скачать книгу бесплатно
– Бонда, – вкрадчиво заключил Ходырев, – говоря другими словами, ты предлагаешь прекратить?… Отказаться от всего, за что полегло столько народу? Эти люди тебе недороги?
Голос его крепчал и, с каждым словом, звучал все угрожающе: «Ты к чему клонишь?!! Мы за мир и лапки кверху?»
– А вот не надо передергивать, – взвился Бонда, – я теми же словами тебе говорю: я предлагаю эффективное ведение боевых действий, а именно адресное уничтожение иностранной военной силы любыми результативными способами. Хоть мышьяком в коффэ. И активную информационную поддержку. Вплоть до хитрой работы с пленными. Война, блядь, до победного конца вам нужна? Конца, на котором мы тут уже давно крутимся? И с которого хотелось бы, наконец-таки, слезть. Не «на конец», а «наконец». Слитно пишется, а то масло масляное, нехуй ржать, бандерлоги! Все, политинформация закончена. Людям отдыхать надо.
Ходырев сложил бумаги в портфель, внимательно осмотрел всех присутствующих, смачно плюнул на пол и вышел. Наглер встретился взглядом с Чеченом, тот покачал головой и прокашлялся.
– Вот и вышел гражданин, достающий из штанин, – сказал Чапа. – Надо Ходыреву ружжо подарить, заместо его пукалки, и отправить за речку. Пусть воюет.
– Я б за такую пукалку две своих отдал не глядя, – заметил Наглер, – таких уже лет пятьдесят не делают. Я одно не понял, глава наш с какого момента нарисовался?
– Я вообще в ту сторону не смотрел, – пожал плечами Чапа, – честно говоря, продремал половину. Но тут галдели так, что и внизу слышно.
Бонда догнал Ходырева в коридоре. Взял сзади за рукав и прошипел, уткнувшись в ухо:
– Ну что, прапор? Всё записал? А ты не думал, что здесь как бы… передовая? И люди гибнут. Ты сам, что, горец? Или Кащей? Так у нас тоже есть специалисты… по иголкам в яйцах. Не задумывался? Не провоцируй! У тебя своя война, а у нас своя. Таких как ты, в городе три батальона, меряйтесь там языками, а здесь я мозги засирать не позволю… Выбей нам то, что уже который месяц просим… по вооружению и по людям. По людям, а не по алкашне, которую ты сюда подгоняешь. По спецам. А замотивировать я их и сам постараюсь.
Глава 23. Деформация
Все серьёзные жулики и бандиты являлись чьими-то агентами, и было… как-то «нецелесообразно» их «закрывать».
То есть, периодически давая расклады наверх, можно относительно спокойно заниматься любой противоправной деятельностью. Индульгенция. Причем сливать только то, что нужно конкретному индивидууму для его персональной хозяйственной деятельности. Заезжих конкурентов, например, или вышестоящего подельника.
Да и сами органы обандичивались. Оправдывались профессиональной деформацией. Мол, кого мы по работе чаще видим, не нормальных же людей?
Что ж тогда говорить о сотрудниках под прикрытием и агентах?
Ну, представь, что Штирлиц в свободное время ездил по концлагерям и отстреливал советских военнопленных. В составе группы камараден. Он же фашист, не должен выделяться! А советское командование ему это позволяло, так как он суперразведчик, добывал секретные сведения и плёл интриги, позволяющие в оконцове сберечь многие тысячи жизней.
Тысячи спасенных явно больше, чем десяток давно списанных со счета доходяг. Которых, по идее, еще следует тщательнейшим образом проверять и проверять. Чистая математика! Неравноценный размен. Пешек за ферзей.
Впрочем… Я думаю, что у ваших коллег наверняка существовали такие суперсекретные инструкции… по вынужденной целесообразности. Типа, сам не лезь, но если весь коллектив поехал бесчинствовать, то от коллектива не отрывайся, не внушай подозрений.
А ты не усмехайся, ты ж не можешь знать всего… всех оттенков прекрасного… А я имел несчастье наблюдать. И не похоже всё это было на самодеятельность.
