Цирк Странных Чудес

Когда те двое зрителей стали приходить в себя, еще слабые, но уже в сознании, Профессор бодро, громко, так, чтобы слышали ближайшие зрители, заговорил:

– Ну что, очухались? А нечего столько пить! – он покачал головой с преувеличенным неодобрением. – И смотрите, с кем водитесь, чтобы бурдюки с водой на вино не меняли! – Он лукаво подмигнул им, давая понять, что играет роль. – Цирк – для радости, а не для таких экспериментов!

Как только бедолаги смогли встать, шатаясь, но уже без посторонней помощи, Профессор похлопывая их по спине, поблагодарил их за посещение:

– Спасибо, что выбрали наш цирк! – его голос звучал искренне, несмотря на фарс. – Приходите еще! Уверяю, в следующий раз будет только волшебство и смех! Без… сюрпризов! – Он вежливо, но настойчиво проводил их к выходу, подальше от любопытных глаз.

В это время глава семейства "Перышек", Алиеф, подошел, его лицо было сосредоточенным, но без прежней паники:

– Профессор. Мы готовы. Риск есть, но мы – "Перышки". Летать – наша суть. Публика ждет. Мы выходим.

Тот взглянул на Элару. Она уже стояла у выхода на сцену, готовая к объявлению. В ее руках снова был треснутый шар, поймавший луч света. После всего, что случилось, после ее провала и победы Акселя, в ее осанке читалась новая твердость.

Тишина опустилась на шатер. Свет приглушился до темно-синего, усеянного проекциями одиноких звезд – дело рук Акселя, все еще бледного, но улыбающегося у пульта. Голос Элары зазвучал не шепотом, а низким, чистым звоном, разносящимся под куполом:

«Вы видели силу земли… грацию волн… магию света… и даже хищную радость.

Но есть чудо выше иллюзий. Чудо, бросающее вызов самой пустоте.

Чудо, рожденное не магией, а мужеством. Не страхом падения, а верой в крылья!»

.Над сценой проецируется силуэт падающей птицы, который в последний миг расправляет крылья и взмывает вверх.

«Они – те, кто танцует с ветром на краю бездны.

Чьи тела поют гимн гравитации, отрицая ее власть!

Они потеряли перо… но не сломали крыло.

И сегодня, под этим куполом, они вновь взлетают – в память о том, кто остался в небе…»

Музыка Акселя: одинокая скрипка, переходящая в мощные, торжественные аккорды.

«Встречайте семью, для которой небо – дом, а риск – язык любви!

Встречайте легенду арены! Встречайте… "ПЁРЫШКИ"!»

И они вышли. Не в ярких костюмах, а в простых тренировочных трико, подчеркивающих мускулы и грацию. Алиеф, его жена, их дети. Их лица были сосредоточены, глаза горели. Страховочная сеть внизу выглядела жалкой заменой прежней, но они не смотрели вниз. Они смотрели друг на друга и вверх.

Номер был шедевром нервного напряжения и красоты. Это не была просто пирамида. Это была живая скульптура, балансирующая на грани возможного. Один, стоя на плечах Али, ловил другую, прыгнувшую с трапеции. Прекрасная леди и мальчишка создавали живой мост, по которому девчушка пробегала, делая сальто назад в руки брата. Опыт и красочность заключались не в бутафории, а в чистоте линий, в синхронности дыхания, в немом диалоге доверия между ними. Когда сынишка, стоя на руках на плечах отца, поймал обоих, прыгнувших одновременно с разных вышек, зал замер, а потом взорвался аплодисментами. Самый сложный трюк – тройное сальто парнишки с ловлей Алиеф – прошел безупречно. Они приземлились не на сеть, а на маты, но это лишь подчеркнуло их мужество. Это был танец на острие ножа, гимн жизни после потери, и публика это чувствовала. Овации были оглушительными, долгими, искренними. "Пёрышки" стояли, обнявшись, дыша тяжело, но с сияющими глазами. Они снова летали.

После завершения выступления "Пёрышек" люди стали расходиться, вполне довольные тем, что они увидели. Несмотря на хаос за кулисами, магия цирка победила. Шатер пустел, наполняясь усталым гулом уходящей толпы и запахом попкорна.

Профессор собрал некоторых причастных к цирку и его спасению сегодня на манеже. Торнгаст, Чучун, Зазз и Элара – те, кто пережил этот безумный вечер. Свет был приглушен, только один прожектор освещал центр, где стоял он сам. Рядом лежал цилиндр Мирона. Лицо его было усталым, но решительным.

– Люди разошлись, – начал он тихо, но голос разносился в тишине. – Шоу окончено. Для них. Для нас… оно только начинается. Он сделал глубокий вдох. – Я собрал вас здесь, потому что мы – семья. Семья "Странных Чудес". И семья должна знать правду. Он посмотрел на гадалку, на клоуна, на медведя, и на бледного, но стоящего на ногах пушечного ядра. – Мирон… не просто плохо себя чувствовал. Мирон… мёртв.»

Тишина стала гробовой.

– Его нашли перед самым открытием. Отравлен. Быстро и жестоко. Профессор вытер внезапно вспотевший лоб. – И это не все. Испорченная сеть "Пёрышек"… Змеи в зале… Это не случайности. Это – козни. Кто-то хочет нас уничтожить. Раздавить. Стереть "Странные Чудеса" в порошок. Его голос зазвучал тверже. – И я догадываюсь, кто. Только одна особа на свете ненавидит нас так сильно, чтобы плести паутину из яда и саботажа. Кто считает нас предателями и беглыми рабами. Это… Дасклайт. Но не стану упускать из виду возможность того, что это может быть череда совпадений.

Имя прозвучало как удар хлыста. Все знали хозяйку прежнего цирка – ее жестокость, ее манию контроля, ее неумолимую злобу.

– Нам предстоит со всем этим разобраться. – Профессор обвел взглядом собравшихся. – Найти убийцу Мирона. Обезвредить угрозу. Защитить наш цирк. Наш дом. Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сердца. – Это будет нелегко. Опасность реальна. Но… – его лицо смягчилось, в глазах появилась влага, – …сегодня вы доказали, что мы – сила. Когда рушились планы, вы импровизировали. Когда падали духом, вы поднимали друг друга. Когда в нас стреляли ядом и клеветой, вы стояли! Он посмотрел на Элару: – Ты вышла на сцену, хотя душа рвалась в клочья. На Акселя: – Ты создал чудо под гнетом страха. На Чучуна и Торнгаста: – Вы превратили странность в триумф. “Пёрышки” взлетели над пропастью отчаяния. На Зазза: – Вы с Элицией спасали жизни, рискуя своими.

«Я хочу поблагодарить всех:» – Его голос дрогнул. – «Спасибо. За сегодня. За то, что не сдались. За то, что вырулили этот безумный день, пусть это было и тяжело. Мирон… я знаю, он гордился бы вами. Гордился бы нами. Потому что мы – не просто труппа. Мы – семья. Семья "Странных Чудес". И этой семье угрожают. Но мы будем бороться. Плечом к плечу. Вместе.»

Он поднял цилиндр Мирона. Все молча последовали его примеру – кто поднял руку, кто инструмент, кто просто посмотрел вверх, на темный купол шатра, где еще витал дух только что отгремевшего представления и где теперь висела тень новой, смертельной угрозы. Но в этой тишине, в этом жесте единства, была не только скорбь, но и обет. Обет продолжить шоу. Обет найти правду. Обет защитить свою странную, чудесную семью. Первое представление окончено. Расследование – начиналось. Тень нависла над цирком, но "Странные Чудеса" не собирались гасить свои огни.

Глава 4. Укусы на душу

Последние лучи заходящего солнца, словно раскалённые угли, догорали на верхушках шатров, окрашивая пестрый брезент в багряные и золотые тона. Цирк «Странных Чудес», еще несколько минут назад оглушаемый аплодисментами и смехом, теперь затихал, словно гигантское, уставшее животное. Воздух, недавно густой от запаха жареного миндаля, сахарной ваты и человеческого возбуждения, постепенно очищался, уступая место вечерней прохладе и пряному аромату скошенной травы у реки. Из главных ворот, словно разноцветные ручьи после ливня, медленно растекались по дороге зрители – довольные, уставшие, вовсе не подозревавшие, какая драма разыгралась за пестрыми стенами.

Из-под купола доносились последние, уже автоматические шутки клоунов, провожавших гостей, ленивый перезвон колокольчиков Элары и приглушенный гул разбираемого оборудования. Праздник для одних закончился. Для других только начиналось самое тяжелое.

В глубине манежа, за грудой прочных ящиков с реквизитом, куда не доносился веселый гомон, царила гнетущая, почти осязаемая тишина. Ее нарушал лишь треск факелов, воткнутых в землю, да тяжелое, неровное дыхание собравшихся. Узкий круг. Те, кому Профессор мог доверить страшную правду. Он сам, седовласый и внезапно постаревший за вечер. Огромный Торнгаст, его белая шерсть казалась призрачной в колеблющемся свете огня. Элара, бледная, с поджатыми губами, машинально теребившая край своей бархатной повязки. Зазз, все еще осунувшийся и бледновато-зеленый после действия яда, но собравший всю свою гоблинскую волю в кулак. И Чучун – его обычно гиперактивное тельце было неестественно неподвижно, а огромные, выразительные глаза крысолюда, не скрытые гримом, были широко распахнуты, застыв в немом ужасе.

В центре этого молчаливого круга, на голой земле, лежало бесформенное нечто, накрытое грубым, серым брезентом. Цилиндр Мирона, валявшийся неподалеку, казался одиноким и жалким надгробием.

– Он… он… – голосок Чучуна сорвался, тонкий и прерывистый, словно писк испуганного мышонка. Он замотал головой, не в силах вымолвить слово. – Но… что?.. Как?.. Кто?.. Почему?.. – вопросы вырывались пулеметной очередью, смешиваясь в единый комок недоумения и боли.

Профессор, стоявший по другую сторону от брезентового холма, сгорбился. Его собственный шрам на шее, память о прошлой жизни, казалось, пылал огнем.

– На первый взгляд… яд, – выдохнул он, и слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. – Торнгаст осмотрел его, пока было время. Но его… его было немного. Секунды.

Торнгаст, до этого стоявший недвижимо, как скала, лишь глухо «Угукнул» в подтверждение, кивнув массивной головой. Его очки блестели, скрывая взгляд.

– Сейчас нам паника не нужна, – продолжил Профессор, проводя рукой по лицу. Кожа была влажной и холодной. – Я донесу новость до всех… но позже. Сейчас… сейчас нам нужно хоть что-то выяснить. Хоть за что-то зацепиться.

Чучун, казалось, лишь сейчас осознал всю цепь событий. Его уши дрогнули.

– Так вот… вот почему Бардольф не выступал… – прошептал он, и в его голосе прозвучала неподдельная, щемящая грусть. – Как он кстати?

Профессор лишь безнадежно покачал головой, его плечи опустились еще ниже.

– Не знаю. Я все время был здесь… Следил, чтобы… чтобы его не нашли. Торнгаст говорил, что он в бешенстве. Надо бы сходить проведать…

Тишина снова сгустилась, давящая и бесплодная. И тогда в ней пророкотал низкий, размеренный голос Торнгаста. Он говорил негромко, но каждое слово падало с весом гири.

– Что если… укус змеи… был отвлекающим маневром?.. И дело… не в яде?

Слова медведя повисли в воздухе, а затем обрушились на собравшихся лавиной леденящих догадок. В сознании каждого, как вспышка, пронеслись картины: Зазз, бледный, но живой после нескольких укусов пепельных гадюк… И могучий Мирон, сраженный одним? Логика, жестокая и неумолимая, вставала за спокойным вопросом Торнгаста. В его словах был чудовищный смысл.

Профессор замер, его глаза расширились. Он медленно, словно против воли, опустился на корточки рядом с телом, его взгляд пристально впился в неподвижный холм брезента, пытаясь силой мысли разглядеть то, что упустили. Остальные, будто повинуясь незримому импульсу, сделали шаг вперед, образовав тесное кольцо. Элара, побледнев еще больше, обхватила себя за плечи.

– Может… укусов все-таки больше? – ее голос прозвучал тихо и неуверенно, нарушая тишину. – Просто мы их не видим. Может… змея была у него в штанах? – фраза вырвалась случайно, рожденная попыткой мозга найти хоть какое-то объяснение.

Профессор, не отрывая взгляда от брезента, сгорбился еще сильнее. Он сжал переносицу пальцами, закрыв глаза, в которых стояла непереносимая усталость.

– Я не буду тебя спрашивать… откуда ты это знаешь, – пробормотал он с горькой, почти незаметной ухмылкой. И добавил уже деловым тоном: – Есть нож?

Среди присутствующих кто-то нервно хмыкнул – то ли от снятия напряжения, то ли от неуместного юмора ситуации. Элара на мгновение залилась краской, смущенно отводя взгляд, но тут же взяла себя в руки. Ее пальцы дрогнули, развязывая тонкий кожаный ремешок на поясе. Она протянула Профессору изящный, с перламутровой ручкой корсетный ножичек.

– Вот.

– Да. Отлично. Спасибо, – Профессор взял нож, его пальцы сжали рукоять с неестественной силой.

