скачать книгу бесплатно
– Так у него и понахватались. Прилипает. Он тот еще… балаболка. Дед Щукарь недозрелый! И наглый иногда такой… Представляете, последние два сеанса вообще… бабу просит! Простите, женщину.
– Так у него же есть какая-то подружка? Старцева. Кстати, не затягивайте по ней, тётка там у вас, не тётка! Решайте вопрос. Мы подключимся, если не можете там у себя.
– Решаем. А про Старцеву я ему так и сказал. Но он уточнил: «Бабу. А не тургеневскую девушку. Для физиологических, то есть плотских утех растущего организма». В большом городе он, мол, эту проблему решил бы за сутки, но… поскольку он товарищ, по известным причинам, невыездной, просит помочь. В качестве алаверды обещал вспомнить про какую-то станцию слежения рядом с каким-то Чернобылем. Кажется, про Дугу…
– Стоп! Как ты сказал? Дугу? Повиси-ка на линии…
* * *
– Алло, Андреич? А точно про Дугу, ты не ослышался?
– Вроде бы так. Возможно, конечно, и Радугу… Но, маловероятно. Надо проверить, как он там вчера сказал, не обрабатывали ещё…
– Ни хрена себе! Ты чего, Андреич?! И сразу не позвонил! Хотя ты ведь… А, где он сейчас?
– Как обычно. У нас одиннадцать. В школе, скорее всего. Мы не знаем, в каком он сегодня состоянии. После трех может и нарисоваться. На прошлой неделе, например, не звонил четыре дня.
– После той поездки?
– Да, после нее. Я вспомнил сейчас, он действительно сказал, что про Дугу – это важно, что всё на самом деле из-за нее и произойдет, взрыв что ли, но…
– Что? Что «но»?
– У него же… С его слов – всё важно. Он столько всего… обещает. Послушать, так там сплошной коллапс, чуть не каждый день. Беспросветно. Одни аварии, войны, теракты, уголовщина. Команда – писать, мы пишем! Ну, не реагировать же на каждый его бред?! Даты толком не помнит, говорит только то, что самому ему интересно, какие-то слова попадаются непонятные, так он и не собирается остановиться и объяснить. Дальше мелет. Подождите, вы что, серьезно?
– Да. Записи за эти дни мне сейчас же… Самолётом. Оригиналы. И фонолисты. Отчёты, какие успеешь. И ещё… Короче, сегодня же его найдёшь и переговоришь. Я накидаю список вопросов. Если он в… ну, ты понял, в каком состоянии. И ещё. Познакомишь его с этой… с Дерницкой. Понял, да? Я решу сейчас с Семёновым по ней, пусть отправит к тебе. Только аккуратно. С ней, я имею в виду. Скажешь ей, что особый случай, моё личное распоряжение. Предупредишь, что клиент с тараканами.
– Но, насколько я помню, ей где-то тридцать… А ему?! Пятнадцать с хвостиком. Совра…
– Стоп! Не договорись мне тут! Мы с тобой не знаем, сколько ему раз по пятнадцать! По моим прикидкам уж никак не меньше чем четыре! Нормальный такой хвостик! Дерницкой скажешь, что почти двадцать, готовится, мол, курсантом в Школу. Ему, кстати, тоже. Заодно английским языком пусть… попрактикуются. Или… как там. Виктория все ныла, что её не повышают, всё к нам, да в Ленинград хотела, вот пусть и почувствует себя нулём… С палочкой… в руке. И синицей за пазухой. Он же, говоришь, английский шпрехает?
– Видимо, да. В школе на инязе объяснил учительнице, что, во-первых, материться на детей и коллег по-английски неприлично, так как они этого не только не понимают, но и не заслуживают…
– А во-вторых?
– А во-вторых, что так уж вышло, что вот он, Алекс Бондаренко, лично владеет не только американским матом, но для нее лично, в удобное для Ольги Павловны время, мог бы заняться и языком по-французски. Это дословно, не знаю, что он имел в виду. Это, конечно, он мне сам рассказывал. Мол, надеялся училку склеить. Наглец!
