Обломки правды

Алексей Виноградов

Обломки правды

Глава первая

Дождь в тот вечер был противным, мелким и насквозь промораживающим. Он не лился стеной, а висел в воздухе холодной пылью, превращая огни фонарей в размытые желтые пятна. Именно этот мерзкий осенний дождь заставил пса по кличке Барни свернуть с обычного маршрута и юркнуть в проулок между двумя ветхими, почерневшими от времени и сырости домами. Хозяин, дядя Миша, потянул за поводок.

– Барни, куда прёшь? Нечего тут нюхать, грязь одна.

Но Барни, обычно послушный лабрадор, на этот раз проигнорировал команду. Он уперся лапами в скользкую брусчатку, вздыбил шерсть на загривке и издал низкий, протяжный вой, от которого по спине дяди Миши пробежали мурашки. Пес рванулся вперед, к груде битого кирпича и искорёженного металла, сваленной у стены самого расселенного дома.

– Да что ты, ошалел? – буркнул старик, позволив поводку выскользнуть из рук.

Барни яростно заскреб лапами по мокрым обломкам, разбрасывая осколки стекла и щепки. Дядя Миша, спотыкаясь, подошел ближе, ругаясь на вздорного пса. И замер. Из-под груды бетонных плит и ржавой арматуры торчала рука. Кисть была изящной, с дорогими часами на запястье. Часы все еще тикали, их стрелки светились в сумерках ядовито-зеленым светом, показывая без двадцати девять. Бледные пальцы сжимали ручку зонта-трости, черного, с серебряным набалдашником в виде головы ястреба.

Дядя Миша отшатнулся, сердце заколотилось где-то в горле. Он посветил телефоном на завал. Свет фонарика выхватил из темноты край дорогого пальто, пятно темнее воды на камнях и неестественно вывернутый угол плеча. Через сорок минут у проезда, перегороженного оранжевыми конусами, стояли две патрульные машины с мигалками, отражавшимися в лужах. Дежурная группа осмотра уже растянула над местом происшествия брезентовый тент, пытаясь укрыть и тело, и себя от назойливого дождя.

Майор Семенов, высокий, чуть сутулый мужчина с усталым лицом, стоял под своим собственным зонтом и курил, втягивая дым с глубокой, профессиональной отрешенностью. Его взгляд скользил по фасаду.

Дом был уродливым памятником запустению. Окна зияли черными дырами, стекла в них давно повыбивали. Стены покрывали слои граффити и осыпавшейся штукатурки. На уровне третьего этажа зияла рваная рана – от стены отломился и рухнул вниз целый балкон. Теперь на его месте торчали, как ребра мертвого животного, обломки плиты и ржавые прутья арматуры.

– Ну что, герои? – Семенов обратился к криминалисту, который выбирался из-под тента, отряхивая колени.

– Предварительно все очевидно, Игорь Васильевич. Балкон старый, держался на честном слове. Крепления сгнили насквозь, видите? – криминалист показал на торчащие из стены крючья. – Человек вышел, конструкция не выдержала. Полетел вниз вместе с ним. Смерть мгновенная, от множественных травм.

Семенов кивнул, подошел к краю завала, заглянул под брезент. Мельком увидел лицо. Молодое, даже красивое, теперь искаженное гримасой последнего удивления и залитое багровыми подтеками. Дорогая одежда, часы. Не местный бомж, явно.

– Документы?

– Вот.

Криминалист протянул прозрачный пакет с кожаным портмоне.

– Виталий Игоревич Александров. Тридцать два года. Прописка в центре, в элитном доме.

Семенов свистнул сквозь зубы.

– Что черт занес его сюда? Район не его уровня.

– Сокращал путь, наверное. Дождь же. Видите, зонт в руке. Шел, укрылся в нише под этим балконом от дождя, а тот – хлоп. Не повезло человеку.

