Чужая. Сборник рассказов

Теперь следовало решить другую проблему – нужно разжечь костёр. В зажигалке оставался газ, но не было кремня. Прямо возле веранды стоял ржавый мангал – в нём Эля и решила разводить огонь. Натаскала мелких дров, настругала опилок и собиралась было уже приняться елозить одной палочкой об другую, как делали далёкие предки, когда в голове вспыхнула неожиданно совсем другая идея. Видела она этот фокус в каком-то из роликов.

Эля вынула из часов в каминной батарейку, аккуратно оторвала от сигаретной пачки полоску фольгированной бумаги, один конец которой прижала к плюсу, а другой к минусу. Заряда батарейки хватило на то, чтобы произошло замыкание и бумажка задалась огоньком. Для надёжности Эля выпустила из зажигалки порцию газа – этого вполне хватило для того, чтобы береста занялась, а вслед за ней затрещали и сухие еловые веточки, пуская в воздух чёрные завитки дыма.

– Йес! – почти крикнула Эля, победно воздевая вверх руки.

Через полчаса картошка была готова. Соли в доме не нашлось. Но маринованные огурчики пришлись теперь кстати. И наконец она смогла покурить. От первой же затяжки голова закружилась и потяжелела. Нет. Такого Эле не надо. Она потушила сигарету и убрала обратно в пачку. Дел предстояло ещё много – мозги нужны свежие, а реакция молниеносной.

Вооружившись копьём и кипячёной водой в бутылке, девушка отправилась в лес по уже протоптанной вчера тропке. Комары снова облепили её, но уже не были столь агрессивны. То ли одежда спасала, то ли Эля привыкла, то ли комарам она пришлась этим утром не по вкусу. Теперь девушка сосредоточенно выискивала глазами что-нибудь для себя полезное. Первым из интересного оказался здоровенный подосиновик. Эля разломила его – к сожалению, червивый. Но в метре от него показалась тёмно-рыжая головка гриба чуть поменьше. Тот оказался крепким и чистым. Эля срезала тонкую веточку и насадила на неё гриб. Углубляясь всё дальше и дальше, она набрала таким образом штук пятнадцать подосиновиков, подберёзовиков и одного белого. На сегодня, пожалуй, достаточно. Главное, что гриб есть, и в любое время теперь можно набрать себе на обед.

Лес начал редеть минут через сорок ходьбы, и совсем скоро показалась вода. Берег в этом месте был довольно крутым, так что к озеру Эля не рискнула спуститься. Зато на горизонте она и правда рассмотрела такой же остров. Значит, собачий лай ей не приснился – просто ветер дул с той стороны. До острова расстояние точно определить было никак нельзя – возможно, чуть больше километра, а то и все два. В любом случае, добраться до него вплавь для не умеющей плавать девушки не представлялось возможным. Она могла бы проплыть от силы метров сто-сто пятьдесят, никак не больше. Воду она боялась с детства, хотя отец, когда был жив, долго пытался научить её плавать. Каждый раз такие уроки заканчивались слезливой истерикой, так что отец махнул на Элю рукой, боясь лишний раз заводить споры с супругой.

Возвращаться назад той же дорогой Эле не захотелось. Она посчитала, что её остров всё-таки невелик, и можно теперь идти вдоль линии воды, чтобы оказаться у пирса. Так она и сделала.

Мысленно рисуя в голове карту, Эля начала понимать, что остров, скорее всего, имеет форму сердца, по крайней мере, эта правая его сторона ровной дугой загибалась к пирсу, который начинался прямой линией из небольшой подковообразной бухточки. И тогда, если она права, сердце превращалось, благодаря этой линии пирса, в карточный знак «пики». А это уже как бы и не совсем сердце.

За такими мыслями Эля наткнулась на яблоню. Дикую, но усыпанную, как новогодняя ёлка, красно-золотыми, сочными на вид плодами. Девушка сорвала одно яблоко и откусила. Челюсти свело от кислого вкуса. Эля выплюнула то, что уже успела разжевать, и бросила яблоко в траву. Вид оказался обманчив. Впрочем, как и всё то, что случилось в её жизни в последний месяц. Память снова стала рисовать перед ней недавнее прошлое…

