banner banner banner
Юми
Юми
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Юми

скачать книгу бесплатно


Во флигеле у Зеленого театра было прохладно. Словно сказочный герой, одетый в морской бушлат с золотыми пуговицами, дед Мухомор заварил свой знаменитый еловый чай, и все пространство наполнилось сказочным ароматом.

– Сейчас, ребятки, я вас своим супчиком фирменным угощу – из мухоморов. Да вы проходите, садитесь, сейчас еще минутку, и суп будет на столе, семь-восемь.

Вскоре он появился с большой дымящейся ароматами кастрюлей.

– Я знаю, кормят у нас регулярно, но не сытно, все голодные как собаки друг на друга смотрят. А то, что под ногами само, так сказать, растет, готовить не умеем или боимся. Но я умею, семь-восемь.

– Дед, это ж белые? – оторопел Хава, держа ложку перед носом.

– Да, белые, не мухоморы!

– Их же сейчас днем с огнем не сыщешь! – снова изумился Хава, отправляя ложку ароматного супа в рот.

– Я места знаю… Ну, а теперь выкладывайте, зачем пожаловали?

– Дед, нам оружие нужно огнестрельное, – проговорил Хава, кивая на Германа. – За сыном его идти пора. К юми.

– К юми? Не к добру это, – перекрестился неверующий Мухомор. – И оружие не к добру! Последний раз, когда меня спрашивали про оружие, локация потеряла двенадцать человек. Ушли они, миленькие, по адресочку, сказанному мной. И не вернулись. После мы косточки их обглоданные собирали, а те, кто приходил с их стороны, небылицы рассказывали про стрелка, живущего в высотке.

– Что за небылицы? – спросил Хава. – Ты в прошлый раз так и не рассказал мне про стрелка того, супа объевшись.

– Завелся однажды на «березке» стрелок, который чудище человечинкой подкармливал. Потому и не ходит туда никто, проклятыми те места считаются.

– Какое, нахрен, чудище? – поперхнулся Хава. – Юми?

– Не юми. Какое-такое не знаю, семь-восемь, но воет оно ночью страшно, и вой этот будто из-под земли идет откуда-то.

– А что за адресок? – перебил его Лучник. – Мы все равно пойдем. Ты ведь знаешь, надо нам. Каган оружие не даст, сам сказал.

– Адресок? Берёзова ща, – расхохотался дед. – Ладно, дорогу нарисую. Только с той поры, как чудище это выть начало, к нам никто из северян больше не приходил, а дорога, сам знаешь, тут прямая, не заплутаешь.

– Любопытно, оружия там много? – поинтересовался Хава.

– Много, – ответил Мухомор, выводя на мятом клочке бумаги непонятную кривую. – Там друг мой жил, семь-восемь-семь, главный охотовед области. Эх, великий был человек. И оружия у него много было – целая оружейная комната, только попасть в нее сложно, в решетках вся она. Да и послушали бы вы меня, старого человека: не нужно оно вам, это оружие. Чудище там, точно говорю! Я один раз пошел за грибочками, а тут смотрю, в луже след крупный такой и сильно на собаку похож, только след огромный.

Дед показал размер лапы, разведя в стороны кисти костлявых рук.

– Я больше туда ни ногой. Грибы там или нет, мне все равно. Да и вы не ходите. Поднимитесь наверх до окраины «березки» – сами его услышите, это чудище.

Лучник взял листок бумаги, пристально посмотрел на деда и, подмигнув Хаве, сказал:

– Спасибо тебе дед за все, пойдем мы.

– И вам спасибо.

Мухомор немного задержался во флигеле, натянул на голову вязаную шапочку a-la Боб Марли и вышел на улицу. Спустившись вниз по ступеням Зеленого театра, друзья остановились у бывшего фонтана, превращенного в клумбу, обернулись и увидели деда, с грустью глядящего им вслед. Но не услышали, что шептали его губы… Семь-восемь.

Глава 4. Русский лес

Когда горел Стадион, люди, приходя в себя после скачка, начинали хвататься за ножи и убивать друг друга. И превращались в животных…

Когда по проспекту Революции уже текла большая река зараженных смеющихся тварей, а Ликерка опустошалась хлынувшими туда мародерами из других локаций…

Когда Красные Октябри с нескрываемой тревогой наблюдали с Левобережья пожар в центральной части Воронежа и не понимали, что же там происходит…

Когда звонарям удалось остановить живоглотов на подступах к «Работнице», а под бронзовым генералом Черняховским, героем Великой Войны, сидел обессилевший, измученный, измазанный грязью человек с прислоненным к подножию памятника арбалетом…

Когда Хозяин доедал Саймона и Гарфункеля…

…В лес вошли двое.

Подросток обернулся и, будто прощаясь, еще раз взглянул на враждебный и совсем чужой город. Бывший город. Или пригород Воронежа, кому как нравится. Город-пригород, который так и не сберегли, и едва ли теперь удастся…

Искореженные бурями здания СХИ, изогнутые трубы, покосившиеся, а чаще – сметенные ветром крыши Долины Нищих, больше напоминали картинку из старой потрепанной книги с пожелтевшими трухлявыми страницами. Никак не город, мнимая неподвижность которого скрывала хаос, творящийся на улицах и площадях стародавней столицы Черноземья.

Дождь уже кончился. Со стороны Стадиона перестало тянуть гарью. Антон потрогал амулет, висящий на его шее в память о покойной матери: голова о трех рогах, пустые глазницы, странная маска под головой, какая-то стрелка. Что бы это значило!? Маленькая кнопка, щелк – и амулет открылся: портрет прекрасной женщины с белоснежной накидкой на хрупких плечах.

– Мама…

Юми рыкнул на Антона, тот осторожно взглянул на своего страшного спутника. Спартак принюхивался. Из тысячи запахов, сводивших его с ума после Живых шахмат на Стадионе, он безошибочно смог выхватить один, самый главный запах. Это было тогда. Вот и сейчас Спартак учуял Его. Чудовище пробурчало что-то нечленораздельное, шмыгая носом. Громче, еще громче, отчетливее, и Антон сумел разобрать: «Джумла». Мальчик вспомнил Стадион, неистовство Спартака, вспомнил крики толпы, человека в черных очках, притягивающего к себе магнитом. Вспомнил, как юми начал перекрикивать зрителей, крепко сжав кулаки:

– Джумла! – громогласно орал юми. – Джумла!

Раскатистый голос его становился все страшнее:

– Джу-у-у-умла! Джумла!

Трибуны подхватили его крик, и Стадион стал сотрясаться от рева тысячи глоток, Южная трибуна треснула, но выдержала. Спартака успокоили спиртом. Юми залпом выпил принесенный ему ковш, утер голой рукой губы цвета индиго и успокоился на некоторое время. Затем был бой. Полуобнаженные валькирии в крови, мертвые «пауки», стрела в мускулистом плече юми и его взгляд, буравящий одну точку под Восточной трибуной. Спартак пристально, по-человечески, вглядывался в оконный проем под Востоком, откуда точно таким же взглядом из-за решетки смотрел на него двенадцатилетний мальчик. Мальчик смотрел и понимал, что мир для него становится чужим. А то чудовище на поле – его единственная родная душа, которая, может, об этом даже и не догадывается. Мальчик смотрел, и было ему невдомек, что означает этот упорный звериный взгляд. Он не понимал, почему начинал звереть сам… Это все, что Антон, стремительно превращающийся в Аттона, мог видеть из зарешеченного оконного проема под трибуной огромного воронежского Стадиона…

Спартак в несколько прыжков достиг Восточной трибуны, вырвал решетки и извлек из проема подростка с фиолетовыми губами, закинул на плечи и… побежал. Мимо корчащихся в муках от грянувшего Давления бойцов Семилук, Мелодии и Ликерки, динамовцев, валькирий, болельщиков. Последнее, что запомнил Антон, были безумные глаза отца, целящегося в юми из арбалета. Но отец так и не выстрелил…

Антон снова взглянул на Спартака и понял, что лишь сейчас ему представилась возможность рассмотреть спутника: голое мускулистое тело, поросшее густой темной шерстью и испещренное многочисленными шрамами, набедренная повязка, раненое плечо с запекшейся кровью, громадные ступни с грязными ногтями и… звериное лицо, неподдающееся описанию. Проблески мысли появлялись на этом лице лишь тогда, когда Спартак к чему-то прислушивался или принюхивался. Вот и сейчас юми пристально глядел вдаль, а губы его шептали загадочное «Джумла». На секунду мальчику показалось, что за ними кто-то наблюдает издали, с той стороны, откуда только что несло гарью, с окраины Воронежа, но ощущение быстро испарилось.

– И что дальше? – спросил Антон. – Куда мы идем?

– Серва, – хмыкнуло чудовище и указало рукой в лес.

– Я не понимаю тебя… Мы идем в лес?

Спартак кивнул и, больно сжав локоть Антона, потащил его в зеленую чащу. Тот огрызнулся и тут же получил внушительный тумак. Вскоре юми отпустил мальчика и, то и дело оглядываясь, пошел впереди. Молча они миновали сосновую тропу, усыпанную сухими шишками, и вышли к воде. Великолепный вид с холма отвлек мальчика от тоскливых мыслей, но чем ближе к реке они подходили, тем тяжелее становился воздух. Вонь становилась невыносимой, а вода не просто нехорошо пахла, она смердела всеми оттенками тлена и разложения. Да и вовсе это была не вода – зеленая ужасающая жижа, пузырящаяся у берега и, плавно подрагивая, текущая ближе к середине. Вдали, на другом берегу, все заросло зеленью, кое-где из зеленой гущи торчали немногочисленные столбы и несколько мертвых многоэтажек, расположившихся совсем далеко, в самом сердце Левобережной сельвы, которую выжившие называли Собачьими джунглями.

Юми подошел к коряге, торчащей из песка, поковырялся под ней и с радостным возгласом что-то поднял с земли. Любопытство подтолкнуло Антона к дикому спутнику, он подошел и тут же отпрянул от Спартака – с его могучей ладони свисали два жирных червяка, которых юми немедленно отправил в рот.

Спартак еще поковырялся под корягой и достал еще трех червяков, протянул их мальчику.

– Куса, куса вяка!

У Аттона заурчало в желудке, он хотел было сказать «нет», но к своему же изумлению быстро подцепил жирных отвратительных червяков с ладони юми и отправил их в рот.

– Ошо, – удовлетворенно произнес юми.

– Ошо, – повторил мальчик.

Вкус оказался настолько сносным, а голод таким непобедимым, что Антон кинулся к коряге и принялся ковырять пальцами в сыром песке. К нему подошел Спартак, тронул за плечо и указал на кору дерева. Кивнул. Мальчик оторвал кусок коры и к превеликой радости увидел целую дюжину червей, копошившихся в разлагающейся древесине. Половину он съел сам, а половиной поделился с дикарем.

– Спагтак, – прокартавил тот, ткнув пальцем себя в могучую грудь, и тут же поправился:

– Спартак.

– Антон, – спокойно и дружелюбно ответил мальчик, указывая на себя.

– Аттон, – закивал юми, – Аттон!

– Ну, Аттон так Аттон, – кивнул мальчик. – Пусть будет по-твоему, как меня только не называли…

Юми довольно хмыкнул и распрямился во весь свой исполинский рост. Откуда-то из лесной чащи закуковала птица. Спартак напрягся, прислушиваясь. Присел. Потом резко вскочил и бросился к деревьям, подальше от берега. Убегая, он махнул рукой мальчишке, тот побежал за ним. У самой опушки на склоне холма юми остановился, снова присел, вслушиваясь в звуки. Но звуков больше не было. Антон, ровным счетом ничего не понимая, вопросительно посмотрел на гиганта, тот знакомым кивком успокоил его и поднял увесистую палку, валявшуюся под ногами. Лес впервые за все время, проведенное в пути, показался мальчику чужим и враждебным. Солнце за деревьями клонилось к закату, и ночь ничего, кроме тревоги, не предвещала. Антон посмотрел по сторонам, и ему опять показалось, что кто-то наблюдает за ними, незримо прогнозируя каждый их шаг и наперед зная дорогу.

– Куда мы идем? – снова спросил Антон, но ответа не услышал, наблюдая, как юми, играя палкой, пошел вперед.

«Странно, этот великан знает путь, значит не все так плохо. А хотел бы убить, давно бы убил, – подумал Антон, продолжая шагать следом. – Да и тропы теперь становятся какими-то ухоженными что ли, протоптанными, будто кто-то здесь все облазил. Это уже совсем другой лес, не тот, что был в самом начале пути, у окраины города. Может, скоро увидим людей… Или не людей?»

Лесная тропа резко изогнулась дугой и уперлась в разрушенный бетонный сарай, испещренный какими-то формулами и знаками, треугольниками и линиями. В правом верхнем углу строения красовался кривоватый эскиз то ли ракеты, то ли самолета, рядом были нарисованы колесо и гриб, ниже – тот же гриб, но в разрезе, внутри его устройство напоминало шахту с лифтами и площадками, лестницами и проемами. А в колесе разместились необычные часы с цифрами наоборот и стрелкой на 20.40.

Вокруг валялись обугленные сосновые головешки и грязные тряпки, медицинские пузырьки и какие-то детали, сломанные заржавевшие инструменты, даже разбитый трехколесный велосипед с надписью «Юниор». Спартак оглянулся, умиротворенно провел ладонью по бетону и попытался затереть надпись b=2, с=3. У него ничего не вышло, и он вытер руку одной из валявшихся здесь тряпок.

– Йети, – довольно произнес он.

– Йети? – не понял Антон.

– Йети! – подтвердил Спартак, весело причмокнув языком; потом поднапрягся и добавил, – дье-ети.

– Понятно… Жаль, что ты плохо выговариваешь слова. Занятное место! Если ваши дети до всего этого додумываются, то, значит, в твоем селении есть взрослые, научившие их этому. Уже неплохо!

Спартак указал вперед и радостно закричал:

– Дэд Лень, дэд Лень.

– Хорошо, идем, – ответил Антон и пошел первым туда, куда указал юми.

– Дэд Лень, – не унимался гигант.

И тут до Антона дошло, чему так радуется его большой спутник. Впереди, среди кустов и сосен, прямо из земли торчал каменный истукан. Приглядевшись, Антон увидел вздернутую ввысь руку, на которой болтались самые обычные качели. Памятник вождю былых времен Ленину (почти такой же стоял в Нововоронеже, неподалеку от дома, где прятали от «плохих людей» Антона), торчал прямо из земли, усыпанной ветками, сосновыми иглами и сухой листвой. Следы раскопок и разбросанные скребки говорили о том, что его, зарытого землей по пояс, пытались откопать, но почему-то бросили это занятие, так и оставив торчать на удивление случайным путникам, если таковые сюда захаживали.

– Дэд Лень, – с каким-то восторженным придыханием повторил Спартак.

– Это Ленин, Владимир Ильич, вождь всех времен и народов. Дедушка Ленин.

Юми понимающе закивал:

– Лень!

– К Красным Октябрям бы тебя, то-то удивился бы! Там у Кочегара много таких на площади перед заводом…

Они пошли дальше. По мере удаления от вросшего в землю памятника картина вокруг менялась: появились срубленные деревья, появились березы и осины. Вскоре сосны отступили от тропы, а кроны лиственных образовали подобие зеленого тоннеля, плотно смыкаясь густыми ветвями над головами идущих. Впереди показалась стена из бревен, мудрено сложенных одно на другое между стоящими стволами высотой метров в пять. Стена уходила далеко влево и вправо, а посередке, прямо перед тропой, разрывалась открытыми настежь металлическими воротами от какого-то старого гаража. Над воротами была надпись: «Добро пожаловать в санаторий имени Дзержинского!»

Мальчик и юми остановились метров за пятьдесят от входа. Спартак протяжно ухнул совой, из-за стены ответили таким же воем. И в ту же секунду из-за ворот один за одним стали появляться юми – сначала мужчины, вышедшие вперед, за ними – старики, женщины и дети. Они, принюхиваясь, молча заполняли открытую площадку перед воротами, пристально и недобро рассматривая мальчика с фиолетовыми губами. У многих губы были такого же цвета, у иных из-под густых бород торчали только носы, некоторые, на вид самые мощные, были то ли выбриты налысо, то ли с рождения не знали, что такое волосы. Все были усыпаны шрамами и зажившими язвами, все были в разном тряпье, кто-то в набедренных повязках, а женщины прикрывали тела разноцветными полупрозрачными накидками.

– Мне это не снится, – шепнул мальчик и ущипнул себя за мочку уха. – Становится все страньше и страньше, как говорила Алиса из страны чудес.

В толпе зашикали и неожиданно стали расступаться. На поляне послышалось: «Кинг, Кинг»… В открытом живом коридоре появился громадный, на голову выше других, белобрысый кудрявый юми лет тридцати, сильно отличающийся от своих собратьев. Хотя, с возрастом здесь можно сильно ошибаться… Альбинос. Главарь. Убийца. Просто Кинг!

В его могучей руке было зажато копье с повязанной у цевья желтой ленточкой, на груди болтался амулет-циферблат, а на ногах красовались настоящие лапти, точь-в-точь такие, в каких ходили пра-пра-прадеды Антона. «Наверное, йети придумали», – пронеслось в голове Антона. Другие юми были либо босы, либо обуты в драные кроссовки или сандалии. Антон едва сдержал неуместный смешок – Кинг был в красных атласных шортах с надписью Adidas. За вождем следовали воины – все как один с желтыми повязками на руках. Двое из них держали на цепях огромных злобных кабанов в настоящих ошейниках. Кабаны фыркали, копали землю задними лапами, тупо тянули цепи, но слушались своих не менее страшных хозяев. Антон вспомнил, как в Нововоронеже на таких же цепях охрана города держала собак. Он не знал, для каких целей, но догадывался, что встреча с этими «братьями меньшими» не сулила человеку ничего хорошего.

Кинг поднял руку, толпа стихла. Где-то вдали ухнула сова. Юми напряглись. Сова? Кинг опустил руку – видимо, это означало, мол, все в порядке, никаких сигналов, сова настоящая!

Кинг указал на Спартака и воткнул копье в землю. Спартак сделал шаг, мальчик за ним. Юми жестом остановил Антона и успокаивающе кивнул ему. Шепнул:

– Ошо.

– Ошо, – тихо ответил Антон.

Спартак двинулся к Кингу. Толпа негромко, но отчетливо и слаженно начала повторять «Кинг, Кинг, Кинг, Кинг…»

Кинг. Кинг. Кинг. Кинг. Кинг!

Когда Спартак приблизился к нему, Кинг неожиданно выхватил копье и тупым концом с размаху ударил юми по раненому плечу. Спартак охнул и осел на одно колено, покорно и вопрошающе глядя на Кинга и держась за плечо.

– Сэмэ, – спокойно сказал вождь, указав острием копья на Антона.

Спартак оглянулся. Ему не хотелось убивать мальчика, но закон есть закон. Впрочем, на любой закон всегда найдется антизакон, главное, чтобы в него поверили те, которые привыкли жить по правилам. Юми жили по правилам. Но не всегда и не все. Те, что помоложе и поумнее, старались не выбиваться из стаи, и для многих это было невыносимой пыткой. Те, что постарше и ум которых не являлся их главным достоинством, были парадоксально уважаемы теми, кто помоложе, но это не мешало им иногда вытворять такое, от чего волосы в разных местах встают дыбом. Были и те, для которых закон стал привычкой, и даже выживая из ума на склоне лет, они не переходили определенных границ. Тех нечеловеческих красных границ, что человеку показались бы сущим адом, кошмаром из кошмаров, за которыми только смерть. Сэмэ. Впадая в последний маразм, незадолго до смерти, юми снова становились людьми, почти людьми, перед кончиной говоря привычные нам слова, но непонятные сородичам.

Лишь только дети понимали, о чем они мурлыкали, приближаясь к мрачному Паромщику, стоящему на берегу донского Ахерона. Лишь только дети улыбались, провожая их в последний путь. Лишь только дети, снова и снова открывая теоремы Пифагора и приручая смерть, знали, что в жизни кроме Давления, насилия, силы и лжи, должны быть мир и семья, как раньше. И очень надеялись возродить былые правила. Но, подрастая, юми забывали теоремы; их надежды и чаяния превращались в пшик, и тупо глядя на свои же формулы на стенах, они думали только об одном – жить, чтобы жрать! И в этом стремлении к жизни очень походили на живоглотов, бедных рабов Хохочущей смерти…

Спартак тряхнул головой, отгоняя наваждение. Звуки и запахи снова стали возвращаться к нему.

– Сэмэ! – воинственно кричала толпа, а Кинг в упор смотрел в глаза того, кто уже сделал свой выбор.

Спартак резко выхватил из рук Кинга копье с желтой ленточкой и сломал его пополам. Воины заорали, но Кинг остановил их. Его глаза налились кровью, мышцы дико напряглись, он выпятил грудь вперед и страшно, протяжно завопил, перекрикивая толпу:

– Сэ-мэ!

Юми стали пятиться к стене. Женщины, пересиливая ужас, с любопытством выглядывали из-за спин мужчин, а дети старались пробраться ближе к неожиданной арене. Спартак неистово бросился на Кинга, метя острым обломком копья в живот своего вождя, но удар прошел вскользь, лишь слегка оцарапав мощный торс противника. Кинг наотмашь ударил Спартака в небритую челюсть, дробя зубы и кости. Тот рухнул под восторженный рев толпы. Вторым ударом Кинг размозжил ему череп. Затем со звериной улыбкой вытер окровавленную ладонь о свои белокурые волосы и отошел от поверженного врага.

– Сэмэ! – кричал сам лес.

Спартак с трудом поднялся и зарычал. Кровь заливала его глаза, небритые щеки, стекала по шее на плечи и грудь. Голова беспомощно повисла, но он все равно собрался с последними силами и, шатаясь, пошел на Кинга. Сэмэ…

Антона сковал страх. Присев на корточки, он мучительно перебирал в мыслях все свои возможные действия – от побега до неравной помощи Спартаку, ведь зверь вступился за него. Сквозь слезы он видел, как окровавленный Спартак приближался к Кингу. Мальчику почему-то подумалось: а что, собственно, сделают с трупом побежденного – похоронят или сожрут? Да, интересно, они едят себе подобных? Отец… Он бы точно убил этого кудрявого выродка. А мама… Проклятый бокс! Что такое бокс? Как смешно: король против короля, ведь на Стадионе в Живых шахматах его спутник выполнял роль короля, а Кинг так и переводится с английского…