Николай Николаевич. (апгрейд)

– Слушай, сосед, не еби ты мне мозги, о чем речь-то? – говорю Кимзе.

– Ты должен стать донором.

– Кровь, что ли, сдавать, потом ее же и пропивать?..

– Нет, не кровь.

– Что же, – смеюсь, – если речь о говне или о ссаках, то я не кулак – всегда готов отдать таковое свое добро в копилку пятилетки нашей страны.

– Сперма нам нужна, Николай. Сперма!!!

– Что за сперма?

– То, из чего дети получаются.

– Какая же это сперма? Это – молофейка. Молофья, трекать если по-научному.

– Ну пусть молофья. Согласен сдавать молофью для науки? Только не пугайся. Позорного в этом ничего нет – наоборот, все мы, имею в виду многострадальную нашу отчизну, совершим с твоею исторической помощью героический рывок, приделаем заячьи уши прошлым, а также нынешним Чингисханам Запада. Кстати, полнейшая тайна такой сдачи тебе гарантируется. Твердо.

– Я готов – это заебись, как смешно, главное, не по-троцкому, а по-нашенски, по-мушкетерски. А сам-то ты чего ж не сдаешь молофейку? – Кимза сразу помрачнел и нахмурился.

– Во-первых, дирекция обвинит в выборе объекта исследования по родственному признаку, во-вторых, достаточно во-первых. Давай, соглашайся.

Тут я сел на пол и хохочу, стараюсь не обоссаться, как защекоченный. Ни хуя себе работа – аж аппендицит заныл безбожно.

– Зря ты ржешь, Коля, ты же не болван, зря. Сядь и послушай, для чего нам нужна твоя сперма, – сказал Кимза.

Шутки-шутками, а я прислушался, и оказалось, что план у Кимзы таков: я дрочу и трухаю, что одно и то же, а молофейку эту тончайше вмазывают на поверхность спецстекла и всячески под микроскопом изучают. Позже попробуют ввести таковую молофейку в матку бесплодной особе женского пола и посмотрят, влетела она, или нет. Тут я его перебил насчет алиментов в случае чего. Заделаю вот если десяток пацанов с пацанками, а потом, значит, шевели рогами в получку, как накормить, напоить и прибарахлять всех этих разъебаев из мною же заделанной шоблы-еблы, да?

– Оплату труда и временную – до исторического торжества нашего реванша – как и тайну твоего научного подвига тоже, твердо гарантируем, пусть данная проблема тебя не колышет. Ни о каких алиментах не может быть и речи.

И еще у него имелись – совершенно уже секретные планы – всестороннего исследования моей молофейки. Обещал их перечислить, как только приступим к опытам. А хули, думаю, капусты подзаработаю за свою самозаветно околонаучную деятельность, куплю домик в Крыму с фруктовым садом, заведу гарем, как крымский, из ссылки приканавший, татарин. Ну и поябываю себе по очереди тройку баб, колупаюсь там с виноградом дамские пальчики, с клубникой и прочим мармеладо-повидлом – насрать мне разом на все ихние пятилетки и отдавание бабок в долг партии с правительством на дальнейшее развитие народного хозяйства. Это они, козлы, так поливают, а в натуре наши бабки прожирают иждивенцы-паразиты забугровых компартий, ну те, которые готовят мировые кризисы, пожары и прочие революции, я бы папу ихнего ебал.

Веришь, кирюха, у меня заторчал от всех этих ебоглазых разговоров – хоть сию минуту начинай трудиться во славу родины социализма и демократии передового правосудия!