Когда в одиночестве она вернулась из Салоников, толком ни о чём не успев договориться с Веней, то впала в самую настоящую депрессию. Долгими вечерами она только и делала, что валялась в постели с телефоном в руках и ждала, когда ей хоть кто-нибудь позвонит. Под «кем-нибудь» она подразумевала Веню и Егора. Телефон Венечки ей был неизвестен, хотя свой она ему оставляла, а сделать звонок Егору Эля не решалась первой, потому что ей нечего было ему сказать. В то время она так и не почувствовала себя виноватой, по крайней мере осознанно. Где-то глубоко в непостижимых закоулках души, может быть, и царапалось неприятное ощущение от совершённого ей предательства, но в этих безднах и не такое ещё ютилось, а копаться в себе Эля ненавидела. Жизнь, полагала она, расставляет всё так, как оно и должно быть, что бы там человек себе ни надумывал. Она любила. Любила, как ей казалось, по-настоящему. А любовь оправдывает всё, потому что она есть свет, и нет в ней никакой тьмы. То ли слышала она где-то такое, то ли сама придумала, исказив изначальную фразу, где говорилось несколько о другом. Не важно. Она женщина. Она имеет право выбирать. Но вот если бы, например, Егор ей сейчас позвонил и предложил тему для разговора, то не известно, как бы она себя повела – возможно, даже и дала бы ему второй шанс.

Но первым позвонил Веня. На четвёртый день после вечерних Элиных бдений у телефонной трубки.

– Привет, – как ни в чём ни бывало сказал он.

– Привет, – сдерживая слёзы и дрожь в голосе ответила ему Эля.

– Слушай, – продолжил Веня, – я тут совсем забегался. Ты уж прости. Дела. Но я заглажу свою вину.

– Ну не знаю-не знаю, – стараясь показаться ироничной, сказала Эля. – И каким образом?

– Я за тобой заеду. Ты сейчас свободна? Мои родители дают самый настоящий бал. И я хочу придти туда только с тобой.

– А в честь чего такой праздник?

– А вот сама и увидишь. Это сюрприз. Думаю, это загладит мою вину, причём ещё и с запасом. Честное слово.

– Трудно удержаться от такого предложения. Хорошо. Дай час, чтобы принарядиться. Всё-таки бал. И подъезжай.

Эля сказала Венечке свой адрес, бросила на тумбочку трубку и запрыгала на кровати, словно ребёнок. Все её пасмурные мысли и все сомнения в один миг улетучились, будто их не бывало.

Вечер получился и впрямь сказочный. Во-первых, родительский дом Вени выглядел для неискушённой Эли самым настоящим дворцом, а во-вторых, бал был дан в честь того, что Венечка в самый разгар праздника сделал Эле предложение. Конечно, она и раньше догадывалась о том, что Веня не беден. Но такого Эля никак не ожидала. Не верила она и в то, что происходило с ней в этот вечер. Голова кружилась, хотя она совсем не пила, глаза слепили яркие наряды гостей, иллюминация зала, серебряная посуда на белых перчатках официантов. Элю просто нёс в прекрасное неведомое неуправляемый поток. Да ей и не хотелось им управлять. Она не задавала себе вопроса, почему это происходит именно с ней, чем она вообще заслужила такое счастье. Да, она была не дурна собой, не глупа, умела правильно вести себя в весёлой компании и всегда была заряжена на действие, поражая окружающих своей неуёмной энергией… Но достаточно ли такого набора для того, чтобы на неё обратил внимание человек из подобного круга, к которому принадлежал Веня? Как эти люди вообще выбирают себе подруг? Как раньше, из социальных или финансовых соображений? Или что-то изменилось, а Эля была не в курсе? Обо всём этом она себя не спрашивала ни в тот вечер, ни во все другие, последовавшие за ним. Жизнь закружила её в волшебном танце, и музыка закончилась лишь тогда, когда они с Веней отыграли свадьбу и отправились на «Таинственный остров», как это назвал Венечка, чтобы в полном одиночестве, устав наконец от толп, провести там пару незабываемых ночей, а потом отправиться в Дубай, за покупками и за экзотикой арабской пустыни. А вопросы задавать всё-таки было нужно. Прямо тогда же. Даже раньше, в Салониках, после волейбольного матча…

За воспоминаниями Эля не заметила, как добралась до пирса. Что ж… Вот и хорошо. Лучше спросить у себя поздно, чем никогда. Теперь-то ей очевидно, что все эти балы, свадьбы и бесконечные походы в магазины были лишь для того, чтобы она оказалась в конечном итоге здесь. И какой во всём этом смысл? Да какая разница. Может, Веня просто богатенький мальчик с маниакальными наклонностями. Ну вот нравится ему обрекать красивых женщин на голодную смерть. Главное теперь в другом. Главное – решить, что теперь делать, чтобы с этого острова убраться. Надолго она здесь точно не застрянет – что-нибудь обязательно придумает. А потом? Мстить Вене? Нет. Даже думать об этом противно. Забыть. Вычеркнуть из памяти навсегда. И просить прощения у Егора. Не в надежде, что он вернётся. Она всё же и в самом деле не любила его. Но он заслуживает того, чтобы Эля перед ним объяснилась и попросила себя простить.

