Война кланов. Охотник 1

Мы проделываем обратный путь. Охранники на выходах здороваются с Сергеичем, окидывают меня подозрительным взглядом, но крепкие двери отпираются. Заминка происходит на выдаче одежды.

– Едем на очную ставку, забери одёжу и отдай прежнюю! – командует Сергеич охраннику-каптеру.

– Подожди, но как же Владимир Александрович? Он за такое по головке не погладит, – охранник мотает головой.

– Ты его головку будешь гладить, если сейчас не выдашь. Голубев велел привезти в Шую на место происшествия или тебе его личное присутствие нужно? Так я сейчас позвоню и вызову! Можешь сходу писать рапорт! – каждое слово Сергеича прессом раскатывает охранника по стеллажу.

– Ладно-ладно, хорош угрожать. Чего ты так, Сергеич? Надо, так надо, – охранник уходит и вскоре возвращается с моей одеждой.

Я быстро переодеваюсь, заточку удается незаметно спрятать в кроссовку. Холодное лезвие впивается жестким ребром в край ступни.

– Долго ты ещё возиться будешь? – бурчит Сергеич. – Как баба собираешься!

– Всё-всё, я готов, – я выпрямляюсь и одергиваю куртку.

– Покеда! Шмотки далеко не убирай, авось ещё вернется, – Сергеич смотрит на охранника и подталкивает меня к выходу.

Выходим в промозглый серый день, но даже свет от низкого неба кажется ярким после тусклой камерной лампочки. Четырехэтажное здание удаляется по мере приближения к КПП. В лужах отражаются стальные ворота, увитый колючкой забор опоясывает территорию. За забором кипит жизнь, тут же она делает остановку.

Всего одна ночь, а как сдвинулось сознание. Всё готов отдать и рассказать милиции – лишь бы не возвращаться обратно. Вряд ли меня ждут в камере с распростертыми объятиями.

На КПП Сергеич достает из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и передает за зарешеченное стекло.

– Чё без наручников? – интересуется опухшее лицо за стеклом.

– Да куда он денется? – в ответ спрашивает Сергеич. – Даже дерзкий джигит с простреленными ногами далеко не убежит.

Пухлый охранник улыбается дежурной шутке и отдает листок обратно.

На выходе рычит заведенный милицейский «уазик». За рулем сидит крепкий парень в камуфляже, короткий ежик русых волос приветственно кивает моему провожатому. Я ныряю на заднее сиденье, громко хлопает дверца, с другой стороны залезает Сергеич.

– Здорово, Сань! – я поворачиваюсь к охраннику, но оказалось, что Сергеич обращается к водителю. – Давай по дороге заскочим ещё за сигаретами.

– Здоров, Сергеич! Вроде есть пока, угощайся, – водитель протягивает назад полупустую пачку «Примы».

– Сам травись такой гадостью, я же от «Балканки» не отступлюсь. А ты, дружок, сиди тихо и не дергайся, тогда и доедем мирно, без лишних болевых телодвижений, – Сергеич кладет мне на плечи не руку, а железнодорожный рельс.

Сквозь ткань камуфляжа ощущаются тугие мышцы, словно руку сплели из канатов. Водитель окидывает меня взглядом, хмыкает, и машина резво трогается с места.

Саня ведет умело, ловко маневрирует в потоке неспешно ползущих машин. Пару раз подрезал, но возмущенных сигналов не последовало – люди предпочитали не связываться с ментами. Однако в запыленном зеркале заднего вида виднелись сомкнутые губы и нахмуренные брови «подрезанных» автовладельцев.

Охранник и водитель переговариваются о быте. Санек жалуется на жену, пилящую из-за маленькой зарплаты, Сергеич сочувственно вздыхает. Видно, что не первый день знакомы и подобные перевозки для них не в новинку. До Кохмы мы долетаем за пятнадцать минут, и Санек притормаживает у «единственного магазина, где продавались нормальные сигареты».