Только когда ты – жертва, то тебе фиолетово, кто отрывает твою голову: местный садист или внедрённый наш агент! Даже если он по этому поводу станет потом рефлексировать.
У нас один… большой такой… начальник был. Дзюдоист. Ветка сакуры, используй силу соперника, все дела. Вот и гнулся под внешними нагрузками, гнулся, аж перекрутило всего, вроде и не сломался… Но уже и не выпрямился. Пытался. Но до конца не смог.
Заигрались, мать вашу за ногу, заигрались! Вот при таком бесконтролье и произошла эта профессиональная деформация: агент, изображающий бандита, стал бандитом, изредка изображающим агента! И в экономике, и в её концентрированном выражении – политике, доверенные белые и пушистые лица, извалявшись во лжи, крови и грязи, навсегда стали грязными и продажными рылами.
Ты не косись, что я эдак, по-плакатному, я ведь эти слова много раз говорил. Прошел через это всё, прополз. Это вы тут разуверились! Решили, что хуже уже не будет? Будет только лучше? А вот я говорю вам: большой вам мужской половой член!
Иногда даже поражало то, как долго мы падаем. Иногда – то, что все-таки остановились. Оттолкнулись от дна, теперь все пути только наверх. Завтра будет лучше, чем вчера. Но… раз, и падаем снова. Может быть, это велосипед у нас такой, что мы так регулярно валимся? Или опять палку в спицы кинули? Или всё же виноват тот, кто в этот раз за рулем?
Я с возрастом понял, что тут всё на это работает. И первое, и второе, и третье. Чтоб наверняка навернулись! О, как сказал! Наверняка навернулись. Запиши. А если сильно ударимся, то может, сдуру-то… и вообще в другую сторону поедем?
А что творилось на дорогах! На всех. В буквальном смысле тоже. У меня тогда было стойкое желание иметь на панели автомобиля секретную кнопку, нажимая на которую, я бы превращал в пар некоторых участников дорожного движения вместе с их вёдрами или болидами. Каюсь, имелись среди них и особы женского пола. Которых, в принципе, можно было попробовать наказать по-другому… Грязно и цинично. Я имею в виду – перевоспитать… на тяжелых и грязных работах. Кстати, через пару десятилетий именно унизительный физический труд (без потерь для здоровья) стал основой воспитательного процесса при Большом Оздоровлении Нации.
Ну как с вами можно разговаривать? Вы ж все равно не верите ни одному моему слову?! Да, сейчас это выглядит бредом, но пройдет совсем немного времени и все полетит в тартарары с сумасшедшей скоростью. А что вы так ехидно усмехаетесь? Жить в постоянном напряжении – та еще пытка! Не знаешь, что будет завтра – машина собьет, дом рухнет или сразу военные действия с доставкой на дом. И инфраструктура ветшает, и люди звереют.
И надеяться не на кого, и не на что – влететь можешь хоть где. Даже если ты… ну вообще, казалось бы, не при делах. Полетишь куда-нибудь, а самолет… того. Не будешь летать – на концерте зацепит. Будешь избегать массовых мероприятий, что-нибудь всеравно прилетит на голову. Тот же самолет, в который ты не сел. Это не обязательно, но шансы благополучно дожить до старости стремительно таяли.
Терроризм – штука такая… неблагородная. Эффективное оружие отмороженных беспредельщиков. А государственный терроризм особенно. Хочешь – деньги печатай, свои для чужих, или чужие для чужих. А хочешь – отстреливай или отравляй субъектов. От ведущих конструкторов, до неподконтрольных политиков и чиновников. Прямо на территории вероятных друзей.
А закладки? Ну, про Маяк и говорить нечего – сами привезли, сами похоронили. Кем надо быть, чтобы принимать непонятно что в чужой запаянной таре? Ладно, хоть снова малой кровью. Во всяком случае, уже было с чем сравнивать.