Движения его были резкими, почти яростными. Лезвие со скрежетом впилось в грубую ткань штанин, распарывая ее вдоль ноги. Затем вторую. Полы брезента отпали.

И картина, открывшаяся их взглядам, заставила всех застыть в леденящем ужасе.

Кожа на ногах Мирона была неестественно темной, почти черной, будто пропитанной чернилами. Вздувшиеся, напряженные вены проступали наружу, извиваясь синими, ядовитыми реками. Повсюду, от лодыжек до самых бедер, зияли маленькие, аккуратные, но бездонно-глубокие проколы. Из некоторых сочилась темная, почти черная кровь, образуя на коже ужасающие, засохшие потеки. Укусов было не один и не два. Их было множество. Десятки. Словно рой слепых, ядовитых тварей облепил его и методично, с хладнокровной жестокостью, впрыснул в него смерть.

Тишина стала абсолютной. Даже факелы, казалось, перестали потрескивать. Воздух превратился в лед. И в этой леденящей тишине лишь одно слово, беззвучное и отчаянное, прозвучало в сознании у каждого: “Не случайность.”

Зрелище, открывшееся их взглядам, вытеснило все другие мысли. Десятки мелких, но глубоких ран на ногах Мирона говорили не о случайном укусе, а о целенаправленной, почти ритуальной атаке. В наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, каждый ловил себя на одной и той же жуткой догадке: что могло заставить змей вести себя так неестественно агрессивно и методично?

– Что на это скажете? – голос Профессора прозвучал хрипло, он обвел взглядом присутствующих, ища в их глазах хоть крупицу понимания.

Первым нарушил молчание Зазз. Его гоблинский ум, привыкший к взрывчатым смесям и внезапным реакциям, искал логику в хаосе.

– Выводок, – отчеканил он, потирая все еще болезненные запястья. – Или одна, но очень, очень мотивированная особа. Вопрос – что их спровоцировало? Змеи так не охотятся. Это было… намеренно.

Профессор тяжело поднялся, кости затрещали.

– Не знаю. Это нам и предстоит выяснить. Нужно осмотреть лес вокруг лагеря и его каморку. Вдруг там есть подсказки. И обязательно поговорить с Элицией – выяснить все, что она знает о повадках местных гадов. Надо готовиться к худшему.

– К Элиции я бы сходил, – Зазз потер руки, на лице его мелькнула гримаса дискомфорта. – Противоядие помогло, но укусы зудят, будто под кожей муравейник, и отек еще не совсем сошел.

Тяжелая, меховая лапа легла ему на плечо, заставив гоблина вздрогнуть от неожиданности.

– Дай посмотреть, – пророкотал Торнгаст. Его низкий голос не допускал возражений. – Выглядишь зеленее обычного. Но смотри, эти лапы не предназначены для нежностей.

Медведь опустился на одно колено, его огромная тень накрыла Зазза целиком. Движения его, несмотря на грубую силу, были удивительно точными. Торнгаст не был лекарем, но жизнь в суровых северных землях научила его основам: как остановить кровь, вправить вывих, отличить гнилую рану от чистой. Одной лапой он аккуратно, но твёрдо зафиксировал руку гоблина, чтобы тот не дергался. Другую – поднес к укусам. Из складок меха или откуда-то еще он извлек небольшую берестяную коробочку с густой, темной мазью, пахнущей хвоей и смолой. Кончиками невероятно острых, но убранных когтей он аккуратно нанес прохладную субстанцию на воспаленные ранки. Затем, сложив ладонь лодочкой, он тихо, на низкой ноте, прорычал что-то на своем родном языке – заклинание ли, просто песню-утешение, от которой воздух вокруг слегка задрожал. Магия ли это была или мощь убеждения, вложенная в звук, но Зазз почувствовал, как жар и зуд почти мгновенно отступают, сменяясь приятной прохладой. Цвет его кожи постепенно вернулся к привычному землисто-зеленому, а не болезненно-бледному.

– Хватит-хватит… – Зазз слегка оттолкнул лапу медведя, но в его голосе уже не было прежней слабости, лишь смущенная благодарность. – Спасибо, Торнгаст. Лучше.

Медведь молча кивнул, удовлетворенный результатом. Он поднялся, его взгляд снова стал непроницаемым.

– Скорее поверю, что этим хотели подставить Элицию, – проговорил он, размышляя вслух. Богатый жизненный опыт, полученный на Севере, подсказывал ему возможные ответы. – Может, мы имеем дело с друидами? Они могут быть очень… настойчивыми. И изобретательными в способах испортить жизнь.

