Запретные дали. Том 1

– Сбегай-ка за угол, дружочек, – приказал он участливым тоном, – сбегай-сбегай, облегчи, так сказать, душу… И тебе спокойнее будет, и мне заодно…

Себастьяну не очень-то хотелось, но в данном случае он решил все-таки не спорить и смиренно побрел на улицу.

Стоило ему вернуться обратно, как «строгая врачебная интеллигенция» по новой продолжила свою бесполезную деятельность с подсчетами, видимо, еще не до конца протрезвев, но тут резко остановилась.

– Значит так, – сказал Мартин, смерив рассерженного Себастьяна пронзительно-искрящимся взором, – основное мы с тобою проработали, сейчас позвоночные подвывихи вправим, а там поглядим.

Он принялся с удвоенной силой пересчитывать в сто первый раз позвонки. К своему превеликому ужасу и внезапному удивлению, Себастьян понял, что его позвонки способны вдавливаться, менять прежнее местоположение, а еще издавать звонкие щелчки довольно неприятного характера.

– Мартин, – сквозь стиснутые зубы прошипел Себастьян, – прекращай…

– Нетушки, – заехидничал тот, – раз я взялся, то доведу дело до конца!

– «Да что тебя с твоим концом!..» – огрызнулся про себя Себастьян.

– Без оскорблений мне тут!.. – раздался визгливый голосок самоуверенной интонации, – И вообще, мои услуги стоят довольно дорого, ибо я тут единственный в своем мастерстве!.. Кого только не вправлял, кого только на ноги не ставил!..

И лежачих приносили, и безнадежных!.. Откуда только не приезжали!.. Целые очереди выстраивались!.. Любые деньги готовы были заплатить!.. А тебе, бестолочь истерическая, чисто случайно выпала столь превеликая удача!.. Обычно просто так я этого не делаю.

Однако Себастьян не понимал, как люди вообще могли платить за подобное, а еще он несказанно порадовался тому, что Мартин все-таки один-единственный в своем зверствовании.

– И посему наслаждаемся работой превеликого хиропрактика! – продолжал глаголить тот самый «один-единственный», Расслабились-расслабились! Вдох-выдох!.. Вдох-выдох!..

Мартин вновь крепко схватил голову Себастьяна и так крутанул в сторону, что искры из глаз посыпались.

Вместе с искрами из Себастьян внезапно вырвалось самое верное обозначение деятельности того самого «одного-единственного».

– Ой! – ехидно выпалил Мартин, стремительно убирая руки, – Какие мы взрослые слова, оказывается, знаем!..

Предоставив Себастьяну маленькую передышку, «один-единственный» снова взял его за голову и было крутанул в другую сторону, но тут снова озвучился данный вид деятельности посредствам того самого «взрослого слова».

– Пасть захлопни, бестолочь истерическая, – рассерженно сказал Мартин, больно ударяя Себастьяна по нижней челюсти тыльной стороной ладони, – да расслабься, как следует, а то и взаправду шею тебе сверну!..

Он крутанул так сильно и резко, до звона в ушах. Стремительно посыпавшиеся искры из глаз, испепелив дотла повторно вырвавшееся «взрослое слово», заставили Себастьяна неожиданно вспомнить покаянную молитву в преддверии грядущей смерти.

– А ты гибкий как стебель и податливый точно глина, – заявил Мартин, заглядывая Себастьяну через плечо, – прям-таки приятненько работать!..

Тотчас же Себастьян выразил свое отношение к происходящему в упруго-податливой форме, не скупясь на доходчивые слова и известные выражения, отчего-то обзывая Мартина «вездесущим изувером».

– Ну что я говорил! – усмехнулся «изувер», пребольно продолжая свою вездесущую деятельность, – Вся скверна враз наружу повыходила!..

С этими словами он наградил Себастьяна неожиданно-приятным поглаживанием по плечам, однако стоило тому облегченно выдохнуть, как все успокаивающе-приятное разом закончилось.

– Руки за голову в замочек! – послышалась резкая команда, – Вдох-выдох!..

От неожиданности Себастьян замешкался, тогда Мартин нетерпеливо поставил ему руки за головой, и резко оторвав от пола, принялся беспощадно растягивать, выгибая на себя.

Под этой мучительной вытяжкой разом обмякшие позвонки, издавая мелодичное щелканье, принялись послушно подниматься снизу вверх.

Себастьян понятия не имел, что такое дыба, но в эту самую секунду почувствовал себя именно на ней. Тотчас же его посетила ужасная догадка о том, что Мартин помимо врачебного мастерства, прекрасно ознакомлен с искусством средневековых пыток.

