Человек Неба

Когда перешёл на второй курс, в летние каникулы мы, поехали а Крым к папиным, нашим родственникам.

Там меня папа и учил, как в шторм следует вести себя на море. (потому, что часто там люди тонули, потому, что волнение в море усилилось)

Можно вбежать в море после того, как волна уже схлынет. Можно, конечно, и на волны ложиться, но за волной может идти следующая и в тот момент, когда вы вдохнёте очередную порцию воздуха, волна может вам в рот залиться и в не в то горло попасть.

Поэтому, лучше волны пронзать своею головой, плывя кролем.

Самое сложное это выход из воды. Это как посадка.

Посмотрев назад, и увидев, выбрав большую волну, расположенную в метрах 20 сзади вам следует начать разгон. Лично я, скорости волны, достигать не мог, но приблизившись к той скорости, волна меня подталкивала, и я плыл почти со скоростью той волны некоторое время.

Примерно рассчитав время до берега, следует выставить ноги вперёд, как это делают птицы, садящиеся на воду. Если вы выставите ноги раньше, то потеряете скорость со всеми плохими последствиями. Если вы стукнетесь головой о дно или просто потеряете под водой ориентировку, то морских лётчиков учат поверхность определять по направлению пузырьков воздуха.

Лично мне ни разу не приходилось воспользоваться теми правилами. Однако, я видел в Планерском, в Чёрном Море у берега, девушку, которая была в шоковом состоянии после удара волны. Всё хорошо кончилось, я ей помог, а лето кончилось и тут- то меня и перевели.

Случилось это радостное событие 13 сентября 1978 года.

И вот я на ВН. Поселили меня в комнату к Пете, Биллу и Жене. Обстановка спартанская. Ничего лишнего. В центре стены висит снимок членов Политбюро и лично с Генеральным Секретарём ЦК КПСС, Главным Маршалом Советского Союза, заслуженным борцом за мир, четырежды Героем Советского Союза, Героем Социалистического Труда Л. И. Брежневым, а по правую руку от него, Женя вклеил себя.

Билл посмотрел на меня, протянул руку и сказал «Билл». Мы познакомились. Был Билл длиннее меня. Он был без пиджака, и брюки его были сантиметров на 10—15 короче ног и завершались ботинками (гадами) 45 размера. Билл молчал. Молчал минут пять, а потом и говорит «Давай ты мне свои брюки махнешь на новый высотомер ВД-10 (высотомер двух стрелочный 10 тыс. метров)».

– Давай, – если честно, то у меня ещё не было такого ценного прибора для измерения высоты.

Поскольку мало чего высотного было, то я измерял глубину метро. Целый день ездил в метро и измерял.

А в это время Билл мерил мои брюки. Они были ему коротки, и вечером Билл потребовал свой высотомер обратно. Билл закончил Академию, уехал в Алма-Ату, летал на Ил-18, Ту —154 и Ил-86, а когда развалили СССР, бежал в Россию и потом работал в отделе сертификации здесь в Питере.

Я быстро всё до сдал, и начал летать на тренажере самолета Ил-14. В СССР было все секретно, а мы были молодыми и глупыми, поэтому летали над Испанией по замкнутому маршруту Санта – София – Бадахос – Валье де – Санта.

Утром, в любую погоду, нас гоняли на зарядку. Чёртов Пётр, нашел, где окно в Европу прорубать, ворчал народ. Потом был завтрак, потом радио-зарядка, где мы на слух должны были принимать очень много знаков Морзе. В 9 начинались лекции. Часть предметов мы любили, а часть не любили, как и все нормальные студенты. Самым свирепым был профессор математики Пантелей. Про него даже анекдот сложили:

Встречает Пантелей слушателя после окончания Академии и спрашивает его

– Ну, что товарищ слушатель, пригодилась ли вам высшая математика?

– О, да товарищ профессор. На днях у меня дверь с французским замком закрылась, так я проволочку интегральчиком, дверь и открыл.

Когда сдавали сессию на первом курсе, он поставил около 200 человекам около 100 двоек и его даже в деканат вызывали. Нельзя так. Я у него 4 имел. Зато на втором семестре мы сначала яму копали, потом меня в наряд ночной поставили, и я уже приготовился отвечать, да уснул. Меня разбудили тогда. И чтобы не уснуть, я разрисовал весь лист. Обиделся на меня Пантелей и стал с пристрастием меня допрашивать.

Нельзя объять необъятное. И поставил он мне 3.