Когда технологии позволяют в любом гаджете (дурное какое слово – гаджеты-гаджеты, гад же ты!) закладывать достаточное для сноса окружающих голов количество взрывчатки или сигнальное устройство для активации стационарных закладок, простите за масло масляное, о чем еще можно говорить? Вы тут подошвы изотопами мажете, а через тридцать лет нужного субъекта можно будет отслеживать, видеть и прослушивать почти по всему миру. Если он, конечно, об этом не подозревает… Или вызвать у него острую сердечную недостаточность.
Стоит завод, делает сладкую газированную воду. То ли частично наш, то ли весь не наш – там концов не найдешь. Одна вода, похоже, местная. Сахарозаменители и красители узкоглазых, а главную изюминку, то бишь композицию, везут чуть ли не из-за океана. И никто здесь не знает, что там за состав. Это ж, типа, секретный ингредиент фирмы.
В соседней области фабрика шлепает эрзац-сигареты из табачной пыли, водорослей, искусственного никотина и опять же секретных составляющих. Одна из которых, кстати, вызывает помимо обычных неизлечимых болячек еще и жуткое привыкание. Забыл, как называется, её и в эрзацкофе, и в чипсы, и в пиво, и в кошачий корм клали. Чего вылупился, майор, не слышал, что для кошек специальные корма делают?
Так вот, я однажды на таком месяц жил. Выживал. Даже разбираться начал, какой хуже, а какой лучше. У меня в своё время зверюшки тоже нос воротили от некоторых сортов. И если и ели, то только в отсутствие альтернативы, скривив усатые морды. День на третий. Когда уже невмоготу, а хозяин, сволочь, непреклонен. Как я их потом понимал!
Всё стало подозрительным. Технологии поменялись. Всё ж оттуда пришло. Курицы на птицефабриках сидят в клетках, даже развернуться не могут. Специальным разъемом, как для щуки зевник, клюв раскрывают и пасту им вдавливают. А в ней и антибиотики, и стимуляторы роста и прочая дрянь. Да и какие там курицы – мутанты! Две недели – и готовый бройлер вместо цыпленка. Со свиньями та же тема. Тем-то и вдавливать не надо – сами рады жрать всё, что ни дадут.
Только бараны так не могли. Дохли. Да коняшки ещё, говорят, но я в этом не уверен.
Какие-то ужасные тяжелые растительные масла, антиокислители, загустители, ароматизаторы, консерваторы, стабилизаторы…
Нет никаких гарантий, что это всё и в мирное-то время… не страшный яд. И по отдельности, и в сочетании. Выпил, покурил… Про бинарное химоружие рассказывать не нужно, так? Геноцид. А в нужный момент легко меняется рецептура и… Понял, да? Страшные времена, майор, если вдуматься.
У любого водохранилища можно прикопать контейнер с чем угодно. И он будет ждать своего часа. Космодром строили, так там кого только не было среди подрядчиков и субчиков… Субподрядчиков, в смысле. Заранее в раствор засыпали какую-то дрянь, или сразу ли цемент был заряженный? В общем, через несколько лет какими-то волнами активировали, чуть ли не со спутника и все. Был бетон, стал сланец.
У вас тут один грамотно заряженный пидор обиделся, видите ли, на квартирную несправедливость, сделал каку в топливопроводе, и… ракета не ракета! Абонент не абонент. Местная вообще-то история. Знаете, да? А тут миллионы… обиженных. Со своими тараканами, порою кем-то культивируемыми. А человеческий фактор не исключить. У нас пешки могут со своей кочки судить о преступности приказов! Плюрализм – выполнять-не выполнять. А о том, что существуют размены пешек на… да хоть, на весь исход игры, этого они не желают понять!
Хотя, следует признать, и люди не пешки, да и те, кто наверху… иногда вообще играют в поддавки. Или в Чапаева[14 - Игра шашками «в Чапаева» подразумевает поочередное выбивание щелчками чужих шашек с доски и не требует особого интеллекта.].