Профессор лишь устало взмахнул рукой, отмахиваясь от этой версии, как от назойливой мухи.

– Ты погоди с друидами. Это пока чистой воды фантастика. Мы еще ничего не знаем для таких выводов. Начнем с малого. – Он обвел взглядом собравшихся, и в его глазах вновь зажегся огонек решимости, приглушенный горем, но не потухший. – Так. Я знаю, что могу на вас рассчитывать. Кто куда направится? Думаю, разделившись, справимся быстрее.

Зазз и Чучун переглянулись. Гоблин, почувствовав прилив сил после помощи Торнгаста, выпрямился.

– Я пойду в лес. Погляжу на змей еще разок, – он качнул плечами, разминая мышцы. – Может, найду гнездо..или как там.

– А я тогда к Элиции, – тут же отозвался Чучун, подпрыгнув на месте. Его энергия понемногу возвращалась. – Жуть как интересно, что она скажет про этих змей. Узнаю от профессионала.

– Что ж, а я здесь останусь, – вздохнул Профессор. – Пригляжу, чтобы… чтобы Мирона никто не нашел, пока все еще на веселье. – Он с тоской посмотрел на покрытое тело. – Может, есть идеи, как его… э-э… ну, чтобы он не выглядел так… очевидно?

– Макияжный набор! – внезапно, резко и громко выпалил Чучун.

Все опешили, уставившись на крысолюда. Профессор уставился на него, его обычно тихий, хриплый голос сорвался на почти крик, насколько это было возможно для его севших связок:

– Я что, ему стрелки наведу, и он сразу похорошеет?! – Нервы, истерзанные за день, сдали окончательно. Но он видел искреннее, не моргнувшее глазом лицо Чучуна – дуралея, но честного дуралея. Профессор выдохнул, сдаваясь. – Так, ладно… Торнгаст, подсоби, пожалуйста.

Медведь молча кивнул. Пока Профессор беспомощно суетился рядом, Торнгаст с одной лишь своей медвежьей силой и неожиданной аккуратностью подхватил тело Мирона, завернутое в брезент, и переместил его тень, за более массивную груду ящиков с бутафорией. Он накрыл его старым ковром, валявшимся неподалеку, и присыпал края опилками. Получилось куда менее подозрительно, чем просто холм под брезентом. Профессор лишь развел руками, не успев и глазом моргнуть.

Элара все это время стояла в стороне, механически перетасовывая колоду карт. В голове у нее проносились обрывки мыслей: провал на сцене, смерть Мирона, призрак цирка Дасклайт… Кто теперь станет главным? Все могло развалиться в одночасье. Что-то здесь было нечисто. В ее воображении всплыла карикатура: ослепительно прекрасная Мордейн, но с хищными, крысиными зубками и злобным блеском в глазах. “Она вполне способна была испортить сеть «Пёрышек», чтобы забрать главный номер”, – пронеслось в голове у Элары.

– Элара, – голос Торнгаста, низкий и спокойный, вернул ее к действительности. – Пойдем посмотрим, что в каморке Мирона.

Она не отреагировала, уйдя в себя с головой.

– Элара, – Торнгаст повторил чуть громче, но без раздражения. – Хватит карты перебирать. Пошли.

– Ах, вам понадобится ключ! – Профессор, очнувшись, быстро и ловко, стараясь не смотреть вниз, обыскал карманы фрака Мирона и извлек небольшой, потертый ключ. – Вот.

– Я возьму, спасибо, – Элара положила ключ в один из многочисленных потайных карманов своего струящегося гадального наряда. Присутствующие выглядели сюрреалистично: окровавленный гоблин, крысолюд-клоун, седовласый старик в помятом фраке, медведь в пиджаке и гадалка в глазной повязке – все в своих сценических костюмах, не успевшие ни переодеться, ни прийти в себя после шоу.

– Ну, я почапал к Элиции! – Чучун, ободрившись, семенивыми прыжками пустился в сторону реки, к отдаленной вагонетке заклинательницы змей.

Зазз, потирая уже почти не беспокоящие укусы, направился к выходу из манежа.

– И я пошел. Не теряйтесь, – он обернулся и сделал быстрый, небрежный жест двумя пальцами – от виска и вперед, нечто среднее между салютом и шутливым приветствием. И скрылся в сгущающихся сумерках.

