Тьма над Байкалом. Книга 1

Петров промолчал. Он уже понял, что работать с этим столичным «важняком» будет непросто. Между ними лежала не только разница в званиях и географии. Между ними лежал разный взгляд на мир. Рациональный, холодный ум Волкова против опыта и интуиции Петрова, замешанных на знании этого края, его людей и его темных тайн. И эта разница, это напряжение, повисшее в тесной кабине старого «газика», обещало искры. А возможно, и пожар.

(Часть 7)

Иркутский морг пах формалином, хлоркой и еще чем-то сладковатым, неуловимо тошнотворным – запахом смерти, которую пытались сделать стерильной. Воздух был холодным, но эта холодность не шла ни в какое сравнение с ледяным дыханием Байкала. Здесь она была мертвой, выхолощенной.

На металлическом столе под тусклой лампой лежало тело. Уже не в ледяной глыбе – ее растопили паром и горячей водой. Теперь это был просто труп неизвестного мужчины. Бледная кожа, синеватые губы, слипшиеся волосы. И те самые широко открытые глаза, которые, казалось, до сих пор смотрели на что-то невидимое в потолке морга. Даже смерть не смогла стереть с его лица выражение предельного, застывшего изумления.

Рядом стояли Волков и Петров. Волков рассматривал тело внимательно, профессионально отстраненно. Петров старался не смотреть на лицо – от него до сих пор бежали мурашки.

Патологоанатом, немолодой уже мужчина по фамилии Шерстнев, с усталыми глазами и руками в вечных желтых пятнах от химикатов, закончил предварительный осмотр и вытирал руки ветошью.

– Ну что, товарищ Шерстнев? Ваши выводы? – спросил Волков, не отрывая взгляда от трупа. Голос его в гулком помещении морга звучал особенно резко.

– Предварительно – все та же асфиксия в результате общего переохлаждения, – пробурчал Шерстнев, закуривая. Дым папиросы смешался с запахами морга, создавая совсем уж невыносимую атмосферу. – Воды в легких нет, значит, не тонул. Замерз. Классика для этих мест.

– Классика? – Волков скептически поднял бровь. – Вы находите позу, в которой его обнаружили, классической?

Шерстнев пожал плечами.

– Всякое бывает при замерзании. Мышечные спазмы, трупное окоченение на морозе может такие фортели выкинуть… Но… – он запнулся.

– Что «но»? – тут же подхватил Волков.

– Есть странности, – Шерстнев потер лоб. – Ткани… Они… необычные. Слишком хорошо сохранились для предполагаемого времени нахождения во льду. Почти как при криогенной заморозке. И структура клеток… Под микроскопом видно… Они словно… стеклянные? Очень хрупкие. Я такого раньше не видел. Будто не просто замерзли, а… кристаллизовались мгновенно.

Волков нахмурился.

– Кристаллизовались? Что это значит?

– Понятия не имею, – развел руками Шерстнев. – Нет такого в учебниках. Возможно, какой-то неизвестный химический реагент попал в организм перед смертью? Или… что-то другое. Но пробы на основные яды отрицательные. Алкоголя в крови тоже минимум, так, для запаха. Он был трезв.

Петров слушал молча, но слова Шерстнева эхом отзывались в его голове. Мгновенная заморозка. Кристаллизация тканей. Он вспомнил рассказы своего деда, старого рыбака, который клялся, что в молодости видел, как во время странной байкальской бури, когда небо светилось зеленым огнем, олень, бежавший по берегу, вдруг застыл на месте, превратившись в ледяную статую. Дед называл это «дыханием Хозяина» или работой «замороженных духов», которые иногда вырываются из трещин во льду. Тогда Петров только посмеивался над стариковскими байками. Сейчас было не до смеха.

– То есть, вы хотите сказать, что он мог замерзнуть… моментально? – спросил Волков, явно пытаясь уложить слова Шерстнева в свою рациональную картину мира. – Как это возможно?

– С точки зрения известной мне медицины – невозможно, – прямо сказал Шерстнев. – Но я вижу то, что вижу. Структура тканей изменена на клеточном уровне. Как будто его пропустили через… не знаю… какой-то сверхнизкотемпературный шок. Выходящий за рамки обычного природного замерзания.

Волков потер подбородок, глядя на неподвижное тело.