Семенов еще раз окинул взглядом мрачный фасад, покосившиеся двери с заколоченными досками, груду мусора у подножия. Картина была ясной, как этот промозглый вечер. Грустной, нелепой, но ясной.

– Ладно, – вздохнул майор, отходя от завала и доставая блокнот. – Оформляем как несчастный случай. Ветхость конструкции, нарушение техники безопасности… Хотя какая тут техника безопасности, – он махнул рукой в сторону дома. – Сносить его давно пора. Сам виноват, чего по таким трущобам шляется.

Он сделал первую запись в деле: «Предварительная версия – несчастный случай». Дождь застучал по брезенту настойчивее, словно торопя закончить с этой мрачной процедурой. Городская машина по переработке нелепостей и трагедий делала свой первый, предсказуемый виток. Экипаж скорой, убедившись, что их помощь уже не требуется, сворачивал носилки. Санитары курили в сторонке, негромко перебрасываясь фразами. Один из них, молодой парень с усталым лицом, бросил взгляд на тело, которое уже готовились грузить в черный мешок.

– Богатый лох, – равнодушно констатировал он, затягиваясь. – Идет себе такой, думая о миллионах, а на него с неба балкон. Ирония.

Его напарник, видавший виды мужчина лет сорока пяти, хмыкнул:

– С неба-то не с неба. Он прямо под ним стоял. Идиотом надо быть. Все эти дома под снос – хлам один. Только самоубийцы или полные придурки под ними ходят.

Майор Семенов услышал эту реплику и нахмурился. Мысль была та же, что и у него. Что заставило успешного бизнесмена, человека, явно ценящего комфорт и безопасность, выбрать этот гиблый переулок? Карта на телефоне показывала десяток более удобных и освещенных маршрутов до его дома. Он подошел к дяде Мише, который все еще нервно теребил поводок Барни. Пес успокоился и теперь скулил, уткнувшись мордой в колено хозяина.

– Вы его первым увидели? Расскажите подробнее.

– Да я уже все сказал вашему сержанту… – залепетал старик. – Барни мой понюхал, завыл… Я светил телефоном, а он… он…

Мужик сглотнул, косясь на тент.

– Страшно, да еще в такую погоду. Как с того света глядит.

– А вокруг никого не было? Ничего подозрительного не заметили? Может, кто убегал, шум был?

Дядя Миша задумался, с морщив лоб.

– Шум? Да вроде нет… Только перед самым этим, минут за пять, может, слышал какой-то хруст, глухой такой… Я подумал кошка на мусорке копается или что-то упало. Обычно тут тихо, как на кладбище. Всех отсюда давно переселили.

Семенов кивнул, делая пометку в блокноте. «Кошки на мусорке». Версия с несчастным случаем обрастала бытовыми, неуютными деталями, становясь еще правдоподобнее. В это время один из оперативников, обыскивавший карманы погибшего, подозвал майора.

– Игорь Васильевич, гляньте.

В руке у него был второй прозрачный пакет. В нем лежал мобильный телефон Виталия Александрова. Треснувший экран все еще слабо светился, улавливая капли дождя на пакете. На заставке – улыбающаяся темноволосая женщина и сам Виталий, загорелый и счастливый, на фоне гор.

– Последний входящий звонок, – оперативник показал на дисплей, – за полчаса до… ну, вы поняли. В девять вечера. С приватного номера.

Семенов взял пакет в руки, внимательно разглядывая экран. Одно сообщение в мессенджере, пришедшее уже после того рокового звонка. Непрочитанное. Отправлено без четверти десять. От того же приватного номера. Он состоял из одной строчки, которая резанула глаз своей несообразностью на фоне всей этой грязи и разрушения: «Жду на месте. Не подведи».

Глава вторая

Звонок раздался в три часа ночи. Пронзительный, настойчивый, разрывающий ткань сна. Алёна глупо потянулась к тумбочке, смахнула телефон, не глядя на экран.

– Алло? – голос был хриплым от сна.

