Гражданин Еда. Рассказы 2020—2021

Оба они, будучи кадровыми офицерами безопасности, пострадали при ликвидации чрезвычайного секретного происшествия. Суть последнего осталась для них тайной. Давным-давно обоих отправили в некий очаг. После этого Иосип сделался полным дураком, а Иван Иванович в придачу стал таким, как сказано выше.

Звали их, конечно, иначе.

Долго думали, как с ними быть. В итоге пристроили в культурно-развлекательный отдел, благо в анкетах поминались музыкальные и вокальные наклонности, после чего приспособили к цирковому обслуживанию чинов.

Но их геройское прошлое не забыли. О нем и размышлял полковник госбезопасности Бобров, когда поднимался по лестнице в их скромное казенное жилище. Шагая, Бобров обнимал два внушительных пакета. Из одного торчали горлышки бутылок и свисала связка сосисок. Из другого выглядывал ананас.

Родное ведомство редко баловало ветеранов продовольственными наборами. К приходу Боброва отнеслись со всей посильной комитетской выдержкой. Иосип принял дары, а слабосильный Иван Иванович с серьезным видом закатился в огромное кресло с умышленно продавленной под его форму ямой. Там он сцепил на экваторе пуза ручки и приоткрыл слюнявый рот.

– Грешен, каюсь, не проявлял по занятости подобающего участия, – повинился квадратный Бобров, снимая в прихожей шляпу и просторный плащ.

Он пригладил русые волосы и с бодрой улыбкой вошел в гостиную, где поначалу как бы растерялся, но быстро сообразил подсесть к столу. Яства выставили, вывалили, высыпали, так что замурзанной скатерти стало не видно. Иосип расставил чайные чашки с цветочками, Бобров без промедления разлил армянский коньяк.

Иван Иванович смотрел не мигая.

Выпили по первой и сразу же по второй. Порозовевший Иосип ударил в ладоши, сорвал целлофан со свекольного салата, погрузил в него ложку. Бобров одобрительно закивал.

– Ешьте, товарищи, – призвал он.

Иван Иванович поел. Пока он этим занимался, отвернулся даже Иосип, а Бобров подумал о полной беспомощности медицины катастроф. Он явился с деликатным поручением и счел правильным подготовить почву, навести мосты, укрепить контакт.

– Сколько же лет прошло? – воскликнул он с деланным недоумением. – Ведь кажется, будто было только вчера. Я бы с удовольствием еще раз послушал, товарищ Иосип, про тот проклятый очаг. Ведь вы наши герои, и слава тех дней никогда не смолкнет.

Но ответил ему не Иосип, а Иван Иванович: запел. Исполнял он все то же, что и всегда на арене. Бобров с удивлением обнаружил, что слышал эту песню неоднократно, однако ни разу не уловил, что речь в ней идет как раз о пресловутом подвиге. Вблизи, в интимной обстановке, он разобрал отдельные слова.

Иосип, сидевший с тупым лицом, дослушал до конца, а дальше заговорил сам.

Речь его была примитивна и отрывиста. Лес. Взрыв. Темная ночь, детская кроватка. Прожектор, который осторожно шарил по дымящимся пригоркам. Зеленые существа, запах хлорки, автоматные очереди. Огонь на себя. Разгерметизация. Молоко за вредность. Ящик водки. Подземный стационар и угрюмые медики в противочумных костюмах. Далекие крики: «Пидарасы, всех под суд!»

– Кошмар, кошмар, – сочувственно качал головой Бобров.

Они выпили по шестой, и он перешел к сути дела.

– Рад сообщить вам, товарищи, что ваше заточение, ваше прозябание кончилось, – объявил Бобров.

Иосип внимал ему по-прежнему невыразительно. Иван Иванович перестал жевать. Ломоть ананаса свисал у него изо рта, как плавленые часы на картине Дали.