– Сань, купи сразу блок, чтоб постоянно не мотаться! – Сергеич протягивает через сиденье пятисотенную купюру.

– Океюшки, Сергеич, тогда машину глушить не буду. Слушайте радио, – водитель залихватски натягивает форменную кепку и выскакивает на улицу.

Охранник ждет, пока захлопнется дверь магазинчика и наклоняется ко мне.

– За пятиэтажкой будет стоять машина. Забегаешь, ложишься на пол и не дышишь. Передавай Иванычу, что мы с ним в расчете. Дергай, пока Сашка не вернулся! – скороговоркой выпаливает Сергеич, а после меня от тычка выносит из машины.

Из лужи в разные стороны прыскают воробьи, когда я приземляюсь в рябившую под ветром гладь. Обернувшись на Сергеича (даже имени его не спросил), вижу, как тот широкой ладонью прихлопывает ноздреватый нос. По салону машины разлетаются алые брызги, охранник картинно откидывается на спину. Прямо подстреленный бандит из фильма про девяностые.

– Беги, – шипит Сергеич и обморочно закатывает глаза.

– Уби-и-или!

Я тут же срываюсь к указанному дому. Истошно верещит какая-то бабка, которая подошла к магазину и рассмотрела в открытую дверь окровавленного охранника.

Крик подстегивает сильнее допинга и вливает дополнительные силы. Я лечу по мокрой земле. Чавкает осенняя грязь, фонтанами взлетают мутно-серые капли. Кирпичный угол дома приближается звериными скачками.

Я почти завернул за него, когда раздается выстрел, и что-то мелкое врезается в стену, выбив кирпичную крошку. Смертоносный кусочек металла с визгом уносится дальше, по плечу колотят рыже-коричневые дробинки кирпича. Ожидание повторного выстрела заставляет пригнуться. Мокрые кусты шиповника скрывают ветвями от стрелка.

Открывает обычный двор. Пара скамеек, натянутые веревки со стираной одеждой, песочница и пара шин вместо клумб. Чем-то знакомая темно-зеленая «буханка» притаилась под липой. Мужская фигура находится за рулем. Облупленная ручка царапает ладонь, салон встречает запахом рыбы и лежалой резины. Волосы слипаются и закрывают глаза, я откидываю их и спотыкаюсь об углубление в полу.

Дверь тут же захлопывается, знакомый голос командует:

– На пол и не дышать!

Я ужом соскальзываю в металлическую выемку, сверху шуршит брезентовый полог. Углубление не приспособлено под человеческое тело – в бока упирается холодный металл. Я притихаю и действительно задерживаю дыхание. Крики и шум бегущих ног приближаются к машине.

Распахивает железная дверь и гремит запыхавшийся голос:

– Слышь, куда этот ублюдок сквозанул?

– Вон туда, через забор ушел.

– Чего везешь?

– Ничего, все пусто. Сам видишь. Мы за грибами собираемся. Сейчас знакомый выйдет и поедем.

Скрип сиденья – преследователь оглядывает нутро «буханки». Наконец, дверь захлопывается, и рассыпается частая дробь удаляющегося бега. Фух! Я не могу поверить своему счастью!

Неужели свободен?

Ровно урчит мотор, вибрируют стенки убежища. Грубый полог полностью скрывает выемку в полу, но мешает доступу воздуха. Слышатся тяжелые шаги, щелкает открывшаяся дверь, и крякает сиденье, принимая вес нового пассажира.

– Поехали! – командует грубый, как наждачная бумага, голос.

Переваливаясь на ухабах, машина медленно выезжает со двора. В шум мотора вклиниваются мужские голоса и женское аханье – мы проезжаем мимо «УАЗика». Слышится зычный баритон «очухавшегося» Сергича, он по рации вызывает подкрепление.

Машину трясет, на ямах особенно сильно впиваются в спину камешки на дне.

– Дышать-то можно? – спрашиваю я из-под полога.

– Через раз и только ртом! – хохотнул водитель.