Мне это было не впервой. До тюрьмы я не дрочил, а на зоне каждый сотый не трухает, остальные девяносто девять дрочат, как сто. Если сгоришь на трех своих вокзалах, сам помастурбируешь, намотаешь всю эту ебаную апперцепцию себе на ус – куда ты нахуй денешься, немедленно если не завяжешь, не начнешь трудиться. Учти, наша зона – далеко не тюряга заграницей, где человеко-зек имеет право на ученье, отдых и на труд. Само собой, при отличном поведении, раз в неделю, в ЛондОннах-Парижах, ихнему зеку-человеку положены строго регулярные половушные контакты с заказными Нинками-Зинками-Лизками и прочими Ирисками. Кинет тот человек пару-тройку палок – вот и дрочить ему уже не надо, и именно такое положение вещей называется – гуманизм. А то едешь в «Анушке», кнокаешь в окошко, на каждом шагу гуманизм, блядь, гуманизм, а в тюрьмах что и на зоне? Зеков вместо гуманизма держат в черном теле – вот что, ебена кровь. А на воле, допустим, тому и другому полу негде поебаться из-за жилищного вопроса, то есть негде. И, выходит дело, в одной стране, отдельно взятой чертями за жопу – такова уж ее судьба – весь злоебучий половой вопрос перекосоеблен сикось-накось. Я это к чему?.. Все дело в том, чтобы такие издевательства над либедухой морально не переживать… я же сказал, что о ней – позже, или не сказал?.. Ну подрочил на зоне – и подрочил, отдал природе должок – и отдал. А другой подрочит, утречком уныло канает на вахту, как убитый – страдает от ядовитого презрения к слабости свой воли. А что потом? На всю жизнь себя он этим переживанием калечит. Да, на всю жизнь. Он уже говно, а не летчик-испытатель Коккинаки. Знал я Мильштейна Левку, мошенника, мы с ним кушали. Отбой, зеки сеансов поднабрались после трофейной киношки, ну той, которая, в общем, есть у тучки светлая изнанка, а также нагляделись на забугровую голожопость дамских фоток. Тишина, за работу принимаются кожаные движки… темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь… и с другим лейтенантом лежишь… и поэтому, верю, тайком… ты слезу вытираешь… какой там нахуй для нас, в бараке, гуманизм?.. Не до дрочки только врагам народа, переломанным на Лубянке, доходягам и прочим инвалидам. Левка Мильштейн зубами скрипит, борется с собой и постепенно засыпает. Я ему советовал дрочить хотя бы раз в месяц, День Красной Армии, 8 Марта, Первомай и по революционным праздникам, религию не трогаем, но он – ни в какую, потом попал в дурдом, его комиссовали.

Ну ладно. Задумался я и спрашиваю Кимзу про условия. Сколько раз спуск? Какой отпуск, рабочий день, оклад, название должности в трудовой книжке?

– Во-первых, будь добр, не говори «спуск, спускать» – ассоциируешь волшебство таинства спермы с ничтожеством говна в унитазе коммуналки. Во-вторых, оргазм – ежедневно по утрам, всего один раз, еще два часа на отдых, а также на усиленное питание для возрождения новых сперматозоидов, они же живчики. Оформим тебя техническим референтом. Оклад – по внештатному расписанию, так как должности, подобной твоей, еще не бывало в многострадальной истории нашего отечества, а может, и всего человечества. Рабочий день не нормирован. Восемьсот двадцать пять рубчиков. Ежемесячная прогрессивка. После результативного оргазма и отдыха – кино, цирк, футбол, но ни в коем, понимаете, случае не алкоголь и не шаланданье к гунявым профурсеткам блядского типа. Воздержись от коитусов вообще и в частности.

3

Я вида не подал, что удивился, я просто охуел, как вот ты сейчас. Приду, думаю, струхну, времени полно – эх, Коля, канай фокусничать пальчиками на трамвае «Аннушка», в троллейбусе «Букашка». В случае, если погорю – смягчающее обстоятельство: работаю в секретном институте, где вредность для характера, порча невменяемых нервишек, зряшный износ организма – он, блядь, скажу, не железо-бетонный. В общем, согласился. Вечером сходил к Фан Фанычу, учителю, старому международному урке. Высшего класса был жулик, профессор нашего искусства, пока границы не закрыли на Карацупу и его верного друга Ингуса.

– Ты, – говорит он, – счастливчик, ты везунчик, но продешевил: молофейка дороже черной икры стоит. Конвертируется почти наравне с платиной, радиоактивностью и другой металлически редкой мудозвонией. Они же тебя наебали! Я бы этим биологам поштучно бодал свои живчики. На то им и микроскопы дадены – мелочь подсчитывать. Поштучно, блядь! Понял?