– Интересно… Это меняет дело. Или усложняет. Спасибо, Шерстнев. Подготовьте подробное заключение. Особенно по этим… кристаллам в тканях. Возможно, потребуется экспертиза в Москве.

Шерстнев кивнул и вышел, оставив следователей наедине с трупом и его тайнами.

– Ну что, капитан? – Волков повернулся к Петрову. В его глазах уже не было прежней снисходительности, скорее – азарт охотника, учуявшего сложный след. – Ваша «сибирская экзотика» приобретает некоторые объективные черты? Мгновенная заморозка, кристаллизация… Похоже, наш клиент столкнулся с чем-то посерьезнее обычного мороза.

Петров кивнул, глядя на застывшее лицо неизвестного.

– Я же говорил, дело странное. И эти… байки деда… про замороженных духов… – он осекся, поняв, что снова лезет в мистику.

Но Волков на этот раз не стал отмахиваться.

– Духи духами, капитан, но какая-то аномалия здесь явно присутствует. Природная? Техногенная? Надо выяснять. Очень надо выяснять. Кто он такой, этот человек? И что он делал на Байкале? Похоже, ответ на этот вопрос гораздо важнее, чем я думал сначала.

(Часть 8)

Пока Волков окучивал научные институты и тряс армейские чины по своим московским каналам, пытаясь нащупать ниточку к личности замороженного или к возможному секретному эксперименту, Петров занялся тем, что считал не менее важным. Он зарылся в прошлое. Не в большое, официальное прошлое из учебников истории, а в то мелкое, пыльное, забытое прошлое, что оседало на полках областного архива и в подшивках старых газет.

Архив встретил его запахом тлена. Не трупного, нет – тлена бумажного. Миллионы страниц, исписанных выцветшими чернилами и машинописным шрифтом, хранили истории болезней, рождений, судебных тяжб и смертей. Воздух был сухим и неподвижным, пылинки танцевали в редких лучах света, пробивавшихся сквозь грязные окна. Тишина здесь была особенная, не байкальская – глухая, давящая, словно сами стены впитали все горести и тайны, осевшие на этих пожелтевших страницах.

Петров перелистывал старые милицейские сводки, отчеты участковых из прибайкальских районов, подшивки «Восточно-Сибирской правды» за последние тридцать лет. Дело двигалось медленно. Бумага крошилась в руках, записи часто были неразборчивы, сделанные наспех карандашом или выцветшими чернилами. Он искал нечто похожее на их случай: странные смерти на льду, необъяснимые исчезновения, упоминания о людях, найденных замерзшими в неестественных позах.

Часы текли вязко, как смола. Спина затекла, глаза слезились от пыли и напряжения. Он просмотрел сводки за пятидесятые – годы послевоенной неразберихи, когда люди пропадали часто, а причины смерти не всегда расследовались тщательно. Ничего похожего. Сороковые – война, эвакуация, не до странных смертей на Байкале. Он уже начал думать, что Волков прав, и все эти предчувствия и дедовские байки – лишь плод усталости и воображения, игра разума в этом краю легенд. Может, просто несчастный случай, осложненный какими-то аномальными погодными условиями?

Он почти сдался, решив перекурить и переключиться на что-то другое, когда его взгляд зацепился за короткую заметку в ветхой подшивке районной газеты «Байкальская Заря» за… да, за 1938 год. Мелкий шрифт, неказистый заголовок: «Трагедия на льду».

Заметка была короткой, всего несколько строк, затерявшаяся между отчетом о надоях и новостью о разоблачении очередного «врага народа». В ней сообщалось об охотнике-промысловике из села Турка, не вернувшемся с Байкала. Позже его тело было найдено вмерзшим в лед «в нескольких верстах от мыса Ухан». Знакомое название.

Петров впился глазами в строчки. Дальше шло самое интересное. «Тело было обнаружено товарищами по артели в странном, неестественном положении,» – коряво сообщал безвестный корреспондент. – «Признаков борьбы или нападения хищников не обнаружено. Медэкспертиза установила смерть от переохлаждения. По предварительной версии, смерть наступила в результате несчастного случая во время внезапного бурана, сопровождавшегося, по словам очевидцев, необычными атмосферными явлениями».

И все. Никаких подробностей. Какое «неестественное положение»? Какие «необычные атмосферные явления»? Дело наверняка быстро закрыли, списав все на стихию и разгул контрреволюции, мешавшей строить социализм. Тридцать восьмой год – время было такое, не до загадок природы.

