скачать книгу бесплатно
Лукаво усмехнувшись, Мартин стремительно выпрямился и с задорным возгласом «Эге-гей, сыпь-жарь!» начал выполнять порученное задание, ловко орудуя вилами и звонко напевая: «В огороде мята да все приломата, в огороде мята да все приломата!..»
Когда телега была с лихвой загружена, Матильда с мужицкой силой перевязала душистый груз толстой веревкой, проворно залезла поверх и полюбовно посмотрела на Мартина.
– Залезай, – сказала она, протягивая руку, – подвезу.
Затащив Мартина наверх, Матильда дала команду серой лошади. Телега со скрипом тронулась, покачиваясь из стороны в сторону в такт неспешных лошадиных шагов.
– Вот скажите-ка на милость, милейшая моя, – тактичным тоном произнес Мартин, устремляя на Матильду пронзительно-оценивающий синий взор, – откуда в столь крошечном созданьице такая не дюжая сила и поразительная выносливость?
Данный вопрос явно озадачил Матильду, но вида она особо не подала, лишь смущенно пыхнула и кротко улыбнувшись, опустила покрытую голову.
– С детства много работаю, – прозвучал тихий голосок, – привыкла.
Посмущавшись еще немного, Матильда бросила вожжи и, блаженно закрыв глаза, откинулась на спину, а заложив руки за головой, принялась жадно вдыхать пряный аромат душистого сена.
– Ложись, – сонно молвила она, – лошадь сама дорогу знает…
Криво усмехнувшись, Мартин прилег рядом. Матильда повернулась к нему и принялась полюбовно смотреть. Чувствуя страстное дыхание, Мартин принялся жадно всматриваться в лучезарную зелень колдовских глаз.
– Мартин… – тихо прошептала Матильда, сладострастно улыбаясь.
– Ну?.. – спросил тот, по-кошачьи сощуривая синие глаза, и выжидательно заулыбался.
– У тебя ведь есть скрипка, – огорошила Матильда.
– Чегось?! – возмущенно взвизгнул Мартин, резко приподнимаясь на локти.
Матильда тоже приподнялась на локти и доверчиво заулыбалась.
– Откуда прознала? – заслышался ледяной тон.
– Синичка на хвосте принесла, – съехидничала Матильда.
– Ну, эта синичка от меня дома отхватит, – заявил Мартин, – перышки-то я ей подначищу… Ой, как подначищу! Так подначищу, что мало не покажется!..
По-кошачьи сощурив синие глаза, он медленно закивал, расплываясь в кровожадной ухмылке, затем поинтересовался, чего еще наговорила про него «бестолочь истерическая», на что Матильда лишь растерянно пожала плечами.
Резко присев, Мартин принялся давать личностную характеристику «бестолочи истерической» в виде бурного потока бранных ругательств, представляющих собой смесь фантастических метафор и смелых эпитетов. В конечном итоге, обозвав Себастьяна «треплом», он перевел дыхание и покосился на уже сидящую рядом на Матильду.
– Никогда не слышала скрипки, – нарочито печальным тоном молвила та и тяжко вздохнула, – и никогда не видела…
– О!.. – лукаво заулыбался Мартин, – Это крайне спесивая особа!.. Весьма любвеобильная и довольно капризная! С ней только и держи ухо востро! Чуть что не по ней и такое выдаст! Брр-р! Аж нервы наизнанку!..
Далее последовала наиподробнейшая лекция о данном смычковом инструменте, истории его создания, конструкции, струнах, приемах игры и всего такого прочего. Из восторженного потока нескончаемой информации Матильда поняла только то, что скрипка является самой высокой разновидностью чего-то, а также главным инструментом какой-то там музыки в каких-то там концертах. Играть же на ней нужно смычком какими-то штрихами и еще чем-то, вроде как щипками.
Возможно все было бы в разы понятнее, да только многие вещи Мартин называл довольно мелодичным и весьма непонятным языком, одно слово «канифоль» чего стоило, не говоря уже про все остальные.
