Сказки старых переулков

– Север, сдурел?!

Лёнька подскочил к забору, плюхнулся на колени и, ориентируясь на шорох земли, вновь полетевшей из-под когтей Графа, начал копать под забором со стороны проулка. Слежавшаяся земля поддавалась неохотно, он быстро ободрал себе пальцы, но затеи не бросил. Справа кто-то из щербаковских вдруг протянул ему свою клюшку – под широким прочным деревом дело пошло быстрее. Слева «комендант» Форта, устроившись рядом с Лёнькой, принялся долбить землю своей гордостью: алюминиевой трубкой от лыжной палки, лёгкой и хлёсткой, которой так удобно было лупить по мягким местам отступающего противника.

Забор снова заходил ходуном, и несколько мальчишек, кольцовских и щербаковских вперемежку, упёрлись в него плечами. Клюшка хрустнула, ударившись обо что-то прочное. Ее владелец, помогавший отгребать землю, махнул рукой на замешкавшегося Лёньку:

– Сдюжит, давай!

В яме, расширяемой тремя мальчишками, постепенно стали обрисовываться очертания изрядно поеденной ржавчиной, но явно ещё очень прочной и толстой стальной полосы, идущей точно под забором. Помедлив мгновение, Лёнька принялся подрываться под препятствие. Стальная полоса выступала всё отчетливее: от верхнего, когда-то гладкого края, металл сперва уходил чуть вглубь, к саду, а затем вновь наружу, к проулку, и когда яма дошла до нижнего края, перпендикулярно к стали обнажился насквозь прогнивший массивный деревянный брус.

– Твои ж пассатижи, – заметил кто-то из подпиравших забор. – Это чего, рельс?!

– Похоже, – Лёнька с «комендантом» сосредоточенно расковыривали отлетавшую влажной трухой деревяшку, но работа замедлилась. Обладатель клюшки присоединился к держателям забора, и вдруг из-за спин столпившихся в проулке мальчишек раздался скрипучий голос. Дед Марк из-за глухоты говорил громко, так что услышали его все – раздражённый рёв перекрыл даже лай Графа.

– Вы чего это там творите, вражье племя?!

Размахивая увесистым сучковатым бадиком, старик перешёл к решительным действиям, так что через несколько секунд ближайшая к нему толпа была рассеянна и частью бежала, а сам он оказался возле трёх «нарушителей», сидящих над раскопанной ямой.

– Вы… Ах вы… – у деда от возмущения даже дыхание перехватило. Бадик взвился, готовый обрушиться на спины и плечи мальчишек, но Лёнька завопил – частью из-за волнения, а частью потому, что боялся: старик его просто не услышит:

– Помогите! Там котенок!

Бадик повис в воздухе. Косматые брови поползли вверх, скрывшись под всклокоченным белоснежным чубом, а изрезанное глубокими морщинами лицо вытянулось в изумлённой гримасе. Но тут же, решив, что его подлавливают на какой-то хитрости, дед угрожающе ткнул своей палкой в Лёньку:

– Чего мелешь-то? Какой ещё котенок?

Вместо ответа мальчишка указал рукой на яму.

– Цыть! Место!

Заклинание сработало немедленно: трясшийся под напором сторожевого пса забор замер, из сада теперь доносилось лишь совсем тихое низкое ворчание. В наступившем затишье кошачья мольба о помощи прозвучала вполне отчётливо, хоть в ней и сквозила хрипотца – похоже, котёнок от пережитого страха был на грани того, чтобы совсем онеметь.

Кустистые брови задвигались, губы беззвучно что-то пережёвывали. Лёнька вновь засомневался, что старик услышал писк, но тут дед Марк деловито ткнул бадиком в яму:

– Ройте шустрее!

Ещё минута или две понадобились, чтобы пробиться через гнилую шпалу, и вот в углублении, за годы вымытом дождями под закопанным рельсом, зашевелилось что-то очень грязное, но, безусловно, живое и лохматое.

Извлечённый на свет котёнок сперва боялся даже открыть глаза, и с такой силой вцепился когтями в руки вытаскивавшего его Лёньки, что мальчишка невольно охнул. Поняв, что ему уже не грозит страшная сторожевая собака, котёнок убрал когти, и с любопытством принялся осматриваться. В шерсть набилось изрядно грязи, но всё-таки можно было разглядеть белые «носочки» на передних лапах и слипшиеся, но явственные ниточки, которые обещали стать после купания кисточками на кончиках ушей.