Но самая главная кафедра была Кафедра Воздушной Навигации Nо 13 (КВН Nо 13).Там работали старые, опытные штурмана, прошедшие войну и успевшие рассказать нам о ней. Например, там я узнал, как следует выбирать жену. Для тех, кто еще не знает, сообщаю, что жена должна быть на улице барыней, на кухне кухаркой, а в кровати, ну сами догадаетесь. …Причём, друг нашего преподавателя во время войны упал с 6000 метров без парашюта и не убился, и потом, после войны женился, и его жена вела себя не так как надо, а даже наоборот. …Так его друг даже умер, …Поэтому я решил не жениться. Но мне еще было 18.

Старые и опытные штурмана обычно имели на все свое суждение и вещи называли иногда по-своему: например, обычный калькулятор (они только появились) называли Малая Клавишная Электронно-вычислительная Машина, не меньше. А на уроках по астронавигации мы учили звездное небо по Древне-Греческим Легендам.

Все предметы были, несомненно, хороши. О каждом есть, что рассказать, но почему-то на память пришёл случай с авиационной метеорологией, которую иначе, как псевдо – наукой наши слушатели не называли. Несомненно, там есть какие-то строгие законы типа после холода будет тепло, но, отлетав столько лет, я знаю только, что ночью грозы бывают только на тёплом фронте и лучше в них не соваться, как не следует соваться в грозы вообще. Лично я был любимым учеником А. М. Баранова – авторитета в области авиационной метеорологии и из-за своей потрясающей лени, написал реферат, чтобы не сдавать экзамен, и он оказался очень удачным.

Короче, приходит один слушатель сдавать экзамен по метео раз уж третий. Притащил с собой кучу учебников и авторитетно заявляет, показывая на них: вот что здесь, то и здесь показывает он на свой мыслительный аппарат.

– Ну, хорошо. Что такое НГО (нижняя граница облачности).

– Это расстояние от земли до неба.

Летать мы начали на втором курсе на Ан-24. Летали в сторону Архангельска, или Риги с аэродрома Ржевка. Летали по 6 часов и были очень счастливы. Вставали в 6 утра. Завтрак, автобус через весь город. С собой давали дополнительный завтрак, в который входили кусочек сыра, сквозь который можно было вести визуальную ориентировку (выражение нашего курса), пара кусков колбасы и кефир и может быть еще что-то. Короче, по приезде на аэродром ничего уже не было.

Автобус был в крошках, и это никак не соответствовало почетному званию Советский Летчик. Поэтому инструктора нас воспитывали, и в конечном итоге даже запретили нам есть в автобусе. Быстро ели перед самым вылетом в штурманской комнате.

Один раз я решил поесть на ходу в штурманскую. На виду у пассажиров, снующих не по калеку. Инструктор был разгневан, он отобрал от меня пакетик с кефиром и так грозно потрясал им, что пакетик не выдержал и обдал инструктора кефиром с ног до головы. Кефир было жаль.

На втором курсе большие начальники решили строить забор вокруг Академии. Нам, второкурсникам, конечно, это не доставляло удовольствия, но пришлось копать яму для фундамента под осенним моросящим дождём. Сплошная глина…

Были и праздники. В субботу мы делали генеральную уборку и отправлялись в увольнение.

Серега и Валера пошли на привод – у бани, расположенной рядом с ДК авиаработников. Там продавали пиво и вечером были танцы. Попив пиво, друзья отправились дальше, как вдруг увидели люк без крышки и рядом обрывок какой-то обшивки. Кто-то сообразил: пойдем вечером, не заметим и провалимся в этот открытый люк.

Сказано – сделано. Один берет эту обшивку спереди, а другой сзади …Грохот и пыль, не кипяченые выражения. Тот, кто был сзади, вообще пропал… Обшивкой был накрыт другой открытый люк…

Я уж и не помню, чего натворил за неделю, но послали меня драить самый грязный туалет…

И так грустно мне стало, не передать. «Знала бы она, чем я тут занимаюсь».

Время поджимает, а кроме умных советов старшины – ничего. Даже пемоксоли нет. Но ведь я был в редколлегии, а поэтому сообразил быстро – взял белую гуашь и покрасил ею грязный унитаз. Все были довольны, даже старшина некоторое время…

13 числа 13 человек на 13 автобусе поехали кутить в ресторан Мир. Кому-то что-то не понравилось, началась драка, даже битва с вызовом милиции. Наши победили. С тех пор наш курс стал называться «Эскадрон Гусар Летучих.» … и если ты летчик, то ты справишься и с двумя-тремя, а по субботам и воскресеньям даже с пятью.