Дослушав до конца эту крайне доходчивую лекцию, Матильда поспешила внести свою лепту в продолжении музыкальной темы и рассказала о музыкальных инструментах, звучащих в Плаклях во время проведения молодежных Гуляний и всеобщих праздников.
– Лично я предпочитаю исключительно серьезную классику, – резко прервал ее вдохновенную речь Мартин.
Матильда виновато потупилась, но спустя мгновение резко оживилась.
– Так приходи на Гулянье, – с жаром выпалила она, – сыграешь нам свою классику!
– Я вам что тут для увеселения?! – заверезжал Мартин, – Концертов не даю! Слышишь? Не даю концертов, хоть обпроситесь!
– Жаль… – вздохнула Матильда и кокетливо захлопала ресницами, – А для меня сыграешь?..
Мартин возмущенно фыркнул и брезгливо отвернулся, но тут сапфировый взгляд его случайно пал на прилаженный к боку телеги кнут. Синие глаза по-кошачьи прищурились, стремительно наполняясь сиреневым мерцанием, бледный лик расплылся в сладострастной ухмылке.
– А это как вести себя будешь… – раздался таинственный тон.
Притянув к себе Матильду, Мартин принялся завлекать ее медленными, томительными ласками, заставляя стремительно таять, проявляя покорное послушание. Нежно и властно обласкав шею, чуткая рука перешла на перекошенное плечо, заскользила по напряженной спине и устремилась под подол платья, поглаживать округлые колени.
Матильда замерла, вытаращившись в пронзительно-синий водоворот нечеловеческих глаз, преисполненных блеском сиреневой похоти, а почувствовав нежную ладонь на внутренней стороне бедра, Матильда испуганно дрогнула, но вскоре поддалась напору томительно-жгущего прикосновения, прикрыла глаза, запрокинула вверх голову и часто-часто задышала, давая молчаливое согласие, как вдруг телега резко остановилась.
От внезапного толчка, Мартин разом остановил свою бурную деятельность. Воспользовавшись этой заминкой, Матильда поспешно отстранилась, опуская задранный подол.
– Вот и приехали, – произнесла она невозмутимым тоном, – тебе направо, а мне налево. До скорой встречи!
Выругавшись вполголоса, Мартин спрыгнул, кротко кивнул и озлобленно зашагал в указанном направлении.
Кляня почем свет стоит «треклятую короткую дорогу», Мартин вдруг неожиданно понял, что у него практически везде чешется, особенно там, где пониже и помягче. Наспех оглядевшись по сторонам и не заметив поблизости ни одном живой души, принялся он начесывать под фалдами фрака, испытав более менее сносное облегчение, принялся напряженно думать, что послужило причиной «эдакой напасти», как вдруг неожиданно углядел, мелкие сухие травинки, глубоко впившиеся в его костюм.
От души выругавшись на «треклятое сено» и помянув добрым словом «маленькое создание» с ее «растреклятыми» вилами, Мартин принялся приводить себя в должный порядок, правда, получалось это неважно, потому как он больше чесался, нежели отряхивался. Дочесавшись, таким образом, до дома семейства Карди, он со всех ног почесал прямиком в помывочную.
Эпизод 4. Ведьма
По истечению благодарственной молитвы Мартин вовсю елозил на стуле, представляя собой крайнюю степень озабоченной невозмутимости. Продолжилось это и во время ужина. Домочадцы настороженно поглядывали на эту чесоточную картину, однако «озабоченной невозмутимости» было сейчас совершенно не до того, хотя в кратких перерывах между остервенелыми елозаньями и стремительными почесываниями, Мартин все же умудрялся прихлебнуть пару ложек из миски, наспех зажёвывая жидкую толченную картошку в мясной подливке ломтем ржаного хлеба и прихлебнув это дело вином.
– Ты что, чесотку подцепил, Черт эдакий? – сердито спросил Патрик и грозно посмотрел на Мартина.
