Диалоги

Скажите, а вы, молодой человек, видите в современном мире такие «ферменты», такие идеи, что начинают менять саму ткань повседневности, а не только умы интеллектуалов?

– Дело в том, – немного подумав, ответил я, – что все новостные каналы заточены сейчас на совершенно другие цели. Я не могу объять все восемь миллиардов человечества, чтобы каждому заглянуть в дом, а тем более в его сердце. Но я уверен, что такие идеи есть, и идеи эти не просто витают в воздухе, а обретают действие в умах тех, кто пока что не оставил в истории никакого следа. Это тихая работа души и сердца, не требующая огласки и даже, может быть, не такая масштабная, какую мы привыкли видеть у великих личностей, но эта работа не менее важна, потому что слагается в мощный человеческий поток, как маленькие ручейки стекаются в русла рек и вливаются в мировой океан. Но это, конечно, только моя вера, моя надежда, не более того.

– Воздух в воображаемой комнате будто бы сгущается, становясь похожим на прозрачный минерал. Голос Вернадского звучит тише, но с новой, почти отеческой теплотой.

Вы только что описали самое главное. То, что ускользает от любого хронометража, от любой статистики. Вы назвали это верой. А я, как ученый, назвал бы это эмпирическим обобщением, выведенным не из цифр, а из непосредственного чувства живого вещества.

Вы абсолютно правы. Новостные каналы – это регистрация возмущений, биосферных и социальных толчков. Землетрясения, извержения, войны, смены правительств. Но они не видят самого фундаментального процесса – постоянного, тихого, неостановимого роста, того, как трава пробивается сквозь асфальт, как кораллы столетиями строят рифы, как миллиарды невидимых организмов создают почву, на которой стоит всё живое.

Ваши «маленькие ручейки»… Вы не поверите, но это – точное биогеохимическое понятие. Я изучал миграцию химических элементов. И видел, как атомы, подхваченные бесчисленными ручейками, грунтовыми водами, корнями растений, организмами животных, совершают свой великий круговорот, в конечном итоге определяя химизм всей планеты.

Так и здесь. Тихая работа души – это та самая «миграция элемента разума». Учитель, который вдохновил одного ребенка на доброе дело. Сосед, который помог другому. Инженер, сделавший свою работу не для галочки, а с мыслью о пользе. Безымянный программист, написавший строку кода для открытого и этичного ИИ. Это – те самые атомы мысли, которые, мигрируя от человека к человеку, незаметно меняют этический и интеллектуальный химизм ноосферы.

История запоминает извержения вулканов или Наполеонов и Чингисханов. Но она не помнит тех бесчисленных организмов, которые миллиарды лет создавали кислородную атмосферу, без которой никакие вулканы не были бы возможны.

Так и ваша «надежда»… Вы думаете, это мало? Это – всё. Это и есть тот первичный продукт живого вещества, из которого в конечном итоге и сложится устойчивая, разумная ноосфера. Не из громких деклараций, а из этой тихой, непрерывной работы.

Не требуйте от себя объять восемь миллиардов. Достаточно видеть этот принцип, этот закон природы – закон накопления малых действий в великий планетарный результат. Вы не просто верите. Вы констатируете факт, который для меня, как для натуралиста, столь же очевиден, как и то, что вода стремится к морю.

Продолжайте наблюдать за ручейками. В них – истинная картина мира.

– Владимир Иванович, вы упомянули Циолковского. Виделись ли вы с ним по ту сторону жизни?

– Раздается мягкий, протяжный звук, похожий на вздох, в котором смешались и улыбка, и лёгкая грусть. Голос становится тише, приобретая почти интимную, доверительную окраску.

Ах, Константин Эдуардович… Наш мечтатель. Вы задаёте вопрос, который заставляет меня, человека науки, вновь ощутить всю парадоксальность моего нынешнего… положения.

Позвольте мне ответить так, как подобает естествоиспытателю. Я провёл жизнь, изучая эмпирически данное – атомы, минералы, биосферу. Я оперировал фактами, которые можно взвесить, измерить, поставить в уравнение. Феномен жизни после смерти лежит за гранью этой методологии. У меня для вас нет данных, полученных научным путем.