Глава 24. Странные сказки
– Следует отметить, что речь Бондаренко засорена нетабуированной лексикой, изобилует не всегда ясными для понимания аббревиатурами и сленговыми выражениями. Характерны упрощения и некоторое косноязычие…
В то же время он регулярно и естественным образом использует редко употребляемые в современном языке слова, выражения и метафоры, характеризующие его несколько иначе, чем обычного начитанного юношу. Да и не выглядит он начитанным. Чужое мнение он, похоже, абсолютно не уважает. Точнее полностью игнорирует. У него на всё свои… пять копеек, как он говорит. И это не подростковые максимализм и инфантилизм. Это совершенно другое.
– Инфантильность…
– Что? Ах да, наверное, так… Нередко он склонен терять ход мысли, уходя в пояснения и застревая во второстепенных описаниях. Он говорит много, мы пишем, но… Не знаем зачем ему это надо, и что он такое… Порой интересно, очень похоже на правду, но иногда просто… Стругацкие позавидуют. Например, он утверждает, что был в двадцати с лишним странах, во многих не по разу. Преимущественно в капстранах и развивающихся странах. Западная Европа, Северная Америка, Юго-Восточная Азия, Северная Африка. И рассказывает подробности. Что помнит. Мы проверяли. Что смогли на нашем уровне. Почти все верно.
– Почти, это как?
– Ну, например. Он утверждает, что ездил в Шарм-эль-Шейх. Там вообще-то базы. А он отдыхал, видите ли, в начале века. И на Хайнане он отдыхал. А это, на минуточку, КНР, наглухо закрытый остров. База подлодок и прочего, опять же. И во Флориде. ФРГ толково описывает, про это вообще отдельный разговор. Францию. У нас же… все как-то невнятно. Ни автономий, ни союзных республик, все какие-то государства у него! Размером с пару областей. Президенты, Думы, губернаторы, мэры, олигархи! Убийства, теракты, путчи, коррупция, присяжные, деньги, наркотики, оружие… Мексика какая-то! И в то же время адекватнейшие оценки всего и вся. И какая-то чудовищная информированность!
Представляете, в Ленинске он был! Не в местном, а в том. В том самом. Из любопытства. Даже примерную схему расположения тюратамовских площадок нарисовал.
– У него отец там служил. Мог и от него узнать.
– Тогда все было несколько иначе. Он из-за отца туда и поехал. Через много лет. Следы искал. Своими глазами хотел взглянуть.
– Я почитаю позже. Да, ещё… Штейн его не знает. Это точно.
Глава 25. Вопросы целеполагания аборигенов
– Мы тогда думали, что еще можно резвиться, держа фигу в кармане, что за спиной ого-го какая мощь, светлые головы и заботливые руководители, а оказалось… что всё… Нет стены! Пустыня. Те, на кого мы надеялись и рассчитывали, давно или умерли, или не при делах, или своей Родиной считают другие места. Вахтовики, заколачивающие шальную деньгу, безразличные к пожеланиям и чаяниям аборигенов. Пришельцы, которые уже отвыкли думать о высоком. И о людях на этой земле.
И нет больше никого, мы – и есть страна. Всё! На переднем крае только мы, пожившие и повидавшие, и эти щеглы, с опилками в башке. И нам их мозги чистить. Некому больше, понимаешь?!
А знаешь, что самое обидное? Это то, что потомки не оценят. Им расскажут совершенно другое. Те, кто выживет. А мы сгорим, мы ж на передовой. Когда закончилась война, с подвалов вылезли герои… Так кажется? Вот они и поведают. Свою версию. А может вообще… кто-то даст команду всё забыть. Всё забыть – не было ничего такого! Так, заварушка, непонятно кого с непонятно кем. Времена, мол, были такие. Больше таких не будет, торжественно обещаю.
И, подумай, как это странно – за что умирать-то, казалось бы? За родную землю? Так она вся распродана не пойми кому… и загажена всеми подряд. К воде через заборы не продерёшься. За чьи-то дворцы, заводы, за чьи-то шахты-яхты? Тебе – умирать… А они будут жить вечно? А их дети будут в день тратить больше, чем твои за год? За что я должен пойти воевать и резать таких же бедолаг? За чьих-то блядей и их бриллианты? За фуа гра? За что?