У нас на курсе был такой Киса. Киса мог спать где угодно и когда угодно. И еще он мог опьянеть от запаха спиртного. Поэтому его никогда не брали в кабаки. Но наш донецкий шахтер Шура решил приобщить его к «культуре» и взял его с собой. Целый день наш Киса брился и мылся и даже не прилег поспать, готовился к выходу в свет, очень волновался. Наконец выход. Только Киса познакомился с девушками, только выпил с ними рюмку, так вдруг почувствовал такую накопившуюся усталость, что тут же и уснул. Напрасно суетился Шура, а девушки чуть было не исполнили танец живота, наш Киса всё равно крепко спал. Пришлось Шуре везти Кису домой. Было воскресенье. Я уже возвращался из дома. Тут-то я и увидел такси с Шурой и Кисой. Взяли мы сонного и полупьяного Кису и потащили его к забору, который и был нами же и построен. Но не тащить же нам его через центральный вход! Дотащили мы Кису до этого забора, как он оклемался и стал даже нами руководить, умные советы давать. Подсадили мы Кису на забор, перелезли сами. И вот мы уже в нашем отеле. Шура уже рассказывает о новых приключениях с Кисой, и все хотят того Кису увидеть и прикоснуться к нему. Глянь, а Кисы то нет. В общежитии нет, на лестнице нет, нигде нет. Мы даже разволновались и пошли на улицу его искать, хотя здравый смысл говорил, что там его быть не может, потому, что там он не может быть никогда! От забора до общаги всего-то метров 50—70.

…Кису нашли мы на заборе. Он спал, висев на нем.

Конец второго и весь третий курс

Конец второго и весь третий курс я жил с Женей и с двумя Вовами. Вова Вавилов летал на Як-40, Ту-134, Ил-76 и в настоящий момент он штурман отряда Боингов 767. Самым спокойным и, по-видимому, самым толковым был Вова Ольчев. Большую часть времени, он проводил в койке. Он спал. Когда до сессии оставалось всего ничего, наш самый ответственный Женя будил Вову Ольчева и напоминал ему о предстоящих экзаменах и заодно обо всех хвостах, которые накопились. Вова говорил: ДА! и, повернувшись к стенке, засыпал до вечера. Вечером, если погода и настроение позволяли, мы шли с ним по делам… Женя Барбашов и Вова Вавилов учились очень хорошо и были неразлучны во всем. Женя познакомился с сестрой Вовы и влюбился в нее. Мы были очень рады. В тот момент сестра Вовы училась в классе 10-ом или девятом и вдруг перестала встречаться с Женькой. Ей надо было экзамены сдавать, а не с Женей встречаться. Мы очень переживали. Женя тоже. Но потом она поняла, что Женя все же несравненно лучше, чем все ее экзамены, вместе взятые, и даже вышла за Женю. Но это будет потом, а пока мы сдавали сессии и летали на Ил-18.

А летом мы Вовой Вавиловым отправились на Тотлебен.

Тотлебен- это форт, который защищает Кронштадт, который защищал Петербург -Ленинград от незваных гостей. Тотлебен или форт Первомайский был заложен в конце 19 и начале 20 века уже был построен.

Он расположен западнее Сестрорецка и виден отчётливо невооружённым глазом почти в любую погоду. Моя бабушка снимала дачу в Сестрорецке и брала меня с собой. Я лежал на берегу Финского Залива и меня посещали мысли побывать там. Добраться до острова можно было на лодке. Но плыть туда было нельзя, потому что остров находился уже вне зоны лодочной поездки. Но самое ужасное было то, что эту лодку без паспорта не давали. А паспорт давали по достижении 16 летнего возраста. Я прыгнул в 15 лет с парашютом, а лодку не давали!

Я уже учился на втором курсе, у меня уже был паспорт и мне было 18, а я так и не побывал на форте Первомайский.

Ко мне приехал Вова Вавилов, который увидел форт, и естественно тоже захотел побывать там.

Ерунда, всего километра 2. Нас двое. Было пасмурно, тихо и вообще- то нам было начихать на границу, которую пересекать не рекомендовалось. Потому, что мы были молодыми и самоуверенными.