– Понял, как не понять, я – вполне мыслящая жопа, значит, существую. Ведь живчик – это самый наш цимес. И на здоровье частая дрочка дурно влияет, усыхает спинной мозг, как у Николая Островского. Не бзди, Фан Фаныч, цену я постепенно подниму – не фраер.

– Жалко вот, нельзя разбавить молофейку, вроде как сметану в магазине, или квас с пивом, раз уж у нас Советская власть во главе с вороватым социализмом демократии высшего пошиба. Тоже навар был бы.

– Не согласен. Молофейка, конечно, не сметана и не пиво, но вот ее-то не надо разбавлять, не надо. Это наводит порчь на народонаселение всей страны. Например, мне лучше уж похимичить, как химичит весь наш народ. То есть я, попридержав кайф, выдаю на-гора не всю сразу порцию молофейки с одного оргазма, а чуть меньше половины, как меня учила Шурка, пионервожатая. Это, я думаю, вполне безобидная экономия личных средств, не мешающая опытам. Все равно ведь во всем мире ни за хуй погибает 90 процентов живчиков, если не больше.

– Не советую придерживать, нельзя прерывать половые сношения даже с Дунькой Кулаковой. Испортишь силу воли, тогда и ноги пойдут невпопад, как у алкаша в снегопад. Я одну даму из-за этого разогнал. Только и вопила: «Будьте добры, извергайте, пожалуйста, ваш спрыско-спуск куда-нибудь в другое место!» «Может, в среднее ухо?» – спрашиваю. «Все равно куда, лишь бы не в мир кляйне мутер!» У меня, на почве прерывания, ногти ног и рук почти перестали расти. Пришлось разогнать эту даму. Поезжайте, рекомендую, фрау, в колхоз имени Гитлера, где и сливайте молоко в бидоны. Так что кончай уж, Коля, чисто по-человечески. Тащи бутылку с получки. Сдери там с них молоко за вредность трудовой задачи и скажи, что тем, которые успешно сдали кровь, с уважением несут на тарелках бациллу. Не будь фраерюгой. Ведь в Америке пять раз струхнешь – спешишь, как Чарли Чаплин, к конвейеру и получаешь новый фордик. Понял?

4

Ну заявляюсь поутрянке на работу, краснею, здороваюсь с белыми халатами – тужусь, так как разбирают смехуечки и немного за себя неловко, как девчонке кинуть палку в телефонной будке, если страшнейший на улице мороз. А с другой стороны – хули, думаю, краснеть? Пускай ебучее человечество пользуется. Может, моя самозаветность пойдет ему на пользу. Смотрю, для меня уже хавирку маленькую приготовили, метра три с половиной, правда, без окон, как камера у графа Монтекристо. Лампочка матового света. При такой дрочить полезней, чем с лампочкой Ильича. Тепло. Лично я, на месте любого вождя, ебал бы всякие мавзолеи, где очередищи, как в общественный сортир. Оттоманка стоит. Рядом, на стуле, открытая ждет пробирка для порции моей трудовой молофейки.

– Ну вот, Николай, твое рабочее место, – говорит Кимза.

– Только договоримся – без подъебок.

Тут Кимза и велел мне не развивать в себе какой-то комплекс неполноценности, а, наоборот, гордиться, что сначала я стану секретным, потом всемирно известным первопроходцем в науке и передовой, можно сказать, пионерской гинекологии.

– Все такое, – наглею бесстыдно, – нужно мне, как пятке хуй, лучше пуляйте за вредность булку белого, птюху черствого, триста грамм любительской с фисташками и жареного фашиста в очках.

– Располагайся. Приступай, сразу научись докладывать нажатием красной кнопки о приближении извержения семени. Как только скомандую бригаде ученых: внимание – оргазм! – вдумчиво его восприми, затем смело и без потерь извергай подопытную сперму. Сразу после оргазма прошу не зевать, а осторожно закрыть пробирку пробкой.

– Чтоб они не слиняли в побег?

– Я тоже прошу – без шуточек, – взъярился Кимза, как елдою вдаренный промеж шнифтяр.

– Тогда уж и ты называй рузультат вредной моей работой как-нибудь по-нашенски – лучше бы по-русски. А то какой-то, видишь ли, у вас «оргазм» – это вредно попахивает вопросами марксизма-ленинизма.