Но для Петрова эти несколько строк прозвучали громче набата. Тот же район. Та же смерть от холода без видимых причин. Та же «неестественная поза». Даже упоминание странной погоды. Словно эхо, долетевшее сквозь два с лишним десятилетия.

Он откинулся на спинку скрипучего стула, чувствуя, как по спине пробежал холодок, не связанный с промозглой атмосферой архива. Это уже не было просто совпадением. Это был паттерн. Призрак прошлого, протянувший ледяные пальцы в настоящее.

Значит, их замороженный – не первый. Значит, что-то происходит в этом районе Байкала уже давно. Что-то цикличное, страшное, выходящее за рамки привычной логики. И байки деда о «замороженных духах» внезапно перестали казаться просто байками. Они стали похожи на искаженное временем предупреждение.

Петров аккуратно переписал данные заметки в свой блокнот. Это была слабая зацепка, почти эфемерная. Волков, скорее всего, снова отмахнется, скажет, что это притянуто за уши. Но Петров чувствовал – он на верном пути. Пути, который вел не только к разгадке смерти неизвестного мужчины, но и к какой-то древней, темной тайне самого Байкала. Тайне, которую озеро хранило десятилетиями, лишь изредка приоткрывая ее ледяной полог.

(Часть 9)

Петров как раз вернулся из архива, все еще ощущая на руках пыль десятилетий и легкий озноб от своей находки, когда в их с Волковым временном кабинете дребезжаще зазвонил телефон. Не "вертушка", обычный городской аппарат. Волков, погруженный в изучение каких-то схем и карт, которые ему явно передали не по официальным каналам, поморщился и кивнул Петрову – мол, бери трубку.

– Капитан Петров, слушаю.

Голос на том конце провода принадлежал дежурному по УВД, говорил он быстро и встревоженно.

– Игорь Матвеевич, тут ЧП. Из Усть-Баргузина звонили только что. Начальник местной геологоразведочной партии… Говорит, пропала связь с одной из их полевых групп. Вчера вечером должны были выйти на связь по рации – и тишина. Сегодня утром тоже.

Петров почувствовал, как внутри все похолодело. Он помнил слова Зуева о запросе из Обкома насчет пропавших геологов. Значит, то были не просто слухи.

– Какая группа? Где они находились?

– Группа номер семь, начальник – Кольцов. Четыре человека. Они работали в тайге, квадрат… – дежурный продиктовал координаты, – …это примерно семьдесят километров к северо-востоку от озера, район речки Большой Чивыркуй. Глухомань страшная. Говорят, там даже троп нормальных нет.

Волков поднял голову от своих бумаг, услышав обрывки разговора. В его глазах мелькнул острый интерес.

– Давно пропали? Есть какие-то версии? – спросил Петров, уже зная ответ.

– Начальник партии говорит, они всегда на связь выходили четко, как часы. Рация у них исправная, погода в том районе последние сутки спокойная, без сильных морозов и буранов. Он боится худшего. Попросил помощи. Вертолет нужен для облета, поисковая группа…

– Понял. Передай в Усть-Баргузин, чтобы ждали. Мы сейчас будем решать. Отбой.

Петров положил трубку. Некоторое время они с Волковым молчали, глядя друг на друга.

– Геологи? – наконец спросил Волков.

– Они самые. Четыре человека. Потеряли связь в тайге, недалеко от того места, где нашли нашего… замороженного. Ну, относительно недалеко по здешним меркам. Километров сто пятьдесят, может.

Волков подошел к карте Иркутской области, расстеленной на соседнем столе. Нашел указанный дежурным квадрат. Задумчиво провел пальцем по зеленому пятну тайги.

– Речка Большой Чивыркуй… Интересно. Это не так далеко от того мыса Ухан, где нашли тело. И совсем рядом с той зоной, где, по вашим словам, местные наблюдали «необычные атмосферные явления» в тридцать восьмом. – Он бросил на Петрова быстрый взгляд. Было видно, что и московский следователь начинает складывать два и два.

– Так что будем делать, Александр Сергеевич? – спросил Петров. Он уже знал, каким будет ответ, но протокол требовал субординации.

– Делать? – Волков резко выпрямился. В его голосе появился азарт. – Собираться будем, капитан. Немедленно. Организуйте вертолет, поисковую группу – пара ваших самых толковых ребят, плюс проводник, знающий те места. Берем снаряжение, рацию, оружие на всякий случай. Вылетаем в Усть-Баргузин, оттуда – в тайгу.