Глава 26. О проблемах субординации и сопричастности
– Как мне знакомы эти ваши глубокие кресла! Думаете, эта байда на всех работает? Ошибаетесь! Мне вот, например, никакого неудобства не доставило. Сидеть нормально, спина отдыхает, можно расслабиться, собраться с мыслями. А прыгать на тебя я и не собираюсь. Я вообще на мужиков не прыгаю, я правильной ориентации. И то, что ты надо мной навис, мне по барабану – ты ж мне ухо не откусишь? Чего опять не так?
– Да как-то странно наблюдать… пятнадцатилетнего брюзгу, тыкающего офицеру…
– Так я, майор, – ты же кажись майор? – могу и пересесть… Спиной к тебе. К Вам. Да ладно, чего выёживаться. Ты ж с детьми не выкаешь? Вот и мне непросто. Или сам смотри в сторону, твои коллеги теперь только так и поступают. Ты не наблюдай, ты слушай, если тебе любопытно. А тебе должно быть преинтересно.
– Слушай, Бондаренко, мне вообще всё это занимательно… Что объяснимо – работа у нас такая, а вот тебе-то какой интерес… плести все это? Выговориться больше некому, чтобы при этом под трифтазин не загреметь?
– Это что за зверь? Хотя не объясняй, примерно ясно. Тоталитарная, типа, психиатрия? Психотерапия. Ни фига не смешно. Знал бы ты, через что я прошёл… Тебя б от одного только рассказа торкнуло! Юморист нашелся, ты смотри!
Какой интерес плести всё это, говоришь? А я не знаю! Да, правда, не знаю. Не уверен. И что с того? Нетривиальная, заметим, ситуация. Но, похоже, догадываюсь… И знобит меня от таких догадок! Даже думать боюсь в ту сторону.
Просто будем считать, что у меня, по сути, единственная возможность что-то решить здесь – это только через ваше… общество «Динамо». Раз сложилось так, как сложилось, то значит так и надо. И для меня, и для тебя. Не боишься, кстати? Соприкасаться с такими вещами – это, знаешь ли, обязывает! Тут уже надо хорошо думать, что с тобой может случиться, как с носителем. И вообще с причастными. Времена-то наступают лихие. Abducet praedam, qui accurrit prior[15 - «Унесет добычу тот, кто прибежит первым» (лат.)]. А ваши ребятишки всегда к приору стремились. Динамо, вперед!
Кстати, в одном из банков в десятых годах предлагался депозитный вклад исключительно для членов общества, так и назывался «Динамический». Товарищ у меня там свои сольдо хранил. Представляешь, какой юмор?
– Я тебе так скажу, Бондаренко: «Не надо меня раскачивать». Насчёт тебя и твоих речей у меня лично очень нехорошие предчуствия. Так что, пока… плети Емеля, твоя неделя.
– Плетут кружавчики, как мне сегодня в школе одна краля заявила, а я выговариваюсь. И как-то не уверен я, что у меня она есть… эта неделя. Тоже чуйка какая-то. То так, то эдак. Тебе начальство наверняка дало команду, типа поспешевствовать, так ведь? Вот и давайте, я-то ваши пожелания учитываю. Так? Так! Вот и чудненько! Раскачивать! Предчуствия! Надо же, какие мы чувствительные! В общем, майор, везите девчонку сюда и организуйте подход.
– Это всё?
– Всё. Я должен ее увидеть и с нею поговорить. Нет, еще не всё… Добавлю условие. Она не должна меня опасаться, не должна от меня… шарахаться. Я сам найду, о чем с ней поговорить, но повод близко познакомиться должен быть абсолютно легитимный, правдоподобный и нейтральный.