– Это ваш? – Лёньке его собственный голос после недавнего шума показался даже чересчур громким. Дед Марк, удивлённо рассматривая спасённого, покачал головой.

– Вот те на… И как это он в сад-то залез. Да ещё в нору успел юркнуть.

– Может, это соседей? – неуверенно предположил Лёнька, но губы старика вдруг тронула ироничная усмешка.

– Сдается, твой он. Ты спасал – тебе и отвечать.

– Дед Марк, а, дед Марк? – «комендант» смущённо переминался с ноги на ногу. – Скажи, ты что же, под забором рельс закопал от воров?

– Дурень, – беззлобно ответил старик, выслушивавший его с приложенной к уху ладонью. – Это трамвайный рельс. Тут под переулком – пути, а вон та площадка кольцевая – разворотная. Да что там! – он как-то безнадёжно махнул рукой. – Разве ж вы помните, не на вашем веку ломалось. Родители ваши – и те, небось, не помнят.

Лёньке показалось на секунду, что в глазах у него потемнело. Летний день угас, высокое, будто выгоревшее на солнце степное небо вдруг затянули низкие серые тучи, расползающиеся над свинцовой рябью залива. Ветер дул с моря, подгонял мелкие волны, и они непрерывно шуршали и ворчали в теснине канала.

Вдруг из-за поворота, заливаясь весёлым трезвоном, выкатился красно-жёлтый трамвайный вагон. Он летел вдоль чугунной решётки, обгоняя редкие автомобили, залитый тёплым светом ламп, включённых по случаю ранних сумерек – и маленький мальчик провожал трамвай восхищённым взглядом. Одной ладошкой карапуз крепко держал за руку мать, а другой прижимал к груди ворот пальто: там, пригревшийся, дремал подобранный ими сегодня на улице котенок.

Солнце вернулось. В воздухе снова повисло летнее марево, наполненное запахами садов. Недавние враги, словно в почётном карауле, выстроились вдоль проулка, и Лёнька медленно пошёл между двух шеренг, прижимая к груди спасенного котёнка.

Мальчишка шагал по старому, растрескавшемуся от времени и непогоды асфальту, вдоль спящего под землёй трамвайного рельса – а ему казалось, что истлевшие шпалы подымаются перед ним из-под земли, опять становятся новенькими и крепкими, и где-то очень далеко ветер снова разносит эхо знакомого трезвона.

Лёнька шёл по чужому городу – и впервые за целый год ощущал себя здесь своим.

История девятая. «История о гроше»

Пьяница спал, тяжело уронив голову на стол. По залу корчмы, затерявшейся в трущобах Терновой слободы, плыли клубы горького дыма. То здесь, то там, в углу вспыхивала трубка, выпуская в потолок новую струйку сизой отравы, и под неспешный гул разговоров мерно постукивала грубо слепленная глиняная посуда.

Корчмарь уже трижды прошёл мимо стола, недовольно поглядывая на спящего. Однако рядом с пьяным сидел незнакомый, но вполне пристойно одетый господин. Ещё с полчаса или час тому назад он подливал из кривоватого кувшина в кружку своего собеседника местное кислое, но крепкое, пиво, и внимательно выслушивал заплетающиеся сумбурные бредни. Так что корчмарь не решался потревожить этот странный дуэт, но всякий раз, миновав стол и скрывшись за стойкой, тихо негодующе хмыкал.

Пьяница спал, а сидевший рядом с ним господин в табачного цвета костюме рассматривал лицо спящего. Теперь, когда выпивка окончательно сморила человека, оно словно преобразилось; исчез куда-то «фонарь» с подбитого намедни глаза, разгладились на лбу глубокие складки морщин, пропали отёки, которые вечно бывают у людей, начинающих своё утро с бутылки и стакана. Лицо было одновременно измождённым, будто кожу его выдубили потом, тяжёлой работой – и по-детски открытым, спокойным. Человек что-то пробормотал во сне, чуть пошевелился, и снова тихо засопел.

* * *

– Прошу пана расплатиться, – громыхнул голос корчмаря.

Якуб торопливо зашарил по карманам старого жилета, но там было пусто. Проверил на всякий случай и брюки, истрёпанные на щиколотках до бахромы, но и тут в карманах не нашлось ни единого медяка. Он нарочито медленно поднял кружку с остатками пива – если уж вылетать из корчмы с треском, так хоть допить – и на последних глотках почувствовал, как по зубам ударило что-то металлическое. Якуб заглянул внутрь, и не поверил своим глазам: на дне, в вонючей кислой лужице, лежал серебряный грош.

