скачать книгу бесплатно
– Но разве человеку не все равно? Вот возьмем меня, к примеру. Если верить этому черному из предела, я уже в далеком будущем подписала свои кодексы. Но я же не помню своего детства. И страданий никаких не помню. Но если вы рассказываете правду, они были?!
– Нет, – строго отвечает старик, – они не были, они есть. Твое детство проживается и проживается в отдельном измерении до бесконечности, и там маленькая девочка по имени Алиса испытывает адские мучения. Не когда-то, а всегда! Даже в данное мгновение. А если она не выполняет своих кодексов, Богль наказывает ее, забирая самое дорогое.
– То есть и я, и вы проживаем одновременно несколько жизней?
– Да. Кстати, именно по этой причине возникает некое чувство дежавю.
– Вы не рассказали, что будет, если встретить себя при путешествии в предел.
– Ощущение страха, ужасный дискомфорт и депрессия. Но все может погубить любовь.
– Любовь?
– Да, – старик прикрывает глаза и мучительно выдыхает, – Если дать понять материи, что сильно кого-то любишь, материя убьет его. Это случается по простому закону противоположностей. Вселенная в одной точке бытия оставляет более нужное, активное. Зачастую это ужасно. Причем это касается всего живого в окружении путешественника. Тем и опасно погружение в предел.
– Я поняла.
– Тогда пойдем далее. Сам предел – это мир с миллионами стен. Между каждыми из них существует собственный мир. Следует помнить, что Богль – это и есть время. То время, которое нас всех убивает. Но иногда он не просто выбирает жертву для выработки компонента. Он выбирает ученика, будущего хозяина предела. Тем самым заботится о пределе, о его существовании в далеком будущем. Как правило, Богль как вирус вселяется в одного из детей в окружении и начинает собирать вокруг себя нужный материал: души, которые будут кормить его предел своими страданиями. Все это предназначается особым детям. Детям, которые испытывают самые сильные страдания. Суть жизни подобного ребенка не имеет никакого значения, когда появляется единственная цель – стать этим поглотителем данного вида энергии. Только маленькое существо, испытывающее огромные, нечеловеческие страдания, может получить со временем вкус к компоненту. А затем строить предел и заботиться о нем. Стать хозяином предела. Такой мальчик или девочка убивает все вокруг себя, набирая внутреннюю черную силу. Так действует время. Так обмениваются энергии.
– А зачем он нужен, этот предел? Зачем Богль? И как он отдает пределу близких людей? Это что, какое-то жертвоприношение?
– Богль – демон, порождение самого предела, его составная часть. Но он обманывает тебя. Подписав с ним кодексы, ты становишься рабом предела. Маленькая девочка Алиса должна выполнять свои кодексы, а иначе рядом с ней будут происходить ужасные вещи: смерть близких, несчастные случаи и катастрофы. Став взрослой, Алиса так же продолжит выполнять кодексы. Это бесконечный круговорот страдания и, безусловно, это жертвоприношение.
– Хорошо, покажите фокус, – неожиданно просит Алиса.
– Хочешь, чтобы они все ушли, покончили с жизнью, полетели на Луну, полюбили цирк? – старик лукаво улыбается и закрывает глаза.
– Пусть для начала уйдут, – шепчет Алиса и начинает наблюдать за происходящим.
Музыка в баре умолкает. Кажется, время застыло и погрузилось в янтарь. Алиса четко это видит. И тут же все возвращается на круги своя. Но посетители встают и начинают удаляться. Даже официантки ушли из зала в подсобные помещения. Бармен сделал музыку тише и испарился. В кафе стало неуютно и одиноко.
Старик открывает глаза.
– Хочешь, я их всех верну?
– Нет, – четко отвечает Алиса, – без них спокойнее. Научите меня это вытворять?
– Это очень просто. Нужно погрузиться в прослойки времени, перенестись в секундное прошлое каждого из присутствующих и сказать, что они здесь ужасно не к месту.
– А ведь так можно управлять умами миллионов, – прошептала Алиса и кивком указала в дальний левый угол кафе. Там сидел посетитель и мирно пил кофе.
– А вот это уже интересно, – удивляется старик.
– В его прошлом, видимо, вас не было, или…
– Приветствую тебя, мистер Богль! – выкрикивает он и встает, низко поклонившись сидящему к нему спиной.