Вовсю чесавшийся «Черт эдакий» мгновенно прекратил свое увлекательное занятие, сменив его не менее увлекательным, а именно, теперь он старательно накручивал на палец темный остроконечный локон за ухом. Меж тем грозный Патрик продолжил набирать обороты.
– И когда ты только по нормальному мыться начнешь и стираться? – принялся отчитывать он строгим отеческим тоном, – У вас что в Городе с водой проблемы были?
– Естественно были, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – нервно парировал Мартин, – какая речь тут может быть, если повсюду водопроводы ржавые? Вон в Третьей городской вечная ржавчина из кранов! Часами отстаивать надобно!.. Если не днями… Да там вообще не до себя!.. Стоишь и не понимаешь день ли, ночь ли?.. Какие мытье да стирка?.. Упасть бы где-нибудь незаметненько минуточек на пять и то за счастье!.. А пациентики те вообще бедненькие… Неделями немытые… Такими картинами-писанками больничные стены покидают!.. Родственничков сердечный приступ хватает при встрече!..
– А про мыло ты хоть слышал? – продолжал отчитывать Патрик.
– Да откуда в Третьей городской мылу-то взяться?! – заверезжал Мартин и принялся чесать над ухом, нещадно ломая тугой завиток, – Малобюджетное учреждение!.. И на том спасибо, что карболку предоставляют!.. Хоть руки продезинфицировать!.. Насыплешь тот несчастный пакетик в тазик, с наконец-то отстоявшейся водой и то тебе на всю смену!.. К обеду в том тазике уже не вода с кровью, а кровь с водой!.. И с чего у прооперированных сепсис приключается? С чегось, а все с тогось!
Слушая все это, Себастьян пришел для себя к неожиданному выводу, что по всей видимости разум Мартина крепко застрял где-то между настоящим и загадочной «Третьей городской», а тем временем крепко застрявшая где-то между «строгая врачебная интеллигенция» распылилась не на шутку.
– Вот в Аглаэре!.. Там штрапаляли! Да-да, штрапыляли!.. Штрапыляли, штрапыляли! Да так штрапыляли!.. Ой-ей!.. Железная дисциплина! Порядочек! Выправка!.. Военный госпиталь!.. А тут… и смех и грех!.. За клопами день-деньской по операционной с тряпкой носишься, а потом они за тобой носятся с твоей же тряпкой, паскуды хватучие!.. Тараканы размером с гончую везде шлындают, того и гляди с ног собьют!.. Они утащили моего ассистента!.. – с жаром прокричал Мартин и печально шепнул громогласное, – Requiescat in расе, Anselm (лат. Да упокойся с миром, Ансельм)…
Он резко замолчал, почтенно склоняя голову и застыл, по всей видимости, объявляя минуту молчания в память о том самой зверски убиенном Ансельме. В это время Стефанида испуганно ахнула, принимаясь осенять себя размашистым крестным знаменем, Лючия последовала примеру матери. Себастьян же все силился представить себе в полном оживлении ту самую загадочную «Третью городскую», но воображение почему-то выдавало Ад, причем не тот, куда за грехи отправляет Всемилостивый Господь, а какой-то другой, более земного происхождения. Что до Патрика, то ему, по всей видимости, было глубоко плевать на плачевное состояние нищенствующей «Третьей городской», с царившем в ее стенах Адом земного происхождения, ровно, как и на судьба несчастного Ансельма.
– И это городские!.. Полюбуйтесь-ка!.. – насмешливо произнес он и добавил, окидывая тяжелым взором Себастьяна с Лючией, – Нечего в Городе делать!.. Сидит один тут… городской!.. Начесывается, Черт эдакий!.. Воды чистой отродясь не видел!.. Про мыло не знает!..
Брезгливо отмахнувшись от «немытого Черта эдакого», Патрик вернулся к своему ужину, предоставив Мартину, начесываться уже без насмешливых упреков, однако долго наслаждаться вкушаемой пищей он так и не смог.
