Завещание

Мне однозначно туда. Уверенной походкой, без промедления я выскочил наружу. Огромное поле по всем фронтам окружало отовсюду. На нём я казался ещё меньше, чем есть на самом деле. Чуть дальше впереди, за линией обнажённых посадок, просачивался свет. Он равномерно рассеивался по кронам деревьев и на определенном участке исчезал совсем. Левее обнаружился источник. На импровизированной дороге, мостилась белая с красным крестом машина станции скорой помощи. Я тут же догадался, какой временной отрезок посетил на этот раз. Вот чёрт, угораздило меня ещё раз сюда попасть. Это как побывать потерпевшим, в деле об ограблении, а потом в этом же деле предстать свидетелем. Хоть так хоть эдак, а перспектива паршивая. По ногам прокатился ледяной озноб, такой же как в коридоре дома. Я глянул вниз, поверх ступней проявлялся тёмный туман. Началось. Я загорлопанил что есть сил, при этом интенсивно жестикулируя рукой. Нужно предупредить Кирилла, сидящего в скорой, о надвигающейся опасности. Чем жизнь не шутит, вдруг услышит или хотя бы увидит мои потуги. Правда полезного в моих действиях нашлось меньше, чем бесполезного. Ведь что в данном раскладе я смог изменить. Ничего. И моргнувшие, а следом и потухшие фары уазика, подтвердили правильность мысли.

Тогда в машине СМП, мне почудилось, как сгущается вечерний сумрак. О, как я ошибался. Со стороны, происходящее выглядело феерично и невообразимо. По всему периметру из-под земли, стеной поднимался тёмный мор. Он уходил далеко вверх и должно быть своей скверной, касался святых небес. Отчётливой границей, туман образовал внушительный радиус вокруг уазика, оставив видимым только то, что ещё не успело попасть в его владения. Меня трясло, но увиденное не могло не восхищать. Я крутанулся назад обнаружив, что нахожусь у одной из таких крайних границ. Ровная гладь мёртвой субстанции, тянулась далеко в высь. Я протянул руку в туман, она по локоть ушла вглубь, совсем исчезнув из виду. А когда вынул назад, мор тонкими струйками, завиваясь, последовал за моими пальцами. Нужно торопиться. Ноги скользили и вязли в разжиженной грязи, разъезжались по сторонам. Шматки земли прилипали к тапкам, делая марш бросок к скорой ещё невыносимее. Где-то на десятом шагу, я обернулся назад. Стена мёртвого мора тронулась с места. Сзади наступая на пятки, а с других сторон сужаясь к одной единственной цели. Армада смерти мчалась к машине скорой помощи. Я изо всех сил бежал, приближаясь к посадкам. Небольшой рывок и мне удалось достигнуть полосы деревьев. Маневрируя между стволами и перескакивая через упавшие сломанные ветки, я выскочил на последний рубеж. Маленький подъём на пути к дороге и Кириллу, сидящему в уазике. Уже было видно, как в боковом стекле машины, парень суматошно вертит головой. Ещё пару тройку шагов, но ноги заплелись, я оступился замедлив ход и тут же упал на землю, оказавшись в полной темноте. Пелена тумана догнала и закрыла обзор, лишив зрение самой важной функции. Я не воспринимал свет, не получал информацию о положении предметов, знаний о форме и цвете, утратил визуальный контакт с окружающим миром, другими словами перестал видеть. Вместе с беспроглядной тьмой, тело начал окружать сковывающий холод. Я на четвереньках, что бы лучше чувствовать тактильный контакт с землёй и ориентацию в пространстве, продолжал ползти вперед. Каждое следующее движение, будь то рукой или ногой, давалось тяжелее предыдущего. Будто моё тело – механический организм, ржавело и замедлялось, хотя ясность мысли оставалась на месте. В какой-то момент, двигаться стало совсем не выносимо, и я остановился на месте.

