Бледная сестра

Ветер гнал по склону обугленные обломки копий, обрывки стягов, почерневшие от крови и пепла. Ржавые орудия – баллисты, мечи и копья, пулеметы и иные чудеса воинственного аспекта бога – лежали на земле, словно погибшие звери, забытые и не нужные.

Видна была тишина, неестественная, тяжёлая. Не было звона колоколов, только скрип металла и вой ветра. Не было благоухания ладана, только гарь, въевшаяся в камень. Не было больше лазури моря и ног великого святого места, только Эгейская пустошь.

Колёса «Скитальца» взревели на камнях, когда транспорт въехал под сломанный свод ворот. Гул двигателя в мёртвой тишине казался слишком громким, будто их шаги эхом отдавались по всему монастырю. Внутренний двор встретил их хаосом: поваленные статуи, обгорелые балки, перекрученные жерла орудий, заросшие травой колеи.

Амон машинально проверил обойму. Даже воздух здесь был другим – он отдавал гарью и чем-то прогорклым, похожим на запах старой крови.

– Смотри, – тихо сказал Дан, кивнув в сторону одной из обвалившихся галерей.

Там, на фоне серого камня, на миг мелькнула тень. Слишком быстрая для животного, слишком выверенная для простого порыва ветра. Секунда – и никого.

Амон аккуратно вышел из машины.

– Мы не одни.

Ещё один силуэт скользнул между колоннами, почти бесшумно. За ним другой, у лестницы, ведущей к башне. Казалось, что за каждым движением из темноты их наблюдают.

Фарра прищурился, глаза его на миг засветились. Но даже его дар не давал ясного ответа: лишь ощущение присутствия множества глаз, холодных и настороженных.

– Я чувствую присутствие, но не понимаю, кто здесь, – сказал мистик. – Странно… словно полузабытый сон или запах, когда-то врезавшийся в память, но давно забытый.

Фарра распростёр свой дар на ближайшие руины, но так и не смог сказать, кого именно он уловил.

– Всем быть наготове. Разойтись по сторонам, от машины не отходить, – скомандовал Амон.

Из дальнего конца двора, от входа в трапезную, послышались тихие, но уверенные шаги. И из темноты раздался голос:

– Мудрый Фарра… не может пробудиться и совсем потерял нюх.

Навстречу вышла женщина. Её лицо с тонкими, вытянутыми чертами казалось высеченным ветром пустыни. Смуглая кожа с медным отливом была испещрена тонкими морщинами, как сухая земля, и поверх неё проступали следы ритуальных узоров, словно взятых из запретных свитков Мёртвого моря. Тёмные тяжёлые волосы были заплетены в длинные косы и обмотаны вокруг головы венцом – будто оберегали её мысли.

Лицо сухое, изрезанное временем, но в нём было что-то незыблемое, как в древних иконах.

Она подняла взгляд – и все замерли. Радужка её глаз почти сливалась с белком, оставляя лишь глубину, в которой одновременно мерцали свет и тьма. Казалось, что этим взглядом она видела каждого насквозь.

Одежда её была простой, почти монашеской: выцветшая ткань, перехваченная верёвкой. На груди висел грубый крест из тёмного дерева. Но внимание притягивал не он – а сама тишина вокруг неё. Казалось, рядом с ней всё стихало: даже ветер в развалинах замирал.

Когда она заговорила снова, голос её прозвучал негромко, но слова врезались в память, как зарубки на камне:

– Я вас ждала.

Амон не пошевелился, но опустил оружие.

– Кто вы? – спросил он.

– Моё имя Моико, я, как многие, житель Афона опустошенного. Прошу, идёмте за стены, там безопаснее. – мягким жестом она пригласила группу внутрь.

Уриил ткнул локтём Фарру в бок, проходя мимо.

– Знакомая что ли твоя?

– Долго рассказывать. – отозвался тот.

– Путь у вас не близкий, мудрый Фарра. Уверена, ты успеешь рассказать эту историю – с насмешкой сказала Моико уводя отряд и бледную сестру в здание и дальше в его недра.

То, что с первого взгляда казалось покинутым святым местом, на поверку оказалось обиталищем для небольшой, не больше полусотни, группы людей. Когда группа ушла глубже в недра монастыря, им открылась картина истинной жизни этого места.

То тут, тот там стояли палатки и навесы, где ютились на вид совсем беззащитные девушки и женщины. Кто-то занимался своими делами, кто-то опасливо следил за чужаками, другие молились, но все прятались, когда отряд проходил мимо. Моико, казалось, этого не замечала, она шла плавно, расслаблено, почти торжественно по направлению к шатру, который располагался у дальней стены.

У входа в палатку стояла высокая и сильная на вид женщина. Её спина была прямой, а взгляд твёрдым. Короткие волосы цвета пепла контрастировали со смуглым волевым лицом, по которому бежала паутинка из шрамов. Руки она положила на увесистый, размером почти с неё, цвайхандер, остриё которого было направлено вниз.

Увидев Моико и отряд, она коротко кивнула и отодвинула полы шатра перед ними, зайдя последней.

Шатёр был натянут из плотной ткани тёплого, глубокого цвета, и внутри царила жара от множества курильниц, стоявших по кругу. В них тлели травы и смолы, наполняя воздух густым дымом. Он стелился у самого пола, поднимался клубами и скрывал очертания предметов, превращая их в призраки. Запах был сладким, терпким и чуть горьковатым – от него кружилась голова и мысли становились вязкими.

По стенам шатра были развешаны странные артефакты: потрескавшиеся иконы, ритуальные маски, старые свитки и амулеты, нанизанные на верёвки. Некоторые предметы казались святыми, другие – оккультными и даже чуждыми. Вместе они создавали ощущение странного союза – света и тьмы, мира и хаоса.

В центре, на мягких подушках, сидели две девушки. Аппия – как представила её Моико – тише, почти ссутулившись, её руки были сложены на коленях, взгляд уходил в дым, будто в нём она искала покой. Альфия напротив сидела прямо, глаза её горели, и в ней чувствовалась сила, словно пламя, которое могло в любой момент разгореться.

Атмосфера шатра была обманчиво умиротворённой. Казалось, здесь можно было забыться, закрыть глаза и погрузиться в сон. Но в то же время под этим покоем скрывалось напряжение – будто дым и артефакты держали не только тепло, но и тайну, готовую раскрыться при первом же слове.

– Гости из Метеоры, – голос Аппии был низким и бархатистым, без всякого приветствия. Она не подняла глаз. – Мы чувствовали ваше приближение. Тени многое шепчут тем, кто умеет слушать.

– Шепчут о потере и о долге, – тут же, почти шёпотом, добавила Альфия, не отрывая взгляда от отряда. – Вы пьёте чай с полынью?

Амон, всё ещё ощущавший тяжесть в руках от недавней схватки, кивнул, стараясь не выдать своего напряжения.

– Мы благодарны за кров. И за любую помощь. Наш путь нелёгок.

– Все пути в этом мире ведут через тень, – сказала Аппия, наконец подняв на гостей свой пронзительный взгляд.

– Но лишь некоторые – к свету, – закончила за неё Альфия, и впервые её губы тронула лёгкая, почти детская улыбка.

Она подвинулась, чтобы освободить место, и её движение было зеркальным отражением жеста Аппии, как если бы они были двумя частями одного целого.

– Присаживайтесь, путники. Отдохните. Вы в безопасности здесь, под нашим кровом.

Измаил молча занял позицию у полога входа, его взгляд скользил по теням шатра. Уриил с нескрываемым любопытством разглядывал светящиеся шары, явно пытаясь понять принцип их работы. Дан стоял рядом с Девой, готовый в любой момент шагнуть перед ней, а Фарра замер с закрытыми глазами, как бы прислушиваясь не к словам, а к самой энергии этого места.

Амон медленно опустился на предложенные подушки, чувствуя, как усталость наваливается тяжёлым грузом.

– Ваша помощь бесценна, – начал он, выбирая слова. – Мы везём сестру в Цивитас Деи. Её ждёт сам Архиепископ.

Аппия медленно кивнула, наливая густой тёмный чай в простые глиняные чашки.

– Архиепископ… Да, его святейшество жаждет… живёт за стенами, которые так много помнят…

– …И столь же много позабыли, – прошептала Альфия, наконец обратив взгляд на неподвижную фигуру Девы. Её большие глаза казались бездонными. – Знают ли они, кто ты, дитя?..

– Понимают ли, зачем нужна Престолу?.. – закончила Аппия, мягко улыбнувшись. Она протянула Амону чашку с напитком.

Он принял чашку, но не пил.

– Мы исполняем свой долг перед Престолом.

– Ах, да… Долг… – начала Аппия.

–… но как же долг сына перед матерью… – продолжила Альфия.

–… или тот долг ты считаешь уплаченными? Остался лишь долг перед Богом, перешедший тебе по праву старшего, в наследство…

– Я искуплю вину перед церковью и очищу имя Сынов. Наша праматерь уже заплатила свою цену за… за то, что сделала. – Амон нахмурился, а за ним напрягся и Измаил.

– Вина… – слово повисло в воздухе, и его подхватила Альфия, её голос стал звонче, теряя оттенок шёпота. – Слепое служение – это тоже форма рабства. Верный…

Аппия кивнула, и её взгляд стал тяжёлым, пронзительным.

– … верный и добрый раб… – последнее слово протянула её сестра почти нараспев.

Аппия сделала едва заметный жест рукой, и один из светящихся шаров над ними мигнул, вспыхнув ярче, а затем стал медленно гаснуть, будто дыхание самого шатра сбилось.

– Раб верен не из любви, а из страха, – сказала она тихо. – А страх не рождает истины.

Альфия подалась вперёд, её глаза горели тем же светом, что и артефакты.

– Ты называешь это долгом. Но не понимаешь, почему должен. Такой долг – это цепь. Цепь, что звенит даже в снах.

– Мы все во власти цепей, – резко бросил Амон, сжав чашку так, что глина заскрипела в его пальцах. – Но лишь вера удерживает нас от падения.

– Вера, – протянула Аппия, словно смакуя слово. – Или цепь, обмотанная золотом?

Воздух стал вязким. Шатёр уменьшился, стены придвинулись ближе. Сёстры медленно поднялись, их движения были синхронны, как в зеркале. Шелест их одежд был похож на звук крыльев.

– Ты думаешь, мы хотим сломать твои цепи? – спросила Альфия. – Нет. Мы хотим показать, что их нет. Что всё вокруг держится на одном дыхании.

В этот момент Дева пошевелилась. Едва заметно – её пальцы дрогнули, и капля крови соскользнула со стигмы на ткань. Фарра резко открыл глаза, Дан шагнул ближе, а Измаил напрягся, готовый выхватить клинок.

Сёстры заговорили одновременно, их голоса слились в одно звучание – глубокое, мелодичное, обволакивающее, но полное скрытой угрозы.

– Она… выше цепей. Выше страха. Она не раб и не госпожа…

И воздух задрожал, как перед грозой.

В шатре будто стало жарче. Измаил положил руку на рукоять «Прощения», Уриил следил то за сёстрами, то за Девой, стигмы на руках которой стали кровоточить.

Обе сестры одновременно встали с мест. Сёстры замолчали на мгновение, а затем их голоса слились воедино, зазвучав как один – низкий, мелодичный и пронизывающий до костей, словно самый шатёр наполнился незримым хором.

– Она – абсолют – Сказали они в унисон. – она ключ и дверь. Начало и конец. Она – мера вещей. Абсолют и точка отсчёта. В ней – тишина до первого слова и покой после последнего вздоха. Они не видят. Мы же видим… Зеркало, в котором всё сущее предстаёт таким, каково оно есть. Без масок веры, без доспехов догм. И в этом отражении… так многое оказывается чуждым свету. Скверна – это не только когти и клыки, рождённые в геенновом пламени. Скверна – это ложь, что рядится в ризы истины. Это власть, что забыла, что её долг – служить, а не править.И такое зло нельзя одолеть мечом. Его нельзя изгнать молитвой. Его можно только… Стереть. Очистить ткань мироздания до первозданной белизны. Без компромиссов. Без жалости. Без… прощения.

Сёстры подались вперёд, а дым в шатре будто стал гуще. Они распрастёрли руки стараясь дотронуться до бледной Девы.

– Представь, дитя… мир, отмытый добела. Где семя, упавшее в почву, даёт лишь жизнь, а не тернии. Где каждое слово – правда, а каждый жест – милосердие. Где не нужны ни крепости, ни инквизиторы, где сама возможность зла будет вырвана с корнем. И для такого мира… нужны иные боги. Боги-матери. Боги-сёстры. Рождённые не из догмата, а из самой первоматерии. Всевидящие. Вселюбящие. Беспощадные в своей любви. Боги, что не судят, а… лечат. Огнём. Боги света, что не оставляет теней. Как было бы прекрасно… Просто представь, дитя…

Их руки продолжили тянуться к Деве, когда Амон перехватил их одним движением и сжал. Сама девушка даже не двинулась.

Их голоса затихли, оставив после себя оглушительную тишину, полную немыслимых образов и безумных возможностей, а наваждение развеялось.

– Это ересь. Вы говорите о конце света, – его голос прозвучал хрипло, нарушая тишину. – Не о спасении. Вы предлагаете не жизнь, а вечный покой на руинах всего сущего. Мы – воины, а не палачи творения.

– Он ещё не понял…

– Он просто не видел…

– Амон, твоя нить судьбы уже натянута, как натянуты нити и этих храбрых мужей – продолжила Аппия.

– Мы предлагаем лишь изменить её путь. Предлагаем иной исход. – закончила Альфия за сестрой.

– Нет никакой судьбы, только решения и действия. Нам не стоило приходить.

– Это не так. – отозвалась вдруг Моико. – все ваши действия складываются в судьбу. Вы могли отказаться и не следовать за мной, но пошли. Так или иначе – это была ваша судьба.

– Сейчас наша судьба лежит в Эгейской пустоши – сказал Измаил.

– Это верно, воин. Дария, проводи наших гостей в оруейную, им нужны припасы в дорогу.

Женщина кивнула и вышла из шатра, ожидая отряд снаружи.

– Прежде, чем ты уйдёшь, Амон, позволь мы напомним. – начала Аппия

– И золотые престолы могут сгнить изнутри… – закончила Альфия.

Накир не ответил, просто вышел из палатки вслед за остальными воинами.

– Удивительно – отозвалась Моико после того, как все вышли. – не думала, что кто-то из первых сыновей Лиллит ещё живы.

– Они последние… – ответила Аппия – и путь их скоро завершится…

Склад больше походил на алтарь, посвящённый богу войны, нежели на простое хранилище. Вырубленный в скальной породе Афона, он был узким, длинным и низким, освещённым лишь тусклым алым светом аварийных бра, отбрасывающим угрюмые тени на стены, с которых на цепях свисали пулемёты и карабины. Воздух густо пах остывшим металлом, оружейной смазкой, озоном и сладковатым дымком ладана – им окуривали каждый ящик перед запечатыванием.

Уриил сразу же двинулся к массивным сейфам с трезубцем Биотехники. Его глаза загорелись при виде длинных, пузатых патронов с характерной красной полосой.

– «Драконье дыхание» … – он с благоговением провёл пальцем по упаковке. – Сплав белого фосфора и освящённого магния. Выжигает нечисть и плавит броню. Редкость несусветная.

На полках поблизости аккуратно рядами лежали освящённые гранаты – не просто осколочные, а покрытые кружевной вязью молитв, с сердечником из окроплённого святой водой серебра. Рядом, в просмолённых дубовых бочках, стояли бутыли с святой водой, но не той, что для ритуалов, – эта была густой, мерцающей взвесью коллоидного серебра и измельчённых реликвий, предназначенной для заправки огнемётов и обрызгивания периметра.

Фарра взял небольшой гримуар и спрятал его в пологах одежд. «Соломонов ключ» гласили древние буквы на обложке.

Но жемчужиной коллекции была одна-единственная винтовка, висевшая на кожаных ремнях в самом конце зала, в нише, похожей на часовню. «Судья» – массивная, почти антикварная револьверная винтовка под мощный патрон. Её приклад был выточен из чёрного дуба и инкрустирован свинцом – металлом, столь же смертельным для нечисти, сколь и серебро. Барабанный магазин на шесть патронов сверкал тусклой полированной сталью.

Амон молча снял её со стены, почувствовав её идеальный, суровый баланс. Она лежала в руках как продолжение воли. Именно то, что нужно. Он перехватил взгляд Измаила – тот едва заметно кивнул, одобряя выбор. Бремя «Судьи» на плече было куда легче, чем бремя услышанных в шатре слов.

Запасы были пополнены. «Драконье дыхание» аккуратно уложено в амортизирующие ячейки, гранаты заняли свои места на разгрузках, фляги наполнены мерцающей святыней. Молчаливой, кивнувшей Дарии они оставили стандартный паёк Святого Престола в качестве платы – большего от них не ждали.

Они вышли из холодного каменного чрева Афона обратно под ядовито-зелёное небо Пустоши. Воздух, густой от смрада и пепла, показался после сладких трав шатра удушающим и гнетущим.

«Скиталец» стоял там, где они его оставили, молчаливый и верный. Уриил первым забрался в кабину, Дан помог Бледной Сестре подняться на борт, его взгляд с тревогой скользнул по её рукам – стигмы всё ещё сочились.

Амон замер на мгновение, глядя на горизонт, где клубились чёрные тучи надвигающейся песчаной бури. Его пальцы сжали холодный металл приклада «Судьи».

«…путь их скоро завершится…»

Он резко дёрнул головой, отгоняя наваждение. Решения. Только решения.

– Буря приближается.

Глава 4

Вуаль ядовитого неба начал стремительно темнеть, будто его затягивало мертвенной кровью. Воздух, всегда неподвижный и спёртый, пришёл в движение – сначала лёгкая тревожная зыбь, затем порывистый ветер, завывающий в рёбрах «Скитальца».

– Нехорошо, – сквозь скрежет трансмиссии прокричал Уриил, вцепившись в штурвал. – Это не обычная буря!

Амон, прильнув к бронированному стеклу, видел это. Стена бурого, почти чёрного песка надвигалась на них с неестественной, зловещей скоростью. Она пульсировала, как живое существо. В её грязно-жёлтых завихрениях вспыхивали и гасли багровые молнии. После иных ударов молний казалось, что за пеленой бури, пыли и песка скрывается нечто огромное, чуждое и невероятно злое.

– Обходим! – скомандовал Амон. – Ищи укрытие! Расщелину, пещеру, хоть чёртов развалившийся танк!

Но было уже поздно. Буря накрыла их с сокрушительной мощью.

Мир за стеклом исчез. Его сменила хаотичная, яростная тьма, где крутились мириады песчинок, бьющих по броне с сухим, дробящимся стуком, словно крупицы самой Геенны стремились стереть их в порошок. «Скиталец» задрожал, могучий двигатель взвыл в напряжении, борясь с яростью стихии. Видимость упала до нуля. Уриил вёл машину почти вслепую, ориентируясь на данные радара, который захлёбывался от помех и показывал лишь безумные, мечущиеся пятна.

– Она… она нас преследует! – закричал Фарра, вцепившись в поручень. Его лицо было бледным. – Я чувствую! Это не стихия, это – направленная воля!

Буря обрушилась на них с новой силой. Машину качнуло, её занесло, и на мгновение они оказались на двух колёсах, готовые перевернуться. Измаил и Дан грузно рухнули на стену. Стекло треснуло паутиной от удара крупного камня.

– Держись! – рёв Амона потонул в рёве торнадо.

Уриил, с перекошенным от усилия лицом, вывернул штурвал, вжав педаль в пол. «Скиталец», скрежеща, выровнялся, но неумолимый поток понёс их всё дальше в своё чрево. Багровые молнии били теперь в землю вокруг, вспахивая её, словно удары гигантских кнутов. Казалось, сама Пустошь восстала, чтобы поглотить их.

Вихрь ярости достиг апогея. Транспорт Сынов швыряло из стороны в сторону, как щепку. Казалось, вот-вот сомнутся стальные рёбра каркаса, и ярость Пустоши поглотит их навсегда.