И ей нестерпимо захотелось тех кислых яблок, которые она нашла в лесу.

День четвёртый. Хорошая мысля приходит опосля

Неисследованным до сих пор оставался только чердак и вторая половина острова.

Прямо с утра, разведя опробованным способом в мангале огонь, Эля поставила вариться грибной суп на огуречном рассоле и забралась на чердак. Он хоть и оказался вместительным, но набить его барахлом не успели – кроме удочки, верёвочного садка и бочки с жёлтым пигментом, девушка ничего полезного там не обнаружила. Но удочка пришлась кстати. На четвёртый день голод давал о себе знать уже не на шутку.

Позавтракав отвратительным на вкус супом и докурив последнюю сигарету, Эля выкопала на картофельной грядке несколько червей и отправилась на рыбалку. В этот раз она пошла влево от пирса прямо вдоль берега, пробуя в удобных местах ловить рыбу. Таких мест нашлось не так много – либо к воде подойти было нельзя из-за тины или зарослей камыша, либо попадалось мелководье, так что не хватало длины удилища, чтобы закинуть наживку на достаточную глубину. К тому же бамбуковое удилище уже через час Эля с трудом удерживала в руках. Только в одном месте всё же удалось поймать трёх окуньков, последнего из которых доставать пришлось уже с веток дерева, поскольку после неуклюжей подсечки он улетел вместе с поплавком высоко и далеко за спину. Леску распутать так и не удалось. Пришлось отмотать нож с бесполезного копья и безжалостно её обрезать, сохранив только крючок, грузило и поплавок. Но с оставшейся длиной лески о рыбалке можно было сегодня забыть. Сил связывать узлы и налаживать по-новой снасть у девушки не осталось. Зато в результате всей этой возни, когда в воду с дерева стали падать обломки веток, у Эли зародилась новая идея – идея плота. А что? Пила есть, топор есть, всяких обрезков ткани и верёвок можно найти, а гвозди повыдёргивать из каких-нибудь досок. Может, до большой земли плот и не доберётся, но до соседнего острова вполне себе доплыть можно. А там ночью опять лаяла собака. Да если даже там и нет людей, то за тем островом может оказаться ещё один – и так, шаг за шагом, она могла бы и вырваться из этого водного плена.

На четвёртый день вспыхнувший было интерес к проверке себя на прочность начал несколько угасать – даже навскидку Эля понимала, что вполне могла бы продержаться здесь на подножном корме как минимум две недели. Даже вон никотиновая ломка оказалась не так страшна, какой она её себе рисовала. Это там, в городе, на фоне всех жизненных удобств, она казалась чем-то впечатляющим, а тут, посреди ежеминутных забот о воде, еде и о безопасности, она блекла, поскольку в приоритете стали совсем другие ценности и удовольствия. Теперь Эле хотелось просто вернуться домой и забыть обо всём, что она пережила за последнее время. И особенно жирно замалевать в памяти образ Венечки. И на что она соблазнилась? Да, красавчик, золотой мальчик, всегда полный идей относительно того, как весело провести время. И только… А если убрать всю эту мишуру, то что останется? Тщеславие, эгоизм, отсутствие каких-либо сопереживаний с теми, кто рядом, ежеминутное желание выглядеть круче всех, изобретательнее всех, оригинальнее всех… Рядом с такими людьми каждому что-то да откалывается от удовольствий, и всем кажется, будто и они на этом пиру имеют какое-то значение, какую-то особую цену. Но ведь это не так. Это всего лишь иллюзия, в которую веришь до тех пор, пока продолжается праздник. Но как только праздник кончается, то каждый остаётся со своим разбитым корытом, до которого нет никому дела. И от всех этих мыслей, внезапно одолевших посреди размышлений о плоте, Эле первый раз сделалось по-настоящему стыдно. Это был уже не анализ, не признание ошибки, не осознание причинённого Егору вреда, а самый обыкновенный человеческий стыд, от которого она покраснела. Эля почувствовала, как румянец покрывает её лицо. Она даже огляделась инстинктивно по сторонам – не заметил ли кто этого приступа стыда и этого искреннего её сожаления. Ну, разве что чайки, которые всё время перемещались вдоль линии берега следом за ней, то ли из любопытства, то ли из надежды, что Эля и их накормит.