– К сожалению, Коля, не имеется в нашем великом и могучем иного слова. В этом тоже виновато Чингисханство, Иван Грозный и прочее крепостничество. Теперь еще вот гениев поубивали, а вместо Вавиловых расплодили вонючих Молодиных. Тебя ждет работа всего коллектива – трижды вымой руки спецмылом до чисто хирургической кондиции!

– Сучий потрох, возмущаюсь, какая может быть история у всего народа, когда он нихуя не имеет важнейшего слова… нет, вижу, умом, в натуре, Россию не понять, и я теперь не успокоюсь… ну просто все у нас, блядь, имеется: и одна шестая суши – не то что у японцев, у них всего-то от хуя уши – мы и фашизму ввели в очко залупу с отворотом… само собой, Пушкин с Есениным, по небу полуночи ангел летел, потом Лука Мудищев… в смысле, ебется вошь, ебется гнида, ебется тетка Степанида, ебется северный олень, ебутся все, кому не лень… хули говорить? – тут и дружба народов с балетом, и вообще по самую горлянку – лесов, сука, полей и рек, и за столом никто у нас не лишний, кроме врагов народа, и мавзолей Ленина-Хренина, а в стене Кремлевской, как меда в ульях, заслуженных пеплов с соженными прахами – короче, каждый божий день миллионы рыл кончают, сука, кончают и кончают, ахают и охают… мы все-таки являемся нацией дружбы народа, а не хуем собачьим, но почему-то на русском совсем никакого не имеем «оргазма», главное, ни одного ученого это совершенно не ебет, а с меня не слазит… нет, такое положение официально я в гробу видал… не желаю его списывать на Чингисхана и другие оккупационные организации, допустим, на КПСС, припишем к ней, как толкуют во дворе, сионских мудрецов будто бы мирового жидо-масонского заговора… в общем, это у меня не понтовая эпилепсуха из-за «оргазма», а натурально русский заторчал в уме вопрос.

Ладно, я отвлекся… закрываюсь в своей комнатушке, она же бывший ленинский уголок, прилег, задумался, вспомнил, хер знает почему, как в побег с сельхозработ ушли мы с кирюхой в бабский лагерь и переебли там всех вороваек, а те, кому не досталось, все больше фашистки и фраерши, трусы с нас содрали и на части их разодрали, чтобы хоть запах мужской иметь под казенными одеяльцами… вспомнил, значит, а мой змей горыныч уже, как кобра под дудку, башкой своей грешной поводит… вновь терпеливо поясняю: кобра – это очкастая дрессированная змея… затем беру дальнейшую эрекцию в свои грабки. Я тогда ебся не так уж и регулярно, сразу, не заметив как, струхнул… полпробирки собрал, на которой разные наляпаны секретные значки и другие черепа, дескать, поосторожней с живчиками, они вам не кильки балтийские в пряном посоле, но нефуфловое будущее для разных злоебучих планет… целый млечный путь, как говорил, подрочив, мой сосед по нарам, бывший астрофизик… астры – это не цеты на могиле, а исключительно звезды… на него дружок стукнул, что он Землю как планету в рот ебет, если на ее одной шестой происходит такая большевицкая хуета, что ни в какие ворота она вообще уже не лезет… опять, сука, отвлекся… знаешь, почему отвлекаюсь?.. в нашей научной конторе больно уж я привык к интеллигентному треканью, а с тобою я от всей своей души оттягиваюсь, так как, клянусь, охуенно люблю речуги детства круглосиротного и, нихуя не поделаешь, фени юности моей жиганской… тараню пробирку Кимзе.