– Стой, Мартин! – испуганно заверезжал Себастьян, – Я так быстро не вырасту!..

Однако Мартин явно не терял надежды и все продолжал упорствовать, силясь увеличить в разы весьма скромные габариты низкорослого Себастьяна, но, к счастью, последнего, довольно быстро осознал, что с природой не поспоришь, и все-таки опустил того на вдруг онемевшие ноги, которые едва не подкосились при встрече с грешной землей.

Не успел Себастьян отойти от «дыбы», как его поджидала новая пытка, уже в виде крайне болезненного прощипывания и проминания резко напрягшихся плеч и напрочь перепуганной спины.

– Мои милые дамы, – самоуверенно произнес Мартин, стремительно увеличивая силу, – громко охая, так и таяли под властью этих волшебных пальцев, истошно моля не прекращать…

Вопреки «милым дамам», Себастьян совершенно не горел желанием таять под уже осточертевшими до одури пальцами, от которых не было никакого спасения.

– Не подстраиваем под себя мои руки! – сердито произнес Мартин, ставя Себастьяна по стойке смирно, – Я сам прекрасненько чувствую, где сокрыто напряженьице!.. Преспокойненько воспринимаем избавление от внутренних зажимчиков… Нукась!.. Вдох-выдох… Вдох-выдох…

– Заладил одно и тоже, – сердито пробубнил Себастьян и в знак протеста постарался никак не реагировать, однако неожиданно-резкие продавливания колких пальцев заставили его тотчас же начать подвизгивать и постанывать.

– …Постепенно делаются щелки, – неспешно заговорил Мартин, – через которые происходят плавные перетекания…

– Мартин, Мартин, – заверезжал Себастьян, – мне своих щелок предостаточно! Не надо во мне новые делать!

Это смелое заявление вызвало бурный хохот со стороны Мартина. По-дружески хлопнул Себастьяна по плечу, он принялся выражать свое восхищение по поводу «смешной шутки», а насмеявшись вдоволь, сменил свои жестокие манипуляции более нежными. По всей видимости, «удачная шутка» довольно сильно пришлась по душе безжалостной натуре.

– Конечно, – неспешно молвил Мартин, – это надобно делать на кушеточке, с применением душистеньких аромомасел…

– «Забыл про привязывание и удушающий газ», – огрызнулся про себя Себастьян.

Меж тем Мартин продолжал свое бурное разглагольствование о том, как надобно и не надобно делать, выражая откровенное негодование к скрипучей кровати Себастьяна. Далее пошла лекция о целебной силе тех самых «расчудеснейших аромомасел», затем переключение на лечебные свойства каких-то камней, а когда понеслась несуразную чушь о превеликой врачующей силе непонятного магнетизма, то терпению Себастьяна наступил конец.

– Баня, веник, – перебил Себастьян самоуверенным тоном, – а если просквозит, то после горячий чай, шерстяные носки, в ватное одеяло и на печку! Наутро совершенно здоров!

Мартин резко замер и простоял так довольно долгое время, как видно, переваривая внезапно полученную неоспоримую истину, а потом забубнил что-то о целебной силе прогреваний.

– Так, дружочек, – произнес он, нежно взяв Себастьяна за плечи, – пойдем, все ж таки, в скрипучую кроватку…

Оказавшись, наконец-то, в желанной постели, Себастьян поспешил, поскорее закутаться в одеяло и закрыв глаза, принялся из всех сил стараться забыть произошедшее как кошмарный сон.

– Как самочувствие? – раздался сверху лукавый голосок.

– Сгинь, нечисть!.. – болезненно воскликнул Себастьян, устремляя взор прямо в искрящуюся глубь горящих фонарей ярко-синих глаз.

– Да не нервничай ты так!.. – махнул рукой Мартин и заботливо подоткнул ему одеяло.

– Тебе, что, дня мало?! – гневно воскликнул Себастьян, – Придумал на ночь глядя!..

– Вот пришел бы ко мне днем, – невозмутимо парировал Мартин, – днем и починил бы тебя! Все равно сижу, без работы маюсь, сам себе занятия придумываю… Городским надо бы весточку кинуть. От этих уж точно отбоя не будет!.. А что? Это идейка!.. И как раз прехорошенькая прибавочка к жалованью…

– Даже не вздумай!.. – испуганно воскликнул Себастьян, оборачиваясь на Мартина, – Тебе Староста Фрэнк таких городских покажет, а Падре Френсис еще и добавит! Двести поясных поклонов припишет, и будешь тростиночкой полдня гнуться, а еще Пост трехнедельный соблюдать, чтоб не повадно было!

