под вопли, стоны и рыдания. Сэм оказался в эмоциональной нищете внутреннего пространства, наверное, в каком-то небытии. Ведь ещё совсем недавно, счастливый, всеми своими мыслями и мечтами был погружён в эту девушку, верил, что она избавит его от наркотических страданий и оживит. Её уход уничтожил его, а эта вера воедино с сознанием и разумом ушли от Сэма вместе с ней. Его душа ушла вместе с девушкой. Удивительно, но он не хотел себя возвращать, возможно, потому что она была не первая, в которую он искренне поверил как в спасение своей души от жизни, которую он так ненавидел.

Скорее всего, Сэм хотел убежать от себя, избавиться от своих переживаний, и на этот раз, пожалуй, у него получилось. Менялись рабочие сутки, Сэм не понимал, почему время не заполняет пустоту. Всё происходящее с ним не касалось его души и мыслей, не притягивало в круговорот жизни работу и людей. Близкие и домочадцы казались ему чужими, словно они говорили и смотрели сквозь него. Его душа впала в кому. Вокруг него летала жизнь, но всё мимо – ей никак не удавалось задеть его своими широкими крыльями. Он продолжал делать вид, будто радуется и улыбается, грустит и расстраивается, удивляется и восхищается, потому что тело просто-напросто привыкло за двадцать лет испытывать все эти чувства, демонстрировать здоровую мышечную память. Он играл роль, но не жил. Так как улыбка уже не рождала радости, весёлая шутка не вызывала искреннего смеха, поникшее лицо и нахмуренные брови не означали уныния или задумчивости, чужая печаль не отзывалась в душе грустью, а что-то новое и странное – удивлением. Брови поднимались, глаза могли распахнуться, челюсть – приупасть от увиденного на работе, но удивление так и не появлялось. Как бы глубоко и тщательно он ни искал хоть каких-то чувств внутри себя, их не было. Сэм не испугался всего этого, бояться чего-либо в таком состоянии он просто не мог, но постепенно приходил к тому, что, видимо, это конец, и его чувства навсегда останутся мёртвыми. Лишь благодаря юному возрасту и сильным генам он не осознал этого до конца и не смог полностью смириться с этой мыслью. Всё бы так и продолжалось, если бы кто-то не удержал его в работе и не образовал невидимую защитную плёнку между ним и внешним миром, сохранив тем самым его для чего-то особенного, не пустив в него прошлое и настоящее, сохранив будущее. Только мысли остались в Сэме, мысли, ставшие заменой тлеющим искрам чувств, они настойчиво тянули его наружу из внутренней пустоты, как из омута; ему нужно было вынырнуть, взять волю в кулак и начать думать о том, что впереди. Куда идти? Как жить? Кем стать? Каким, в конце концов?! Кого и что он хочет видеть в себе и рядом? Тогда он ещё не понимал, что эти мысли были извне, они не принадлежали ему.

К сожалению, рядом с Сэмом не было никого, кто мог бы его вытащить из этого ужасного состояния. С родителями был напряг, а с друзьями-наркоманами он уже давно хотел разорвать отношения и самостоятельно начать бороться с зависимостью. Он не подозревал, что уже не один, что привидение уже в курсе всего. Так и было. Сама судьба наблюдала за ним и на протяжении месяца подготавливала к определённому событию, к ночи, когда состоится инициация, которая разбудит в юноше могущественные силы, и предназначенная ему судьба вернётся.

В мастерской была очень благоприятная атмосфера, и что-то иное поддерживало в Сэме желание измениться. Он твёрдо решил для себя уже в первые дни работы, что начнёт становиться лучше, будет бороться с зависимостью и что-то менять наперекор неудачно сложившимся обстоятельствам. Он долго не прикасался к ядам, прекратил «прикалываться» и старался продолжать свою борьбу с пагубным пристрастием к наркотикам, даже несмотря на расставание с девушкой. Воля крепла в нём, та единственная сила, которой во многих людях, к сожалению, нет. Зато другие чувства, которые обычно бушуют в человеческих сердцах в переломные моменты жизни, в сердце Сэма дремали или отсутствовали вовсе. Воля копилась и удерживалась в нём на протяжении всего тяжёлого периода, весь месяц. Были, однако, и срывы. В такие дни он по старинке возвращался к подъездной жизни. Но благодаря важному ресурсу, накопленному за недели воздержания, благодаря словесной тверди, дававшей ему опору, нехитрой заповеди «Не делай этого, Сэм, просто не делай», у него сохранялись силы бороться за себя вновь и вновь, хладнокровно пытаться овладеть телом и разумом, несмотря на падения. И у него получалось – так прошёл месяц обучения ювелирному ремеслу. Каждый день был днём борьбы самим с собой.

Вечером я был предоставлен сам себе, Эрд сильно устал и пошёл спать рано, почти сразу после отъезда Ашида. Я не обращал внимания на иное возле себя и не чувствовал, как что-то кружит рядом. Так продолжалось, пока не наступило утро.

Я не думал, что будет так много работы: наведение порядка в мастерской, уборка шликера1 из ящиков после формовки, шлифовка медных пряжек до товарного вида и остальное. Труд так утомил меня, что я прекратил придавать значение таким важным и необычным моментам, как внезапное появление нужных вещей прямо у себя под рукой. Предметы, места которых я не знал, как будто сами находились в нужный момент. Стоило мне подумать: «Блин, где ножницы?», как рука непроизвольно тянулась под стол, словно ей кто-то управлял. То, что хозяйничало в ювелирной мастерской, определённо наблюдало за мной. Необъяснимые случайности постоянно происходили вокруг меня, но они скорее помогали, чем отвлекали, поэтому вскоре я и вовсе перестал замечать их, уйдя с головой в работу. Я очень устал и просто уже привык ко всему странному, ещё сам того не понимая. В мастерской всё время играла бодрящая музыка – она помогала держаться и не засыпать. С медными бляшками для ремней пришлось возиться несколько часов, монотонность этой работы сильно подавляла во мне азартное желание трудиться, поэтому я часто отвлекался, вставал и подтанцовывал, чтобы взбодриться, поднять себе настроение и прогнать сон. К сожалению, выкурил одну сигарету, но только одну! Даже не помню, откуда я тогда её взял. Долгой и одинокой ночь показалась мне лишь в самом начале – из-за нудной работы за бормашинкой с периодическим пересаживанием за станок для шлифовки. – План выполню полностью, тем более полсотни пряжек уже готово, – помню, подумал я. – Теперь пора чистить железные ящики с шликером.

Справиться в одиночку, да ещё под утро, на исходе сил, с этими огромными, полными баками, оказалось, блин, не так уж и легко, не говоря уже о килограммах глины, которыми я набивал мусорные мешки. Их ещё, мягко говоря, надо было выкинуть. Контейнер для отходов был в нескольких сотнях метров от мастерской, а вес некоторых мешков, между прочим, доходил до полуцентнера. Я устал и вымазался с ног до головы, пока тащил на другую сторону здания эти чёрные пакеты высотой с человеческий рост, плотно набитые божественным материалом. Вернувшись, вымыл полы. После завершения всех дел я был не в состоянии ехать домой, поэтому решил заночевать на втором этаже, где на ПМЖ пристроился другой ученик ювелира: плотного телосложения парень лет двадцати пяти с приятными манерами и этакой шаманской внешностью бурята – это и был Эрд. По-моему, когда я отправился спать, уже рассвело.