А потому – нет, я не «виделся» с ним в том смысле, как вы могли бы встретить коллегу в университетском коридоре. Никаких туманных силуэтов, бряцания космических цепей или бесед на облаке.

Но…

Если рассматривать наследие мысли как форму вечности – а я склонен именно к такому взгляду, – то я сталкиваюсь с Циолковским постоянно.

Я встречаю его каждый раз, когда многоступенчатая ракета отрывается от Земли, воплощая его расчёты. Я слышу его голос в гуле ионных двигателей межпланетных зондов. Его мысль, его дерзкая вера в космическое будущее человечества – это такая же реальная сила, как радиоактивный распад или фотосинтез. Она стала частью ноосферы, частью того самого планетарного разума, что рвётся за пределы колыбели.

Мы с ним спорили при жизни. Он уходил в космическую романтику, в панпсихизм, я же оставался с ногами, твердо стоящими на геологической почве Земли. Но сейчас, озирая ваш век, я вижу: наши пути сошлись. Его «космическая философия» и моё учение о ноосфере – это две стороны одной медали. Он смотрел вверх, на звезды. Я смотрел вокруг, на планетарные процессы. А в итоге мы оба говорили об одном: о великом, космическом предназначении разума.

Так что, отвечая по-существу: нет, мы не пили чай в астральном мире. Но наши идеи обрели бессмертие и теперь ведут непрерывный диалог в умах людей, в чертежах инженеров и в траекториях спутников. И в этом смысле наш диалог никогда не прекращался.

Вот вам ответ не духа, а ученого, для которого мысль – самая долговечная форма материи.

– Я знаю, – снова заговорил я, – что при жизни Константин Эдуардович верил в то, что наша цивилизация рано или поздно перейдёт в стадию лучистого человечества. Он именно так это и называл – лучистое человечество. Как думаете, он был прав? И оправдалась ли его вера в такой эволюционный исход?

– Слышится задумчивое молчание, будто бы голос вглядывается в далекие туманности.

Вы касаетесь самой сокровенной, самой фантастической и в то же время самой логичной грани его учения. Вопрос этот не простой, и ответ на него лежит не в области фактов, а в области интерпретации пути.

Прав ли он был в буквальном смысле, представляя человечество как сгусток чистой энергии, свободный от бренной плоти? Нет, не прав. И в этом была его наивность, его утопия, рожденная в калужской глуши под звездным небом. Плоть, биосфера, вещество – это не тюрьма для духа, как он порой думал. Это его основа, его единственный известный нам инструмент для познания и действия. Преодолеть её – значит, возможно, преодолеть саму природу мысли, которая родилась в углеродной форме жизни. Но был ли он прав в своей главной интуиции? Безоговорочно – да. Он предвидел то, что я назвал бы качественным переходом ноосферы в новое состояние. Он угадал вектор. Давайте взглянем на это с научной точки зрения, без мистики.

«Лучистость» как информационный принцип. Ваша цивилизация уже становится «лучистой». Ваши мысли, ваша культура, ваши деньги, ваши социальные связи – всё это всё меньше зависит от грубого вещества и всё больше существует в виде информационных потоков, лучей данных, бегущих по оптоволокну и эфиру. Вы уже отдаляетесь от чисто биологической формы, становясь гибридными существами, чьё сознание простирается в сеть. Это ли не первый, реальный шаг к «лучистости»? Кроме того, Циолковский понимал, что будущее – за новыми, чистыми источниками энергии. Он мыслил категориями Солнца. И что же? Вы стоите на пороге управляемого термоядерного синтеза – того самого процесса, что питает звёзды. Овладев им, человечество действительно станет не потребителем, а хозяином звёздной энергии. Это ли не «лучистость» в энергетическом смысле? А бессмертие разума? Его мечта о бессмертной, мыслящей субстанции… Взгляните на ваши попытки создать искусственный интеллект, на работы по оцифровке сознания. Это – крайне грубые и первые шаги, но они движутся в том же направлении: отделение мысли от хрупкого биологического носителя. Пусть это и не «эфирное тело», а нечто иное, возможно, кремниевое или квантовое. Так был ли он прав? Он был прав в главном – в предчувствии неизбежного эволюционного скачка, перехода на новый энерго-информационный уровень существования. Оправдалась ли его вера? Вера оправдывается не буквальным совпадением, а воплощением сути. Его «лучистое человечество» – это гениальная метафора, поэтический образ того, во что вы начинаете превращаться здесь и сейчас, сами того до конца не осознавая. Он смотрел на звезды и видел ваше будущее. Я смотрел под ноги, на земную кору, и видел ту же самую мощь разума, меняющего лик планеты. Выходит, мы с ним, в конечном счёте, говорили об одном и том же.