– Мда… Эк ты, юноша, выражаешься-то! Ну, ладно. Допустим. Только есть проблемы, Александр. Первая, это её тетка. Она одинокая самодостаточная женщина. Ей вряд ли будет интересно принимать у себя племянницу.
– Первое, второе! Не надо только нагнетать! Помню я эту тётку. Вчера специально на работу к ней заходил. Сдуру. Чуть не упал, когда ее увидел. Навеяло, знаешь… Наплёл чего-то и удрал по-тихому, она и не въехала. У них отдел такой – все шастают. Самодостаточная она, ага! Там слова одни. А сама, похоже, боится в сорок лет без мужика остаться. Декольте до пупа, духи хорошие. Я б, майор, на твоем месте её заприметил. Там есть… над чем поработать! Возможно, вообще… целина непаханая. Меньше будешь здесь рефлексировать. Ладно, проехали! Работайте! Организуйте девочке поездку. Хотя бы недели на две. Я не знаю, как вы это сделаете, но уверен, что всё у вас получится. И первое, и второе. И компот с вишенкой.
Глава 27. Подарок депутатов
Бонда вышел из дверей магазина для гражданских и, озираясь как шкодливый кот, прошмыгнул через открытое пространство. Попадаться было нельзя – в одной руке он нес завязанный узелком прозрачный полиэтиленовый пакет с разливным молоком, в другой – какие-то бланки, за пазухой торчал ещё тёплый нарезной батон. В таком виде ему предстояло пройти почти через всю часть.
Пакеты для продуктов и в городах-то тогда встречались крайне редко, а здесь, в посёлке, отсутствовали как класс. Авоська осталась в котельной. По обе стороны дороги от клуба до центрального КПП шли параллельные заасфальтированные дорожки, обрамленные кустами акации и шиповника. До сворота на укромную тропинку оставалось всего несколько метров, как вдруг вдали нарисовалась фигура в огромной фуражке.
Бонда немедленно развернулся на сто восемьдесят градусов и, словно что-то вспомнив, ускорился. Затылок жгло предчувствием, и вскоре, уже совсем близко, раздался раздраженный хриплый голос: «Я, бля, не понял! Боец, стоять!»
Бонда развернулся, одновременно пакет с батоном полетели в кусты. Офицер приближался.
– Здравия желаю, товарищ майор! Разрешите идти?
– Стоять, бля! А-а, это ты, Бондаренко! – майор заметно повеселел. – И какого хера ты тут шароёбишься?
– Бумаги носил на КПП, вот забыл или не всё взял, вроде как больше их было, решил вернуться, проверить.
– Ты чего нёс, клоун?
– Бумаги, товарищ майор! Мне сказали отдать, я и несу.
– Мозги мне не еби, товарищ солдат, – сказал майор с белогвардейским презрением, – ты ими можешь подтереться.
Следует заметить, что тут он был прав. В целях относительно безопасного передвижения по части Бонда придумал оригинальный способ. Он шел на максимальной скорости туда, куда ему было нужно, нагло сжимая в руке свернутые в трубку бланки раздобытых где-то старых накладных, которые даже не удосужился прочитать. Многочисленные офицеры и прапорщики игнорировали его появление, завидев сосредоточенную рожу и бумажку в руке. Таким образом, он избежал массы различных неприятных поручений и неминуемых наказаний. До сих пор проносило. Однажды Бонда удачно уклонился от переноски фортепьяно дочки замполита батальона.
Прокатило и на этот раз, но только отчасти. Майора Марова не интересовало содержание замусоленных бумаг, в траве он увидел пакет с молоком.
– Ага! – сказал он. – А это – залёт! Ты сколько служишь, боец?
– Год с небольшим, товарищ майор, вы же знаете!