– Полковник Зуев просил пока не связывать… – начал было Петров, но Волков его перебил.

– Полковник Зуев сейчас выполняет распоряжения Москвы. А Москва хочет знать, что происходит на Байкале. Исчезновение группы геологов в том же районе, где при странных обстоятельствах погибает неизвестный (возможно, тоже геолог или кто-то связанный с ними), – это уже не совпадение. Это система. И мы летим туда, капитан. Вместе. Возможно, эти пропавшие геологи дадут нам ключ к разгадке гибели вашего «ледяного человека». Или… – он усмехнулся невесело, – …пополнят коллекцию сибирских загадок.

Петров кивнул. Спорить было бесполезно, да и не хотелось. Несмотря на всю его настороженность к московскому следователю, он чувствовал – сейчас они должны работать вместе. Тайна, сгустившаяся над Байкалом и окружающей тайгой, была слишком темной и опасной, чтобы распутывать ее в одиночку. Молчание тайги пугало не меньше, чем застывшее изумление в глазах мертвеца. Что ждало их там, в этой зеленой, безмолвной глуши? Он не знал. Но чувствовал – игра начинается по-настоящему. И ставки в ней – человеческие жизни.

Глава 2: Тени в тайге

(Часть 1)

Утро выползло на улицы Иркутска неохотно, серое, стылое, едва отличимое от ночи. Фонари еще горели, отбрасывая мутные желтые пятна на заиндевевшие тротуары. Воздух пах снегом и угольным дымом из печных труб. Во дворе Управления Внутренних Дел царила не свойственная этому раннему часу суета. Двигатель армейского грузовика ГАЗ-66, уже прогретый, мерно урчал, выпуская клубы сизого выхлопа, которые тут же растворялись в морозной дымке.

Петров, натянув поверх формы тяжелый овчинный тулуп, лично проверял снаряжение, которое двое молодых оперативников – Баранов и Синицын, крепкие ребята с обветренными лицами, которых он выбрал для группы, – грузили в кузов. Спальные мешки, палатка, запас провизии на несколько дней, топоры, пила, канистры с бензином, моток прочной веревки, аптечка с увеличенным запасом бинтов и обезболивающего. Рядом лежали два карабина СКС в промасленной бумаге – оружие выдали со склада под личную ответственность Петрова. Тайга есть тайга. Всякое бывает. Зверье. Или не только зверье.

Волков стоял чуть поодаль, у кабины грузовика, одетый все в ту же щегольскую шинель, которая казалась совершенно неуместной для таежной экспедиции. На его лице читалось нетерпение. Он то и дело поглядывал на часы, словно боясь опоздать на встречу с пропавшими геологами.

– Петров, мы все необходимое взяли? Рация проверена? Проводник где? – спросил он резко, прервав молчание.

– Все по списку, Александр Сергеевич, – ответил Петров, не оборачиваясь, принимая от Синицына тяжелый брезентовый рюкзак. – Рация на базе, в Усть-Баргузине заберем портативную. Проводник – Егорыч, эвенк, – ждет нас там же. Места те знает как свои пять пальцев. Без него – никуда.

– Надеюсь, ваш Егорыч не будет забивать нам голову сказками про лесных духов, – Волков подошел ближе, оглядывая гору снаряжения в кузове. – Нам нужны факты, а не фольклор. И скорость. Каждый час может быть решающим.

– В тайге, товарищ Волков, скорость не всегда главное, – Петров наконец посмотрел на него. – Главное – дойти. И вернуться. Егорыч знает, как это сделать. И про духов лесных он, может, и не врет. Не все здесь объясняется Уголовным кодексом.

Волков промолчал, но в глазах его промелькнуло знакомое раздражение. Он явно считал осторожность и суеверия Петрова досадной помехой. Для него это была четкая задача: найти пропавших, выяснить причину, доложить в Москву. Эмоции, предчувствия, байкальские тайны – все это было лишь информационным шумом.

Но напряжение висело в воздухе не только из-за разницы их подходов. Обоих давило предчувствие. Сообщение об исчезновении геологов легло слишком уж точно в канву странной смерти на льду. Слишком много совпадений для глухой сибирской провинции. Ощущение срочности было почти физическим – холодное, колючее, оно подгоняло, заставляло двигаться быстрее, перепроверять узлы на рюкзаках, туже затягивать ремни.