– Вам предстоит зарубежная гастроль. В Англии. Выступать, как обычно, вы будете не для широких слоев. Это закрытое мероприятие для обеих палат – общин и лордов. Ну, то есть все как здесь, но только там. Согласитесь, что в Англии тоже живые люди. Будет присутствовать кабинет министров, пожалуют члены королевской семьи. Наши отношения желают лучшего, и требуется разрядка. Для которой не сыскать кандидатуры лучше вашей. Родина ждет, товарищи.

Иван Иванович икнул.

– Не исключается приезд самой королевы, – задушевно шепнул Бобров.

Иосип встал. Иван Иванович, глядя на него, попытался сделать то же самое, но после выпитого не справился с креслом.

– Служим Отечеству, – отчеканил Иосип.

– Вот и славно! – Бобров пристукнул кулаком по столу. Подпрыгнули апельсины, звякнули вилки. – Мы знали, что не ошибемся. Что ж, тогда не буду больше утомлять вас присутствием. Вы получите инструкции непосредственно перед отъездом…

Он встал и лучезарно улыбнулся. Аккуратно придвинул стул, щелкнул из почтения к инвалидам каблуками и направился к выходу, но вдруг остановился и хлопнул себя по лбу.

– Чуть не забыл! – Бобров сунул руку в карман пиджака и вынул металлическую коробочку. – Насколько я помню, у вас есть замечательный номер со слезами, которыми вы поливаете зрителей. Я сам смеялся до слез. Государство доверяет вам ответственное дело. Здесь пузырек. Перед выступлением добавьте его содержимое в вашу жидкость. Открывайте в перчатках и постарайтесь не вдохнуть. И еще постарайтесь обрызгать британское руководство, а если повезет – и ее величество.

Он замолчал и впился в обоих взглядом. Из Боброва улетучилось всякое добродушие. Рот улыбался, зато глаза сделались ледяными.

– Это особенный номер с сюрпризом, – объяснил Бобров, снова полез в карман и вынул сложенную вчетверо афишку. Расправил. – Вас называют «Четыре И», а тут специально для англичан сделали перевод: «For Y». Это каламбур. Искаженное «For you», что означает «Для вас, от всей души». «For» и «four», четверка, читаются одинаково. Улавливаете соль? – спросил он с жалостью, видя полное непонимание на лицах двух идиотов.

Иосип и Иван Иванович переглянулись, не зная, что сказать.

– Место проведения операции? – молодцевато осведомился Иосип.

– Заштатный городишко, Солсбери, – махнул рукой Бобров. – Там состоится какой-то фестиваль английской песни и пляски. А может быть, юбилей или богослужение – это неважно. Главное, они все туда съедутся. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в абсолютной секретности этого поручения.

Тут уж Иван Иванович таки выкатился из кресла, чтобы по-военному щелкнуть шлепанцами, а глаза Иосипа стали сперва просто оловянными, а потом пуговичными.

Бобров залихватски, с кривой усмешкой, подбросил на ладони и поймал коробочку. Со стуком поставил ее на стол.

– Не подведите, ветераны, – бросил он и на сей раз удалился уже совсем.

Притихшие Иосип и Иван Иванович уставились на коробочку. Иван Иванович подкатился к товарищу бочком, обнял за талию и тихо затянул привычную песню. Других он или не знал, или по нездоровью забыл. Иосип одернул вытянутую майку. Проведя рукой по лицу, он обнаружил, что шишковатый нос так и сидел, где его прицепили. Память все чаще подводила Иосипа.

– Это наш звездный час, – проговорил он хрипло. – Понимаешь, Иван, о чем я?

– А как же, – неожиданно внятно откликнулся Иван Иванович.

И они еще долго сидели за столом. Пили сначала чокаясь, потом не чокаясь, дальше просто из горла – пока не забылись горячечным сном, не меняя поз и застывшего выражения лиц.

***

– Суки! Сволочи! Гниды, сгною, достану из-под земли, зажарю и четвертую!