В пелене мрака раздался хлопок. Я услышал знакомый звук, присущий электрическому напряжению в трансформаторной будке. Впереди появилась тонкая линия яркого белого света. Она парила в бездыханном пространстве, удлиняясь и разбегаясь в разные стороны, затем изгибалась и закруглялась. Наконец два конца линии соприкоснулись в конечной точке, и абстракция сложилась в картинку. Она обрела контур человека, наподобие того что рисовали мелком на асфальте, вокруг жертвы. Только этот отчётливый рисунок, не был умело нанесён на подъездную аллею, где двумя часами ранее убили хозяина загородного дома, а парил в воздухе, аки святое провидение, наполненное благодатью и светом. От линий контура к центру, подтягивался свет и заполнял пустующее пространство. Словно не обладающей изрядной фантазией ребёнок, закрашивал персонажа из раскраски в один цвет. Свет полностью заполнил человеческий очерк, став объёмным. На манер Безликого, только не чёрного, а ослепляюще белого цвета. «Красиво» – пронеслось в голове. «Необычайно красиво и воодушевляюще». Но за красотой и вероятным спасением от всепроникающей тьмы, скрывалась боль. Всё моё существо разорвалось безмолвными воплями, когда свет от только появившегося человека, прошёл вихрем сквозь меня. Ужасная, беспощадная боль, как очищение огнём, воспламеняющая кровь в жилах, заставляющая каждый нейрон в теле извиваться в змеиных языках пламени. Этот свет задевал каждую клетку души и тела, заставляя плясать и щетиниться, вонзая иглы даже в те места где отсутствовала нервная проводимость и иннервация. Я зажмурился и стиснул челюсти, затаив дыхание в попытках терпеть невозможное. Наконец вскочил с земли, распахнул очи, разжал зубы, выпуская демонический крик и с упоением наполнил лёгкие, свежим ноябрьским воздухом. Словно сделал свой первый вздох, после затяжного рождения.

На этот раз я полностью обезличил. Обе руки, ноги, торс и полагаю голова, тоже покрылись тенью превратившись в кусок чёрной плоти. Если бы это была одна из моих любимых многопользовательских ролевых игр, кто ни будь на сервере, задействовав задротский сленг, обязательно бы спросил что-то типа такого: «Где ты выбил такой чёткий скин Безликого?». Не знаю сильна ли разница, но в данном обличии я чувствовал себя несколько иначе. Мор рассеялся, а все главные лица уже собрались. Один, как может показаться на первый взгляд, безучастно стоял. Он мёртвым взглядом сверлил пространство бытия и за две наши предыдущие встречи, так и не изменил пустое выражение лица. Пепельно-серый я находился у задней части уазика. Не трудно догадаться, он и является автором недавнего светопреставления. Рукой спасения, протянутой через время и расстояние. Тогда в машине скорой мне представилось, что этот свет дар свыше, но на деле всё оказалось гораздо приземлённей. А раз он тут, значит остальные тоже явились. В задней части машины в боковом стекле, показалась голова Олеси. Сказать, что девчонка выглядела не в форме, значит не сказать ничего. Ещё несколько дней назад мой ум и сердце в бешеном трепете содрогались от увиденной картины. А сейчас, наблюдая её повторно, градус жути снова набирал высоту и достиг максимума с появлением «Незнакомца». Я приблизился в плотную к стеклу уазика. «Незнакомец» материализовался из неоткуда за спиной Ангела. Всё происходило точь-в-точь, только с другого ракурса. Завороженный, я смотрел постановку из собственной жизни. Но блажь резко схлынула, когда «Незнакомец» заговорил, а в моём разуме сомкнулись вместе разрозненные воспоминания происшествий минувших дней. Тоже самое лицо, тот же самый голос. Тон, тональность, темп и интонация речи, её невозможно больше перепутать, ведь те же самые особенности голоса, пять ночей назад вкладывали в мои уши бессмысленную информацию про самый важный день. Именно его, я неохотно слушал в нашу первую с Олесей ночь. Именно он звал с лестницы первого этажа Ангела, прикидываясь бабой Клавой, а секундой позже ломился в застенки её комнаты и был остановлен моей мёртвой копией. И именно его, я почему-то не узнал тогда, но обезличившись пару минут назад и повторно увидев «Незнакомца» в машине скорой, узнал сейчас. Будто прозрел, соединил цепи воедино. Тоже лицо, тот же голос. И теперь собрав эти знания воедино, я более не перепутаю его не в яви не во снах. Организатор наших бед, палач, изначальная тьма и первородный ужас, «Незнакомец» и «Неизвестный», всё в одном лице, наконец получивший своё первое имя и имя ему – страх во плоти.