Через плотный брезент, за урчанием мотора, за шорохом покрышек, мне все-таки удается разобрать, кто говорил.

Евгений! Женька!

Неужели кинулся выручать друга? Да и второй голос показался знакомым. Никак сам Иваныч помогает? Вот это да!

Полчаса мы едем без разговоров. Мелодии попсы льются из радио, шумит пролетающая дорога, резко отзываются всплески луж и редкие наплывы моторов встречных автомобилей.

Машина понемногу сбавляет скорость. Начинает активнее покачивать из стороны в сторону – съезжаем на проселочную дорогу? Чихнув выхлопом, "буханка" останавливается, пару раз дергается при торможении.

Хлопает пассажирская дверь и наконец-то распахивается душный полог.

– Вылазь, шпиён! – произносит Иваныч.

Кучерявые волосы шевелятся под напором ветра, в угрюмых глазах проскальзывают искорки веселья.

– Ну, наконец-то, думал не доеду, – я улыбаюсь в ответ.

За рулем скалится Евгений – пригодилась «буханка» отца. Как заядлый рыбак, тот не прочь поставить сеточку-другую в запрещенных местах, а от рыбнадзора прятал добычу в специальном контейнере-выемке. Эх, сейчас я готов за такую браконьерскую смекалку обнять и Евгения и его отца.

Тело затекло, и ещё минуты три я растираю онемевшие конечности. Уже потом пожимаю руку Михаилу Ивановичу, и не получается удержаться от гримасы, когда ладонь сдавливают стальные тиски.

С Евгением поздоровались «по-братски», от души. Вроде бы всё в порядке, но… Да уж, бланш у него на лице был здоровенный.

– На чей кулак упал? – спрашиваю я, глядя на фиолетовый синяк.

Эпицентр фингала отмечается на правом глазу, дальше расплываются цвета радуги. Похоже, Евгений попал под копыто взбесившегося быка, или же боднул с разгона грузовик.

– В ментовке поскользнулся на четвертом этаже, а остановился на первом, и так три раза. Хорошо ещё, что глаз не вытек, – усмехается Евгений.

Громко каркают вороны, кружатся над машиной, что потревожила покой. В отдалении от основной дороги, на нырнувшей в лес проселочной накатке, "буханка" практически сливается с придорожным ивняком.

– Как топталось, зэчара? – Евгений улыбается во все тридцать три зуба.

– Нормально, снова хотели убить. К этому состоянию как-то начал привыкать. Ты-то как выбрался?

– А за что меня задерживать? Посадили под домашний арест без права выезда, каждый день отмечаюсь у участкового. Спасибо дядьке-майору, а то до сих пор сидел бы в одиночке. Одолели, аж сил нет. Но вот за тебя взялись серьезно! Дядька руками разводит, говорит, что сделать ничего не может. Мол, и рад бы, да никак, – говорит Евгений.

– Я уже понял, что не скоро в техникум вернусь. Сергеич передал, что вы квиты? – я смотрю на Иваныча.

– Дочурку его травами да настоями выходил, когда эскулапы руками разводили, вот и отдал должок! – гудит Иваныч. – Ты как, размялся слегка?

– Вроде как да, – я пару раз взмахиваю руками.

Иголочки перестают втыкаться разъяренными пчелами. Тело ещё ноет, но терпеть можно.

– Ну, тогда залазь обратно, ещё до места добраться нужно! Разговоры потом, сейчас не до них. На дороге возможны патрули, так что, Евгений, заделай дерюжку хорошенько! А ты лежи и задерживай дыхание на остановках! – после этих слов Иваныч залезает обратно на пассажирское сиденье.

– Залазь, рыбка моя! – Евгений подталкивает меня обратно к машине. – Смотри не протухни, а то выкину по дороге.

– Я те выкину! Не гони шибко, фиолетоволицый, не дрова везешь.