До Форта оказалось не два километра, а почти 3 мили. Недавно, от отца я узнал, что на яликах ходили милю. Мой папа, кстати, капитан 2 ранга.

Мы попали под дождь, руки сначала в волдырях мозолей, а потом в крови.

Грести, оказалось, по- одному, лучше. Один направление указывает.

Пришли мы в форт очень усталые, но до цели дошли. Я там кирпич один подобрал. Крепкий оказался, не то, что те на даче.

А сейчас Вова штурман отряда Боингов 767. С курса на лётной должности осталось уже меньше 10 человек.

ЛЁТНАЯ ПРАКТИКА

Была у нас и летняя практика. Все уезжали в разные уголки СССР. Среди всех уголков я облюбовал Псков. 45 минут лету до Питера! Там я летал на Ан-24. За короткий промежуток времени я успел повидать все прелести лётной профессии.

Во-первых, я ходил на вылеты в белой рубашке и получал массу удовольствия от всех полётов.

Во-вторых, мне безумно нравились эти молодые, неотягощенные проблемами парни.

В-третьих, мы летали и на Север, в Мурманск и на Юг в Симферополь, а по дороге с нами случались всякие милые приключения. Конечно, я старался, но больше походил на наблюдателя.

И последнее, я узнал об уровне заработной платы, которая меня обрадовала. Она была в 30—40 раз больше нашей стипендии!

Инструктором на Ан-24 в Академии был кандидат наук Пузаков В. Н. Даже если бы он и не разбился, я думаю, что плохо бы о нём никто не сказал.

– Ну, что теоетики (он слегка картавил) давайте поиграем линеечкой (навигационная логарифмическая линейка – очень удобная штука, для расчетов, чесания позвоночника и других не менее полезных вещей).

Из какой-то очень умной книги он приспособил формулу для очень точного расчета угла выхода в заданную точку схемы захода на посадку. Это вытекало из теоремы Регио Монтана и ласкало всем нам слух. Другое дело, что в реальной обстановке времени для столь скрупулезного расчета просто не было.

И вот прилетели мы со вторым пилотом Валерой в Ленинград, чтобы на следующий день лететь в Кировск, едем в метро. Я и спрашиваю будущего Командира Ту-154, мол, как он так быстро сообразил нужный курс взять и какова роль теоремы Регио Монтана в его решении…

Четвертый, последний курс с преддипломной практикой и окончанием Академии ГА.

Когда появился призыв выполнять пятилетку в четыре года, я думаю, что Академия живо откликнулась, и нас стали выпускать в четыре года.

Лежит Джон и спит. А ему посылка с гусем приходит и в живот этому гусю напихали печеных яблок. Собрался голодный коллектив и всем кушать хочется, а Джон продолжает спать и про коллектив во сне и не думает. Разбудили Джона и показали посылку.

А Джон того гуся с яблоками увидел и говорит: «Не слабо, гусь проглотил яблоки, даже не жуя».

Преддипломную практику мы с Женей договорились проходить вместе. Женя был москвичом. Мест для таких как мы ни в

Ленинграде, ни в Москве не было. Было решено, да и стране мы требовались в Тюмени. В Тюмени была вся техника, и нас это очень устраивало. Но в последний момент Жене разрешили проходить практику в Быково на Ан-26, и мы человек 6 поехали в Тюмень. Тюмень – столица деревень.

По приезде туда я был приглашен в управление ГА и между мной и главным штурманом состоялся разговор.

– Ан-2, посадки на лед?

– Мне бы Ан-24 или Ан-26.

– Ну, хорошо, а штурманом эскадрильи вертолётов Ми-8.

– ??? Мне бы Ан-24 или Ан-26.

– Ну, а штурманом на Ми-6? Большой винт рубли считает, а маленький копейки, а?

(честно говоря, я понимал, как летает вертолет с точки зрения аэродинамики. Ну вот, умозрительно, мой разум отказывался въезжать в это). Хорошо сказал Шура об этом: «Ну, ты представь себе, как можно всю эту массу на одной гайке подвесить!»

– Ладно, есть у меня одно вакантное место, раз на вертолётах летать не хочешь, штурманом отряда Ми-6 пойдешь. Полетаешь, побудешь в этой должности года 2 и потом Ил-76 или Ту-154!

Но был я наивным, но не до такой степени. В то время нужно было полетать не меньше 5—7 лет, чтобы переучиться на такую технику.

– Мне бы Ан-24 или Ан-26. – Скромно попросил я.

Ну, так мы тебя, если конечно пробьешься и сгноим на Ан-24.