– Товарищ генерал…

– Молчать! Отвечать! Кто их допустил? Кто разрешил?

– Товарищ генерал, вы сами…

– Молчать!… Как упустили? Как вышло, что они сбежали? Как добрались до МИ-5?

– Товарищ…

– Молчать!..

– Они считались полными дебилами, проходили по расходной статье…

– Вот, значит, каковы ваши дебилы?

– Товарищ генерал, в иной ситуации даже дебил сбежит…

– На весь мир! На весь мир ославят теперь!

– Товарищ генерал, разрешите исправить и загладить…

– Найти! Связать! Сжечь в печке!

– Товарищ генерал, будет исполнено. Найдем. Достанем. Накажем показательно. У нас уже есть на примете…

– Такие же, да? Других вы не держите?

– Никак нет, товарищ генерал. Вот эти уже полные дегенераты. Им уже выписали командировку, они вылетают завтра…

– Смотри, полковник. По тебе плачет трибунал. Молись, чтобы вернулись. Если окажется, что не полные – не обессудь…

© май 2020

Катюша

Нет, благодарю, я некурящий. Знаете, гражданин следователь, скажу вам начистоту. Вы ждете каких-то признаний, а мне не вполне понятно, за что меня скрутили. Но я наслышан о позорном свойстве интеллигентных людей доносить на себя и самостоятельно плести себе паутину. Уж не знаю, подпадаю ли я под такую категорию и насколько интеллигентный, но книжки читаю. Потому я чистосердечно признаюсь в том, что меня гнетет. Опять же, может быть, станет полегче. Я не ведаю за собой других общественно значимых прегрешений и расскажу о единственном возможном.

Месяц назад ваш покорный слуга отмечал – как и вы, надеюсь – общенародный священный праздник День Победы. Отмечал в том смысле, что сознавал: вот он, собственно говоря, наступил. Во мне уже выработалось преступное, по всей вероятности, убеждение в полной деградации этого некогда светлого торжества. Я имею в виду соответствующие мероприятия – как общегосударственные, так и частные. Смотреть и слушать все это стало решительно невыносимо, но у меня есть дурная привычка держать телевизор включенным. Я не выношу тишины. Пусть бормочет и бредит. К вечеру мое подсознание уже обкушалось до кислого рефлюкса, и я собрался выключить, но там вдруг запели «Катюшу». Это было целое представление, и до того необычное, что я решил досмотреть.

Вы государственный человек и наверняка знаете эту программу. Ее ведут гладкие прохиндеи с бешеными глазами и змеиным запасом ядовитой слюны. Может быть, видели? Нет? Ну, я расскажу. Вся эта хищная свора сидела за прозрачным столом и улыбалась во всю пасть, а стены студии были сплошь увешаны экранами с поясными изображениями героев. Старцы и старицы запевали поочередно, а дальше студия остервенело била в ладоши и подхватывала припев. Или рефрен, черт его разберет. «Выходила на берег Катюша». Веселье нарастало волнами: соло – припев, соло – припев. На втором куплете ведущие принялись дирижировать и подмигивать друг другу. Старички старались, были предельно серьезны и выводили дребезжащими голосами: «Расцветали яблони и груши… На высокий берег на крутой». Они сдвигали мохнатые брови, моргали слезящимися глазами, напрягали шейные жилы. Представьте картину: штук пять или шесть развеселых гиен в полный рост – и сотня развалин, обрезанных под ордена. Тут-то во мне и совершилось непотребство. Ничего крамольного не желая, помимо сознательной воли, я мысленно дорисовал им ножки. Короткие. Торс неподвижный, лицо как поющая маска – сами понимаете, паркинсонизм, а самоварные ножки приплясывают как бы отдельно на радость студии и ее хозяевам. Хорошо! Матрешечный визг, шакалы рукоплещут и раскачиваются, а престарелая ассамблея послушно сучит конечностями и повинуется, как ее приучили за долгую непростую жизнь. Все они, за исключением дирижеров, пляшут вприсядку, несмотря на тотальный артрит. Я им, конечно, сочувствовал в меру личных душевных способностей. Да что стыдиться – сильно жалел. Рисовал себе похожее действо в будущем, где, по причине его государственной важности, запоют уже не старички, а их бессмертные эмалевые портреты. Думаю, современные технологии позволят им открывать рты.