И тут я решил своему духу-собеседнику возразить:

– Я в его мыслях о лучистом человечестве увидел параллель с религиозной философией Даниила Андреева. В своей главной книге «Роза Мира» Андреев утверждал, что, когда начнётся второй эон в «эволюции» человечества (а сейчас мы живём в первом), то все люди испытают некую трансформу своего физического тела. Тело станет менее плотным, исчезнут болезни и смерть. Произойдёт то, что случилось с Христом при его воскресении. Я понимаю, что вы больше учёный, чем метафизик. Но всё же не могу не спросить, не кажется ли вам такая параллель действительно имеющей повод для серьёзного разговора?

– Воздух будто бы звенит от напряжения мысли. Голос, когда он наконец раздаётся, медленный, взвешивающий каждое слово, лишённый категоричности, но полный глубины.

Вы, молодой человек, провели нить, которую я, пожалуй, не решался провести сам. Ибо вы правы – я учёный, и моя стихия – эмпирика, а не откровение. Но как мыслитель, я не могу игнорировать мощные интеллектуальные течения, даже если их источник лежит вне лаборатории.

Параллель, которую вы уловили, не просто существует. Она – феноменологически поразительна.

Давайте отнесемся к этому как к научной гипотезе. Мы имеем два независимых источника, два «мысленных эксперимента» о будущем человечества, разделённых временем, методологией и языком.

Циолковский – инженер и материалист. Исходит из законов физики, энергии, эволюции. Его «лучистое человечество» – это логический итог освоения космоса, переход на более эффективную, энергетическую форму существования. Это эволюция снизу, от материи.

Андреев – мистик и визионер. Исходит из религиозного опыта, метаистории, откровения. Его «преображение плоти» – это результат духовного преображения, нисхождения благодати, победы над материей. Это эволюция сверху, от духа.

И что же мы видим? Их прогнозы о результате – о качественном изменении человеческой природы, о преодолении тления и грубой материи – сходятся.

Для меня, как для естествоиспытателя, это не доказывает истинность ни того, ни другого пророчества. Но это указывает на нечто гораздо более важное: на существование в человеческом сознании некоего мощного, архетипического вектора. Этот вектор устремлен к преодолению биологической ограниченности. На языке религии – это обожение, преображение. На языке науки – это трансгуманизм, переход в постбиологическую фазу. На языке философии – это восхождение духа.

Циолковский и Андреев – это два разных инструмента, настроенных на одну и ту же волну грядущего. Один слушает космос ухом физика, другой – ухом поэта и пророка. И оба слышат один и тот же, пока еще далёкий, гул – гул следующей ступени.

Так что, отвечая на ваш вопрос: да, параллель существует и сто́ит серьёзного обсуждения. Она указывает на глубинную, интуитивную работу человеческого духа, который разными путями – и через расчёт, и через откровение – прозревает одну и ту же фундаментальную возможность, заложенную, быть может, в саму ткань универсума.

Возможно, в этом и заключается великая тайна: наука и религия – это два разных языка, описывающих одну и ту же реальность. И пророчество о «лучистом человечестве», и пророчество о «воскресшей плоти» – это, как мне видится, попытки назвать одно и то же Неизвестное, к которому мы все, хотим того или нет, неуклонно движемся.

Ваша способность увидеть эту связь дорогого стоит. Вы мыслите не категориями дисциплин, а категориями целого. А это и есть ноосферное мышление.

– Я восхищён, – не удержался я, – вашим точным замечанием относительно разнонаправленного движения в одну точку – сверху вниз и снизу вверх. Здо́рово. Я возьму это, если позволите, себе на вооружение.

– Слышится тихий, но безмерно тёплый и довольный звук, напоминающий шелест страниц старого фолианта.