– Я дохуя чего знаю, Бондаренко, и не тебе здесь умничать! С небольшим, бля! А надо с большим! И толстым… У тебя что, до сих пор голодняк? Тебя, блядь, в столовой нихуя не кормят? Ты какого хера попёрся сюда? Для вас есть чипок[16 - Чипок (ЧеПОК – Чрезвычайная Помощь Оголодавшему Курсанту) – солдатский магазин со скудным ассортиментом: нитки-иголки, пуговицы-эмблемы, подшивная ткань, мыльно-рыльные принадлежности, сапожный крем, местные пряники и газировка «Колокольчик». И всё! А-а, забыл – ещё сигареты и паста ГОИ. У нас тогда было так.]. По выходным. Молочка захотелось? Так ты у меня получишь молочка!
Бонда понял угрозу: по полкружки молока и кусочек субпродуктов (вымя, желудки и прочая несоленая требуха) выдавались за ужином тем, кто работал со спецснарядами. Компенсация потерянным силам была неравнозначная и носила скорее символический характер. Бойся большой пайки! Тем более, что изначально нежирное молоко нещадно разбавлялось поварами-узбеками. Для себя всё это Бонда считал уже в прошлом. Но зарекаться и планировать в Советской армии было нельзя.
– Товарищ майор, я же не себе, – не моргнув глазом, ответил он, – товарищ старший лейтенант приказал сбегать.
– Не себе? А нахуя ж ты его выбросил, боец? Не придумал еще? Думаешь, успеешь с Серобабой договориться?
– Я вас напугался, товарищ майор, – как можно подобострастней сказал Бонда. – Вы же разбираться не станете. Я про напильники помню. И про ремень.
Историю про напильники рассказывали «деды», бывшие тогда ещё «молодыми». Вновь прибывший в часть майор немало удивился царящему в казармах бардаку и железной рукой принялся наводить порядок. Обнаруженные в кирзачах шерстяные носки и вшивники из олимпиек под кителями беспощадно резались в клочья. Морды хозяев уворачивались от оплеух. Брага отыскивалась даже в огнетушителях, что, похоже, десятилетиями никому не удавалось. Отсутствующие на тумбочке дневальные и просто залетевшие солдаты преследовались по всей территории части, удирая и уворачиваясь от швыряемых вдогонку подручных предметов. Одному особо борзому абреку в спину прилетел и воткнулся напильник. Все обомлели, но майору ничего не было, джигита, впрочем, тоже не жалели. Тем более ему как-то повезло, не комиссовали, во всяком случае, точно. После этого, говорят, напильник стал постоянным предметом в руках Марова. Дисциплина понемногу восстанавливалась, и к призыву Бонды многие обыденные ранее случаи стали дикостью. Например, еще в прошлом году некоторые солдаты умудрялись уходить в самоход на несколько дней, а пили вообще прямо в расположении.
Бонда застал только пьяные заезды самого майора. По плацу, на «Урале» с коляской. Жена его работала в том самом чипке, беспощадно обвешивала служивых (после её увольнения в килограмме стало аж на три пряника больше – для солдат это было принципиально), и, похоже, систематически гуляла.
Полгода назад Бонда огрёб от Марова пяток нарядов за подаренный ему уезжавшим дембелем чёрный от старости кожаный ремень. Гордился которым недолго.
– Бондаренко, – сказал майор на плацу, – выкинь его нахуй, его ещё Колчак носил! Это не ремень, это называется – «ебу я, и пла?чу!»
Бонда не хотел расставаться с ремнем, это был символический подарок. Тем более весь его призыв ходил в жестких «деревяшках» из искусственной кожи, больно врезавшихся при наклоне в торчащие под кителями ребра. Невзирая на шипение сержантов, он попытался как-то вышутить, аргументировать, но получил пять нарядов и немедленно заткнулся.
Сейчас же майор пристально посмотрел на Бондаренко и сказал:
– Это хорошо, что ты помнишь! Взял эту хуйню в пакете и выбросил вон в ту урну. Бегом, бля! И обратно.
Бонда закинул пакет в урну, заметив, что он вовсю протекает, и вернулся, ожидая неприятностей. Но Маров произнёс совершенно неожиданную вещь:
– Готовьтесь к дембелю! Скорей всего осенью. Повезло вам – студентов решили возвращать. Нардепы хуевы. Такая вот петрушка!