Дойдя до знакомой яблони, Эля поняла, что круг замкнулся и можно по тропе возвращаться прямиком к дому. Исследование острова можно было считать законченным, и выводы были, как она и предполагала, такими: остров имел форму сердца с хвостиком в виде пирса, и никаких волков и других хищных животных здесь не водилось, кроме чаек, ежей и змей. О копье теперь можно было забыть.

Помня своё вчерашнее желание съесть яблочко, Эля сорвала одно и снова попробовала на вкус. В этот раз он не показался таким уж кислым. С аппетитом доев, она рассовала по вместительным карманам ещё несколько фруктов и только тогда свернула в лес, предполагая на обратном пути поднабрать ещё немного грибов. Ужин сегодня намечался, судя по всему, знатный. Но до этого предстояло ещё начать строительство спасительного плота. Эта идея укоренялась в её голове с каждой минутой всё глубже.

Эля сложила сегодняшнюю добычу на кухне и принялась за работу. Прежде всего нашла пару сухих стволов диаметром сантиметров двадцать. Ей показалось, что таких брёвен в количестве десяти штук вполне хватит. Пилить пришлось долго и с длинными перекурами. Кипячёная вода кончилась, а жажда становилась только сильнее. Пришлось пить некипячёную воду из озера, вооружившись припасёнными лоскутами от наволочки. Поиск гвоздей занял ещё часа полтора – отодраны были все наличники, дверные накладки и перила на крыльце. Сначала Эля обвязала подогнанные друг к другу брёвна, сложенные посередине пирса, верёвками и обрывками ткани, затем сверху и снизу почти вплотную наколотила на плот доски. На первый взгляд конструкция выглядела прочной. Оставалось только столкнуть её с пирса на воду и опробовать. Но солнце уже клонилось к западу, и разумно было бы отложить эксперимент на завтра. К тому же надлежало ещё соорудить что-нибудь похожее на весло, а лучше дождаться для полной уверенности попутного ветра. Хотя… Если завтра будет дуть даже встречный, она всё равно не сможет усидеть на месте – это Эля понимала прекрасно.

Она облегчённо вздохнула, вытерла со лба пот и улыбнулась. Ещё одна маленькая победа оказалась за ней.

На готовку ужина совсем не осталось сил. Да и есть от чрезмерной усталости не хотелось. Но с рыбой что-то нужно было делать, она уже начинала тухнуть на кухне – тянуло лёгким душком, но от него Элю не воротило, а напротив, разжигало аппетит. Жалко было бы выбрасывать окуньков – всё-таки Эля забрала чью-то жизнь ради своей, это она осознавала сейчас отчего-то особенно ясно. А ведь раньше, покупая в магазинах животные продукты, а потом выбрасывая не съеденное на помойку, она ни секунды не думала о таком. В городе всё происходило как бы по инерции, по заранее расписанному кем-то сценарию, где всем надлежало лишь следовать не ими установленным правилам. А здесь, на острове, правила устанавливала она сама, и от правильности её решений зависела её жизнь.

Эля почистила рыбу, положила её в тарелку, залила маринадом и придавила сверху ещё одной тарелкой, наполнив её водой. Она помнила, что так делал когда-то её отец, любивший рыбачить и всегда возвращавшийся домой с солидным уловом. Она не знала, зачем отец поступает так с рыбой, но решила сделать по его схеме. Руки, на которых лопнули мозоли, быстро образовавшиеся от непривычной работы, нещадно щипало, но в этот раз Эля не издала ни звука, – не как в тот день, когда набросились на неё несметные полчища комаров. Она лишь морщилась и плотно сжимала зубы, продолжая немудрёную работу.