Кимза размазал немного молофейки по стеклышку, а остальную в какой-то всовывает прибор, весь который обледенел, так что пар от него повалил, как из ширинки Дед-Мороза, пыф-пыф-пыф… говоришь, не может пар из ширинки валить?.. да, я этот факт своими глазами еще в первом классе детдома зафиксировал… тогдашний внутришкольный Дед-Мороз, он же физрук, надрался в сардельку и ввалился на урок во всей форме, усы, бородища и прочий серебряный иней, все на нем мигает, сука, все на нем блестит… этот физрук в нерабочем положении пилил нашу Фаину Петровну, которая на городской елке халтурила Снегурочкой… и она, то есть училка, захипежила, мол, у нее урок арифметики, тут двадцать восемь маленьких граждан, короче, шел бы ты, сволочь постоянно буханутая, в жопу… тут Дед-Мороз, в ответ – как рванет на себе ширинку, вот оттуда и пар повалил, как зимой из форточки… рванул и орет, что щас обоссу весь класс, потом заморожу, если ты, Фаинка, не пойдешь со мною в пионерскую комнату, там я красное знамя уже разложил на полу… кстати, в пятом классе я у того же бухого физрука ляпнул из нажопника, прямо на физкультуре, всю получку… директор-зверь весь детдом раком поставил, но получку нигде не нашли, потому что я ее притырил в шкафчике самого физрука… найдет – хер с ней, с получкой, не найдет – еще лучше… целую четверть тайно жрал конфеты, угощал девчонок и курил папиросы «Север»… за все такое запретное девчонки мне показывали неспелые еще сиськи и кое-что другое… хули говорить, спасибо товарищу Гуталину за наше счастливое детство… не знаю, почему вспомнил я все такое очень уж грустное, не знаю.

Посмотрел Кимза в микроскоп и глаза на меня вытаращил. Словно по облигации выиграл сто тонн.

– Ну, Николай, ты супермен, сверхчеловек, невероятно, почему – не спрашивай, потом поймешь, я тебя поднатаскаю в биологии.

– Покнокать-то можно?

– В другой, в другой раз. Сейчас иди. До завтра.

Ну я строю из себя солидняка и говорю, что за донорство в Америке дороже платят, раз питаться надо после каждой палки от пуза, а то подрочу с неделю, и вся наука остановится: станут доходягами живчики всей моей молофейки. Тебе это нужно?

– А что бы ты хотел иметь из закуски? Учти, с продуктами сейчас вшивовато. Вся страна, кроме вождей и завмагов, сосет по девятой усиленной.

– Мяса грамм двести, можно и триста, хлеб с маслом, стакан жареных семечек, бутылку кефира, стакан чифирка.

– Зачем же семечки?

– От скуки, во время дрочки, их можно кидать под верхний клык свободной рукою.

– Семечек не будет, сие – антигигиена, а насчет мяса похлопочу. Мой шеф – академик-вегетарианец, сам великий Хреново. Возьму у него спецталоны, он огромное значение тебе придает – огромное.

– Тогда увеличивай зарплату. Из своего кармана, что ли, платишь?

– Увеличим. Вот организую лабораторию, ставок выколочу побольше, и увеличим. Хорошо будем платить за твою молофейку. Богатая она у тебя, Николай, богатая и неслыханно наизлющая, ею можно львицу оплодотворить, то есть такую, как у тебя, молофейку не сравнить с большинством молофеек рядовых. Влада Юрьевна, бегу, бегу! Вахтеру скажи: наряд на осциллографы идешь получать. Ну иди, отдыхай, а то у меня, из-за бесхозяйственности и халатности администрации, все твои живчики к ебени матери передохнут. Ну иди, отдыхай, а то у меня, из-за бесхозяйственности и халатности администрации, все твои живчики к ебени матери передохнут. Это ты приучаешь меня к мату.

– Вахтеру все скажу, на чернуху я мастер, но впредь о моей матери не говорите ни одного дурного слова.

– Извини, если обидел.

– Ничего, проехали станцию Больной Вопрос, следующая платформа Седовласопиздецкая, далее везде.