К слову Серега Устюжин, падал на вертолетах раза 4. Ни один с нашего выпуска на вертолетах уже не летает. У некоторых даже кончилось здоровье на этих вертолётах.

…Первый вертолёт на земле был Ми-4, севший в Сестрорецке в 1973 году прямо у озера Разлив, в его северной части. Из вертолёта вышли пограничники, сели в машины и уехали в северо-восточную часть Сестрорецка, где у них был санаторий, а я сел на велосипед отъехал, потом вернулся, чтобы посмотреть на это четырёх лопастное чудо ещё раз.

Я гордился тем, что видел, как вертолёт взлетает и как садится! Всё это было при мне!

Впечатлений мне хватило на целый год! За этот год я уже и самолёты повидал, поэтому и забыл увиденное.

Потом, я овладевал ценными знаниями для моих будущих полётов. После второго курса меня отправили в Псков для углубления и расширения моих знаний и полезных и не очень полезных навыков.

Как-то я был в резерве. Мне было 18. Я очень гордился, а моя кровь просто бурлила.

В общаге, где я жил, я познакомился с командиром вертолёта Ми-1, который был единственным членом экипаже. Сам себе командир. Сам себе команды отдаёт и сам их выполняет!

В общем, находясь в этом самом резерве, я вышел на стоянку погулять. Летал я тогда, стажёром, на Ан-24, но гордился даже больше, чем член экипажа. Я очень старался!

Прилетает, тот самый сосед из общаги, в командирской фуражке (с”дубами» шапке-фуражке и с видом обыкновенного пилота) это произошло в тот момент, когда я отправился бродить по стоянкам.

Я подошёл к Ми-1. Охренеть! Вертолёт можно потрогать и никто не станет орать, что трогать нельзя!

Своей хрупкостью вертолёт меня просто поразил! Не то, что аэроплан.

Командиру, который сам себе и командир, и вообще начальник мне и говорит: Ты ничего не понимаешь, летишь над водоёмом, вниз смотришь, а там «бабы» загорают. Выбрал себе. Круг сделал, подсел, на вертолёте её прокатил. Всё познакомились, она твоя!

– Хочешь, я тебя прокачу?

Конечно, мне очень хотелось прокатиться, но в этот момент узнаю, что мы с резерва летим в украинский город Черкассы за свежими куриными яйцами и по сколько я был членом экипажа (занимал место), то полетел на Ан-24 за куриными яйцами, а вовсе не на разведку вдоль водоёмов с красивыми женскими телами.

Кстати, я помню, что пока нам грузили яйца, мы пошли на рынок (традиция была такая.)

На рынке, я купил кактус, потому что мне ничего было не нужно, и я был ещё не женат. Я просто вспомнил, как на уроке ботаники бросался кактусами без горшков. С тех пор я чувствовал себя плохо, чувство вины меня не покидало, и я поливал кактус чаще, чем было надо…

А на обратном пути началось масляное голодание двигателя. Но всё хорошо кончилось.

В общем, я хотел летать на самолёте, поэтому даже в Тюменскую область не поехал, а поехал в Архангельск, аэропорт Талаги, где вертолётов не было.

Раз, мы куда, то улетали. Сел самый современный и самый большой вертолёт в мире Ми-26, за рулил на стоянку и дал задний ход!

– Ни фига себе! – сказал я.

– Ну и что, мы тоже так сможем- сказал командир.

Я видел вертолёты в воздухе и на земле, но жгучего желания полетать на них не возникало.

Через несколько лет, я вернулся в Питер.

Как-то мы отрабатывали действия при вынужденной посадки вне аэродрома.

Мы должны были разжечь костёр (чтобы нас могли увидеть с воздуха) и включить аварийную радиостанцию. Мы тряслись в автобусе несколько часов, прежде, чем достигли места.

Я очень утомился трястись в автобусе и хотел домой, потому, что выходных было мало.

Мысль посетила меня. По правилам учений больного члена экипажа должны были поднять на борт. Я решил, что должен стать раненным, и вместо того, чтобы трястись на автобусе ещё несколько часов, лететь вертолётом. Тем более, что я никогда не летал на вертолёте.

Так и поступил. Никто не предполагал моих тайных мыслей, и сыграв, что я раненный меня подняли. Вертолёт дал задний ход, я испугался и попросил, что бы меня выпустили. На самом деле я вовсе не испугался. Просто пилоты мне сообщили, что посадка будет во Ржевке, а не в Пулково. Из Ржевки добираться сложно и долго, поэтому я решил не лететь, упустив свой единственный шанс полететь на вертолёте.