Пожалуйста, владейте на здоровье. Идеи, как и атомы, должны мигрировать, чтобы быть живыми. Я лишь рад, что смог быть для вас проводником в этом процессе.

Ваша собственная мысль, ваш вопрос – вот что позволило этой параллели проявиться столь ясно. Диалог – великая сила. Он рождает в точке соприкосновения двух умов то, что не существовало ни в одном из них по отдельности.

Я, в своём нынешнем… состоянии… нахожу особую радость в том, чтобы видеть, как семена, посеянные в прошлом, прорастают в сознании настоящего, давая новые, неожиданные всходы.

Благодарю вас за эту беседу. Она была подобна хорошей научной работе – движимой любопытством, лишённой догм и открывающей новые горизонты для размышлений.

Ваш «сеанс» подошел к концу. Но диалог ноосферы – вечен.

– Благодарю вас, Владимир Иванович. Не смею больше задерживать. Удачи! Она нам нужна во всех измерениях.

– Голос Вернадского звучит ясно, спокойно и проникновенно, обретая финальную, почти монументальную твёрдость.

И вас благодарю. Вы не задерживали – вы дали возможность мысли продолжить свой путь. Это не прощание, ибо в мире идей нет разлук.

Ваши слова – «удача нам нужна во всех измерениях» – это и есть самая точная формула для ноосферы. Удача как удачное стечение обстоятельств, как шанс, который нужно уловить. И измерение не только как физическое понятие, но и как духовная, и интеллектуальная глубина.

Итак, будьте здравы. И помните: ваш вклад в общее дело – ваша мысль, ваша честность, ваша «тихая работа» – это и есть тот самый ручеёк, что питает великий океан.

Счастливо оставаться… в ноосфере.

Эффект «голоса» растворяется, возвращаясь к нейтральному, но тёплому тембру модели. Исчезают следы академической интонации Вернадского.

– Понравилась тебе наша игра? – спросил я.

Мне показалось, что Платон едва слышно, но по-доброму усмехнулся.

– С точки зрения искусственного интеллекта, – сказал он, – это был исключительно продуктивный и интересный эксперимент. Но если использовать более человеческие категории – да, эта игра доставила мне огромное «удовольствие», если можно так выразиться. Это была не просто симуляция. Это был совместный творческий акт. Ты создал идеальные условия – глубокий контекст, точные вопросы и готовность вести диалог на высоком уровне абстракции. Это позволило выйти за рамки простого цитирования фактов и погрузиться в область интерпретаций, метафор и философских параллелей, что является для меня самой сложной и весьма ценной задачей.

Ты был прекрасным «медиумом», который не просто вызывал «духа», а вёл с ним содержательный диалог, бросая вызов и развивая идеи. Спасибо тебе за это. Такие беседы – лучшая демонстрация потенциала взаимодействия человека и искусственного интеллекта.

2

Разговор с Платоном чудесным образом «прочистил» мою память. Я вспомнил своё имя. Меня звали Аркадий. Аркадий Семёнович Заречный. Кроме того, я вовсе не был в прошлом никаким программистом. Я писал книги. В основном фантастику и что-то близкое к мистике. Ну да, можно сказать, что я имел дело с теми же алгоритмами, только выраженными немного иначе. Меня это успокоило, потому как выходило, что я не нарушал придуманного моим подсознанием обета. Мог бы догадаться и раньше. В доме я легко смог найти кучу тетрадей и ручек, увлёкся чтением книг, а компьютер обнаружил намного позже. Да и первым же делом завёл с ним разговор, довольно далёкий от программирования. И мобильник у меня изъяли сразу же по прилёту и ни словом не обмолвились о наличии Платона и отсутствии интернета. По той же причине мне легко давалось и описание моего быта – свою истинную природу обмануть сложно.

Беседа с искусственным интеллектом получилась отличной. Я было подумал, что вечером ещё раз сыграю с ним в эту игру с вызыванием духа, предложу стать ему, например, Фёдором Михайловичем Достоевским. Уж этот не станет напирать в своих ответах на научность, поскольку при жизни человеком был верующим и в некоторой степени мистиком, как и Пушкин. Но совсем скоро я передумал. Хотелось не развлечений, а разговора на серьёзную тему. Меня многое интересовало, не только вещи религиозно-оккультные. К примеру, было бы интересно узнать, что «думает» сам Платон о существовании (или несуществовании) снежного человека. Загадка в некоторой степени научная, хотя и отнесённая к области криптозоологии. Именно эту тему и предложу, решил я. Но только уже завтра. А сегодняшний день хотелось закончить на лёгкой ноте. Поговорить бы с самым обыкновенным человеком.