5

Однажды канаю по институту, и первый раз в жизни совесть во мне заговорила… ишачат все эти доктора, кандидаты, лаборанты, а я подрочил себе в удовольствие – и готов… еще в планетарий стремлюсь, рвуся в короткометражку, в одной грабке – французская булка с поджаристой верхушечкой, саму булку, сука такая, Гуталин обозвал городской, а в другой – двести грамм докторской… словом, как-то неловко перед рабочим коллективом… а с другой стороны, молофейка науке нужна и, значит, всей стране… вот только на дремоту волокет после каждой дрочки… даже лень было щипать на центровых моих маршрутах… пошел я в бар пивка пить, похавать раков, погрызть жареных сухариков из черняшки… кстати, учти, от пива стоит, надо лишь думать о бабе после пяти кружек, а не насчет поссать… как же не поссать, говоришь?.. внушать себе надо уметь – вот как… йоги, которые в Индии обитают, даже не срут по месяцу и больше, а ссаки в пот превращают и в слезы… я так полагаю, что, по-научному, по-нашенски, по-биологицки, кал, то есть говно, у этих йогов в запах превращается… ну вот, скажем, спирт… ты его не закрыл – он и выдохнулся… только спирт быстро выдыхается, а говно долго – в нем, в говне, молекула совсем другая, и очень вонючая, гадина такая… а уж про атом говенный и говорить нечего… он, блядище, и не расщепляется, наверное, в синхрофазотроне… между прочим, спрошу у Кимзы, что будет, если атом собачьей кучи расщепится… верняк – мировая вонь поднимется до облаков… ты пей… спиртяга – высшей чистоты… мне на месяц, спасибо международному урке Фан Фанычу, два литра выдают, муде перед оргазмом дезинфицировать… ну а я навожу экономию, как настоящий советский человек… ведь как было дело?.. Кимза всем остальным выдает спирт, а меня бортает… ну уж хуюшки, думаю себе, и в пробирку к молофейке грязь наскреб с каблука – не фраер, нас не наебешь… Кимза сразу тревогу забил.

– Почему живчики не стерильны? Почему они чумазые? Руки трудно вымыть донору?

– Надо, – говорю, – при опыте не руки мыть, а общеизвестное народу мужское орудие производства… оно у меня, небось, с утра до вечера в брючатах фигурирует, а не в безвоздушном пространстве… мало ли где побывает за сутки?

– Сколько спирта?

– Два литра.

– Многовато. Триста грамм хватит.

Тут я доказал, что прежде чем за инструмент браться, нужно все пальчики обтереть, на обеих, причем, руках, скажи спасибо, что их не дюжина, как у Джина в музее Востока, заодно, мало ли что еще, как говорится, необходимо стерилизовать.

– Хорошо. Литр на месяц.

– Э-э! – уперся я. – так дело не пойдет… литр – это в расчете на самый укороченный вид члена, как, допустим, после холодного моря Гагров, а на увеличенный треба раза в три больше… и я еще зарядил по совести… я, блядь, тут самое ценное в себе отдаю неблагодарным потомкам, которых не знаю и знать не хочу… в Америке давно б уже дачу имел на курорте, свой «Линкольн» и другую неподвижность… между прочим, не мертвые души государству бодаю, как Чичиков, а свежую свою родную спермо-молофейку извергаю на-гора… поэтому нехуй на мне экономию разводить, не надо… как человек, желаю звучать гордо… ты меня залей спиртом, и я его сам первый бухать не стану… а то шушукается в сортире и подъебывают некоторые падлы институтские, что я своего остолопа при жизни заспиртовать решил… мандавошки, да если бы не он, то был бы конец вашей карьеры, и вы бы не диссертации защищали, а свои жопы на летучке у директора… на моем остолопе только и держитесь – не на лошадином же памятника Юрию Доолгорукому… учреждение наше склочное и нет в нем никакого порядка… не то что в тюрьме или в БУРе… я сроду ни на кого не стучал, но если вы, змеи, зажмете спирт, клянусь мамой, открыто стукну хуем по столу парткома, месткома и профкома!

– Полагаю, Николай Николаевич прав, – вмешалась в толковище младшая научная, Влада Юрьевна.

– Прекрасно, два литра – ни грамма больше! – После чего Кимза отдал команду готовность номер 1 к эксперименту.

Вот мы, кирюха, и со спиртиком… я даже рационализацию устроил: протираю лежачий, а не стоячий, премию за экономию средств однажды получил… будем здоровы, хавай… ты мой гость, эту севрюгу с красной икоркой я специально для тебя сегодня оставил… черную, между прочим, не уважаю… у меня диатез от нее… жопа идет пятнами, чешется ужас как, и хлористый кальций надо пить, а он, сволочь, горький очень.