С этим фингалом Евгений похож на демона японских мультиков про короля обезьян. Я последний раз потягиваюсь до хруста, и укрытие распахивает металлические объятия.

– Чтобы собаки не учуяли! – перегнувшись через сиденье, Михаил Иванович брызгает дурно пахнущей жидкостью из небольшого баллончика.

– Может тебя вместо елочки на зеркальце повесить, ароматный ты наш? – шутит Евгений.

– Машину мой чаще, тогда и елочка не понадобится, – отвечаю я.

Евгений снова накрывает пологом и тщательно убирает твердые края под пороги. Для дыхания остается небольшое отверстие у сидений.

Начинается движение. Я замираю, когда машина притормаживает. Несколько раз машину останавливают, осматривают. Чувствую себя важной персоной, если подняли такие силы на поиски сбежавшего парня.

Качнувшись на рессорах, «буханка» в очередной раз останавливается. Мое убежище раскрывается и, растирая онемевшее тело, я выбираюсь наружу. На крыльце небольшого деревенского дома, освещенного красными лучами уходящего солнца, на приехавшую троицу хмуро взирает родная тетка.

Вот это сюрприз! Тётя Маша должна быть в Юже, а мы куда приехали? Невысокие домики, дощатые заборы с кустами малины и полное отсутствие асфальта. Чем-то знакомая деревня…

Мугреево-Никольское!

И что же мы здесь делаем?

– Ребята, быстро в дом. Иваныч, покуда посиди в машине! – командует тётка. – Или сходи вон в новый храм Уара, там можно помолиться за умерших некрещеными.

Тетка мотает головой в сторону деревянного здания. Если смотреть на него с высоты птичьего полета, то покажется, что на земле лежит большой ровный крест. На маковке шпиля в свете солнца блестит небольшой купол.

– Некогда, Мария, в следующий раз. Да ты и сама можешь сходить туда, – басит Иваныч. – У охотников тоже есть за кого помолиться.

– Кто? – вытягивает шею тетя.

– Наталья. Троих с собой забрала, когда их в больнице останавливала. Я находился рядом, двоих осилил, но к ней не успел.

Тетя ахает, прикрыв рот ладошкой. Иваныч сочувственно поджимает губы и кивает.

– Зато Сашка успел уйти, – Иваныч показывает глазами на меня.

– Неужто, Пастырь вернулся?

– Вряд ли, последняя кровь ещё жива.

Тетя тяжело вздыхает и покачивает головой.

– Хорошо, я сохраню Сашку.

Мы с Евгением озадаченно переглядываемся, не понимая – о чем идет речь. Похоже, что наше недоумение заметили.

– Да, ребят не задерживай особо. Кому-то ещё домой добираться! – Михаил Иванович кивает на Евгения.

– Тогда чего же мы стоим? Быстрее проходите, каждая минута на счету. Бывай, Иваныч. Береги себя! – тетя захлопывает калитку и связывает концы веревок с мешочками.

Иваныч угрюмо кидает взгляд на тетку и ухмыляется. Невысокий дощатый забор по внутреннему радиусу окружает толстая веревка со знакомыми красными мешочками. Такую же веревочку я видел у ребят в «Медвежьем».

– Теть Маш, так ты в курсе всего? – спрашиваю я, пока заходим в узкий коридор сеней.

Евгений заинтересованно оборачивается:

– В курсе чего? Меня просветите?

– Рано тебе ещё знать! Всему своё время… А ты, Сашок, пока прикрой рот и побереги нервы друга! – тетя открывает обитую полосатым матрацем дверь. – Проходите. Ты, сразу же мыться, а ты, парень, бери две корзинки и бегом в машину. Когда наступит время, тогда и наговоритесь.

Мы входим в небольшую прихожую, соприкасаемся плечами. По правую руку, за стеклом межкомнатной двери, светлеет просторная комната, слева же несутся ароматы из небольшой кухни. Горделиво возвышается русская печь. Рядом с побеленным боком желтеют лакированными стенками широкие корзины, наполненные до краев крупными грибами. Белые и подберезовики разбавляются шляпками подосиновиков.