«Строгая врачебная интеллигенция» многозначно смолчала, озадаченно захлопав длинными изогнутыми ресницами, а после криво усмехнулась.

– Ерундой не страдай лучше, – добавил Себастьян, – а пошли с нами поутру сеять!..

– Нетушки!.. – заявил Мартин, – Мне пациентиков ждать надобно!

– Сам же говоришь, что к тебе больные не приходят, – вдарился спорить Себастьян.

– Вот видишь, – гордо парировал Мартин, – как преотличненько работаю!.. Всех моментиком вылечил!

– «Ну да, – злобно подумал про себя Себастьян, – так работаешь, что все прячутся от твоего костоправства с иголками».

– Сейчас иголочки тебе поставим, – заслышался лукавый голосок, – легче перышка посля будешь!.. Где-то у меня еще линиментики были… Эти вообще творят чудеса расчудесные!

Мысленно пожалев себя, Себастьян принялся заверять «строгую врачебную интеллигенцию» в том, что вовсе не является игольницей, но был перебит строгой командой «Раздеваемся и носиком в подушку!».

Далее Себастьян, обмазанный по самые уши какой-то вонючей мазью, выражал свое недовольство в виде громкого айканья, подкрепленного многократным повторением того самого «взрослого слова».

– Мартин, – в конечном итоге заявил он, морщась от невыносимо-тянущих болей, – ты знаешь, кто ты?

– Ну-у – задумчиво произнес тот, бережно укрывая Себастьяна одеялом поверх натыканных иголок, – в общих чертах я, конечно же, понял. Вот только осмелюсь не согласиться с одним… многократно озвученным. Как ни крути, а все ж таки, они зарабатывают за ночь много больше, нежели я за неделю, да и шампанским с красной икрой их постоянно угощают щедрые клиентики…

Тут Мартин вдарился в глубокомысленные рассуждения, предоставив Себастьяну щедрую возможность вдоволь покряхтеть под цоканье снующих взад-вперед звонко чеканящих шагов.

Подведя аналогии двух древнейшим профессиям и твердо заявив, что никоим образом не может подходить под определение того самого «взрослого слова», «строгая врачебная интеллигенция» освободила, наконец-то, спину Себастьяна из игольного плена, после чего долго и упорно растирала ему виски не менее омерзительно-вонючей мазью, а довершении всей этой чудовищной экзекуции, взялась за кисти рук, старательно проминая каждый пальчик, предварительно обмазав растительным маслом и что-то воркуя про какие-то там «нервные окончания».

– По-прежнему больненько? – поинтересовался Мартин, оставив, наконец-то, в покое пальцы Себастьяна и, получив заместо внятного ответа сердитый стон, заверительно добавил, – Тогда традиционночку добавим! Лечить, так лечить!..

На тот момент Себастьяну было уже глубоко наплевать на происходящее. Сейчас он рьяно рисовал в своем злобном воображении, как «строгая врачебная интеллигенция» вместе со своей «традиционночкой» под бранные крики строгого отца и злые насмешки бессердечных работников корячится в поте лица на поле.

Тем временем Мартин громко, копошась в звенящих дебрях своего саквояжа, завел рассказ о близкой дружбе «альтернативочки» с «традиционночкой».

– Вот что, дружочек, – вскоре произнес Мартин, поспешно наполняя высоко задранный шприц над взъерошенной головой, – сбегай-ка покамест на двор…

– Да не хочу я!.. – заявил Себастьян возмущенным тоном.

– Ну постарайся там как-нибудь, – парировал Мартин, – а посля подмойся тама поглубжее…

От услышанного Себастьян пыхнул и поплотнее завернулся в одеяло, однако вскоре был резко вытянут из своего спасительного укрытия и, получив кружку воды в паре с резиновой грушей, был незамедлительно выдворен к месту назначения для требуемого прочищения, очищения, подмывания и промывания.

Честно просидев с добрых пятнадцать минут, и не получив никакого явного результата, Себастьян посмотрел на резиновую грушу с щедро промасленным наконечником. Брезгливо поморщившись, он вылил воду из груши на землю и, резко выдохнув, осушил залпом всю кружку. Злобно отершись рукавом, он понуро поплелся восвояси, утешая себя слабой надеждой, что, может быть, на этом «строгая врачебная интеллигенция» оставит его, наконец-то, в покое. Завидев же возле рукомойника высокий растрепанный силуэт, Себастьян дрогнул и снова озвучил, то самое «взрослое слово».