– Ну, и куда же ты сегодня заплутал по прямой тропинке? – поинтересовался он ехидным тоном.
Мартин лишь красноречиво пожал плечами и подкрепившись очередной парой ложек сытной жижи, принялся расчесывать себе голову.
– Мыться не пробовал? – продолжал ехидничать Патрик, – Ты от золы своей вшей наведешь!.. Только попробуй мне!.. Враз дустом так намою, что мало не покажется!.. А если, не приведи, Всемилостивый Господь, еще и нас позаражаешь, то я тебя керосином оболью и подожгу для пущей верности!
Бросив на Патрика ошалелый ярко-синий взор, Мартин испуганно дрогнул и продолжил в том же духе, еще и высунув от усердия язык.
– Вот не поскуплюсь, – заявил Патрик, категорично покачивая седой головой, – и выделю тебе кусок мыла!
– Премного благодарствую, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – выпалил скороговоркой Мартин, не убирая языка и не прекращая свою увлеченную деятельность, – но, видите ли, ромашка мне как-то милее, да и зола весьма полезнее мыла, которое кстати…
Тут он вытащил из волос длинный сухой стебелек и озадаченно вытаращился на него, а после перевел ярко-синий взор на Патрика и удивленно захлопал длинными изогнутыми ресницами.
– А, так ты не просто плутал!.. Ты еще и в сене валялся!.. – воскликнул Патрик и сердито добавил, грозно хлопнув кулаком по столу, – И с кем же ты валялся, Черт похотливый?..
– Матильда попросила помочь ей сено убрать, – невозмутимо парировал Мартин и смущенно зарделся.
– Ну и как, – спросил Патрик, ехидно посмеиваясь, – хорошо получилось?..
Мартин посмотрел на него с озадаченным видом и удивленно захлопал длинными изогнутыми ресницами, но вскоре лукавая улыбка озарила его бледное лицо, а синие глаза по-кошачьи сощурились.
– Милейшая Матильда осталась всем, вполне, довольна, – с самодовольным видом заявил он, вызвав тем самым гневное рычание со стороны Патрика.
– Лучше бы ты в болотной топи сегодня увяз, хоть жалко было бы, – сердито прорычал Патрик и стремительно сорвался на хриплый крик, – нашел с кем якшаться!
– Ой, Мартин, – закачала светлой головой Стефанида, – не связывался бы ты с ней лучше… Матильда хоть девушка и неплохая, да только…
– Ведьма она проклятая, – рявкнул Патрик, – заворожит, приворожит, голову заморочит!.. Вон, Артура нашего прикипела и на тот свет отравила, и тебя тоже со свету изведет, если будешь с ней и дальше якшаться!..
Он внезапно осекся, покосился на Мартина и крепко призадумался.
– Хотя тебя Черта эдакого, не изведет, – махнул рукой Патрик и добавил учтивым тоном, – но все равно жизнь тебе она испоганит, и эти веточки-соломки, встречи-разговорчики выйдут тебе боком!.. Тебе с Элизабет под венец идти, а ты с паскудой связался!.. Черт бесстыжий!..
Мартин тактично смолчал, а наградив Патрика выразительным темно-синим искрящимся взглядом, подлил вина в бокал и осушив залпом с хмурым видом, принялся остервенело чесаться уже во всех доступных и не доступных местах. По всей видимости, таким образом, Мартин выражал, что блюдить себя для Элизабет совершенно не желает, когда же он окончательно умаялся от своего выражения, то поблагодарив «достопочтенную и премногоуважаемую госпожу Стефаниду» за великолепнейший ужин, кротко кивнул и стрелой помчался в помывочную, на этот раз вооружившись трехлитровой банкой ромашкового отвара и сменой одежды.
Тем временем Патрик, войдя в полный азарт, перевел строгий взор на Себастьяна, который сидел на пару с Лючией, навострив уши и подавляя в себе ехидные смешки.