– Ого, какие тяжелые! – Евгений присаживается у корзин и натыкается на хмурый взгляд тети Маши. – Давай тогда, Сань. Попозже увидимся.

– Давай, Жень. Спасибо за помощь! – я обнимаю друга на прощание.

– Живо! Я провожу, а ты ступай в баню! Через сенцы направо, белье на скамейке. Ну, а ты чего встал? – тетка сухоньким кулачком толкает Евгения в бок.

Того выносит наружу. Тетка идет следом, я за ними. Наблюдаю, как сгорбившись под тяжестью корзин, выходит Евгений, а тётя Маша захлопывает дверь.

Сени проводят в большой дровяной чулан, где сквозь щели крыши пробиваются лучики заходящего солнца. В них пляшут пылинки, двигаются то вверх, то вниз, в зависимости от колебаний воздуха. Я толкаю обитую вагонкой дверь в стене чулана.

Сквозь маленькое окошко падает тусклый свет. На веревочках горделиво висят дубовые, березовые, даже можжевеловые веники. В воздухе парит необыкновенный аромат. Ожидание чего-то хорошего, очищающего наполняет тело, даже мурашки проскакивают от ощущения скорой помывки.

Сбрасываю прочь пропахшую рыбой одежду – на невысокой скамейке ждет чистый джентльменский набор: трусы, майка, трико.

Открываю дверь в пышущее жаром банное помещение, навстречу летят клубы горячего влажного пара. Первый вдох слегка обжигает легкие. Влажный пар царит по всей маленькой парной, капельки пота выступают на краснеющей коже.

Присев на обжигающую скамью, я вдыхаю раскаленный воздух, чувствую, как тело покидает усталость, и на её место приходит умиротворение. Спрессованные мышцы понемногу расслабляются.

Слегка привыкнув к температуре, плещу на несколько булыжников, обложивших металлический дымоход. Шипит. К потемневшему потолку взлетают клубы пара, тут же жар хлещет по горячему телу. Волна блаженства накрывает с головой, и я вытягиваюсь на лавке, нагретое дерево обжигает живот. Почти физически ощущаю, как из меня выходит накопившаяся грязь. Довольно жмурюсь. Прокатываются расслабляющие волны жара. Дышать можно через раз, зато прочистился нос.

А-а-а-а!!!!

На пике блаженства, когда мышцы полностью расслабились, на меня выливается водопад ледяной воды. Я истошно ору, тут же слетаю с лавки и бросаюсь в угол. Успеваю стыдливо закрыть промежность руками.

Гайд по игре

– Да ладно, чего там не видела? Я же тебя маленького подмывала, – подкравшаяся тетка ставит кадушку на лавку. – Запомни, что нельзя расслабляться. Никогда нельзя. Даже когда будешь на жене и то одно ухо должно быть поднято. Это тебе первый урок, многому придется ещё научиться. А покуда ложись, попарю от души.

На тетке ночная рубашка до пола. Она, ничуть не смущаясь, выливает на освободившуюся скамью ковшик кипятка и кивает головой. Я покорно ложусь – стыдно-то как…

– Да я сам смогу попариться! Чего водой-то плескаться? Можно же и словами объяснить.

– Словами бы понял, но вскоре запамятовал, а такое вряд ли когда забудешь. Да и сам не сможешь нормально попариться – жалко себя будет. Ложись, говорю, не брыкайся! Веник жесткий, как и твоё будущее обучение, так что готовься, – тетя Маша вытаскивает из запарочной кадушки связку еловых лап.

– Лучше березовым или дубовым! Может не надо еловым-то?

– Надо, Федя, надо! Держись теперь.

Хлясть, хлясть, хлясть…

С оттягом, с прихлестыванием, с нагнетанием пара.

Хлясть, хлясть, хлясть…

По всему телу бегут мириады иголочек, кожа скрипит под ударами веток.