– Ложимся на кроватку носиком в подушку… – скомандовал Мартин, старательно намывая руки, – Я подойду через две минутки…

Проклиная все на свете, Себастьян смиренно выполнил вверенное, но завидев «строгую врачебную интеллигенцию», вооруженную стеклянным шприцем с длинной иглой, испуганно дрогнул и сердито застонал в подушку.

– Да не боись ты так, – участливо заявил Мартин, скидывая одеяло и бережно промакивая, – в мягенькое уколю, ничего и не почувствуешь!..

Однако Себастьян очень даже почувствовал, почувствовал невыносимое жжение, отдающее в аккурат от того самого «мягенького» по всей правой ноге.

– Больно! – взвизгнул Себастьян и болезненно застонав, закусил подушку.

– Сперва боль, – нараспев промолвил Мартин, – посля покой… Надрывно-изматывающая боль и тягостное наслаждение, связанные воедино… Вспышка! Резкое высвобождение, мгновенное облегчение и!.. Безмятежный покой… В том-то и есть истинное блаженство природного естества.

Себастьян был далеко не согласен с этим бредовым утверждением, ведь то последующее неприятно-паралитическое чувство никак не походило на долгожданный покой, а тем более на истинное блаженство чего-то там.

– Сейчас носиком к стеночке, – меж тем раздался лукавый голосок, – и приготовили подсвечник…

– Чего?! – воскликнул Себастьян, резко вскакивая с кровати и озадаченно хлопая глазами, – Какой еще подсвечник?! Тебе лампы мало что ли?!

– Не нервничаем!.. – резко парировал Мартин, – Немедля ложимся обратно и носиком к стеночке!.. Ложимся-ложимся! Сейчас свечку тебе поставим… для полного эффектика…

Однако Себастьян даже не шелохнулся, разве что до хруста сжал кулаки и сердито посмотрел исподлобья.

– «Сейчас ты у меня так огребешь, что свечка уже тебе понадобиться», – отчетливо читалось в хмуром изумрудно-зеленом взоре.

– Прехорошенькое обезболивающее мы тебе укололи, – принялся глаголить с важным видом Мартин, – меж тем, в моем арсенальчике имеются еще и преотличнейшие ректальные суппозитории, так что не стесняемся, ложимся на левый бочок, коленочки к себе и предоставляем мне свой подсвечник…

– Да иди ты в… Тартарары! – в сердцах закричал Себастьян, вскакивая с кровати.

Заслышав это, Мартин прыснул со смеху. Невольно вспомнив, что страшные Тартары являются ничем иным как родным домом чертей, Себастьян боязливо сглотнул. Собравшись с мыслями, он принялся бурно доказывать, что греховные манипуляции над «подсвечниками» строго караются Всемилостивым Господом.

Как бы он ни старался Себастьян приводить весомые аргументы против задуманного кощунства, это лишь вызывало все новые и новые вспышки ехидного смеха. По всей видимости, «синеглазому черту» было глубоко начихать на религиозные убеждения Себастьяна.

– Presente medico nihil nocet (лат. В присутствии врача ничего не вредно)!.. – бесовским громогласием враз перебил те бурные речи Мартин.

Резко осадив онемевшего Себастьяна обратно в кровать, он властно прижал задрожавшее тело и стремительно промазал «подсвечник» чем-то склизко-жирным, гордо назвав эту противную субстанцию «Друг студентов».

– Семь лет с ним не расставаясь! – молвил Мартин, невесело усмехнувшись, – Эх, сессии, сессии, сигаретки-песенки… Драли по полной и в хвост и в гриву… Превеселенькое было времечко, однако ж…

На тот момент Себастьяну было глубоко плевать на «превеселенькое времечко» «строгой врачебной интеллигенции», сейчас он, уподобившись Ласточке, сердито брыкался и недовольно фыркал, стараясь не допустить греховно-унизительного, за что впоследствии Господь, хоть и Всемилостивый, но сурово накажет.

– Успокоились-успокоились! – раздался сверху лукавый голосок, – Ручки под щечку… Глазки закрыли… Вдох-выдох… Вдох-выдох… Расслабились…

Почувствовав, внутри себя нечто скользяще-щиплющее, Себастьян испуганно взвизгнул и надрывно заохал.