– Языком по-французски?.. Да, есть такое выражение… популярное здесь… у некоторых штатских. Извращение, по сути. Юморист он, блин, переросший! А она что?
– А она, говорит, похоже, ничего не поняла, разозлилась, стала его гонять по программе, а он теорию толком и не знает. Но разговаривает и понимает суть. С его слов. Двойка. С угрозой тройки за полугодие. Говорит, что просто не удержался, поумничал себе на голову. Может просто хвалится, его же не поймёшь. Ну и, так сказать, бабу попросил.
– А ведь может статься, что так и надо, Андреич? Раз он так в себе уверен. И их мотивы для меня непонятны. Я ведь пять минут назад там согласовал всё на раз! Когда такое было?
Глава 38. Триггер
– Подъезд. Под ногами хрустят шприцы. Шумная молодёжная компания между этажами. На замечания не реагируют. От слова вообще. Завёл ребенка в квартиру, вернулся. Спросил, кто главный. В ответ – ржач. Определил самого бесстрашного, позвал за собой. Не обращая внимания на тягучие звуки, завожу в блок-карман, захлопываю дверь, молча бью в живот. Потом открытой ладонью в висок. Вот так, примерно. Естественно не в полную силу. Так, чтоб внял. Потом взял, значит, за горло и нашептал ему в ухо… грозящие перспективы. А пацан ошалело так слушал и, значит, оправдывался, хрипло так: «Мы – не наркоманы, это не мы. Мы недавно здесь, на улице холодно». Я продолжаю: «Мне по барабану, кто. Хоть кто, но пиздить я буду тебя. Возможно кого-то еще, но тебя в обязательном порядке. Зачем мне всех помнить – я тебя запомнил. Вали отсюда, да не ссы – никто ничего не видел, авторитет не пострадал». И подсрачник.
– Помогло?
– На какое-то время. Потом других уже гонял. Махнулись, поди, подъездами. А лет через десять в другом месте с этим утырком встретились. Он же не поумнел. Не хочу даже вспоминать.
Все задумались, каждый о своём. Бонда решил разрядить обстановку, осмотрелся вокруг и зацепился взглядом за рано поседевшего Лексуса. Тот угрюмо сидел в углу на выломанном где-то грязном автомобильном кресле.
– Лексус, я уже три месяца голову ломаю, ты почему Лексус? Типа везде проеду, с понтом, с шиком? Весь такой проходимец… гламурный?
Народ оживился. Со всех сторон посыпались реплики:
– Точно проходимец. Ходок. Оставил бабу без надежды. Мачо хуев!
– Ей, похоже, первый раз в жизни так повезло, а ты сбежал!
– Серебристый подержанный Лексус вошел в тюнингованную Приору! Зазинзюлил в Зинзилю.
– Зиля ее зовут. Танзиля. Между прочим, парикмахер она хороший.
– Только прижимается сбоку постоянно, я думал, недотягивается, башку наклоняю, а она мне двумя пальцами, больно так – оп, назад. Типа не ломай процесс. И опять лобком о руку трётся. Аж на цыпочки встает. Нимфоманка по ходу!
– Да ну, брось, какая нимфоманка? Побежала бы она тогда жаловаться, мужиков дохрена, только свистни. Ей конкретный белый конь понадобился.
– Ты её как, Лексус? Трусы на морду? Или противогаз надел? Для красоты!
– Нормально, – смущенно оправдывался Лексус, – как при задержании, лицом к стене, ноги на ширину плеч, руки на стену. Там же грязища, по-другому никак. Только сзади. Она сама предложила.
– Главное, не увлекайся, – сказал Бонда, – чтобы у тебя это в рефлекс не закрепилось. А то как-нибудь не сдержишься… при задержании. Некрасиво получится. У нас в армии, кстати, тоже была одна… сильно кривоногая. Служащая СА. Лет под сорок. Татрой звали.
– Почему Татрой?
– Грузовики в советское время такие были, самосвалы импортные. «Магирусы» ещё более-менее, а у «Татр», когда незагружены, задние колеса дугой. Как ноги у кавалериста. Забавно.
– А Лексус я, потому что Алексей… был когда-то. Просто в голову ничего не пришло. Машина-то у меня поскромнее была – паскуда, правый руль…
Глава 39. О масках и клеймах
– Александр, можно я буду называть вас именно так? Я одного не пойму, почему в ваших рассказах почти все люди не названы по имени или фамилии, а носят, с вашего позволения, какие-то клички? Как собаки, честное слово!
– А вы еще не поняли? Время-то было… собачье! Отвыкли мы от имени-отчества. История ходит по кругу, некоторым поколениям везет, и они живут в скучное время. А кому-то выпадает китайское проклятие – несчастье жить в эпоху перемен. Когда невозможно планировать вперед… даже на несколько лет. Вам сейчас этого не понять. Давно, казалось бы, забытые смыслы старых книг и песен вдруг обретают смертельную актуальность.
Это страшно – ты не знаешь порою, что будет завтра: очередные судьбоносные изменения в законодательстве, кризис, теракт, война? Ты завидуешь старшему поколению, которое успело довольно беззаботно пожить в советское время. Ты боишься за будущее своих детей, оно такое… мутное, до черноты!
Страшно, когда песня-лозунг «завтра будет лучше, чем вчера», по которой ты жил, становится анахронизмом. Ты уверен, что завтра жизнь в целом будет хуже. Ты пытаешься что-то сделать для своего личного завтра, затормозить, предотвратить, предвидеть. Подготовить детей, близких, спокойно войти в ледяную воду, без судорог и истерик. С минимальными последствиями, которые неизбежны. Ты пытаешься найти какие-то плюсы в новой ситуации. У нас, мол, зато нескучно, это ж непреложный факт, ребята!
Ты уверяешь себя и окружающих, что всегда были в нашей истории недолгие периоды созидания и затишья, что очередной вот – вот наступит, он просто не может не наступить!
А с возрастом, с наслоением многолетнего опыта, с открытием очередных пластов из прошлого, ты уже понимаешь, что привал ненадолго. И в отличие от более молодых или наивных с болью осознаешь, что кризис и война во всех ее многочисленных проявлениях – это норма на нашей земле, это судьба. И приходит отчаяние.
А про «клички», как вы соизволили выразиться, ладно хоть не «погремухи», за это имею сказать следующее: это не клички, а позывные, аватары, псевдонимы, в конце концов… Старик, Коба… Железный Феликс, блин! Не мне вас учить.
Таким образом, отчасти решается вопрос безопасности субъекта. Ну и опять же скорость коммуникации в полевых и прочих некомфортных условиях. Одно дело, когда тебе кричат: «Александр Иванович! На нас плита падает! Убегаем подальше отсюда!». Причем Александров, Сергеев, Владимиров много. А Бонд, Оберов или Глобусов – так их всегда по одному.
Другое дело, когда слышишь: «Бонда, валим!!!». И ты немедленно подрываешься с места, оставляя на потом пристальное разглядывание предмета угрозы и причиненных им последствий.
Опять же когда эфир слушают русскоговорящие с ограниченным лексиконом, производными из четырех слов можно передать девяносто процентов информации. «Шипа, Белка, Лось – хуячат по мотолыге. Гиря – жопы! Обер – небо!» И все пасут свой сектор.
Плохо, что слушали-то обычно как раз бывшие свои. Свои… Мда… Хотя, опять же плюсы – дурили друг другу головы, путали планы, изгалялись в эфире. И по-злому, и по-доброму. Большинство выросло на одних фильмах, одних книгах, жизнь изучали по одним учебникам, а тут… Я вас спрошу: много ли надо, чтобы брат на брата пошел? Нет. Надо было гражданскую вот сейчас изучать, чтоб назубок! Как Великую Отечественную. Чтоб иммунитет был! На мутные разводы. Чтобы не идти в третий крестовый поход… на грабли.
У нашей страны опыт богатый, а у наших заклятых друзей ещё больше. Технологии рулят, как тогда говорили. Развести на нехорошее несложно, если народ тупой, а план как стравить, отработан в других регионах.
У нас практически Урал. Не Украина. Бандеровцев не было. Москву и Америку не любили одинаково. Даже в десятых раскачать на нехорошее местное население было сложно. За двадцать с лишним лет народ стал презирать всех политиков, а особо активных ненавидел и остерегался лезть в непонятное. Но уж если Украину, где все на морду одинаковые, умудрились раскочегарить на гражданскую войну, то уж наш-то край, где понамешано столько: и мечети, и церкви, русские, татары башкиры, чуваши, мордва, немцы… а смешанных семей сколько, только в путь… Социальное расслоение, образованность, культура, всё ж у всех по-разному. У хохлов заполыхало, так и у нас внутри раскол пошел. У каждого своя пропаганда. Свой телевизор, свои сайты. Своя правда. Пытаешься примирить – получаешь с двух сторон. Дожили!
Всегда считал, что это недоработки вашей конторы. Надо было не активы отжимать и сорняки всякие выращивать, а перевербовывать, запугивать, отстреливать, наконец! Свою созидательную работу вести. Каждый день! Защищать своё жизненное пространство. Не своё, сука, личное, а наше! Ведь были ж успешные примеры в истории. Нет, осваивать новые грани в потреблядстве вам оказалось интереснее. Чоповцы с холодными руками, блядь!
Кстати, Железный Феликс, уже и не прокатило бы… за позывной. Непозволительная роскошь называться Благородным Оленем или Быстроногим Ягуаром. А то ведь вымрешь, как тот нерасторопный олень. Или пойдешь в резервацию.
Надо два слога. Просто Феликс, или Филя, это да, правильно. Айрон… тоже ничего, хоть и не по-лапотному.
А по сути – вы, конечно, правы. Грустно признавать, что бо?льшую часть жизни, точнее наиболее стремительную ее часть, тебя не называли по имени-отчеству.
Впрочем, про отчества при обращениях можете потихоньку забывать. Уже скоро даже на визитках будут писать только фамилию и имя. Не говоря о прессе всех уровней. Лет через цать даже молодежь будет называть тебя по имени. Но на «вы», конечно. И без всякого… уменьшительно-ласкательного. Если заслужишь.
Отчество, было дело, даже на американский манер сократилось до одной буквы с точкой. Я сам писал, помню, Александр И. Бондаренко, телефон такой-то. Пока не задумался и не пожалел своего отца.
Глава 40. Вила[17 - Вила (южно-слав.) – женское мифологическое существо, зачастую мстящее людям за причиненное ей зло.] с вилами
Бонда сплюнул, выругался и потянулся за ножом.
Под разрисованной оскалом баллистической[18 - Баллистическая кевларовая маска защищающая голову от холодного и огнестрельного оружия. С выпуклостями для носа и ушей, сетчатыми отверстиями для глаз. Эффективность в реальном бою, а не в полицейских операциях, достаточно спорная.] скорлупой оказалось вполне миловидное лицо. Женщина, лет тридцать пять, а то и моложе. Короткие чёрные волосы смяты кевларом. Брови и ресницы грубовато, но обработаны. Губы бледные, обветренные. На тонкой шее набит маленький трезубый герб и какая-то надпись вязью, уходящая на спину.
Спрей подействовал быстро – она открыла глаза и застонала.
– Терпи коза, а то мамой будешь[19 - Сознательно исковерканное Бондой под женский пол выражение «Терпи казак – атаманом будешь!»], – сказал Бонда, – уже не так всё страшно, это кетамин. Чего у тебя с ногой, гарна дывчына?