Хлясть, хлясть, хлясть…

Водопады воды, волны жара, запах ели… Расслабление раскатывается по телу, глаза сами собой закрываются, скамейка улетает в бездонное небо, а вместе с ней улетаю и я…

– Да ты никак поплыл, милай? Совсем в душах да ванных ослаб? Иди тогда в предбанник – хлебни кваску, да в избу ступай. Чайник поставь, я покуда тоже сполоснусь, – тетя выливает ковшик на камни, густой пар гейзером бьет в потолок.

Действительно, в голове царит такая же пустота, как в бескрайнем синем небе. Слегка пошатываясь, я выбираюсь из парной. Осенний промозглый воздух приятно окутывает распаренное тело – клубами валит пар от покрасневшей кожи.

Банка с холодным квасом блестит возле чистой одежды. Я аккуратно поднимаю, чтоб не выскользнула из мокрых рук, и отхлебываю ядреный настой. В голове появляются далекие отзвуки мыслей, легкая музыка и пересвист канареек. За дверью раздаются хлесткие удары веника, и шипит подливаемая вода. Пусть её, завзятую банщицу, а я, пошатываясь, отправлюсь в дом. О многом надо бы подумать, но голова как пустой бочонок – ни одной мысли.

Чайник урчит на плите сытым, обласканным котом. Я оглядываюсь по сторонам, вытираю капли набежавшего пота. В небольшой кухоньке спартанская обстановка: несколько тяжелых табуреток, тонконогий стол под синей клеенкой, плита на две конфорки и старенький кухонный комод. На широком печном шестке подбоченились горшки, сковороды. Словно худой охранник возле них красуется рогатый ухват.

На столе под полотенцем хвастаются румяными боками ещё теплые пироги. Горшочек с медом, банка малинового варенья и кринка молока добавляют красочности натюрморту. Я остываю, по телу катятся крупные капли.

Классно!

Словно всю грязь скребком счистили, как снаружи, так и изнутри.

– Фуух, ну и хорошо же! Чайник готов? Отлично! – тетя врывается красным ураганом.

Банный халат, тюрбан из полотенца, лицо – всё агрессивного алого цвета. Тетя уже входит в ту возрастную пору, когда садятся на скамеечки у подъездов и обсуждают проходящих мимо людей. Только сейчас она будет обсуждать оборотней… Я разливаю по кружкам ароматы полей, пока тетя усаживается напротив.

– Сперва поедим, а после расскажу – что и как. В сказках же всегда молодца сначала парят, затем кормят и поят. Хотя, там спать укладывают, но это подождет, – тетя Маша вытягивает румяный пирог.

Я следую примеру. Сдоба с луком и яйцом восхитительно хрустит корочкой, чай отдает луговыми травами, на душу ложится тихое блаженство. Словно и не было погони, убийств и бегства. Отходили на второй план оборотни, заключенные, милиция. Спокойная, твердая уверенность тетки распространяется на меня.

– Поел? Или ещё достать? – на широком блюде не осталось даже крошки.

– Нее, нормально. Спасибо за пироги, вкуснее никогда не ел, – резинка от трико слегка впивается в отяжелевшее пузо.

– Ага, каждый раз так говоришь, – улыбается тетка и убирает со стола.

– И каждый раз – чистая правда!

– Это хорошо, что так думаешь. А теперь, добрый молодец, когда попарился-покушал, сиди и внимательно слушай! – тетка усаживается на покряхтывающий табурет.

Я весь обращаюсь в слух. Столько вопросов накопилось, столько событий произошло за последнюю неделю, что мозг может взорваться, если не услышит объяснения случившемуся.

– Познакомимся, Александр. Меня зовут Мария. Я знаю, что ты вошел в игру «Война кланов» и рада, что мне выпала честь обучить тебя и рассказать об основных аспектах. Я являюсь одним из старейших охотников, – увидев мое непонимающее лицо, тётя тут же объясняет. – Это группа людей, которые занимаются охотой на перевертышей. Так повелось издревле, что мы сдерживаем наступление оборотней на человечество.