Действие завязалось. «Незнакомец» из скорой от разговоров, перешёл к решительным мерам тех событий. Я если честно ничего не помню и после фразы «Ты же не хочешь заставлять её страдать», тогда для меня всё закончилось. Первое моё воспоминание стало открытое небо и горячая кровь, стекающая вниз по холодной руке. Правда о некоторых нюансах мне довелось узнать из уст Олесе тем же вечером. Но она поведала только о моей ссадине на щеке, ничего о том, как я выбрался из машины в рассказе не было. По другую сторону стёкол уазика, разворачивался экшен и драма. «Незнакомец» из скорой свирепым ударом выбил стекло, схватил мою напуганную копию и шарахнул о перегородку между салоном и отделением для пациентов. Крики, кровь из разодранной щеки, Олесены проклятья в адрес моего обидчика. Ангел гневом испепеляла воздух вокруг себя и словно в поддержку словам девушки, снова появился яркий, кипельно-белый свет. Я повернул голову налево. Пепельно-серый Кирилл, испускал нарастающие потоки энергии. Они преобразовывались в спектр света. Бешеная аура прошивала обшивку машины беспрепятственно проникая в салон, обволакивая присутствующих. Явление произвело впечатление на всех, начиная от Олеси и моей испуганной копии, заканчивая главным образом, «Незнакомцем». Он замешкался, на десять небольших секунд, исказил лицо в нерешительном недоумении. Этого хватило, и Олеся прямо из-под его носа, перевесилась с гроба и сквозанула на пол, скрывшись в неизвестном направлении. Будто в машине вместо пола, чёрная дыра – Ангел провалилась под днище и спарилась. Мёртвый Кирилл не последовал за ней, вместо этого он увеличил напор ауры, заряжая её на конечный залп. «Незнакомец» убрал руки, отпустил мою копию и закрылся в попытках спастись от выжигающего света. Мне дали карт-бланш на действия, маленькую лазейку. Ослеплённый в гораздо меньшей степени, чем наш оппонент, я нащупал боковую ручку двери машины. Дёрнул, но она не поддалась. Не мешкая, прямым ударом разбил боковое стекло, снял внутреннюю блокировку и вскрыл таким образом дверь. Ухватился за спецовку своей испуганной копии и с увеличенной силой Безликого, вышвырнул его на обочину. Кирилл двух дневной давности кубарем скатился вниз по грязевому настилу. Резко свет потух и когда я обернулся то обнаружил, не пепельно- серого меня, не страха во плоти, в виде «Незнакомца» уже не было. Их след простыл, а тот единственный, кто оставлял за собой следы лежал в кювете, обращённый потерянным взором к мрачным облакам.

Возиться с ним не было времени и не имело смысла. Скоро он очнётся, урывками восстанавливая память. Моя цель Олеся и сейчас мне точно известно, какую станцию она посетила – мёртвые апартаменты Клавдии Семёновны. Дверь в поле всё ещё стояла. Кто-то или что-то, возможно сквозняк, любезно её закрыли. Глупо отрицать, но проход в кроличью нору, стал самым полезным девайсом за все двадцать четыре года жизни. Эта пространственная воронка астрального мира, на ум более ничего не приходит, по функционалу, даже полезней телепортационной на борту звездолёта Энтерпрайз. Мало того, что она кидает во времени, так ещё и подвозит в нужное место в назначенный час. Жаль только, она не закидывала в конкретное место по моему велению Безликому хотению, а рандомно перемещала в гущу событий, в которой спешно приходилось разбираться. Ну и ладно не велика беда. Я в очередной раз распахнул дверь и прежде чем броситься в омут, насторожился. До этого, пространство по ту сторону сразу обрисовывалось и мне становилось от части понятно в каком я месте. Но сейчас за чертой двери ничего. К сожалению выбор не велик, а давать заднюю не вариант. Первый шаг придал уверенности, и я забрёл вглубь пространства. Позади ещё просачивался свет и поддувал беспечный ветер. А что если закрыть за собой дверь, а потом снова открыть. Мне думается решение верное и приведёт к правильному результату. Так и поступил. Закрывая за собой, я запирал не просто дверь, а запечатывал огромное поле и временной отрезок принадлежавший ему. Маленькую историю, развернувшуюся на просторах безымянной дороги. Последний воздух, рваными струйками залетел через узкую щель, отрываясь от большого брата, бороздящего свободное небо Российских прерий. Он охлаждал кожный покров и готовился к тому, чтобы переместиться и обрести для себя новый дом и последнее пристанище там, куда занесет нелёгкая.