Закончив с последними делами, Эля еле-еле доползла до постели и упала, раскинув в стороны руки. Даже не скатилась из миски в ду́ше. «День первый, – стала считать она про себя, – день второй, день третий, день четвёртый»…

День пятый. Гори-гори ясно

Это утро было самым непохожим на все другие, которые случались в жизни Эли. Никогда не просыпалась она с такой неодолимой жаждой действий. Энтузиазм просто зашкаливал, кровь в жилах кипела, мысли обострились настолько, что голова казалась огромной, размером с Биг-Бен. Она уже не нащупывала ленивыми ногами свои тапки. Ловко спрыгнула с кровати и босиком проследовала в ванную, где была приготовлена маленькая кастрюлька с холодной водой. Вода слегка охладила её пыл, всё тело покрылось мурашками, и как никогда захотелось жить и открывать для себя незнакомые до сих пор грани жизни.

Уха, в отличие от вчерашнего грибного супа, получилась знатной. Плотно позавтракав, Эля набрала в бутылку воды, одела своё привычное платье, взяла лопату, решив именно её использовать вместо весла, и отправилась на пирс, где её ждал готовый к отплытию плот. Нечего больше ждать и откладывать, ожидая попутного ветра.

С севера стали надвигаться тучи. Они плыли медленно, и если и будет сегодня дождь, то нескоро – Эля должна успеть добраться до большой земли. Ну, сколько до неё километров? Допустим, три. Если плыть со скоростью даже полтора километра в час (а она была уверена, что непременно будет плыть быстрее), то всё равно потребуется всего лишь два часа. Два часа, Карл! А ведь совсем недавно казалось, что от спасения её отделяют чуть ли не галактики в тысячу световых лет.

Теперь Эля не знала сколько времени, из-за того, что батарейка от часов использовалась для других целей. Ориентировалась по солнцу. Навскидку можно было предположить, что сейчас около десяти утра.

Спустив плот на воду и на всякий случай привязав его к небольшому деревянному быку, Эля осторожно стала перебираться на шаткую поверхность. Конструкция получилась неустойчивой, но так, наверное, и должно быть, подумала Эля, всё-таки плот не лодка. Кроссовки сразу намокли. Приноровившись к качке, девушка присела на корточки, отвязала верёвку и оттолкнулась лопатой от причала. Плот медленно подался в выбранном направлении. Сердце в груди замерло. Эля попробовала грести, сначала с одного края, потом с другого. Всё больше намокающий и тяжелевший плот с трудом набирал ход. Да, пожалуй, больше километра в час она и не разгонится. Ну и ладно. Хоть бы и полкилометра. К вечеру всё равно будет на месте.

Проблемы начались метрах в ста от причала. Волны, казавшиеся с берега совсем небольшими, оказались весьма существенной силы, которая быстро расшатала схваченные гвоздями и тряпьём брёвна. Плот начал ходить ходуном под Элей, грозя развалиться под тяжестью её тела. По инерции Эля продолжала грести, но с каждой минутой паника её возрастала, превратившись в конце концов в совершенно неуправляемое чувство.

Чайки, кружившие до этого в отдалении, стали подлетать всё ближе и ближе, заинтересованные происходящим. Напуганная не на шутку, Эля попыталась сменить движение и вернуться обратно. Однако ветер, резко усилившийся и дующий теперь от причала, тормозил плот, и казалось, что тот замер на месте. Девушка, всё ещё продолжавшая сидеть на корточках, поняла, что вода становится всё выше и выше. Плот как бы тонул, чего никак не умещалось в её голове. Будто какая-то рука с глубины пыталась затянуть его на самое дно. Эля взмолилась в душе и стала орудовать лопатой так, будто всю жизнь плавала на байдарке. Но всё равно это было слишком медленно. Да ещё чайки эти словно сошли с ума – кружили над самой головой, того и гляди клюнут в макушку. И вдруг среди этой небольшой стаи Эля заметила что-то инородное, не совсем похожее на чайку. Это инородное и звуки издавало какие-то странные, словно это был вентилятор. Эля всмотрелась – и глаза её полезли на лоб. Боже! Да это же квадрокоптер! Как и чайки, он был белого цвета, только носик был выкрашен в тёмно-жёлтый, чтобы издалека его невозможно было отличить от птиц. Но откуда он здесь? Им же должен кто-то управлять? И если так, то этот кто-то сейчас видит её на своём мониторе. Так ведь… Ну да, конечно. Эля на секунду даже забыла об опасности, которая ей грозила. Это же идиот Венечка! Как же раньше она не подумала о том, что он может за ней следить?! Может контролировать ситуацию и прямо сейчас смеяться над ней, видя, до какой степени она напугана. Да ещё если в кампании со своими друзьями! Эле настолько сделалось обидно, что она бросила лопату в сторону квадрокоптера, и получилось у неё настолько метко, что аппарат, как пулей подкошенный, упал в воду, покружился на месте и замер. Правда, и лопаты Эля теперь лишилась. До пирса оставалось метров восемьдесят, и, хотя плавала она немногим лучше топора, но всё же решилась прыгнуть в воду и стала грести руками по-собачьи. Главное, чтобы злость не ушла раньше времени и на её место снова не вернулась паника. Неожиданно вдалеке громыхнуло, придавая ситуации почти апокалиптический смысл. Дождь, судя по всему, собирался пойти раньше, чем предполагала Эля. Тем более хорошо, что она решила вернуться. За стеной ливня невозможно было бы ориентироваться на озере, не говоря уже о том, чтобы держать себя в руках.