– Вот она и оплата, – шепнул чей-то вкрадчивый голос. – Прими.

Пьяница недоумённо завертел головой, и тут же всё вокруг потускнело, смазалось, как бывает, если на только что написанную акварелью картину плеснуть воды. Мелькнуло в круговерти цветов что-то белое в пятнах – должно быть, фартук корчмаря – потом красное, жёлтое, коричневое – и стало темно.

* * *

Якуб постукивал молотком, подновляя каблуки на поношенных, но ещё крепких туфлях, которые ему принесли накануне. Что-то напевала себе под нос жена на маленькой кухоньке – когда муж бывал дома трезвым, женщина эта расцветала от радости. Спал в кроватке малыш, трое старших его братьев и две сестры отправились к реке, надеясь поймать в мутных городских водах пару плотвичек.Улицу заливало солнце. Город тёк, плавился, как свеча, под палящим летним зноем. В подвале было чуть прохладнее, но жара чувствовалась даже здесь: маленькое окошко, распахнутое наружу почти над самой землёй, походило на печное нутро.

Тихо звякнуло на улице, потом скрежетнуло и стихло. Сапожник отложил работу, выглянул в окошко – пусто. Посмотрел по сторонам – никого. И тут под самым окном увидел металлический отблеск. Якуб потянулся, силясь рассмотреть непонятную вещицу, и ахнул: у стены дома лежал золотой дукат.

– Прими, – послышался откуда-то вкрадчивый и будто знакомый голос.

Сапожник от неожиданности отшатнулся, с размаху приложившись об оконную притолоку. В глазах потемнело, от боли по щекам потекли слёзы. Пока он нащупывал на затылке быстро выраставшую шишку, пролетела по улице карета, пошли люди. Элегантный господин в табачном костюме, похожий на доктора, прошествовал с тросточкой и скрылся за углом.

* * *

Ставни были уже закрыты – хорошие ставни, плотные, ни лучика света не пробивалось из-за них на уснувшую улицу. Лавочник сидел за конторкой, передвигая столбики монет, и сводя счета за день. Пахло дублёной кожей, воском, дратвой, по полкам в свете свечей тускло поблескивала кожа сёдел, сумок, ремней. Наконец, подсчёты были закончены, но закрывать гроссбух мужчина не спешил. Он полез в широкий кушак, и вынул оттуда деревянную полую трубочку, залитую с двух концов сургучом: в таких обычно перевозили важные депеши.

Хрустнула под ножом для бумаг сургучовая печать, изображавшая оглянувшегося единорога, вставшего на дыбы. Из трубочки с тихим шелестом выпали плотно свёрнутый лист бумаги и туго набитый кошелёк, отозвавшийся при ударе о стол тяжёлым золотым звоном.

Якуб развернул письмо и по складам – в грамоте он так и не стал силён, хотя разбирать счёт и делать бухгалтерские пометки научился достаточно быстро – прочёл первые строчки: «Волею Его Величества, господина земель…» и далее, в самом конце: «…назначается личным Королевским Скорняком с жалованьем из казны в тысячу дукатов в год».

Мужчина, глядя на завязанный кошель с деньгами, задумчиво потёр уже начавшую седеть бороду. И в темноте лавки почудился какой-то смутно узнаваемый, будто раньше слышал, голос:

– Прими.

Якуб настороженно оглянулся, рука сама потянулась под прилавок, где была спрятана крепкая дубинка со стальным шаром на конце. Но нет: в лавке было тихо, лишь перетекали друг в друга в свете свечей тени от товара скорняка – чёрные, рыжие, табачные…

* * *

Барон сонно покачивался в седле, труся вслед за каретой. Он уже не раз пожалел, что, вопреки уговорам жены, решил всё-таки ехать верхом. Сейчас можно было бы подрёмывать на подушках, и пусть в карете трясёт – всё равно это лучше, чем отбивать такт филейными частями о седло. К тому же седло было отвратительным – за что подлецу-конюху ещё влетит, а может, и не только ему, но и управляющему. Уж в чём в чём, а в сёдлах и коже нынешний барон, лет тридцать тому назад сапожник, а потом скорняк с Медной улицы, прекрасно разбирался.

Время текло неспешно, до соседского замка было ещё без малого двадцать лиг, и казалось, что кортеж на дороге остановился, или движется сквозь густую патоку, залипая в ней, как мухи. Стражники сняли шлемы, но и под лёгкими стёгаными шапочками с них в три ручья лился пот. Маленький короткошеий капрал с лихо закрученными, в полголовы, усами – и тот устал настороженно озираться на придорожные кусты.