– Пшёл нахуй, москаль, – прошептала она и заплакала.
– О, как ожидаемо-то, – усмехнулся Бонда, – а ничего, что так-то я тебе, дуре, только что жизнь спас?
– Я сама бы выбралась.
– Я видел, как ты выбиралась. Носом в гальку. Нахрена тебе маска-то? Ты ж вроде не страшная? От комаров?
Девушка попыталась приподняться, но тотчас повалилась на песок.
– Во-во! – сказал Бонда и, схватив её за капюшон, отволок с берега. Потом наломал ивняка, вернулся, замёл следы.
– Короче, ты быстро отвечаешь на мои вопросы, и я тебя попытаюсь вытащить отсюда. Или молчишь, и я сделаю то, что вы там про нас друг другу рассказываете. Якши?
Девушка плюнула Бонде в лицо, но тягучая клейкая слюна только отскочила на пару сантиметров и, вернувшись, белёсой соплёй повисла на подбородке хозяйки.
– Ясно, – сказал Бонда, – Москаляку на гиляку. Зомбиленд. Я кстати, хохол на четверть. Даже обидно.
– Ты хохол, а мы украинцы, – гордо прошептала девушка.
– Да хоть адвентисты, – сказал Бонда, доставая скотч, – здесь тебе не там.
Он взвалил ее на «мельницу[20 - Мельница – способ переноски человека на плечах поперёк, буквой «Т», взявшись за одноименные руку и ногу. Происходит от высокого броска в единоборствах, производимого из этой позиции.]» и сделал несколько шагов. Потом остановился, опустился на землю и сказал мычащему извивающемуся свертку:
– Будешь дёргаться, дура мокрая, зарежу, прям здесь! Вот этой твоей кухонной трамонтиной. А у тебя ещё есть шанс… посмотреть, как можно жить. Не прячась за масками. Никто там тебя хором не употребит. И по частям маме не отправит. У нас нормальных людей побольше.
Глава 41. В пути
На вокзале было сумрачно и грязно. На каждом шагу, на сумках, на полу, на корточках сидели усталые напряженные люди. Мимо них текли, разбиваясь ручейками, нескончаемые потоки тех, кто ещё не нашёл себе места. Расталкивая стоящих, сновали какие-то совсем непонятные личности. Время от времени они собирались в закрытую со всех сторон группу. Вскоре оттуда раздавались развесёлые прибаутки наперсточников и удивленные возгласы «выигравших». Немногочисленные жертвы заинтересованно подтягивались на «посмотреть» и шоу крутилось уже для них.
Бонда за четыре часа ожидания, от скуки и невозможности читать в тусклом свете, уже начал отличать действительно интересующихся от подставных. Также он отметил двоих парней и неопределенного возраста бабу в разных углах зала, внимательно следящих за публикой и ходом игры. Вмешались они только раз, когда из образованной «зрителями» толпы вывалился игрок с внешностью колхозника и заблажил: «Не, ну ребята, вы чо? Вы чо ребята? Не, ну нельзя же так».
Баба участливо взяла его под руку и, что-то говоря, повела к выходу. Двое парней поодаль следовали за ними. Бонда услышал только «это ж страшные люди… не найдёт никто тебя… какая милиция, всё у них повязано».
«Верю» – подумал Бонда, припоминая, как милиционер серой мышкой проскользнул через компанию на второй этаж. Некоторые по-свойски кивали ему головой.
Бонда в очередной раз поднялся наверх. Света здесь почти не было – лампочки, чтоб не мешали, поразбивали бомжи, вольготно разлёгшиеся на лавках с выломанными подлокотниками. По периметру вытянулся десяток разномастных ларьков. Ночью работал только один.