Я открыл дверь и обнаружил, что стою в ванной собственной квартиры. Отрадно снова тут находиться. Как говорится дома и стены лечат, но явно не сегодня. Хотя слово сегодня, не очень применимо для подобной ситуации. Ведь я начал свою одиссею тринадцатого ноября в обеденной Олесеного дома, продолжил одиннадцатого ноября у машины скорой, а теперь… А теперь даже не понимаю, какой временной отрезок посетил. Единственное что можно отметить, сейчас либо день, либо только вечереет. Лампы по потолку не горели, но коридор ясно освещён. Я прошёл чуть вперёд и остановился на развилке квартиры. Вперёд, проход вёл на кухню. Назад, к ванной и комнате в которой мы спали с Олесей в последнюю ночь пребывания здесь. А третий путь вёл по направлению к залу и… Сочный, стальной хлопок, а за ним раздирающий крик, заставил меня повернуться. Путь по направлению к залу привёл к Олесе. Ангел сидела на полу спиной ко мне, невнятно бормоча и завывая. Слёзоизлияние растянулось ненадолго. Похоже девушка ощутила на себе посторонний взгляд, по иронии исходивший от меня. Почему посторонний? Я находился в обличии главного кошмара её детства. По крайней мере, она так думает. Вряд ли Олеся разглядит под коркой тени, моё настоящее лицо. Ангел поднялась с пола. Её состояние, равная пропорция между злобой, растущей паникой и бессилием перед Безликим, которое решалось одним единственным способом – бегством. Она вероятно не замечала, но её тело лихорадило почище эпилептика в разгар припадка.

– Что тебе от меня нужно? Отвечай, что тебе от меня нужно? – Сильным испугом раздирала глотку Олеся.

Надо отдать должное, Ангел смогла выдавить из себя хоть что-то, пусть и криком. А я при попытке выйти с ней на контакт обнаружил, что не могу сказать и слова. Поведать кто перед ней на самом деле. Выложить всё как есть и тем самым успокоить. Доходчиво объяснить – из квартиры выходить нельзя. Ведь если это сделать, то дальнейшие события, как раз и запустят цепочку, приведшую к машине скорой помощи. Но вместо увесистого монолога обличающее естество, стоящее перед девушкой, получилось ляпнуть пару слов:

– Не выходи из квартиры.

Клянусь, фраза прозвучала даже не моим голосом и мало того напугала девчонку ещё сильней, перепугала даже меня самого. В состоянии Безликого, трудно нормально говорить. Тогда, чтобы хоть как-то снизить уровень угрозы, я медленно на вытянутых руках мышиными шагами решил подступиться к Ангелу.

– Нет, – выпало из уст Олеси. – Нет, не подходи. Нет.

Олеся бросилась наутёк к выходу из квартиры. Мои пальцы дотронулись до кончиков её мягких волос, но она скрылась, кидаясь в объятия собственных фобий. Я от злости, вызванной собственной беспомощностью, бил кулаками в стену. Ведь мне было прекрасно известно, как поведёт себя Олеся. Я знал, что она побежит и всё равно не смог её остановить. Чему быть, того не миновать – сюда подходит лучше всего, очень жизненное выражение. Выпуская пар и матерясь на собственную персону, я не заметил, как зашёл в зал. И не просто в зал, а тёмный зал. В окне во всю прыть разгуливала ночь, хотя двумя минутами ранее, только начинало вечереть. Я щелкнул выключать, свет мгновенно озарил привычную мне обстановку комнаты. Нужно продолжать шествие. Но куда теперь заведёт дорога – неизвестно. В голове на фоне общей пустоты формулировалась одна единственная мысль. Мне нужна помощь. Я подошёл к окошку в зале и облокотился двумя руками на пластиковое окно. Несколько дней назад на этом месте мы стояли с Олесей. Я успокаивал её плачь и всматривался в огни города. Эти тёплые крупицы недавних воспоминаний, окончательно потушили последние очаги злости. Предали новой решительности и отправили мои ноги в погоню за Олесей.