– Поехали, – бросил Волков, открывая дверцу кабины со стороны пассажира.

Петров кивнул Баранову и Синицыну, устраивавшимся в кузове среди снаряжения.

– В кабину садись, – сказал он Синицыну. – Баранов, ты в кузове за старшего. Приглядывай.

Он сам сел за руль. Двигатель взревел, и тяжелый грузовик, кряхтя и подпрыгивая на ухабах замерзшей колеи, выбрался со двора УВД на пустынные утренние улицы Иркутска. Город оставался позади, уступая место пригородам, а затем и бескрайнему простору, покрытому снегом. Впереди лежали сотни километров пути до Усть-Баргузина, а потом – неизвестность. Молчаливая, зеленая, полная теней тайга. И два следователя, такие разные, но объединенные одной целью и одной, пока неясной, но явно ощутимой угрозой. Атмосфера в кабине была натянута до предела.

(Часть 2)

Если тракт до Усть-Баргузина был просто плохой дорогой – с ухабами, замерзшими колеями и редкими деревеньками, цеплявшимися за жизнь у самой обочины, – то путь от поселка вглубь тайги дорогой назвать было сложно. Это была скорее условная просека, пробитая когда-то лесовозами и теперь занесенная глубоким, по пояс, снегом. Старый ГАЗ-66 ревел, напрягая все силы, полз медленно, как усталый зверь, оставляя за собой глубокий, рваный след. Иногда он зарывался по самые мосты, и тогда приходилось выходить, откапывать колеса лопатами, подкладывать ветки. Воздух звенел от мороза, щеки горели, а дыхание мгновенно превращалось в густой пар.

Пейзаж вокруг был однообразным и величественным в своей суровой простоте. Бесконечные стены тайги – лиственницы, сбросившие хвою и стоявшие черными, костлявыми скелетами, и могучие кедры с соснами, чьи темно-зеленые лапы были тяжело присыпаны снегом. Небо над головой было низким, свинцовым, обещавшим новый снегопад. Ни звука, кроме рева мотора и скрипа снега под колесами. Казалось, время здесь остановилось или текло по каким-то своим, нечеловеческим законам. Цивилизация осталась где-то далеко позади, в другом мире. Здесь правила природа – древняя, равнодушная, не прощающая ошибок.

В тесной, промерзшей кабине грузовика молчание было таким же плотным, как и тайга за окнами. Синицын, молодой оперативник, сидел ,как то поместившись между Петровым и Волковым, держась за что придется и стараясь не мешать. Петров вел машину уверенно, его лицо было непроницаемым, взгляд сосредоточен на едва различимой колее впереди. Он знал эту дорогу, знал, как опасно здесь потерять бдительность.

Волков, напротив, казался раздраженным этой медлительностью, этой первобытной борьбой с бездорожьем. Он то и дело поглядывал на часы, ерзал на сиденье. Видно было, что он привык к другому темпу, к другой реальности, где расстояния измеряются часами полета, а не сутками езды по снежной целине.

– Далеко еще до места, где они должны были быть? – нарушил он наконец молчание. Голос его звучал в кабине неестественно громко.

– Егорыч говорит, к вечеру доберемся до точки, где они выходили на связь последний раз, – ответил Петров, не отрывая глаз от дороги. – Если повезет и опять не сядем.

– Егорыч… Ваш проводник… Он надежный? Не заведет нас к каким-нибудь медвежьим берлогам вместо лагеря геологов? – Волков пытался говорить легким тоном, но сквозь него пробивалось недоверие и желание утвердить свой авторитет.

– Егорыч тут каждую тропку знает с детства, Александр Сергеевич, – Петров позволил себе легкую усмешку. – И медведей он чует за версту. А вот геологов… Это вопрос. Если они действительно заблудились или попали в беду, найти их будет непросто. Тайга следы быстро прячет.

– Мы их найдем, – твердо сказал Волков. – У нас есть приказ. И ресурсы. Кстати, капитан, я хотел бы уточнить план действий по прибытии на место. Считаю, что оперативное руководство поисковой операцией должно быть сосредоточено в одних руках. Учитывая мой опыт…

Петров молчал, глядя вперед, где дорога делала крутой поворот, огибая заснеженный холм. Он знал, к чему клонит Волков. Столичному следователю не терпелось взять все под свой контроль, отодвинув местного капитана на вторые роли.