– А если тебя, не приведи Господь Всемилостивый, – зарычал на него Патрик, – хоть раз увижу с этой Ведьмой, то повешу на том самом дубе, что растет возле могилы ее проклятущей матери!..
Испуганно сглотнув, Себастьян виновато потупился. Лючия тотчас последовала примеру брата.
По возвращению уже чистой «строгой врачебной интеллигенции», Патрик продолжил хаять по чем свет стоит «проклятую ведьму», но теперь уже переключился на ее «проклятущую мать».
– Явилась не пойми откуда! – орал он во все горло, стуча кулаком по столу, – Занималась не пойми чем!.. Травки-отравки варила!.. Тиф на деревню навела, ведьма проклятущая!.. Доброго люду поизводила!.. А эта!.. Не успела могила матери остыть, тут же к Братьям Беркли ринулась, паскуда мелкая!.. С измальства подкованная лярва!.. Вся в мамашу!
Выслушав это, Мартин поднасупился, и вдруг, ни с того ни с сего, принялся с пеной у рта глагольствовать про тиф, объясняя, что это весьма заразная болезнь, которая практически всегда принимает масштабы эпидемии по причине несоблюдения правил личной гигиены, потому как истинной причиной данного заболевания являются обычные вши. Далее последовала бурная лекция, касаемая тех самых «обычных вшей», с последующим перечнем правил той самой личной гигиены, затем переключение на пагубные последствия тифа, с последующим переключением на поражения селезенки, а в довершении всего этого красочного рассказа, Мартин припомнил, что мастерски проделал Себастьяну некую спленэктомию. Самодовольно улыбнувшись, «строгая врачебная интеллигенция» понесла в какие-то несусветные дебри, касаемые порчи, сглаза, колдовства, целительства и всего такого прочего.
Слушая этот бред, Стефанида с Патриком разом опешили и озадаченно захлопали глазами, а Себастьян еле сдерживался от смеха. Особенно его забавляла реакция родителей, которые впервые видели «строгую врачебную интеллигенцию» в припадочном состоянии.
Очень скоро к веселью Себастьяну присоединилась и Лючия. Теперь они на пару тихонько хихикали, затыкая себе рты и прыская в миски. Однако на них никто не обращал внимания, потому что в это время, «строгая врачебная интеллигенция», нервно застучала ногой, изо всех сил удерживая себя на стуле, начинала стремительно подходить к кульминационной точке ипостасного закипания. Длинный указательный палец старательно закручивал остроконечные темные пряди волос в тугие спиральные завитки, зрачки расширились до величины блестящих ониксовых плошек, в словах то и дело проскальзывало бесовское громогласие.
– Альтернативную медицину никто не в праве отменять! – истошно верезжал Мартин, – Similia similibus curantur (лат. Подобное лечиться подобным)!.. Contraria contrariis curantur (лат. Противоположное лечится противоположным)!..
Стефанида с Патриком боязливо переглянулись и принялись осенять себя размашистыми крестными знамениями, вызвав тем самым у Себастьяна с Лючией целый поток неукротимого смеха.
Мартин продолжал стремительно набирать обороты. Совершенно запутавшись в двух языках, превратив свои непослушные волосы в идеальные тугие кукольные завитки и практически простучав дыру в полу он неожиданно вскочил с места.
– Хиропрактика!.. – с жаром выпалил он, устремив вверх указательный палец, – Основа основ превеликого врачебного искусства!.. И как бы ее не поносили, как бы не отрицали!.. Это и есть неоспоримая истина!.. Credo quia absurdum (лат. Верю, ибо абсурдно)!.. Credo ut intellegam (лат. Верю, ибо истина)!..
Пав обратно на стул, Мартин с видом фанатика начал излагать догматы непонятно чего, временами полюбовно смотря на свои холеные руки, плавно сгибая и разгибая длинные изящные пальцы, а после выпалил, что именно руки есть тот самый чуткий инструмент, способный «посля мучительно-приятнейший действий с последующим выплеском томительно-напряженного» даровать абсолютный покой и полную безмятежность, за что тотчас же получил ложкой по лбу от Патрика.