Я покинул стены собственного дома через ту же дверь, через которую выбежала Олеся. То есть через парадную и вполне канонично попал туда, куда попадает любой человек выходя из своей квартиры. Я стоял в подъезде, еле сдерживая нервозный смех. Меня встречала лестничная клетка на четырёх собственников, пол из плитки, пошарпанные стены с отстающей старой краской, исписанные в некоторых местах белыми мелками и заедающий при первом нажатии звонок. Ничего сверхъестественного – обычный, запущенный подъезд в лапах безответственной управляющей компании. Но не это вызывало во мне тайфун беспорядочных эмоций. Я находился напротив одного из самых сложных испытаний за всю прошедшую жизнь. Наблюдать как угасает бабушка, принять факт о трагической гибели отца, обнаружить мёртвую маму и затем схоронить её – непомерно трудное горе и несчастье на плечах человека, непрошедшего по земле и четверти века. Но я вынес, прошёл и пережил всё, от начала до конца. Не раз во снах, мне приходилось погружается в водоворот тех дней и просыпаясь, часами пережёвывать прошедшее. И вот теперь… теперь я снова тут, у стен дома, в котором жил когда-то с родителями. Не во сне, не в своих обрывистых эпизодах, всплывающих в памяти, не в потоке мимолётных грёз, а в жёсткой действительности, начертанной для меня неведанной силой. И я точно уверен, снова на уровне абсолютного знания где, когда и зачем здесь нахожусь.

Рука дрогнула опускаясь на звонок. Первое нажатие осечка, со второго кнопка прожалась, разнося по квартире весть о незваном госте. Едва мне стоило прислониться ухом к поверхности двери, как от легкого прикосновения она распахнулась. Я прошёл в квартиру, почуяв влагу и удушливую духоту. Великолепный синтез дождливого и одновременно жаркого августовского лета. Красновато-жёлтый антураж обогащал атмосферу дома. Коридор прямиком вёл в спальню родителей. Именно туда я и направился. По пути меня сопровождали старые, серые обои, которые никогда не нравились маме и которые лень было переклеивать папе. Склад зимнего обмундирования на входе: включая обувь, верхнюю одежду и лыжи в углу. Мама раньше убирала сезонную одёжку в нишу, но после смерти отца, оставила копиться и пылиться на одном месте. В углах и по плинтусам, комками сбившийся пух. Он так же проникал и закрадывался между банками с соленьями на полу. В одну из таких банок я нечаянно влетел ногой. Трёх литровая тара зашипела и хлопнула отрывая крышку. Я даже не успел проследить куда она улетела. Содержимое банки запенилось и частями с парой нехилых, красных помидоров вылилось наружу. Дальше, справа от коридора находилась моя старая комната. На столе лежали приготовленные документы. С ними несколькими днями позже, я уйду проходить комиссию и устраиваться на работу в поликлинику. На стуле небрежно валялись медицинские халаты, под ним хирургические штаны в которых ходил на практику, когда ещё учился. Кровать по обычаю не застелена, пол не пропылесосен, а компьютер включен. Системник, заросший паутиной, в те дни нон стопам двадцать четыре на семь, гонял на мониторе мультсериал «Симпсоны». С ними я просыпался и засыпал. На подоконнике виднелась стопка тетрадей с лекциями. Я перевёл взгляд и обратил внимание на нарисованные на дверном косяке пометки. Небольшие линии, а под ними цифры. Так родители то ли в шутку, то ли в серьёз, отслеживали мой рост в разном возрасте.

И вот конечная. На периферии зала и коридора я остановился. Остановился, встретившись с человеком, которого похоронил три года назад, с человеком которому в этом временном отрезке, только предстояло умереть, с человеком даровавшем мне жизнь и имя, с человеком, которому предстояло сказать немыслимое. Мама с небольшим прищуром вглядывалась в увиденное. Этот прищур мог выражать недоверие. Но не на этот раз. Сейчас он говорил о проблемах её зрения, образовавшихся последние пять лет. Бледные губы на красном заплаканном лице колебались между улыбкой и ужасом. Мама проницательно смотрела прямо мне в глаза. Как будто за ширмой небытия, через покров объёмной тени, она смогла разглядеть то что неосознанно пряталось за толщей безличия. Она смогла разглядеть, немного повзрослевшего сына. Ну а я в свою очередь, уловив мамин настрой, опуская прелюдии и подробности, преодолевая трудности моторики речи, сказал:

– Мне некуда больше податься, не к кому больше обратиться на всём белом свете, а потому я пришёл к тебе. Мам, мне нужна твоя помощь.