Торнгаст и Элара, странная пара – исполин и тень, – молча двинулись вглубь лагеря, к одиноко стоявшей каморке управляющего, хранящей его секреты и, возможно, ключ к разгадке его смерти.

Глава 5. Цветок для мертвеца

Мысли, одолевавшие Чучуна по пути к Элиции, были далеки от бодрой легкости его походки. В голове вертелось: «Облегчения нет… Старик мудр. Не даст пропасть. Надо делать, как говорит, он знает больше…» Эта мысль грела, но не успокаивала, как тяжелый, но надежный якорь в бушующем море.

Он слышал отголоски всеобщей затихающего цирка радости и они казались Чучуну призрачными, словно доносящимися из другого мира. Он уже было прошмыгнул мимо, как вдруг из тени его за локоть мягко, но настойчиво потянули. Это был Даг, помощник Мордейн, с вечно виноватым выражением лица.

– Чучун, а Мирона не видел?» – спросил он, понизив голос.

В голове крысолюда молнией сверкнуло: «Подозрительно… Его хозяйка ведь рвалась на главный номер, и вот теперь Мирон…». Но на лице Чучуна не дрогнул ни один мускул. Он лишь на мгновение приостановился, сделав вид, что вспоминает.

– Так он… отдыхает, вроде. Может, Профессор больше скажет, спроси у него, – выдавил он самым беззаботным тоном, на какой был способен. – Говорил, что ему нездоровится – пусть отсыпается.

Даг потер подбородок, озадаченно хмыкнув:

– Н-да… Надо бы ему работу направить, главный как-никак. Выступление отыграли, но следующее не за горами. Ладно, найду его.

Чучун, не дожидаясь продолжения, бодро кивнул и засеменил дальше, в глубь лагеря. Радость от удачно отбитого вопроса быстро сменилась тревогой. «Легенда держится, но ненадолго. Скоро все начнут спрашивать…».

Вагонетка Элиции стояла в отдалении, у самой кромки леса. Подходя к ней, Чучун увидел завораживающую картину: заклинательница, с массивным белым удавом Щекоткой на плечах, плавно двигалась в такт невидимой музыке. Ее пальцы легкими пассами скользили по холодной чешуе, а губы шептали что-то неслышное. Казалось, она не просто дрессировала змею, а вела с ней тихий, полноценный диалог на языке шипений и гипнотических движений.

Чучун, всегда с опаской относившийся к Щекотке, уж слишком тот был велик, чтобы не вызывать первобытный страх, сглотнул комок в горле. Он попытался подобраться потише, но был мгновенно замечен. Две пары глаз – карие, человеческие, и холодные, змеиные – разом уставились на него.

Неловко ухмыльнувшись, Чучун помахал лапкой:

– Здрасьте! Как вы тут? Как Щекотка?

– А, привет, – голос Элиции был спокоен, но в нем чувствовалась легкая усталость. – Он переживает, давно не выступал первым. А ты чего крался?

– Так это… он ж большой такой! Ты его явно не огурцами кормишь! – слегка заикаясь, выдавил Чучун.

Уголки губ Элиции дрогнули в легкой улыбке.

– Не переживай. Таких, как ты, он не ест. Он очень воспитанный.» – Она нежно погладила удава по голове, и тот лениво прикрыл глаза.

– Кхм, ладно… – Чучун переступил с ноги на ногу. – А ты ведь забрала тех змей, из-под лестницы?

– Да, осмотрела их. Дикие, но не местные. Чем-то сильно встревожены. Я отпустила в лес. Неприручаемые, да и ядовитые – с такими опасно иметь дело. Пусть живут в своей среде.

– А в какой стороне ты их отпустила? – полюбопытствовал Чучун.

Элиция беззвучно указала подбородком вглубь лесной чащи:

– Вон туда.

– А п-почему они вообще пришли? Что могло их так спугнуть? Может, у них там что случилось?

Элиция на мгновение задумалась, не прекращая гипнотических движений руками.

– Они не просто боялись. Они были в ужасе.

– Но когда боятся – убегают, – возразил Чучун, вспоминая уроки выживания. – Мне так брат Леандр говорил.

Заклинательница приподняла бровь, и в ее глазах мелькнул профессиональный интерес.

– А что, по-твоему, может напугать змею, которая с проворством спрячется в любой щели?» – В разговоре она мягко развернула голову Щекотки в сторону Чучуна, и тот невольно отшатнулся.

– К-кошки? Пожар?.. – Чучун принялся лихорадочно перебирать варианты, почесывая затылок. – Наводнение? Гром? Большая птица?