Отправляюсь, значит, по утрам в институт, номерок вешаю, в свободное время не путаюсь с Машками, Зинками, Дианками, Фаинками, потому что боюсь лично наебаться и по сдаче спермы фуфло двинуть, крутануть, как сейчас говорят, динамо… почему?.. потому что херовато стал я себя чувствовать… нервно сплю, какой-то, в движении, вялый – хуже воблы… решил предъявить я Кимзе ультиматум, мы с ним подружились, поскольку он одинок, я одинок – хули ж нам собачиться?.. ты, говорю, тратишь энергию на работу простую, а я на самую в человеке главную… когда кончу, на ногах еле стою и под ложечкой тянет… не думай, что жлобствую, мой, в натуре, косорылит организм от суходрочки… может, мне после такой растраты семенного фонда – и жить-то лет еще пятнадцать, потом гужуйтесь уж тут без меня… тем более, ебля, как таковая, уйдет в преданья старины глубокой, владыками умов будут не Шершавый с Пиамой Здановой, как прелсказывает Академик, а Ш и П, то есть шприц с пробиркой… от всего такого модернизма, так говорит Паша, мой дружок, у меня печалька, и я на ее почве начинаю ненавидеть все человечество заодно со своей молофейкой, а это уже самый настоящий синдром Гуталина-Грозного… Фан Фаныч считает, что внутри меня стала распространяться мизантропия… Кимза, конечно, успокоил… сейчас, оказывается, на солнце бушуют неслыханные магнитные бури, поэтому мизантропией ненависти потягивает от всего человечества, но, к счастью, данные выебоны солнца не влияют на дружбу собак, кошек и лошадей с такими нами, то есть с дебилами враждебных страстей и мудацких идеологий.

Тем временем у Кимзы успешно опыты пошли, он иногда, согласно утопизму, мечтал поставить атомно-заводной такой памятник лично моему, по его выражению, неимоверному другу науки… тот торжественно вставал бы рука об руку с лучезарностью восхода, а ровно в полночь укладывался покемарить, допустим, под песню снова замерло все до рассвета, можно и под темную ночь, ты, любимая, знаю, не спишь, или тихо вокруг, сопки покрыты мглой… в старину такие фаллические памятники устанавливались повсеместно… как и в честь замечательного плодородия Пионы Зданской, общей нашей матушки… нахера же их снесли?.. застеснялись, мудаки двуногие… а кого застеснялись-то?.. ведь так называемый хуй у любой живой твари мужского пола, кирюха, если разобраться, – один из двух самых важнейших органов всех времен и народов… точно так же, как, еще раз подчеркиваю, Пиона Зданская… это клевое название придумал Академик… и она, и он, то есть хуила грешный, хочу я сказать, гораздо главней мозгов… мы же, люди, миллионы лет назад не одними мозгами, бывало, ворочали, но и крайне пронырливыми муде, а дамы рожали, рожали, и рожали… мозги же тем временем постепенно развивались… да если бы не так, то и ракета была бы не на хуилу похожа, в момент его эрекции, а на жопу – только вонища, и никакого преодоления тяготения Земли… помни мое слово, вот увидишь: когда мозгам больше некуда будет развиваться, настанет общий пиздец… в те времена стоять не будет даже у последних идиотов, вроде нас с тобой, и у всяких Приапов… все будут исключительно давать дуба, а в родильных домах и в салонах для новобрачных пооткрывают цветочные да венковые магазины… они-то – хер бы с ними, а вот на улицах под ногами стружки зашуршат, так как начнутся столярные работы по выпуску гробов на душу населения… хули ты шнифты раскрыл?.. такая эра всемирного Эроса наступит еще не скоро, да и общий пиздец, возможно не надвинется… кроме того, Влада Юрьевна считает, что есть мы, или нихера нигде нас больше нет – самого Бытия, как бы то ни было, не может не быть принципиально… точней, до такого положение ебаться надо оптимизму с пессимизмо-скептицизмом, но заткнись, я тебя умоляю… хорошо, Эрос, на нашем русском – это одна из самых авторитетных Высших Сил, можно сказать, наиебучая Сила в Законе… не знаю поэтому ли у Солнца имеется Корона, заткнулись… словом, я говорю Кимзе: