скачать книгу бесплатно
– А кто-ж тебе виноват?! Сама же нажралась до того, как за стол сели!!! «Гуселет» -то какой у тебя начинается, когда «пережрешь» – не знаешь что-ли!!!…
– Прошу прощения, уважаемые! – корректнейшим тоном робко вмешался в разговор Богатуров. – С наступающим вас Новым годом!
– И – вас также! – они оба посмотрели на Славу крайне удивленными взглядами, и удивление их было, в общем-то, приятным.
– Вы не подскажете – я правильно иду к ресторану «Зодиак»?
– Куда-а?! – хором переспросили Маруся с Колей, и под тополиной кроной на какое-то время установилось неловкое молчание, сопровождаемое озадаченным пошлепыванием толстыми губами хромого Коли.
Он первым и нарушил молчаливую паузу:
– Вспомнил – есть такой! Только зря ты, парень, через Проспект поперся. Надо было тебе на автобусе – через город к этому кабаку автобус маршрутный ходит и на Проспект он совсем не заезжает!
– Да погода-то хорошая, пройдусь, воздухом подышу, о жизни подумаю – спасибо вам за подсказку! А идти-то до него сколько – до «Зодиака»?
– Прямо по Проспекту мимо Строек с километр будет! – неожиданно вступила в разговор растрепанная Маруся и в голосе ее, заметил Богатуров, не осталось и следа недавней сердитости, и плаксивости, и она, вдруг, неожиданно поинтересовалась. – А ты сам-то, молодой человек здесь на Стройках живешь?!
– Да, нет – я студент! – ответил Слава. – Я, вообще – не местный житель, я здесь в университете учусь, а живу в общежитии. С ребятами вот собрались в этом «Зодиаке» Новый Год встретить, да вот заплутал я что-то немного!
– Понятно тогда! – разулыбалась Славе Маруся. – Желаю хорошо повеселиться и – удачи в Новом Году!
– Ну, еще раз вам – спасибо большое и, тоже, вам искренне желаю удачи в Новом Году! – вторично поблагодарил и поздравил их Слава, и торопливо зашагал дальше по проспекту, ясно чувствуя, как мужчина и женщина продолжают смотреть ему вслед.
– Счастливо, парень! – неожиданно опять крикнула ему вслед Маруся. – Не заходи на Стройки, ни с кем там не останавливайся поговорить, и никого не слушай, если, вдруг, начнут «тормозить»! И не смотри на них – в глаза им не смотри!
Слава зябко втянул голову в плечи и, не оглядываясь, прибавил шагу, стараясь не раздумывать над предупреждением Маруси и вообще – ни о чем не раздумывать, подчинив всего себя единственной цели – как можно скорее достичь «Зодиака».
А мужчина и женщина молча смотрели вслед Богатурову до тех пор, пока его силуэт окончательно не скрылся в снежной полумгле.
– Пропадет, если не успеет! – убежденно произнесла женщина печальным, совсем не пьяным, голосом.
– Пропадем и мы, если будем продолжать здесь торчать! – зло сказал ей мужчина.
На этот раз не последовало никаких пререканий, и супружеская парочка дружно побежала обратно к своему подъезду.
А, бесстрашный и всегда целеустремленный, Славик, тем временем, миновал последнюю обитаемую «двенадцатиэтажку» и вступил в полосу едва ли не полной темноты, рассеиваемую лишь первозданной белизной пушистого снега, покрывшего асфальт Проспекта Ашурбаннипала холодным праздничным саваном. Снег падал настолько интенсивно, что ноги у Славика при каждом шаге проваливались почти по щиколотку, и каждый последующий шаг давался труднее предыдущего, и, как будто, с каждым же шагом становилось темнее – темнело в глазах и тяжелее дышалось.
Слава не выдержал и прислонился к, кстати, подвернувшемуся тополиному стволу – перевести дыхание и собраться с разбегавшимися в стороны мыслями. В голове задержалась лишь одна четко сформулированная мысль: «А здесь, на этом проспекте и вправду не совсем безопасно – суеверные слухи о нем имеют под собой вполне реальную почву! Единственный, по-настоящему, умный человек на нашем факультете – Бобров, а остальные – дураки! И главный из них – Гуйманн!»
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
«Главный дурак» философского факультета Павел Назарович Гуйманн, в те минуты, когда Слава Богатуров отдыхал, устало прислонившись к стволу молодого тополя, беседовал в своем кабинете с двумя крепко сбитыми мужчинами. Мужчины были одеты в строгие костюмы примерно одинакового покроя.
Говорил пока Гуйманн, мужчины молчали и внимательно слушали декана философского факультета. Он читал им что-то вроде лекции о сути научной деятельности кандидата философских наук Владимира Николаевича Боброва и о тех результатах, к которым, она может, по весьма квалифицированному мнению Гуйманна, привести в самое ближайшее время:
… – А может быть даже уже и привела! – патетически закончил он свой монолог, длившийся примерно полтора часа.
Секунд двадцать все трое молчали, а затем один из мужчин, судя по манере держать себя, старший своего товарища в звании и занимаемой должности, очень внушительно заговорил, глядя Гуйманну прямо в острый, постоянно судорожно двигавшийся, кадык:
– Мы благодарим вас, уважаемый Павел Назарович, за любезно, а главное, своевременно предоставленные факты. Именно благодаря вам, у нас сейчас сложилась полная всеобъемлющая картина готовящейся в нашем городе крупной, я бы сказал, широкомасштабной идеологической диверсии! – здесь говоривший позволил себе сделать небольшую паузу и во время паузы перевел чуть-чуть ироничный взгляд с кадыка доктора философии на выбритый до синевы, такой же острый, как и кадык, профессорский подбородок.
Подбородок, кстати, у Павла Назаровича мелко, почти незаметно, дрожал и эту, вызывающую гадливое ощущение, дрожь, замечал лишь наметанный глаз старшего по званию мужчины. Впрочем, не сделав по поводу нервного «тремора», сострясавшего Гуйманна, никакого замечания, он продолжил импровизированный панегерик политической бдительности Павла Назаровича:
– В городе, так уж исторически сложилось, существует во всех отношениях опасный объект, занимающий площадь три квадратных километра – он представляет собой комплекс из шестнадцати однотипных крупнопанельных двенадцатиэтажных зданий, чье строительство оказалось замороженным ровно десять лет назад. По непонятным причинам из состояния консервации здания не выводятся – в городском бюджете из года в год с удручающим постоянством не находится соответствующей финансовой статьи для этой цели.
– Вы говорите о Лабиринте Замороженных Строек, Виктор Филиппович? – нервно и, к тому же, нарушая всякую субординацию, спросил Гуйманн.
– Совершенно верно! – кивнул по военному остриженной головой Виктор Филиппович, и, не меняя интонации, добавил: – Но желательно меня не перебивать, пока я не закончил!
И знаете, Павел Назарович, что является самой любопытной деталью во всей сложившейся непростой ситуации? Головы у городских чиновников по поводу Замороженных Строек начинают болеть лишь в самые последние дни декабря каждого года – накануне Новогоднего Праздника. А в течении всего года, начиная с первоянварского похмелительного периода, мысли о Замороженных Стройках куда-то выскальзывают из голов работников отдела архитектуры городской администрации —будто их выдувает оттуда каким-то злым волшебным сквозняком!
Чего стоит, например, одна лишь, более чем непонятная, история с наименованием нового городского проспекта!
Ведь его предполагалось назвать Проспектом Молодежи, но его назвали самым кощунственным и циничным названием, какое только можно было выдумать в крупном русском городе – Проспектом Ашурбаннипала!!! И городскими жителями, не говоря уже об ответственных работниках из городской администрации, такое название воспринялось, как вполне естественное и само собой разумеющееся! И никто, заметьте – н и к т о, ни одна живая душа, так и не узнала имени автора этой дикой и, в высшей степени, антироссийской и, ярко выражено, ретроисторической идеи самого наидурнейшего толка!
Специалисты из нашей организации, а также специалисты из головного управления города Москвы, заинтересовались нашим вопиющим феноменом примерно четыре месяца назад и при помощи применения специальной аппаратуры, включая использование военного спутника, пришли к выводу, что где-то почти в самом центре квартала Замороженных Строек располагается источник сверхмощного аномального излучения.
Примерно через два часа, в городском аэропорту совершит посадку самолет из Москвы, на борту которого находятся несколько очень высоких чинов головного управления ФСБ. Их прилет вызван сложившейся в городе угрожающей ситуацией. И виновником создания данной ситуации является преподаватель вверенного вам факультета (Гуйманн весь хищно подобрался в своем кресле) кандидат философских наук, Владимир Николаевич Бобров!
По нашим агентурным данным сегодня около полуночи Бобров в помещении «Кафедры Неординарной Философии» собирался проводить в высшей степени безответственный антигуманный опыт. А попытка проведения опыта этого явилось прямым следствием многолетнего существования аномалии Лабиринта Замороженных Строек, воздействующей прежде всего на самые блудливые, отнюдь не пытливые – нет, а – неустойчивые умы! Я не буду вспоминать сейчас, ввиду неактуальности данного воспоминания, небезызвестного вам, Павел Назарович, и печально известного доктора филологии Морозова – речь пойдет о другом, так сказать, «ученом» вашего университета…
…Иными словами, жертвой труднопреодолимого соблазна стал, в частности, ваш Бобров, занимавшийся тщательной двухмесячной подготовкой к сегодняшнему эксперименту. К счастью он его не проведет по известным печальным причинам – вмешалось, видимо, само Провидение! И когда я говорил, что сегодня, возможно, проведение крупномасштабной идеологической диверсии, я хотел подчеркнуть своеобразие ее особенной опасности, заключающейся в том, что она могла бы в случае ее осуществления повлечь за собой серьезные практические последствия. Именно поэтому мы здесь сейчас с вами и беседуем, и беседа наша, к счастью, несет профилактический характер, из который вы, как декан философского факультета, должны сделать серьезные практические выводы! Вам все понятно?!
– Вы хотите сказать – философская теория Боброва настолько опасна для общества, что его необходимо арестовать?! – судя из ответа Гуйманна, он понял ответственного функционера городского отдела ФСБ весьма своеобразно и буквально.
– Нет у вашего Боброва никакой «философской теории» – Бобров предпринял попытку, фигурально выражаясь, грубо изнасиловать общепринятую версию мироздания: вскрыть, так сказать, стройную схему ее логичных постулатов со стороны заднего прохода, входящих и выходящих религиозно-философских суеверно-мракобесных доктрин, и увидеть то, чего увидеть нельзя! – до сих пор невозмутимый заместитель начальника городского отдела ФСБ по «расследованию диверсий в области идеологии», Виктор Филиппович Баргобец, словно бы сделался немного «не в себе» и, после, эмоционально произнесенной, не совсем внятно построенной, гневной тирады, резко замолчал.
Его, не произнесший пока ни единого слова, спутник, младший по званию и, соответственно, стоявший намного ниже в служебной иерархии городского отдела ФСБ, губастый старший лейтенант Сергей Никонович Фаргонов, картинно зааплодировал и восхищенно произнес фальшиво-оптимистичным и, неприкрыто подобострастным тоном:
– Браво, Виктор Филиппович!
А Гуйманн не выдержал и весело рассмеялся.
– Смешного ничего не вижу, товарищи! – веско сказал ничуть не улыбнувшийся Виктор Филиппович, в глубине души, по, никому не известным причинам, считавший себя очень умным и глубоко порядочным человеком, и, сделав непродолжительную глубокомысленную паузу, счел нужным добавить строгим и внушительным тоном: – Смеяться будем после Нового Года, если, придется, конечно! А сейчас нам ни в коем случае нельзя расслабляться и нужно забыть пока о всех «смехуечках»!
– Виктор Филиппович! – обратился к полковнику ФСБ сразу, чисто внешне, заметно посерьезневший Павел Назарович (хотя, на самом деле, доктора философии, буквально, переполнили те самые «смехуечки», о которых только что упомянул моложавый и паталогически амбициозный Баргобец). – А вы не объясните – откуда вам столь подробно стало известно о характере работы Боброва в последнее время?!
– Агентурные данные – один ваш студент, чьим научным руководителем является Бобров, уже три года состоит штатным осведомителем того отдела Городского ФСБ, который я возглавляю. Благодаря бесценной помощи этого молодого человека мы в нашей лаборатории могли воспроизводить в совершенно идентичной манере и в полном объеме всю исследовательскую псевдонаучную программу «банды» Боброва! Может быть, конечно, я чересчур утрирую и сгущаю краски, и, на самом деле, Бобров вместе со своими единомышленниками-энтузиастами, не заслуживает наименования «Банда», а следует их назвать как-то по иному, но дела, это в корне не меняет – их постулаты вредны изначально, так как объективно они атакуют теоретические основы марксистского материализма!
И так как в нашей лаборатории работают тоже не идиоты, то мы пришли к выводу, аналогичному тому, к которому пришли на бывшей «Кафедре Неординарной Философии» и потому, опять же повторюсь, мы сейчас сидим здесь с вами, а не дома с женой и детьми!
– Простите, Виктор Филиппович – еще можно вопрос?
– Да – конечно!
– В вашей лаборатории тоже выросла… Елка?
– Именно! – и впервые за все время беседы Виктор Филиппович взглянул в глаза Гуйманну, отчего тому окончательно сделалось не по себе, и он, наконец-то поверил в серьезность намерений товарищей из городского отдела ФСБ.
Хотя, и, с другой стороны, вот именно вот эти «два товарищи из ФСБ» особого доверия у умного и талантливого ученого, педагога и популяризатора науки, особого доверия не вызывали, потому что Рабаул был все-таки не особенно большим городом, и Гуйманн не мог не слышать кое-каких противоречивых слухов об этом вот Баргобце, да и о Фаргонове – тоже!..
Тут уж можно было бы, конечно, и закончить описание вышеприведенной сцены в кабинете Гуйманна, ну, да, автор своею «авторскою волей» решил сделать некоторые необходимые дополнения и пояснения, и сопроводить своим специальным вниманием дальнейшие действия двух офицеров ФСБ, Виктора Баргобца и Сергея Фаргонова, только что покинувших гостеприимный деканат философского кабинета Рабаульского университета и быстрым энергичным шагом отправившимся по коридорам университетского корпуса к выходу из здания, где у университетского крыльца их поджидал служебный автомобиль.
Определенную целенаправленность действий того или иного конкретного человека невозможно понять, хотя бы без самой краткой характеристики данного человека. Поэтому следует сказать, что и Баргобец, и Фаргонов, как бы это выразиться потактичнее, не являлись «настоящими» «кадровыми» или «потомственными» офицерами органов Госбезопасности. Они оба закончили исторический факультет местного университета, после окончания которого, ввиду того, что в университете не было «военной» кафедры, и тот, и другой отправились проходить срочную службу «рядовыми» в «погранвойска» на далекий остров Сахалин. Незадолго перед «дембелем» и Баргобцу, и Фаргонову был предложен для рассмотрения один «интересный» вариант: поехать на два года в качестве «Слушателей Высших Курсов КГБ СССР», с последующим присвоением первого офицерского звания в системе КГБ и отправкой к месту службы в региональное отделение КГБ по месту прописки. Оба молодых человека, всю жизнь страдавших различными ущербными психологическими комплексами, с радостью ухватились за, предоставленную им блестящую возможность стать не «простой совковской овцой», а – всамделишним «Кэ-Гэ-Бэшником»!!! Такой шанс судьба не предлагает дважды, и вскоре наши герои полетели в Минск чартерным авиарейсом из Южно-Сахалинска. А, спустя два года им обоим на законных основаниях было присвоено звание лейтенантов КГБ СССР и служить их отправили в родной город Кулибашево…
Это знаменательное событие произошло пять лет назад и оба офицера оказались свидетелями событий, связанных со «страшным феноменом Черных Шалей». Для мировосприятия Фаргонова это событие прошло практически без последствий, а, более амбициозный и сообразительный Баргобец тайно от руководства и, вообще, от кого-либо, решил самостоятельно заняться расследованием «Феномена Черных Шалей». Молодой офицер обладал определенным аналитическим талантом и, примерно, через год после начала расследования, предпринятого по собственной инициативе, вышел на «след» – его внимание поневоле привлекли светло-серые громады Замороженных Строек…
На протяжении пяти последних лет, Баргобец предпринял несколько десятков одиночных экспедиций на Стройки, интуитивно стараясь выбирать ночи полнолуния. Эзотерическая интуиция была развита у молодого «комитетчика» на ментальном уровне, но, к сожалению, не выше, чем у, хотя и достаточно одаренного, но, тем не менее, обычного человека, не способного «увидеть невидимое» и «услышать то, чего услышать нельзя». Он пытался увлечь своей теорией Фаргонова и, даже, один раз уговорил его отправиться с ним одной полнолунной летней ночью отправиться на Стройки, но, вскоре понял, что «приземленный» Фаргонов в этом деле ему не сможет оказаться дельным помощником, и, поэтому как-то раз он, «под горячую руку» послал Фаргонова на «три буквы» – решительно и бесповоротно! Но упорства, честолюбия и болезненной тяги к неприятным приключениям Виктору Филипповичу, по-прежнему, невзирая на неудачу со старым университетским товарищем, а, ныне – сослуживцем, Фаргоновым, было не занимать, и он продолжал, сам того не сознавая, целеустремленно приближаться к «центру раструба» «главного фокуса» «самой Страшной Ночи в Году», до которой, после только что закончившейся беседы с Гуйманном, оставалось всего несколько часов. И, самое плохое, упрямый майор Баргобец не имел ни малейшего понятия, что с ним могло произойти в случае прямого попадания в главное сечение этого «раструба»! Он лишь чувствовал, как в нем неудержимо и необратимо рос настоящий охотничьий азарт, хотя и охотником он не был, и, кроме азарта, Виктор Филиппович ощущал, как он сам себе чуть позднее сформулировал, «теплое дыхание большой удачи», неслышно замаячившей у честолюбивого майора ФСБ где-то совсем-совсем рядом, за спиной. То, что «удача» незаметно «подкралась» к нему со спины, ничуть не смутило майора Баргобца – он всегда верил в себя и в свой «оперский» «фарт»…
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Как и почему ему стало значительно легче, и он получил возможность нормально дышать и смотреть перед собой, не видя мельтешение темных пятен перед глазами, Богатуров не мог вспомнить…
…Даже тогда, когда стоял уже на ступенях широкого крыльца, сверкавшего неоновыми огнями и гремевшего разудалой музыкой, «Зодиака». Слава тупо-претупо смотрел сквозь густую пелену снегопада туда, откуда только что прибрел по глубокому снегу – в таинственную зловещую темноту широкого и пустынного Проспекта Ашурбаннипала. Славу что-то жутко беспокоило – какой-то скользкий, мягко говоря, штрих в только что окончившейся прогулке по глубокому нехоженому снегу мимо безмолвных Строек.
«Вот!» – воскликнул он мысленно и встрепенулся с такой силой, что с шапки и плеч просыпались небольшие снежные каскады: – «Стройки – проклятые Стройки! Ведь я же по невероятной случайности прошел мимо них – мне д а л и пройти…! … Бобров что-то реальное о них знает…»…
Затем его внимание вновь привлекло радужное праздничное зарево, наподобие северного сияния полыхавшее в ночном зимнем небе прямо над бывшей Цыганской Слободой.
«Как все-таки, все равно, хорошо, что я здесь, а – не там!…» – вновь мелькнула у Славы невольная мысль, когда он рассматривал далекое жуткое праздничное зарево.
– Эй, мальчик! Закурить есть?! – раздался за спиной Славы юный девичий голосок. Он резко оглянулся и увидел достаточно смазливенькую девицу лет восемнадцати в короткой кожаной юбке и в короткой же шубейке, накинутой на худенькие плечи.
Девица держала в правой руке не зажженную сигарету и, приветливо улыбаясь, выжидательно смотрела на Богатурова. В другой раз Слава бы обрадовался возможности завести ни к чему не обязывающее знакомство сроком на одну ночь, но сейчас он ограничился коротким и неприветливым:
– Не курю и другим не советую!
– Извините! – без обиды сказала девушка и осталась стоять на месте – очевидно решила подождать кого-нибудь курящего.
Богатуров неожиданно спохватился и, опять повернувшись к девушке, спросил:
– Слушай – ты время, случайно, не подскажешь?
– Подскажу-у! – улыбнувшись шире прежнего с готовностью ответила девушка и изящным движением вскинула из под широкого рукава шубки левую руку, на которой блеснул золотом тоненький браслетик. – Половина десятого…
– Сколько?!?!?! – изумленно воскликнул Богатуров.
– Половина десятого! – несколько растерянно повторила девушка, – Через два с половиной часа – Новый Год уже…
– Аленка! – из стеклянных дверей ресторана выскочил какой-то разгоряченный алкоголем парняга. – Вот ты где! А это что за «фраерок» с тобой?!
Богатуров, покосившись на них обоих с откровенной неприязнью, процедил брезгливо:
– Забирай свою «шалашовку» и отваливай!
Прозвучало это достаточно убедительно и парень, не став «ерепениться», «пыжиться» и «вставать в позу», подцепил девчонку под локоть, и они молча исчезли за стеклянными дверями ресторана.
Богатуров посмотрел им вслед и задумался: что ему делать дальше? К тому же, как-то неожиданно, он обнаружил, что голова у него болит, словно с похмелья. Сунув руку в правый карман куртки, он с удовлетворением нащупал обнадеживающе хрустнувшую между пальцами «двадцатку».
«Выпью водки и поеду в Юркину мастерскую к Боброву – ребята, наверное, меня не стали дожидаться!» – решил Слава и, постепенно приходя в себя, огляделся по сторонам. Прежде всего, он заметил прохаживавшегося неподалеку милицейского сержанта, с ног до головы, засыпанного снегом и уставшего, видимо, уже без конца отряхиваться. Милиционер нет-нет да поглядывал в сторону Славы – Слава, возможно, своими неподвижностью и одиночеством на ступеньках ресторанного крыльца, вызывал у милиционера подозрение. Но, с другой стороны, он просто мог кого-то ожидать – девушку, например. Видимо, поэтому, бдительный сержант к нему и не подходил пока.
Кроме милиционера, Слава заметил десятка полтора, припаркованных рядом с рестораном легковых автомобилей, густо запорошенных снегом. «Мест, наверное, здесь нет уже… или зайти ли? Ладно, зайду, на всякий случай – вдруг пацаны еще там?! Да и ноги немного подсушу». Последний аргумент в решении все-таки зайти в «Зодиак» оказался наиболее весомым – в старых Славиных ботинках хлюпало по небольшому болотцу, невыносимо пропахшему едким потом.
Перед тем, как войти в вестибюль ресторана, он еще раз скользнул внимательным взглядом по припаркованным запорошенным машинам и одна из них, кажется – ярко-красного цвета (точно определить цвет «ино-марки» мешал, плотно облепивший машину, мокрый снег), чем-то поразила его воображение. «Интересно!» – подумал он на счет «иномарки», – «Может быть внутри я увижу настоящего гонщика-профессионала „Формулы-Один“ и с ним удастся переброситься парой фраз о ненадежности будущего сумасшедших автогонщиков, и даже – выпить за знакомство!». Невольно усмехнувшись, сделанного им, нелепому предположению насчет необычно выглядевшей ярко-красной машины, Слава толкнул стеклянные двери и, наконец-то, вошел в долгожданное «внутрь», встретившее его ласковым живительным теплом, аккордами современной музыки, доносившимися со второго этажа и аппетитными ароматами поджариваемого мяса.
К нему сразу же подошел молодой человек, исполняющий роль швейцара, и спросил не без естественной иронии в голосе, скептически рассматривая трещины на Славиных ботинках:
– Чего изволите, уважаемый?!
– Место свободное есть?
– А деньги у тебя есть? – от напускной любезности в голосе «швейцара» не осталось и следа.
– Я студент философского факультета университета! – спокойно объяснил Слава, решив не завязывать скандала и портить себе настроение накануне Нового Года. – Мы от нашего факультета резервировали здесь пятнадцать мест.
– Студенческий есть?
Слава показал студенческий билет в развернутом виде.
– Проходи, раздевайся! – кивнул «швейцар» в сторону гардероба. – Вроде бы кто-то из ваших еще остался.
Слава прошел к гардеробу. Пожилая морщинистая тетка приняла его мокрую дешевую куртку и пошла куда-то в дальний закоулок гардероба – искать свободное место. Пока она ходила, Богатуров, как бы, между прочим, прошелся расслабившимся, от ощущения тепла и безопасности, взглядом по рядам зимних курток, шуб и дубленок. В глаза ему бросилась чья-то изящная шубка – нежной снежной пушистой белизной. Под светом неоновых ламп удивительная шубка кое-где вспыхивала голубыми искорками и в этих местах напомнила Славе корку наста под лучами холодного зимнего солнца, покрывавшую бескрайнее русское поле. Смотрел он на удивительную шубку совершенно заворожено – до тех пор, пока не вернулась из дальнего закутка гардероба, сильно постаревшая за время поисков свободного места для Славиной куртки, гардеробщица. Глядя на ее изможденное, бесконечно усталое, несчастно-злое лицо, Слава как-то решил поддержать морально-волевой дух пожилой женщины перед Новым Годом и, ничего не придумав умнее, спросил наигранно-веселым тоном:
– А что это к вам за «белая ворона» залетела на огонек?!
Этот, в общем-то, совсем безобидный вопрос состарил гардеробщицу, по меньшей мере, еще лет на десять, а может быть и, на все отпущенные ей природой, годы. Потому что, и без того, некрасивое и немолодое лицо ее, моментально превратилось в настоящую паутину из глубоких извилистых ущелий-морщин, которые не в силах была бы разгладить даже сказочная живая вода.
– Я за каждой шлюжкой не обязана следить! – изрекла гардеробщица из, сложенных неприятной гузкой, губ. – Особенно, за такой, как эта!
Слава не стал углубляться в ненужную дискуссию, принял номерок из дрожащих рук высоконравственной гардеробщицы и направился к лестнице, ведущей наверх. С каждым шагом в его ботинках ощутимо хлюпала вода, и за Славой на мраморе пола оставался мокрый след, на который с легким удивлением смотрел «швейцар», кстати, внимательно прислушивавшийся к короткому разговору, имевшему место быть между гардеробщицей и Богатуровым.
Приближаясь к занавешенному затейливым бамбуковым пологом входу в ресторанный зал, Слава жадно втягивал ноздрями, пропитанный запахами поджариваемого мяса и лука, ресторанный воздух и чувствовал, как у него против воли разыгрывается нешуточный аппетит.
Щедро вплетенные между бамбуком серебристые нити фольгового дождя с шуршанием раздвинулись и навстречу Славе из, окрашенного красно-синим огнем цветомузыки, полумрака внутренностей «Зодиака» выпорхнула стайка девчонок наподобие той Аленки, что недавно спрашивала у него закурить на ступеньках ресторанного крыльца. Девчонки обдали Славу волнами смешанного аромата дорогих французских духов качественного польского разлива, американских сигарет, ярко-голубого, как медный купорос, модного фруктового ликера «Кюрасао» и обычной русской водки. Все они были в одинаковых коротких юбках, сапогах-ботфортах и блестящих «лосинах», обтягивавших тонкие ляжки. И взгляды, какими они окинули с ног до головы Славу, тоже хранили совершенно одинаковое выражение. «Штампуют их что ли где-то в какой-то бл… ой мастерской?», – подумал, посторонясь, Слава – «Наверное, здесь, правда, бывает весело – в этом „Зодиаке“!».
Он широко раздвинул руками сверкающую занавесь входа в «грот наслаждений» и вошел туда. Бахрома из новогодней мишуры с шуршанием сомкнулась за спиной Славы непроницаемым пологом, и он остался один на один с уютным красно-синим полумраком, пропахшим жареным мясом, табачным дымом и алкогольным перегаром.
Первое впечатление, произведенное на Славу внутренностями «Зодиака», оказалось вполне положительным. Некоторое время он стоял, привыкая к полумраку и разглядывал публику, надеясь сразу увидеть друзей-одногруппников, особенно – Андрюху Малышева, и выискивая, между делом, свободное место за одним из столиков на тот случай, если вдруг друзей не окажется.
К сожалению, сколько он ни смотрел – тех, кого он надеялся увидеть, в ресторанном зале не оказалось. Но зато, к своему величайшему удивлению, прямо возле эстрадного подиума за столиком «на четверых», ему бросилось в глаза одно очень хорошо знакомое, и абсолютно неуместное в данной вальяжно-праздничной, полупьяной и полуразвратной, обстановке, строгое серьезное лицо, украшенное толсто-стеклыми очками в солидной траурно-черной роговой оправе. Столик, как почему-то решил Славик, предназначался для обслуживания лиц официальных, если, конечно, таковые сюда заглядывали с какими-либо общегосударственными задачами. Но обладатель очков в траурной роговой оправе все-таки мог играть сейчас исключительно роль лица официального, каковым, по совместительству со своими студенческими обязанностями, и являлся.
Другими словами, Слава увидел пятикурсника и, что самое плохое – общественного старосту философского факультета, некоего Владимира Хомякова, широко известного, как принципиального и несгибаемого борца со всем многообразием моральных пороков, щедро произрастающих в студенческой среде. Как и подавляющее большинство студентов, Слава Богатуров недолюбливал Хомякова, но сейчас он ему почти обрадовался. Хомяков, между прочим, сидел за столиком не один – компанию ему составляли председатель студенческого факультетского профкома и тоже пятикурсник, ушастый красноглазый альбинос Степан Викторов и две какие-то незнакомые Богатурову женщины лет тридцати пяти-тридцати восьми. Внешний чопорный и немножко мумиеобразный вид обеих женщин мгновенно навеял на Славу смертную тоску, но преодолев возникшее сильное желание не подходить к вышеупомянутой четверке, он твердо зашагал по направлению к служебному столику. Тем более, что его, несмотря на полумрак и паршивое зрение, заметил и сам Хомяков. Факультетский староста приглашающе махнул Славе рукой и тот ускорил шаги.
– Добрый вечер – с Наступающим вас! – как можно интеллигентнее поприветствовал и поздравил с праздником сидевшую за столом компанию Слава.
– Здравствуй, Богатуров! И тебя – с праздником! – довольно сухо ответил Хомяков, не приглашая Славу, хотя бы для соблюдения формальной вежливости, присесть за столик. На столике, заметил Слава, из напитков, крепче минеральной воды, ничего не стояло. Викторов и две мумии женского рода не ответили на приветствие Славы ни слова и он, в свою очередь, также решил их не замечать, сосредоточив все внимание на Хомякове.
– Ты зачем сюда явился – пьянствовать и факультет позорить?! – неожиданно рявкнул Володя, даже подпрыгнув от показного возмущения на стуле.