Вы скажете, что ничего подобного не было и все это плод моей грязной фантазии. Согласен. Я же не снимаю с себя ответственность. Вам хочется каких-то объяснений – я и выворачиваю карманы. Чем богат. Беда в том, что эта воображаемая картина приклеилась и дальше я шагу не мог без нее ступить. Вы уж не обижайтесь, но даже сейчас представляю, как и вы пляшете ножками там, у себя под столом. Ведь вы ничего такого не делаете? Мне не видно. Да, я догадываюсь, что еще сам попляшу. Прошу извинить. Продолжу: стоило мне выйти на улицу, как все в моем умозрении пускались в пляс – пешеходы, водители, пассажиры, дворники, продавцы, ваши подручные. Плясали мои сослуживцы, родственники; плясали руководители страны и деятели науки. Чума не обошла стороной давно умерших классиков отечественной литературы; она распространилась на произведения скульптуры, живописи и даже архитектуры. Везде Кривые беспокойные ножки как несущая конструкция для серьезных и вдохновенных лиц мерещились мне везде. У меня нарушился сон, потому что они мне снились. Пропал аппетит, потому что я и сам ловил себя на том, что приплясываю за едой. Разговаривая с кем-нибудь по службе или просто так, я машинально чертил на первом попавшемся листке таких же уродцев. Начал принимать успокаивающие таблетки, но танцы никуда не исчезли и только замедлились. Они стали более плавными, приблизившись не то к балетным, не то к гимнастическим.

Вот так я и очутился в том тире. Пошел прогуляться по парку. Шел и смотрел себе под ноги, чтобы не видеть толпу, которая медленно и с улыбкой выписывала кренделя. Тир стоял на отшибе, и я, естественно, непроизвольно к нему подался. Купил десять пулек. И с первого попадания понял, что пропал: фигурки были в точности такими, какие мне представлялись. Кувыркаясь и опрокидываясь, они смешно сучили ножками. Говорят, что раньше там фигурировали разные империалисты и недруги нашего государства, всякие кулаки и буржуи, ковбои, Иосип Броз Тито и прочая сволота. Я перестал дышать. Не помню, как уложил первые десять – знаю только, что ни разу не промахнулся. Взял еще пулек. И еще. Заслужил призовую игру. Выиграл плюшевого медведя, он сучил ножками. Полез за бумажником, и тут меня взяли за плечо. То есть за локти. И за все остальное. Я по-прежнему не понимаю, гражданин следователь, за что еще конкретно меня схватили, но чувствую, что заслужил, и глубоко раскаиваюсь. Надеюсь, вы удовлетворены? Что, простите? Выделите в отдельное дело? А за какие же тогда грехи… Погодите минуточку… Хорошо, я все понял, я не буду буянить и чинить препятствия. Только верните шнурки, а то у меня обувь сваливается, когда я… ну, вы уже поняли.

© май 2020

Звездная мельница

– Итак, миссис Хук, позвольте рекомендовать вам мистера Джошуа Кобольда, нашего уважаемого магистра. Как и было обещано.

Инспектор шагнул в сторону, и мистер Кобольд, неподвижно маячивший позади, выплыл на сцену всей своей тушей. Ничто не выдавало в нем магистра, за исключением подозрительной бляхи на шее. Эта штуковина изобиловала непонятными символами. Сам мистер Кобольд был в просторном плаще до пят и широкополой шляпе. Мясистое лицо излучало торжественную озабоченность.

Миссис Хук лежала в кресле, завалившись на бок. Лицо она прикрывала рукой и на инспектора с магистром не смотрела. Пальцы были унизаны кольцами.