До берега Эля добралась на удивление быстро. Могла бы проплыть и ещё столько же.

Она бросилась в дом, сняла мокрые кроссовки и платье, наспех вытерлась полотенцем и принялась бегать по комнатам в поисках других видеокамер, которые наверняка Веня установил и в доме.

Так оно и оказалось. Две камеры Эля смогла обнаружить в спальне, две на кухне, одну в каминной, ещё одну на веранде и, скрытую в ветвях молодого дуба, во дворе. Последняя была направлена на дом и вертелась слева направо, реагируя на движение. Эля хотела было метнуть в эту камеру палку, но, подумав секунду, отложила своё решение, показала в объектив средний палец и, охваченная новой идеей, вернулась на кухню.

Мысль, внезапно посетившая её, была скорее жестом отчаяния и жаждой показать наблюдающему за ней Венечке весь спектр её к нему презрения. Что бы ни крылось за этим маниакальным поступком её «картонного» мужа, она больше не станет плясать под его дудку. Последнее решение примет она, и оно Венечке ой как не понравится. Это уж точно.

Эля натаскала с улицы сухих веток и набросала кучками в каждой из комнат. Потом стащила на пол всё, что состояло из ткани или хорошо горящего материала. Она улыбалась, вслушиваясь, не появится ли вдалеке шум моторной лодки. Если в этот момент Веня за ней наблюдает, то, может, захочет остановить её, чтобы сохранить дом. Какой-никакой, но всё-таки его собственный. А все эти богатенькие мальчики, хоть и кажутся со стороны не считающими ни своих, ни тем более папиных денег, ничего своего просто так никому не отдадут. Должен отреагировать. А если нет? Если цель его и состояла в том, чтобы уморить здесь Элю с концами? Без крыши над головой ей придётся в сто раз сложнее. Да ничего. Она уже имела, пусть и не положительный, опыт с плотом. Теперь знает, что сколачивать брёвна следует прочнее. Обязательно повторит, и в этот раз точно осуществит свой план до конца. А сейчас нужно устроить прощальную сцену. Да и пламя такой величины наверняка увидят с большой земли. Может быть, среагируют какие-нибудь службы? Ведь должны же быть таковые? Природоохранные, пожарные, да хоть егерь какой-нибудь самый захудалый…

Эля замкнула батарейку, и первая кучка веток занялась огнём. То же самое она сделала и в других комнатах. Прихватив с собой почти высохшее платье, кроссовки и «антикомариный» костюм, девушка вышла на улицу и уселась на пирсе, ожидая, когда заполыхает весь дом.

Ждать пришлось минут двадцать. Языки пламени показались из распахнутых настежь окон. Ветер доносил до Эли жар от разгоравшихся досок. Тучи заволокли уже всё небо, и без солнца невозможно было понять, который теперь час. Да какая разница? Это час её победы. Час её победы над обстоятельствами и над самой собой. Всего четыре дня – а как много перемен случилось в её душе! При обычном течении жизни она себя, такую, никогда не смогла бы узнать. Хотя бы за это она должна Венечку благодарить. Чисто философски, абстрагируясь от эмоций. И не Венечку, а Венедикта. Кол тебе, Венедикт! Даже не двойка. Не разглядел ты в Эле её настоящую сущность, сущность дикой яблони, вкус которой не каждый в состоянии оценить. Разве что Егор… Он бы сейчас радовался за Элю. Он бы восхищался её безрассудством и её решимостью. А она увидеть его по-настоящему не смогла. Жаль. Но, может быть, всё ещё можно исправить? Главное, что бы ни произошло дальше, не утрачивать контроль ни над новой собой, ни над ситуацией, которой управляет отныне только она. Контроль. Это же не сложно. Правда ведь? Правда?