– Как литая проскочила, а ты еще боялся! С вазелинчиком всегда в легкую идет!.. – восторженно произнес Мартин и поспешно добавил, заботливо прикрывая Себастьяна одеялом, – Теперича лежим, отдыхаем и не двигаемся минут десять-пятнадцать. Сейчас чутка пощиплет-ощиплет, зато посля прехорошо будет…

Себастьяну и без того было страшно пошевелиться. С силой сжав подушку, он крепко зажмурился и принялся надрывно стонать, вызвав тем самым очередной смешок лукавого ехидства, а после издевательские речи.

Заслышав о «наконец-то наступившем трепетании», Себастьян злобно замолчал и также злобно проигнорировал насмешливый совет не побрезговать заботливо преподнесенным полотенцем.

– Ну, все, – хлопнул ладонями Мартин, – сеансик окончен! Хорошенького, как говориться, по чуть-чуть!.. Ох, и изморил ты меня дружочек! Руки просто отваливаются! Ну что поделать, что поделать… Aliis inserviendo consumo (лат. Служа другим, расточаю себя)!..

Тут «строгая врачебная интеллигенция» поспешно откланялась и стремительно зацокала вон из комнаты, как видно, наконец-то поняв злобный настрой Себастьяна.

– Opto tibi noctem bonam (лат. Желаю тебе доброй ночи)! – послышалось уже поодаль бесовское громогласие.

Маясь нестерпимым жжением внутри и тянущими болями снаружи, Себастьян натянул по самые уши одеяло и продолжил втихаря злиться на Мартина, который теперь вполголоса жалел свои «бедненькие рученьки», старательно вымачивая их в плошке и растирая отвергнутым Себастьяном полотенцем.

Тем временем все еще мучимый невыносимым жжением, пощипываем и лютой ненавистью к «строгой врачебной интеллигенции», Себастьян так увлекся, что сам не понял, как заснул, а поутру подумал, что лучше бы умер этой ночью прямо под ехидный смех «синеглазого черта», который своими чудовищными зверствованиями напрочь лишил его каких-либо сил.

– Primo duluculo surgere saiuberrimum est (лат. Вставать с рассветом очень полезно)! – тотчас же послышалось бесовское громогласие.

– Даже не вздумай заговорить со мной, – сердито пробурчал Себастьян, заметив, на себе любопытные ярко-синие глаза, кокетливо похлопывающие длинными изогнутыми ресницами в довершении с премилой улыбкой кукольно-фарфорового лика.

С ужасом думая, что снова предстоит работать до самого позднего вечера, Себастьян кое-как оделся онемевшими пальцами и обреченно побрел вон из комнаты.

– Что, дружочек, – послышался за спиной лукавый голосок, – не по душе пришлась тебе моя хиропрактика?

– Да иди ты вместе со своей практикой, – в сердцах воскликнул Себастьян, – прямиком на херу!..

– О, глядите-ка, оживился! – усмехнулся Мартин, – Ну, раз тебе стремительно полегчало, то может, хоть теперича постель за собой застелешь в коем-то веке, ась?

В сердцах чертыхнувшись, Себастьян остервенело бросил одеяло на постель и прихрамывая на обе ноги, поплелся на кухню.

Засыпая над тарелкой, он откровенно завидовал «строгой врачебной интеллигенции», которая в отличие от него, умяв толченую картошку со шкварками и яичницей, учтиво откланялась и бойко поскакала в свою отчаянно нуждающуюся больницу, по всей видимости, досыпать.

Эпизод 3. Дневной сон

На поле Себастьян практически спал, но ничего не мог с собой поделать. Даже Всемилостивый Господь, как видно, сильно разобидевшись на Себастьяна за допущение того греховного учинения «синеглазого черта», был глух к мольбе ниспослать ему хоть какой-нибудь силы.

То и дело огребая подзатыльники со стороны отца и бранные выговоры от старших работников, Себастьян всякий раз поминал добрым словом «строгую врачебную интеллигенцию», которая, скорее всего, уже досматривала десятый сон, допоминался до того, что к отцу вдруг подошел один из недавно заболевших работников и сказал, что господин доктор немедленно требует к себе Себастьяна.

– Да что ему от Себастьяна понадобилось-то?! – гневно заорал на того Патрик.

– Да он толком и не объяснил, – пожал плечами работник, – все больше визжал что-то по-своему…

– Сам что ли полы помыть не может в своем свинарнике?! – прорычал Патрик и повернулся к Себастьяну, – Иди, помогай своему дружку! Все равно от тебя толку никакого!