– Не скажу, что рада вашему появлению, мистер Кобольд, – глухо сказала она. – Но сами видите, что здесь творится. Я уже согласна на все и ко всему готова.

Под шляпой растянулась сочувственная улыбка, и Кобольд успешно объединил в себе черты гиппопотама и аллигатора.

– Да, – пропищал он канареечным голосом. – Вы женщина хрупкая. Не могу и представить, что вы сами устроили такой кавардак.

Миссис Хук не была хрупкой женщиной – наоборот, но кавардак предъявленного размаха и в самом деле не мог быть делом ее рук. Вся мебель помимо кресла, в котором она убивалась, была повалена и разломана. Всюду лежали осколки, во времена более отрадные составлявшие вазы, графины и блюда. Портреты – семейные, как можно было предположить по рваным фрагментам носов и ртов, были разодраны в клочья. По потолку змеилась трещина. Люстра пробила паркет. Чья-то осатаневшая ручища завязала узлами тяжелые шторы. На стене были начертаны сажей бранные слова. В разбитое окно задувал ветер.

Инспектор пригладил редкие волосы.

– Миссис Хук, – сказал он уверенно, – положитесь на мой многолетний полицейский опыт. Еще не было случая, чтобы мистер Кобольд не помог нам, будучи приглашен. Я скептик не меньше вашему, но поверьте – в нашей практике потусторонний след встречается куда чаще, чем можно предположить. И тут мистер Кобольд оказывается незаменимым подспорьем.

– Я магистр многих знаний, – подхватил Кобольд, расхаживая по гостиной и присматриваясь к мелким и крупным последствиям разгрома. – Я адепт хуралов и свидетель пролегомен. В астрологической криминалистике мне равных нет. Я опытный спирит и экзорцист.

– Очень вас прошу, миссис Хук, – проворковал инспектор. – Расскажите ему все, о чем поведали мне. Я бессилен, нахожусь в тупике и этого не скрываю. Если кто-нибудь и в силах помочь вашей беде, то это мистер Кобольд.

– Чем же тут поможешь? – горестно вопросила миссис Хук.

– Ладно, не помочь. Хотя бы прояснить ситуацию и наметить пути.

– Обрисовать горизонты, – кивнул магистр.

Хозяйка вздохнула. Она пошевелилась в кресле, отняла от лица руку, села прямо и уколола обоих испуганным взглядом поросячьих глазок.

– Вы же все уже записали в блокнот, – напомнила она. Тон ее был безнадежен.

– Записал.

– Дважды.

– Трижды, если вам будет угодно. И тем не менее.

– Хорошо, – сдалась миссис Хук. Она заговорила монотонно, как на экзамене: – Это началось сразу после кончины моего дорогого супруга.

– Как он умер? – немедленно перебил ее мистер Кобольд.

– Упал с лестницы и сломал шею.

– Когда произошло это несчастье?

– В ночь на двадцать четвертое октября.

– И вы при этом присутствовали?

– К сожалению, нет. Я отправилась на заседание дамского кружка обсудить празднование Дня Всех Святых. Мы расписывали сценарий, разучивали гимны и засиделись глубоко за полночь.

– Только гимны? Ведь это Хэллоуин, позволю себе заметить.

Миссис Хук посмотрела на магистра косо.

– Мы приличные женщины, порядочные христианки. Только гимны. И никаких дырявых тыкв, если вы намекаете на них.

Мистер Кобольд выставил ладони:

– Хорошо-хорошо! Когда же вы видели вашего бедного супруга в последний раз?

– А какое отношение это имеет к предмету нашего разбирательства?

– Возможно, что никакого, но мы имеем дело с вопиющим случаем полтергейста, а потому обязаны досконально разобраться в подробностях жизни и смерти.

– Что ж, я отвечу. В девять вечера, когда я уходила, он был еще жив.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.