– Тетя, что это за игра? Почему после неё я такое вижу?

– Когда-то давным-давно богам стало скучно, и они решили сыграть в игру. Их было трое: Перун, Велес и третий, которого все знают по имени Егорий, а позже переименовали в Георгия Победоносца. Тогда они были ещё молоды, азартны… глупы. Тогда они и создали три расы, чтобы увидеть – кто сильнее, и кто сможет править миром. Перун управлял людьми, Велес – берендеями, а Егорий – перевертнями. Много тогда людей и оборотней полегло, но всё-таки верх взяли люди. Они начали главенствовать на Земле. Вскоре богам эта игра наскучила, и они отвернулись от неё, чтобы заняться другими делами. Однако, сама игра, как творение божественных сил, никуда не пропала и вплетает в свои сети игроков и по сей день.

– То есть, до сих пор игра продолжается? Но я вставил катридж в приставку, а как же ты…

– А мне попалась доска для игры в тавлеи с вырезанными мордами животных и лицом человечьим, – увидев мой непонимающий взгляд, тетка пояснила. – Это что-то вроде шахмат, но интереснее и необычнее. Как-нибудь научу играть. Так вот, однажды я села играть в тавлеи со своим милым дружком, а потом словно наяву увидела, как в снежном поле сошлись два оборотня и мужчина великого роста…

– Да-да, я это тоже видел, но думал, что заставка такая.

– Заставка, – горько вздохнула тетка. – Нет, это не заставка. Ведь не только я это видела, но и мой дружок, который обернулся волком, да и выскочил в окно, чтобы ненароком меня не поранить. А меня потом отыскал старик-охотник и объяснил правила игры. И рассказал, что кончится она только тогда, когда дитя триединства закончит свой путь там, где всё началось.

– Дитя триединства?

– Не спрашивай, я до сих пор не знаю, о ком тогда говорил старик. Да и он сам не знал. Сейчас же мы, охотники, просто наблюдаем за оборотнями и не даем им превысить установленный веками лимит. Ждем окончания игры, в которую входят другие люди, со стороны.

– Мне что-то похожее говорили Вячеслав с Федором. Мол, они являются наблюдателями за перемещениями и пополнением рядов оборотней, – я согласно киваю.

– Эти берульки? Они и не такое в уши зальют, только слушай. Тоже оборотни, но перекидываются не в волков, а в медведей. Иваныч у них за старшего, – усмехается тетя. – Они, небось, наговорили, что вершат по всему миру добро и справедливость?

– Ага! Но какой им смысл меня обманывать? Они мне так расписывали про свое обучение и предназначение… Я же им поверил!

Тетка хихикает, прикрыв ладошкой губы. Глаза сверкают молодостью и задором. Я знал, что ей шестьдесят два года, но правдив ли этот возраст, если она сейчас раскрывает мне новую жизнь? А старая жизнь вся насквозь пропитана ложью?

– Оба молоды и неопытны. Не знали, что ты за человек – вот и наплели с три короба. Иваныч же – старый и тертый берендей, тот сразу тебя узнал, да виду не подал.

– А чой-то ты с ним так неласково?

– Он знает, что я охочусь на оборотней, и я знаю, что он может накинуться на меня, когда придет пора безумия. Поэтому между нами особой любви никогда и не было. Запомни – не приглашай оборотня в дом, он непременно оставит метку и может вернуться в зверином обличье! Пойми, Александр, оборотни не могут быть хорошими или плохими. Они иные, а значит зло для людей. Что оборотню позавтракать, то человеку лютая смерть. Хотя Иваныч со своими берульками и держат живность для пищи, но неизвестно – когда звериная природа возьмет верх, и они перекинутся на людей, – тетя бросает взгляд в окно, над линией леса сгущаются сумерки. – Твой отец тоже немало крови попортил берендеевскому племени.