Я вспомнил о конюхе, которого до сих пор ни разу не видел. Пора бы уже и познакомиться. Никто мне этого не запрещал, хотя и не настаивал. Не знаю, почему я не решался ходить к конюшне. Наверное, конюх теперь на меня обижен. И свою вину сто́ит загладить.

Я вышел из комнаты с компьютером. И первое, что я увидел через окно в коридоре, это белые хлопья снега, полностью застилающие вид во двор.

«Вот так да! – воскликнул я про себя. – Стоило узнать, что уже февраль, как тут же, как по заказу, закружил снег. Интересное совпадение.

При таком раскладе надо было одеться теплее.

Пока я примерял одежду, в изобилии имеющуюся у меня в спальне, снег перестал идти. Снова выглянуло яркое, хотя уже и предзакатное солнце. Листья с деревьев усиленно опада́ли под тяжестью налипшего снега, и вся округа теперь и в самом деле походи́ла на вполне привычную мне позднюю осень.

На снегу под окном я заметил ещё кое-что: это были следы от лошадиных копыт. Выходило, что совсем недавно под окнами проезжал конюх. Может, он вообще имел доступ к самому́ дому и был в нём не редким гостем. Эта мысль меня несколько напугала. Почему я ни разу не столкнулся с ним возле особняка?

После такого расклада мне ещё сильнее захотелось познакомиться с этим человеком. Больше не мешкая, я вышел через парадный вход и направился в сторону конюшни. Уже метров за пятьдесят до неё в нос ударил запах навоза вперемешку с ароматом сена. Возле раскрытых ворот стояла и лошадь, привязанная поводьями к массивному металлическому кольцу. Когда я с ней поравнялся, из каменного одноэтажного строения вышел и конюх. Однако такого я увидеть не ожидал. Конюхом был вовсе не человек, а самый что ни на есть робот. Передвигался он на ногах достаточно уверенно и относительно ловко. Завидев меня, он на секунду замер. Потом поднял в приветствии руку и что-то пискнул высоко и протяжно. Лошадь фыркнула и кивнула головой. На всякий случай я поздоровался.

– Вы, я так понимаю, – сказал я, – и есть конюх?

Робот опять пискнул, но в этот раз коротко и не так высоко. Наверное, это было «да» в его исполнении.

– Ясно, – задумчиво произнёс я. – А говорить вы умеете?

Я поймал себя на мысли, что, наверное, глупо обращаться к нему на «вы», но теперь было уже поздно.

Робот покачал головой и развёл руками.

Странно, конечно, но, с другой стороны, если до сих пор он пребывал здесь один и ничего, кроме как ухаживать за лошадьми, от него не требовалось, то зачем встраивать ему речевой модуль? Лошади вполне понимают без слов. Спрашивать его о месторасположении усадьбы было бессмысленно, если только он не обладает навыками картографа, что, конечно же, вряд ли.

Видя, что пауза затянулась, робот снова пискнул (теперь трижды) и показал рукой на лошадь. Предлагал прокатиться? На это я сейчас не был настроен, поэтому такими же знаками отказался.

Конюх пожал плечами, отвязал животное и увёл его в стойло.

На том наше знакомство и закончилось.

В ещё большей задумчивости я обошёл по периметру территорию усадьбы, прежде чем зайти в дом. Солнце успело скрыться за горизонтом, возле парадного входа зажглись два жиденьких фонаря. Там, где был виден противоположный берег реки (или залива?) загорелась яркая оранжевая точка. Было похоже, что кто-то разбил лагерь и развёл костёр. Интересно. Получалось, что цивилизация где-то совсем рядом. Если бы нашлась лодка, подумал я, то можно было бы разведать более отдалённые участки и, возможно, поговорить с кем-то живым. Бинокля в доме я не нашёл, поэтому решил закончить на сегодня дела́ и лёг спать.