В трубке повисла тяжелая пауза, и ее молчание стало ледяной иглой, пронзившей сердце. Потом тихий, сдавленный голос Ольги, жены Виталия:

– Алёна… это я. С Виталием… случилось несчастье.

Алёна резко села на кровати. Темнота за окном казалась вдруг пустой и враждебной.

– Что? Что случилось? Он в больнице? – слова вылетали пулеметной очередью.

Еще пауза. Потом тихий, надтреснутый звук, похожий на всхлип, но без слез. Словно Ольга читала по бумажке, заученную наспех фразу.

– Его нет. Он погиб. Сегодня вечером. Упал балкон… на него… на него упал балкон в том старом районе, знаешь, где расселенные дома…

Мир не замедлил ход. Он просто рухнул, как тот самый балкон. Звук голоса Ольги превратился в отдаленный гул. Алёна сжала телефон так, что костяшки пальцев побелели.

– Ты… что? – это было все, что она смогла выдавить из себя.

– Несчастный случай. Полиция уже тут… были… Я не знаю, что делать, Алёна…

И тут лед в груди Алёны треснул, уступая место внезапной, ослепляющей ясности. Она не кричала, не рыдала. Ее голос стал тихим, металлическим, абсолютно четким.

– Это не случайность.

– Что? – Ольга опешила.

– Я сказала, это не несчастный случай. Это не могло быть несчастным случаем. Где именно? На какой улице?

– На Пересветова… тот старый дом номер 15 по переулку… Но Алёна, полиция сказала…

– Что он там делал? – перебила ее Алёна, уже спуская ноги с кровати и нащупывая тапочки. – Он же ненавидел эти задворки! Он всегда объезжал их за три версты на своем мерседесе! Он говорил, что там одна грязь и бомжи!

Ее мозг, отказываясь принимать горе, с лихорадочной скоростью начал выстраивать логическую цепь. Карта города всплыла перед ее глазами.

– С работы он ездил через центр, по набережной. Даже в час пик. Это дольше, но он всегда так делал. Он говорил, что ему нужно «видеть красивые виды, а не помойки». Что он делал на Пересветова?!

– Я не знаю… Может, путь сокращал? Шел дождь…

– Нет! – это прозвучало почти как удар. – Вчера у него была встреча с инвесторами в клубе «Берлога».. Оттуда до дома на Пречистенке – прямая дорога по Садовому кольцу или через бульвары. Пересветов переулок – это в другую сторону! Это километра полтора-два лишних! Зачем ему туда идти? Под дождем?!!

Ольга молчала в трубку. Слышно было только ее неровное дыхание.

– Там что-то не так, – прошептала Алёна, уже натягивая джинсы дрожащими руками. – Ольга, ты меня слышишь? Там что-то нечисто. Моего брата убили. Я это знаю. Я это чувствую каждой клеткой.

Она бросила телефон на кровать, не дослушав ответа невестки. В ушах стоял оглушительный звон. Но сквозь него пробивался один-единственный, кристально ясный и страшный вопрос: что заставило ее прагматичного, до педантичности осторожного брата свернуть в темный переулок к обреченному на снос дому в час, когда он должен был быть совсем в другом месте? И этот вопрос был громче любого отчаяния. Он был зовом крови. Он был приказом. Она закончила одеваться на автомате, движения резкие, отрывистые. Пальцы не слушались, путались в молниях и пуговицах. Перед выходом Алёна на секунду застыла у зеркала в прихожей. Бледное, искаженное недоверием и ужасом лицо смотрело на нее. Она провела рукой по щеке, словно пытаясь стереть это выражение, вернуть все на круги своя. Не вышло.

В кармане пальца зазвонил телефон. Сердце екнуло – вдруг это ошибка? Вдруг Ольга все перепутала? Но на экране горело имя лучшей подруги, Кати.

– Алён, ты в курсе? – голос Кати был сдавленным, полным слез. – Я только в новостях увидела… Виталий… это правда?