Бонда купил пару ржавых в угольной крошке беляшей с кисловатым мясом и бутылку тёплого пива. Выдержал взгляд сидящего на корточках побитого жизнью человека, но доедать не стал, а спустился вниз и вышел на улицу. Достал сигарету. После вокзальских помещений воздух казался сладким.
Из скособоченного павильона неподалеку доносились звуки стрельбы – видеосалон работал круглосуточно. Несколько человек, курящих у входа, повернули головы и, заметив Бонду, молча направились к нему. Как огромные овчарки, которые абсолютно беззвучно несутся навстречу жертве. Мёртвые их лица выражали какой-то интерес. Первым подошел лысый здоровяк в куртке-пузыре из рыжего кожзама. В руке он угрожающе крутил нержавеющую цепочку с ключами.
– Такси не надо, – сказал Бонда, не дожидаясь, – водки тоже. Просто воздухом дышу.
Лысый, так же молча, развернулся и махнул своим – отбой. Потом что-то вспомнил, и оглянулся.
– Ничего не надо, – вновь упредил его Бонда и добавил, усмехнувшись, – спасибо.
На привокзальной площади ветер крутил куски картона и обрывки газет. На разросшихся за лето тополях висели полиэтиленовые пакеты. Из-за угла дома напротив, пошатываясь, вышла компания из семи человек и, матерясь, загрузилась в подъехавшую угловатую иномарку. Двое при этом задницами сели в багажник, скукожившись креветками и свесив ноги наружу. Водитель вышел из кабины, осмотрел машину, смачно высморкался и вернулся на место. Руль был справа. Таксисты проводили отъехавших взглядами, и по-прежнему, молча, уставились в дверь салона. Пальба ненадолго сменилась визгом шин.
Бонда прошел через арку и оказался на тускло освещенном перроне. Прогорклая чесночно-чебуречная вонь сменилась знакомым ароматом креозотной пропитки. Синие огни, серые пыльные облака цыганских шалей, солдатики в бушлатах, приплясывающие у товарняка с чем-то затентованным. Жизнь, всюду жизнь… Или выживание?
Бонда дождался поезда, не раздеваясь, залез на вторую полку, снял ботинки. Переложил их в приготовленный заранее особо хрустящий пакет и засунул на третью полку над собой. Сумку сунул под голову. Раскрыл складешок и убрал его под матрас со стороны брючной вешалки. Укрылся курткой, привязав её веревочкой за петельку к скобе в стене. Постель на одну ночь в плацкарте почти никто не брал. В проходах торчали ноги в грязных носках, бегали какие-то бешеные от недосыпа дети, сновала засаленная проводница.
Потянуло табачищем, люди завозмущались, и чей-то бычок полетел в приоткрытое окно. С улицы заорали и несколько раз треснули кулаком по стенке вагона. Внизу на боковушке кто-то рассказывал:
– Спустился в туалет. Нет, не платный, в другом крыле. Встал к стенке, там же вдоль стены лоток идет, наклонный, поливаю, значит, кафель. Тут раз – двое подошли, справа и слева. За руки меня – хоп! А сзади шнурок на шее – оп-па! И всё, только шепот в ухо: «Стой, сука!» Страшно, хриплю еле-еле. Вообще ноги подкашиваются. Эти, значит, руки нараскоряку тянут, каждый в свою сторону, не дернешься. И кто-то быстро-быстро по всем карманам, аж трусы прощупал. Потом раз, резко так в угол толкнули, я аж на коленки упал, грязно там. Отпустили. Живой. Повезло. И документы с билетом тут же сбросили на пол. Человек пять, наверное, их было.
Другой голос ответил:
– Там зимой шапки срывают, прямо на о?чках, лучше заранее снимать и прятать, даже если сурок.
Поезд вздрогнул, огни за окном сместились вправо. Бонда уснул.
Глава 42. Песня без гармони
Вспомним про тех, кто в тылу ошивается, с женами нашими спит. Кто вечерами, сидя в ресторанчиках, «Смерть оккупантам!» кричит. Вспомним про тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу…