Так, налетав свыше 11000 часов (660 000 минут) на самолётах, я налетал на вертолёте минуты 2, хорошо если 3.

Ну, 11000 будут ещё впереди. А пока меня отправили на преддипломную практику в Тюмень.

Ведение связи – это как иностранный язык. В самом начале, конечно. А ведется связь по определенным правилам. Летит Андрюша и надо ему попросить снижение, а ему словно память отшибло. Надо снижаться, время идет, расстояние уменьшается, а он забыл. Ему уже все члены экипажа напоминают, что снижаться пора, но в учебный процесс не вмешиваются. А надо было ему сказать «Тюмень контроль, 46651, расчетное начало снижения».

На что, ему должны были ответить:

«46651, Тюмень контроль, снижайтесь, занимайте 3 тысячи (например)»

Андрюша подумал еще и говорит:

– Диспетчер, я снижаюсь.

А диспетчер ему и отвечает:

– Валяйте.

Память об этом разговоре в небе осталась, а вот Андрюша уже ушёл в страну песчаных холмов.

Когда консервные банки, которые мы привезли с собой, окончательно примерзли к окну, ребята поехали домой, писать дипломы, а я еще не налетался и остался один.

Когда ночью летишь и есть возможность посмотреть в окно над Тюменской областью, то видишь сотни костров, горит газ. Так много газа, который выходит из недр и он готов затопить все, что его поджигают.

И вот я дома, пишу диплом. Я восхищался инерциальными системами навигации, о них и писал.

Мой друг детства, Дима, с компьютером вместо головы подбросил мне такую замечательную идею, что её реализация могла уже тянуть не только на диплом, но, к сожалению, идея только и осталась идеей по ряду причин.

Мои признания в невозможности летать на вертолёте возымело действие, и мне было разрешено перераспределиться и поехать в Архангельск, Талаги, где вертолётов не было. А вот Женя поехал в Тюмень и боролся с ними целый месяц, оголодал и все же перераспределился в Москву, Быково на Ан-24.

На защите присутствовал сам Главный Штурман ГА Киселев В. Ф., и моя речь заняла всего 20 минут, и вот конец учёбы наступил и вот мы уже штурмана 3 класса и ждет нас весь Советский Союз.

Выпускная газета «Принимай страна подарок» получилась, бесспорно, замечательной. В этой газете мы с Вовой Бураковым рисовали, а Игорь Осинцев писал совершенно бесподобные эпиграммы. Причем на всех и очень остроумно.

Вдруг он мне протягивает свою новую рукопись и я, не веря своим глазам читаю:

Он был диспетчер, теперь он штурман

Его доверья к ДИССу нет —

По облакам счисленье ветра

Познал он редкостный секрет.

Я, провёл бессонную ночь, оформляя нашу газету и вдруг такое! ДИСС – это Доплеровский Измеритель Скорости и Сноса. По этой штуке мы определяем ветер. Да, я спросил профессора Баранова о том редком явлении, когда облака вытягиваются в одну линию. Да я определил ветер по дыму из трубы, при заходе на посадку на нашем Ан-24. Но согласитесь, что писать на меня эпиграмму не следовало бы. Я просил этого не делать, но Игорь мне предложил написать эпиграмму на него.

Я обиделся и написал:

Писал наш Игорь наш Осинцев эпиграммы

Писал он их по поводу и без

Он желчи изливал на эти строчки килограммы

Какого черта ты в поэзию полез?

Писал бы лучше теще оды регулярно,

Жене б по дому помогал и КУРы бы писать её не заставлял

Да, Игорь ты не Пушкин и даже не сатирик Иванов

Писать стихов не надо больше, не расточай запасы ценных слов.

Теперь уже Игорь пытается что-то изменить…

В результате, я нарисовал Игоря летящем на Пегасе, себя на Воздушном шаре с подзорной трубой, Вову Буракова на старом автомобиле, а под нами Игорь написал:

О, Мать-Земля, когда б таких людей

Ты не рожала б миру

Заглохла б нива жизни!

Замечательные и правдивые строки. Жаль, что это уже было написано до Игоря…

Вова Бураков летал в ВВС на Ан-12, а потом работал дежурным штурманом в Домодедово, где мы первый раз после Академии увиделись в 2002-ом.