Новости. Уже новости. Значит, правда. Окончательная, бесповоротная. Горло сжало тугим узлом.

– Правда, – выдавила Алёна, опираясь ладонью о холодную стену в прихожей. – Но это не случайность, Кать. Ни за что не поверю.

– Что? Что ты такое говоришь? Там же написано – ЧП, обрушение…

– Он там не должен был быть! – голос Алёны сорвался на крик, эхом раскатившийся по пустой квартире. Она зажмурилась, стараясь взять себя в руки. – Слушай, ты же помнишь, мы вчера вечером переписывались? Я тебе скидывала смешной стикер про кота, часов в девять?

– Ну… да, примерно, – растерянно ответила Катя.

– Так вот. В девять он мне звонил. Сказал, что встреча затянулась, но он уже выезжает. Спросил, не нужно ли мне чего с того края города. Я сказала, что хочу круассанов из той пекарни на Оболенской. Он засмеялся и сказал: «Ладно, крокодильчик, заеду, раз пути совпадают». Пекарня на Оболенской, Кать! В ста метрах от «Берлоги»! С какой стати ему с Оболенской, где круассаны, тащиться на другой конец района, на Пересветов переулок?! Он что, специально поехал за тридевять земель за другим балконом?!

Ее слова неслись лавиной, горячие, почти истеричные. Но для нее самой они выстраивались в железную, неопровержимую логику. Маршрут ее брата был выверен, как шахматная партия. В нем не было места спонтанным блужданиям по трущобам. В трубке повисло ошеломленное молчание.

– Может… может, ему кто позвонил? Срочно понадобилось куда-то заехать? – неуверенно предположила Катя.

– Тогда почему он не предупредил? Не написал, что задерживается? Он всегда это делал. Всегда! – Алёна уже хватала ключи, сумку. -Он меня ждал, Кать! Ждал с этими дурацкими круассанами! А вместо этого пошел гулять по снесенным кварталам. Так не бывает.

Она распахнула входную дверь. В лицо ударил холодный ночной воздух, пахнущий мокрым асфальтом и тоской.

– Я не знаю, что там случилось на самом деле, – тихо, но с непоколебимой уверенностью сказала Алёна в трубку. – Но моего брата заманили. Или заставили прийти туда. Это не несчастный случай. Это убийство.

И, бросив телефон в сумку, она выбежала на лестничную клетку, хлопнув дверью. Ей нужно было туда. На Пересветов переулок, к дому номер 15. Пока не приехали убирать ограждения, пока не смыло дождем все следы. Она должна была увидеть все своими глазами. Горе подождало. Его время еще придет. Сейчас его место заняла ярость и холодная, всепоглощающая уверенность.

Глава третья

Дверь в кабинет Марии Покровской открывалась тяжело, с тихим скрипом, словно неохотно впуская в свое пространство чужие проблемы. Алёна шагнула внутрь, и ее сразу обволокло запахом старой бумаги, крепкого кофе и легкой пыли, оседающей на всем, что не трогают месяцами. Кабинет был больше похож на архив или комнату затворника. Стеллажи, забитые папками, груды книг на подоконнике, карта города на стене, испещренная забытыми пометками. За простым деревянным столом сидела женщина. Лет пятидесяти, строгая, с седыми прядями в темных волосах, убранных в тугой узел. Взгляд из-под очков оценивающий, усталый, но цепкий. Взгляд человека, который видел слишком много, чтобы удивляться чему-либо.

– Садитесь, – голос у Марии был низким, спокойным, без эмоций. Она не поднялась навстречу, лишь указала на стул напротив. – Алёна Александрова? Говорите, чем могу помочь.

Алёна опустилась на стул, сжимая ручки сумки так, что пальцы занемели. Она выложила все как на духу: звонок Ольги, нестыковку с маршрутом, круассаны, новости. Говорила быстро, сбивчиво, пытаясь вложить в слова всю свою боль и уверенность. Мария слушала молча, не перебивая. Сложив руки перед собой, она лишь изредка кивала, следя за логикой, отделяя факты от эмоций. Когда Алёна закончила, в кабинете повисло тяжелое молчание. Мария вздохнула, сняла очки и аккуратно протерла линзы салфеткой.