– А ну не сметь в моем доме скабрезностей рассказывать! – взревел во все горло Патрик, – Совсем стыд потерял, Черт эдакий?! Я сейчас тебе покажу такую практику с руками! Я тебе руки враз переломаю!.. Ишь чего придумал… Похабничать и при детях!..
Услышав упоминание о себе, Себастьян с Лючией взрываясь потоками хохота, повыскакивали из-за стола и разбежались по своим комнатам.
Переведя дыхание, Патрик вдруг решил тоже блеснуть собственными знаниями. С не меньшим жаром принялся читать он «Черту эдакому» бурную лекцию и тоже в собственной манере изложения и действий, временами переключаясь с обычного языка на более доходчивый.
В конечном итоге Мартин стрелой залетел в комнату Себастьяна и приперев собой дверь, долго стоял с вытаращенными ярко-синими глазами, очевидно, переваривая обильный поток только что полученной информации. Разложив все по полочкам, а заодно удостоверившись, что Патрик вышел во двор, «строгая врачебная интеллигенция», облегченно выдохнув, отпрянула от двери.
Смахнул невидимый пот со лба, Мартин поставил на письменный стол недопитую бутылку вина и хрустальный бокал, которые каким-то чудом успел прихватить во время своего стремительного бегства, с невозмутимым видом достал книгу с громогласным названием «CHIROPRACTIC» (англ. «Хиропрактика»), раскрыл ее на середине и погрузился в свое «занимательное чтение», но вскоре отбросил книгу в сторону.
– Вот чегося, спрашивается, на девку взъелся? – молвил он возмущенным тоном, – Бойкая, юркая девка! Палец в рот не клади!
– И травки собирает, – с оживлением добавил Себастьян, – а как ее матери не стало, то эпидемия тифа ушла…
– Я тоже, между прочим, тоже травки собираю, – перебил его Мартин, – natura sanat, medicus curat morbos (лат. лечит болезни врач, но излечивает их природа)! Vis medicatrix naturae (лат. Целительная сила природы)!.. А хиропрактика, то вообще… превеликая вещь!.. От слепоты до глухоты!..
– А еще Матильда кровь умеет заговаривать, – произнес Себастьян самодовольным тоном.
– Quam (лат. Как)?! – воскликнул Мартин, округляя ярко-синие глаза, и получив вместо ответа красноречивую тишину абсолютного непонимания, сердито спросил, – Что вы в школе-то учили?
– В школе мы учили Законы Всемилостивого Господа, – честно признался Себастьян, отчего-то смущенно пожимая плечами и виновато опуская в пол изумрудно-зеленый взор, вызвав тем самым пренебрежительное хмыканье со стороны Мартина.
– А миленький Мартин изо дня в день, из года в год: Non est medicina sine lingua latina (лат. Нет медицины без латинского языка)… Invia est in medicina via sine lingua latina (лат. Непроходим путь в медицине без латинского языка), – сухо парировал Мартин и стремительно загромогласил визгливой интонацией, – Non tam praeclarum est scire catine, quam tuple nescire (лат. Не столь почетно знать латинский язык, сколь позорно не знать)!.. Quidquid latine dictum sit, altum sonatur (лат. Что угодно сказанное на латыни, звучит как мудрость)!..
– Всемилостивый Господь велит всем говорить лишь на одном языке, – сказал Себастьян, укоризненно косясь на Мартина, – ибо только язык, данный Им, истинный, а все другие от…
Тут Себастьян осекся и сконфуженно опустил голову. Ехидно хмыкнув, Мартин выразительно закатил ярко-синие глаза, а после вернулся к первоначальной теме, как видно, ему было совсем неинтересно знать от кого какой язык в понимании местной религии.
– И как же ваша Матильда кровь останавливает, ась?
– поинтересовался он, по-кошачьи сощуривая синие глаза и лукаво заулыбался.
Себастьян было смущенно пожал плечами, но тотчас же поднял голову.