Капрала первого и выбила из седла пуля. Следом полетели кувырком некоторые охранники, другие схватились за сабли и карабины, а из лесу с воплями повалила шайка. В миг всё смешалось вокруг кареты в один орущий, стонущий, палящий и с лязгом схлёстывающийся клубок. Разбойники, неожиданностью нападения поначалу потеснившие стражу, быстро потеряли преимущество, и постепенно стали отступать под слаженным натиском стражников.

Сам старый барон с пистолетом в руке кружил у кареты, когда на её крышу вскарабкался один из бандитов. Ударом дубинки он свалил с козел кучера, полоснул ножом лакея на запятках, и сунулся было внутрь, но хлопнул выстрел, разбойник взвыл и скатился на землю. Барон с разряженным пистолетом тронул лошадь вперёд, собираясь затоптать подлеца, когда тот вскочил на ноги.

Из раздробленного плеча хлестала кровь, но бандит словно не чувствовал боли. Изумлённый барон увидел, как тот вдруг загримасничал, став похожим на обезьяну, и затем, погрозив пальцем старику, сказал лишь одно:

– Плати!

– Якуб! – крик жены резанул по ушам, барон обернулся – как раз чтобы увидеть, как внутрь кареты лезет второй разбойник, а откуда-то сверху на седую голову самого барона опускается топор на длинной рукояти. Мелькнуло ещё что-то напоследок: силуэт всадника в отдалении, в табачного цвета костюме, с любопытством взирающего с лесистого склона вниз, на развернувшееся на дороге побоище.

* * *

Пьяница вздрогнул и проснулся.

– Прошу пана расплатиться, – громыхнул голос корчмаря.

Якуб торопливо зашарил по карманам старого жилета, но там было пусто. Проверил на всякий случай и брюки, истрёпанные на щиколотках до бахромы, но и тут в карманах не нашлось ни единого медяка. Он нарочито медленно поднял кружку с остатками пива – если уж вылетать из корчмы с треском, так хоть допить – и на последних глотках почувствовал, как по зубам ударило что-то металлическое. Якуб заглянул внутрь, и не поверил своим глазам: на дне, в вонючей кислой лужице, лежал серебряный грош.

– Вот она и оплата, – заметил чей-то вкрадчивый, чуть насмешливый голос.

За столом напротив Якуба сидел элегантный господин в табачного цвета костюме. Нога на ногу, на колене треуголка в тон костюму, в руке тонкая тросточка. Он приветливо улыбнулся пьянице, и лёгким кивком указал на кружку.

Ещё не совсем очнувшись от хмельного сна, сапожник с Медной улицы вновь заглянул внутрь. Грош никуда не исчез, он всё так же тускло поблескивал в пивной лужице, и приглашал воспользоваться редкой удачей. Вдруг что-то зловещее почудилось Якубу в том, как по мокрой монете пробежал неверный свет свечи. Будто видел он что-то похожее когда-то давно, не здесь и не сейчас, или даже слышал, а было это вовсе не с ним…

– Свят, свят, свят, – закрестился сапожник, моментально трезвея, и согнулся под столом.

– Эй, эй! – корчмарь тронул его за плечо, решив, что перебравшего пьяницу сейчас вывернет.

– Да погоди ты! – зло огрызнулся сапожник.

Якуб стащил башмак с левой ноги, взял со стола двузубую вилку, ковырнул подмётку, и вытряхнул из каблука припрятанный на самый распоследний случай серебряный грош. Потускневший, щербатый – не чета новенькому, будто вчера отчеканенному, что лежал в кружке.

Корчмарь брезгливо взял монету, и с гордым видом удалился. Сапожник покосился на сидящего напротив и молчащего господина, потом нахлобучил на голову свой потрёпанный берет, и шагнул за дверь – наружу, к холодному февральскому воздуху и спящему под звёздным небом городу. Вернувшийся корчмарь вежливо, чуть не с поклоном, забрал кружку элегантного господина, подхватил мимоходом кружку Якуба.

Но едва корчмарь развернулся, и тяжело зашагал к стойке, как глаза незнакомца устремились вслед широкой спине, а на губах заиграла хитрая усмешка.Что-то тихо звякнуло. Корчмарь перевернул кружку пьяницы, вытряхнул на ладонь грош, покрутил его в пальцах и быстро опустил в кошелёк. Господин в табачном костюме, казалось, ничего не заметил – он как раз раскуривал тонкую глиняную трубочку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.