– Алёна, я вам искренне соболезную. Потеря брата это ужасно. Но то, что вы описываете… – она сделала паузу, выбирая слова. – Это классика. Отрицание, гнев, первая стадия принятия горя. Мозг ищет логику там, где ее нет, просто чтобы не сойти с ума от бессмысленности произошедшего.

– Это не отрицание! – вспыхнула Алёна. – Это факты! Он не должен был там быть!

– Возможно. Может, ему позвонил старый друг, живущий рядом. Может, он решил прогуляться, сменить обстановку, вспомнить молодость. Может, у него банально сел телефон, и он пошел более коротким путем, чтобы успеть к вам с этими круассанами. Версия полиции самая очевидная и, увы, самая вероятная. Дом аварийный, балконы там падают и без помощи киллеров.

Мария надела очки, и ее взгляд снова стал острым, профессиональным.

– Я понимаю ваше желание докопаться. Но мое дело не утешать и не поддерживать иллюзии. Мое дело искать истину там, где она есть. А здесь ее, скорее всего, нет. Это тупик. Я не могу взять с вас деньги за то, чтобы гоняться за призраками и подтверждать вашу теорию заговора. Это бессмысленно и жестоко по отношению к вам же.

Алёна слушала, и каждая фраза детектива обжигала, как удар хлыста. Она чувствовала, как ее последняя надежда ускользает, тонет в холодной воде здравого смысла. Она была всего лишь истеричной сестрой, которая не может принять правду. Отчаяние сдавило горло. Она опустила голову, глядя на свои побелевшие костяшки. И в этот момент ее взгляд упал на фотографию в рамке на столе Марии. Старая, потертая фотография. Молодая Мария в милицейской форме стоит рядом с таким же молодым мужчиной, оба смеются. А на заднем плане… на заднем плане высокий обрыв и река. И это стало последней спичкой, брошенной в бензин ее памяти. Алёна резко подняла голову. Слез не было. Была только сталь.

– Вы говорите о логике? Хорошо. Давайте о логике. – ее голос вдруг стал тихим и четким, заставившим Марию насторожиться. – Вы сказали «вышел на балкон». Верно? Так пишут в газетах. Так думает полиция.

Она сделала паузу, глядя детективу прямо в глаза.

– Мой брат, Виталий Александров, панически боялся высоты. С детства. До дрожи в коленках, до панических атак. Он не подходил к перилам выше второго этажа. Не мог заставить себя выйти на балкон в нашем доме, хотя мы живем на девятом. Он всегда стоял у двери, если нужно было что-то передать. В самолетах пил успокоительное и закрывал глаза на взлете и посадке. Это знали все, кто его хоть немного знал.

Мария перестала отвлекаться. Ее поза изменилась, стала собранной, сконцентрированной.

– И этот человек, – продолжала Алёна, – По версии полиции, сознательно вышел на балкон третьего этажа полуразрушенного, шатающегося дома? Подошел к самому краю? Чтобы полюбоваться видом на помойки? Или чтобы свеситься и посмотреть вниз?

Она язвительно выбросила эти вопросы в воздух, и они повисли в тишине кабинета, как ножи.

– Это противоречит самой его природе, – окончательно выдохнула Алёна. – Это все равно что утверждать, что профессиональный пловец утонул в лужe, потому что поскользнулся. Он бы скорее умер от разрыва сердца, стоя в пяти метрах от этого балкона, чем сделал бы к нему даже шаг. Его заманили туда. Или заставили. Или он искал что-то, что было важнее страха. Но он никогда, вы слышите, НИКОГДА не вышел бы на тот балкон по своей воле.