Она восприняла подобное абсолютно спокойно, на веру. Мне кажется в её голове даже не промелькнула мысль о том, что возможно от горя она просто сходит с ума. Мама сразу, после монолога встала, посмотрела на обеспокоенного сына, сидящего за столом, на сына, стоящего в дверном проёме, несколько раз сравнила полученную визуальную информацию, кивнула и пошла навстречу ко мне, не отводя любопытства. Я немного отошёл в сторону. Мама остановилась, попросила меня трех летней давности убрать фото со стола и зашла во вторую комнату. Она не стала вдаваться в подробности, спрашивать, что да как, уточнять, как такое возможно и почему? Откуда я взялся, да ещё и в таком странном виде. Не стала она и ставить под сомнения свои умственные способности. Мало ли может сбрендила, поехала, тронулась от хронического отчаянья, разбавленного красным вином и постоянного, вошедшего в обиход недосыпа. Именно так. Сколько? Двести, триста дней, мама спала маленькими урывками, блукая по ночам, разговаривая с покойным мужем. И потом по будильнику собираясь и отпахивая смену на работе. Возвращаясь через сутки, подремав перед телевизором несколько часов и повторяя порочный круг до следующих рабочих суток. Вместо грызущих сомнений, поверив своим глазам и ощущениям, мама повернулась и спросила:

– Что я должна сделать?

Ответ находился в глубине меня с того момента, как я вошёл в квартиру. Крутился несколько раз на языке и наконец был озвучен. Не заставляя маму, долго ждать я ответил:

– Ты должна умереть.

Комната затряслась и начала ходить ходуном. На маме это никак не отразилось, а значит для неё этой вибрации не существует. Потолки и стены стали обволакиваться темнотой. Неравномерно, она струями, а где-то каплями покрывала поверхности. Словно мы находились внутри картины, и художник решил замазать неудачный рисунок изощрённым способом. Выплеснул на верхний край полотна чёрную краску, и она под силой притяжения стала стекать вниз, беспорядочно закрашивая всё на своём пути. Позади коридор уже полностью затянуло, а комната на половину исчезла. Взамен я обрёл свой телесный цвет и обычный облик. Безликость исчезла, и я непроизвольно улыбнулся исчезающей маме. Её рука немного подёргивалась, но всё равно решительно тянулась к моей щеке. Я едва ощутил прикосновение маминых пальцев на своей коже, на исчезающем лице увидел капельки слезинок, собирающихся у подбородка и падающих вниз. Одна из слезинок в очередной раз сорвалась и едва успела коснуться пола, как всё закончилось.

Квартира исчезла, скрываясь за вуалью прошлого. Вместо неё неподалёку слышались женские голоса. Я их сразу срисовал, один слегка настороженный, плавный принадлежал Олесе. Второй звонкий, уверенный, даже можно сказать немного весёлый, как в былые дни. Когда всё в мире этой женщины стояло на своих местах. Не надрывистый и обессиленный, как в последние месяцы её жизни, каким он мне слышался несколько минут назад в квартире. Второй голос принадлежал маме. Она общалась с Олесей, искренне обмениваясь комплементами в адрес друг друга, рассказывала о том, что данный разговор с девушкой ведёт не впервые и это особенно интересно. В самом конце, мама обняла Олесю, ободрив своей улыбкой, и та исчезла. А я так и не вышел к ним, остался стоять невидимкой в глубокой тьме. Почему? Этот разговор предназначался не мне, он предназначался Ангелу.

– Можешь выходить, мы здесь одни.

Я выступил из темноты, потрясённый такой проницательностью. И даже не успел раскрыть рта, как тут же получил новую порцию неожиданности.

– Опережая твой вопрос, сразу отвечу. Да, я всё это время знала, что ты там стоишь и слушаешь.

Мама била не в бровь, а в глаз. Она широко улыбалась, видя моё удивлённое лицо, не подозревая, что через несколько секунд её лицо станет таким же удивлённым. Мама продолжала говорить, сопровождая обильное словоизлияние чрезмерной жестикуляцией. Мы с папой всегда смеялись, в хорошем смысле естественно, над этой чертой. Такое поведение прослеживалось в ней в моменты прекрасного настроения, это была её фишка. Я отчеканивал гулкие шаги по направлению к маме. И каждый раз, когда стопа касалась твёрдой поверхности в памяти мимолётно возникали обрывки светлого детства. Как застукал родителей в новогоднюю ночь, которые подкладывали мне подарок под ёлку. Я ждал деда Мороза, а обнаружил маму с папой, ползающих на четвереньках, под наряженным деревом в поисках удачного места, для подарка. Тогда я понял главную истину. Для настоящих чудес не нужен Дед Мороз, когда рядом такие родители. Мне вспомнилось, как в центре города отмечали получение моего первого паспорта. В тот год залили огромную горку. Одолжив на время санки у очень любезных людей, мы разделились на две команды. Я с мамой против отца, на перегонки гонялись с горки. Конечно победила дружба, как и в любом другом мероприятии нашей семьи.