– Опыт у вас, безусловно, богатый, Александр Сергеевич, – проговорил он наконец, аккуратно поворачивая руль. – Но здесь, в тайге, опыт немного другой нужен. Не кабинетный. Решения принимать придется быстро, по ситуации. И слушать надо не только приказы, но и то, что тайга шепчет. И что Егорыч скажет.

– Вы опять про свой фольклор, капитан? – Волков слегка повысил голос. – Давайте договоримся: мистику и суеверия оставляем за бортом. Руководствуемся картой, компасом, логикой и Уставом. Руководить буду я. Вы отвечаете за выполнение моих указаний и поддержание дисциплины среди ваших людей. Идет?

Грузовик как раз выехал на более ровный участок, и Петров на мгновение перевел взгляд на Волкова. В его глазах не было злости, скорее ирония и какая-то глубинная усталость от этой вечной борьбы с чужаками, не понимающими и не желающими понимать этот край.

– Как скажете, товарищ старший лейтенант, – ответил он подчеркнуто официально. – Ваше слово – закон. Особенно здесь, в семидесяти километрах от ближайшего телефонного аппарата. – Он снова отвернулся к дороге, но Волков заметил легкую усмешку в уголках его губ.

Напряжение в кабине снова сгустилось. Они ехали дальше, вглубь молчаливой, заснеженной пустыни, каждый со своими мыслями, своим опытом и своим пониманием того, что их может ждать впереди. Дорога петляла, теряясь между заснеженными сопками, и все больше походила на дорогу в никуда. Дорогу в сердце тайны, которая не спешила раскрывать свои секреты.

(Часть 3) Разорванное полотно

Уже начало смеркаться, когда Егорыч – невысокий, кряжистый эвенк с лицом, похожим на кору старой лиственницы, – молча указал рукой вперед. Он сидел в кабине рядом с Петровым с самого Усть-Баргузина, почти не произнеся ни слова, лишь изредка давая короткие указания: «Левее бери, Матвеич, там топко», «Тут перемет, ходом надо». Но его молчание было говорящим – он слушал тайгу, впитывал ее знаки.

Грузовик, преодолев последний подъем, выполз на небольшую поляну, окруженную густым ельником. Мотор заглох, и наступила оглушающая тишина, лишь потрескивали остывающие детали двигателя. В сером предвечернем свете на поляне виднелись две брезентовые палатки. Одна стояла криво, просев под тяжестью снега, вторая была частично порвана.

– Приехали, – глухо сказал Егорыч. – Здесь они стояли. Дальше след теряется.

Все выбрались из машины, разминая затекшие ноги. Мороз кусался сильнее, чем в дороге. Баранов и Синицын вытащили карабины, щелкнув затворами. Волков нетерпеливо направился к палаткам, Петров и Егорыч – за ним.

Чем ближе они подходили, тем яснее становилась картина заброшенности и… паники. Снег вокруг палаток был истоптан множеством следов, хаотичных, разнонаправленных. Кострище в центре поляны было еще теплым на ощупь – потухло всего несколько часов назад, значит, люди были здесь совсем недавно. Но самих людей не было.

Первая палатка, та, что стояла криво, была пуста, но внутри царил беспорядок. Спальные мешки разворочены, личные вещи – кружки, миски, книги – разбросаны. Выход был расстегнут, но не поврежден.

Вторая палатка представляла собой куда более жуткое зрелище. Брезент на боковой стене был не просто порван – он был разодран на куски, причем изнутри. Кто-то в панике прорывался наружу, не пытаясь найти выход. Внутри был такой же хаос, как и в первой, но к нему добавлялись темные пятна на брезентовом полу и на одном из спальников.

– Кровь? – Волков присел на корточки, внимательно рассматривая пятна. Он достал из своего чемоданчика небольшую лупу и пинцет.

Петров тоже наклонился. Пятна были бурыми, застывшими. Не очень обильные, но они были.

– Похоже на то. Немного. Может, кто-то поранился, вылезая?

– Или кто-то не успел вылезти, – мрачно предположил Волков. Он осторожно поднял пинцетом клочок брезента с прилипшим к нему темным волоском.

Егорыч стоял у входа во вторую палатку, не заходя внутрь. Он молча смотрел на следы вокруг, на порванный брезент, на темнеющий лес. Лицо его было непроницаемым, но Петров заметил, как старик крепче сжал в руке свою старенькую берданку.