Мария медленно откинулась на спинку стула. Она больше не смотрела на Алёну с жалостью или снисхождением. Ее взгляд стал острым, заинтересованным, почти голодным. Она провела рукой по столу, словно ощупывая невидимые доказательства. Страх высоты. Фундаментальная, непреодолимая черта характера жертвы, полностью опровергающая официальную версию. Это был не эмоциональный всплеск. Это был факт. Козырь.

– Расскажите мне все еще раз, – тихо сказала Мария. Ее голос потерял прежнюю усталость. В нем появилась сталь. – И начните с этих круассанов. Не упускайте ни одной детали.

Молчание в кабинете стало иным. Оно было густым, наэлектризованным, как воздух перед грозой. Мария Покровская не отводила взгляда от Алёны. В ее глазах, всего несколько минут назад полных скептической усталости, теперь жил холодный, цепкий огонь профессионального интереса. Она медленно поднялась из-за стола, подошла к старой эмалированной кружке с отбитой ручкой и налила себе кофе из термоса. Не предлагая Алёне. Ее движения были точными, выверенными, будто она мысленно уже начала собирать пазл.

– Боязнь высоты… – проговорила она, возвращаясь к столу и пристально глядя на Алёну. – Акрофобия. Это серьезно. Вы абсолютно уверены? Не детская боязнь, которую он перерос? Не преувеличение?

– В семнадцать лет мы ездили с классом в горы, – тут же, без тени сомнения, ответила Алёна. – Была смотровая площадка, совсем не опасная, с крепкими перилами. Все подошли к краю. Виталий остался у входа. Он был белым как мел, его трясло. Учительница думала, ему плохо. Я тогда впервые увидела это… этот животный ужас в его глазах. Он и в ЗАГСЕ на втором этаже к окну не подходит. Всегда садится спиной.

Мария кивнула, делая мысленную пометку. Она взяла чистый блокнот и дорогую перьевую ручку – странный контраст с обшарпанным кабинетом.

– Хорошо. Примем это как аксиому. Ваш брат не вышел бы на балкон добровольно. Значит, была причина. Весьма веская. —/– Она посмотрела на Алёну поверх очков. – Вы говорите, он звонил вам в девять и обещал заехать за круассанами на Оболенской. Это последний контакт?

– Да. Я перезванивала ему потом, часов в десять. Чтобы спросить, не забыл ли. Телефон не отвечал. Я подумала, что он за рулем или встреча затянулась.

– Отлично. Значит, между девятью и… когда произошло обрушение? – Мария посмотрела на часы, мысленно прикидывая. -Полиция сказала, его нашли около десяти. Балкон рухнул, скорее всего, минут за двадцать до этого.

– Значит, между девятью и без двадцати десяти что-то произошло. Что-то, что заставило его кардинально изменить планы, маршрут и пойти на поводу у своего главного страха. – Мария сделала первую запись в блокноте: «9:00 – звонок сестре, планы на круассаны». – Ключевой вопрос: что это было? Звонок? Сообщение? Встреча?

Она замолчала, уставившись в пространство перед собой. Алёна видела, как в глазах детектива шевелятся версии, строятся и рушатся логические цепочки.

– Вы сказали, у него была встреча с инвесторами в «Берлоге», – продолжила Мария. – Кто эти инвесторы? Все ли прошло гладко?

– Я не знаю… Виталий не любил говорить о работе дома. Но он вышел оттуда в хорошем настроении, раз звонил мне и шутил.

– Значит, срыв сделки или внезапная угроза бизнесу маловероятны как причина паники. – Еще одна пометка в блокноте. – Конкуренты? Недавние увольнения? Кто-то, кто мог держать на него обиду?

Алёна замялась.

– В бизнесе всегда есть конкуренты… Был один, Рогозин, они постоянно пересекались. И пару месяцев назад Виталий уволил менеджера, Антона Белова. Тот устроил скандал, угрожал… Но я не думаю…

– В моей практике «я не думаю» часто оказывалось ключом к разгадке, – сухо заметила Мария. – Запишите мне все имена. Всех, кто мог быть недоволен вашим братом. Коллеги, партнеры, бывшие сотрудники, друзья, родственники.