Кротко кивнув, Себастьян со всех ног помчался с как никогда опостылевшего поля, однако очутившись в непривычных стенах больницы, мигом оробел, боязливо огляделся и осторожно постучался в дверь, к которой была прибита лаковая дощечка с витиеватой надписью «КАБИНЕТ», но в ответ заслышалась гробовая тишина. Тогда он постучал увереннее, затем громче, настойчивее, еще и еще.

Постучав в десятый раз, Себастьян пришел к выводу, что «строгая врачебная интеллигенция» еще не досмотрела свой пятидесятый сон и, решив не мешать отдыху «тяжко утомившегося от непосильной работы», поспешил было восвояси, как вдруг за дверью послышалось усталое командное приглашение с холодно-надменной врачебной интонацией. Нервно сглотнув, Себастьян отворил дверь и робко заглянул вовнутрь.

Мартин гордо восседал за обшарпанным письменным столом и что-то увлеченно строчил в какую-то тетрадь, высунув от усердия кончик фиолетового языка, всем своим видом выказывая крайнюю степень занятости.

– Обождите покамест!.. – произнес он, не поднимая растрепанной головы, и застрочил еще проворнее.

– Зачем звал-то? – буркнул Себастьян, однако «строгая врачебная интеллигенция» жестом подала знак молчать.

Выругавшись про себя, Себастьян присел на довольно хлипкий стул у края письменного стола и принялся растирать невыносимо болевший лоб, а вскоре от нечего делать, начал разглядывать стремительно появляющиеся на тетрадном листе витиеватые чернильные каракули, которые мало чем походили на нормальные буквы.

Время тянулось невыносимо долго, перьевая ручка противно поскрипывала в унисон усердному сопению, чернильные каракули стремительно заполоняли строчку за строчкой, и не было тому ни конца и ни края. Вконец рассердившись на «строгую врачебную интеллигенцию» за это пыточное томление и разом начихав на должные правила приличия, Себастьян подпер рукой щеку и задремал.

Сны были один интереснее другого. Все сильнее и сильнее затягивали они в стремительные потоки блаженного отчуждения, унося далеко за пределы скучной обыденности, но тут Мартин резко бросил перьевую ручку в чернильницу.

От громкого позвякивания все сны моментально улетучились, заместо них был любопытный ярко-синий взор и удивленное похлопывание длинных изогнутых ресниц. Себастьян встрепенулся, смущенно замер и испуганно вытаращился на «строгую врачебную интеллигенцию», внезапно вспомнив, что никогда прежде не бывал в больнице, а тем более ни разу в жизни не общался с настоящими докторами.

Нависло тяжелое молчание довольно затяжного характера. Меж тем Мартин все продолжал и продолжал вопросительно смотреть, окончательно сбивая с толку и приводя растерянного Себастьяна в состояние тихой паники.

Только Себастьян собрался всецело отдаться данному состоянию, как Мартин стремительно расправился и мигом накинул на себя самый что ни на есть наистрожащий вид сухой врачебной надменности.

– Я весь во внимании, – подал он лукавый голосок и более пронзительно устремил на Себастьяна ярко-синий взор, помахивая длинными изогнутыми ресницами.

Эта ехидная интонация, эта манерная наигранность, эта лукавая усмешка на бледно-фарфоровом лице, это девичье помахивание ресницами, все это, помноженное надвое благодаря висевшему напротив огромному зеркалу, пресильно разозлило Себастьяна.

– Чего звал-то? – грубым тоном буркнул Себастьян и сердито нахмурился.

– А, так ты только за этим! – насмешливо заявил Мартин и махнул рукой, – Я-то думал!..

Тут он вновь взялся за свою тетрадь и принялся увлеченно промакивать свои размашистые каракули, временами старательно дуя на них. Себастьяну довольно быстро надоело это унизительное издевательство, и он уже было собрался демонстративно покинуть «кабинет», одарив на прощание «строгую врачебную интеллигенцию» парой ласковых, но тут Мартин вновь подал лукавый голосок.

– Видишь ли, дружочек, – учтивым тоном произнес он, размахивая тетрадкой, – дело в том, что я давно заметил, что ты имеешь явные проблемы со сном и, как мне кажется, тут дело далеко не в повышенной тревожности. Возможно, значимая толика твоей прескверной напасти кроется именно в соседстве со мной. Ежели это так, то немедля приношу свои глубочайшие извинения за то, что невольно заразил тебя своей возмутительной бессонницей. Клянусь, я это не специально.