Тон ее не оставлял сомнений дело было принято. Алёна почувствовала, как с ее плеч сваливается тонна страшной, ледяной тяжести. Она не одна. Ее услышали. Ее поверили.

– Я не знаю, как вас отблагодарить, – прошептала она.

Мария подняла на нее строгий взгляд.

– Не благодарите. Я еще не начала работать. И предупреждаю путь будет неприятным. Мы будем копаться в жизни вашего брата, в его секреты, в его грязном белье. Вы готовы узнать о нем то, что, возможно, не хотели бы знать? Увидеть его не только любящим братом, но и жестким бизнесменом, не самым образцовым мужем?

Алёна замерла, но через секунду твердо кивнула.

– Готова. Мне нужна правда. Только правда.

– Тогда вот ваше первое задание, – Мария оторвала листок из блокнота и протянула его Алёне. – Поговорите с женой. Не как с родственницей, а как с источником информации. Узнайте, не говорил ли он ей чего-то странного в последние дни. Не казался ли взволнованным, не заводил ли разговоров о опасности, о старых долгах, о каких-то тайнах. И постарайтесь сделать это до похорон. Пока шок не прошел и язык не присох намертво.

Алёна взяла листок. Рука больше не дрожала.

– Хорошо. Я сделаю.

– И Алёна, – голос Марии смягчился на полтона, – Будьте осторожны. Если это действительно было не случайностью, то кто-то уже отпраздновал свою победу. И он вряд ли обрадуется, если мы начнем ворошить прошлое.

Она проводила Алёну до двери, и та, выходя на прохладную лестничную клетку, почувствовала, что за ее спиной закрывается не просто дверь, а портал в другую реальность. Реальность, где правда была опасной, а единственным проводником в ней была женщина с усталыми глазами и стальной волей.

Глава четвёртая

Рассвет застал Пересветов переулок в том же унылом виде. Дождь прекратился, оставив после себя лужи-зеркала, в которых отражалось серое, неприветливое небо. Желтая лента полиции обвивала подъезд дома №15, болтаясь на ветру как ненужный теперь новогодний серпантин. Мария припарковала свой невзрачный «Фольксваген» в переулке и, не спеша, окинула взглядом фасад. Ее вид, стоптанные ботинки, сумка через плечо – не вызывал вопросов. Скорее всего, ее бы приняли за сотрудницу ЖЭКа или какую-нибудь чиновницу из районной управы.

Она обошла ограждение, найдя разрыв в ленте рядом с заколоченным подвальным окном. Ловким движением пригнулась и проскользнула внутрь периметра. Действовала она спокойно, без тени азарта или страха. Рутинная работа. Воздух в подъезде был спертым и густо пропахшим затхлостью, мочой и размокшей штукатуркой. Под ногами хрустели осколки стекла. Мария остановилась на мгновение, давая глазам привыкнуть к полумраку, а носу к смраду. Ее взгляд упал на дверь квартиры на первом этаже. Взломанную. Следы от монтировки свежие, древесина вокруг замка была белой, не успевшей потемнеть от пыли. «Любопытно», – мелькнуло у нее в голове. Зачем кому-то ломиться в квартиру дома, который вот-вот снесут?

Но ее цель была на третьем этаже. Она стала подниматься по лестнице, избегая провалившихся ступеней. На площадке третьего этажа было светлее, сказывалось отсутствие двери в квартиру, из которой вывалился балкон. Дверь тоже была выбита, но давно сколы на косяке запылились. Мария замерла на пороге. Перед ней зияла пустота, окаймленная рваным бетонным краем. На улице снова зашумел ветер, завывая в проеме. Она не подошла к краю, оставаясь в глубине комнаты. Ее внимание привлекло не то, что снаружи, а то, что внутри.