– И тебе мое приветствие, – человек в черном поднимается, учтиво сняв шляпу. – Ты, смотрю, опять эту рыжую сучку охаживаешь, мистер доктор. В гипноз ее погружаешь, расспрашиваешь о наших с ней секретиках. А это ей категорически запрещено.
– Не слушай его, девочка, – старик отстраняет Алису от Богля и встает между ними как преграда. – Говорите, мистер, что вам угодно, или убирайтесь прочь.
– А ты знаешь, что она редкостная лгунья? В детстве обвинила папочку и его друга в разных пакостях. Ручки себе жгла. Потом волосы подпалила, свинья неблагодарная. Вот такая дрянь. Наверняка ты забыла, что подписала со мной договор, так вот будь добра не бегать по докторам, а исполнять обещанное.
– Не слушай его, Алиса, – старик расправляет руки и делает шаг навстречу непрошеному гостю. Тот в свою очередь выпрямляется как струна и смотрит на старика неморгающим взглядом.
– Я не знаю, я не помню, – девушка падает на стул и начинает плакать.
– А потом шила в интернате для чокнутых мальчиков и девочек свои дурацкие крылья. Хотела улететь в небеса. А мой мальчик, лучший из учеников, мой Чарли помогал ей стать кормом для рыбок. Потом в котле сварил дрянь этакую. Помогал… а возможно, и сейчас помогает. Как ты думаешь?
– Что ты хочешь? – строго спрашивает старик.
– Я требую соблюдения кодексов, – отвечает черный человек и в ту же секунду пропадает.
Вика открыла глаза. Руки у нее тряслись. Глясе гладил ее по копне волос. Она плакала.
– Доктор, я опять видела вас в роли того странного старика. Опять эта навязчивая идея. Боже, когда это уже закончится?
– Дочь Ольги и Игоря тоже говорила о пределе, – произнес я.
Они оба серьезно посмотрели на меня. Виктория вытерла слезы предложенным платочком и высморкалась.
– Не обращайте внимания, это не стоит описывать в вашем репортаже.
– Викусичка, а как ты думаешь, кто этот мальчик Чарли из твоего гипнотического транса? – спросил доктор, сунув трубку в рот.
– Чарли? – испуганно повторила рыжеволосая женщина. – Я не помню никакого Чарли, – солгала она.
Я посмотрел на фото Димы Валтасарова в альбоме и тяжело вздохнул. Глясе протянул несколько папок с личными делами детей, и я засунул их в сумку. Затем посмотрел на эту измученную женщину. Мне реально было ее жаль, но журналистская ненависть играла во мне, мешая принять адекватное решение. Я скривил губы и высказал ей все, что думаю по этому поводу:
– Я не понимаю, почему вы лукавите. Ведь вы все прекрасно помните, почему бы не поделиться информацией? Как можно не помнить своего детства? Вот в этих папках о вас много чего написано, как можно забыть весь этот ужас?
– Я так же помню, как и вы, – неожиданно ответила Виктория и посмотрела так, будто давно меня знала. В ее глазах было все: ирония, сожаление, обида, жалость. Жалость?
Виктория Тимирязева вышла из кабинета и уверенным шагом направилась к своему авто. Настроение было ужасным: она сожалела, что согласилась на этот сеанс гипноза и беседу с журналистом. Конечно, она лукавила: Чарли, Алекс, Агата, Сайман – она прекрасно помнила всех этих детей. Она ничего не забыла из своего детства. Она вообще все и всегда помнила, но делиться этим очень опасно. Расплата за такую откровенность могла быть ужасающей. Однажды именно так и случилось.
Это произошло десять лет назад. Она хорошо помнила тот день и час, когда они познакомились. Он стоял в нелепом клетчатом пальто над проезжающими вагонами электропоездов. Что он делал на том виадуке? Вика почему-то подошла и спросила о каком-то пустяке. Мужчина обернулся с видом растерянного мальчишки и, взлохматив волосы на голове, рассмеялся. Потом приблизился и загадочным тоном прошептал:
– Хочешь, я стану писать тебе письма?
– Это такая уловка? – рассмеялась она. – Ты так ко всем подкатываешь?
– Даже и в мыслях не было, – утвердительно ответил он и ушел, сунув ей на ходу свою визитку с именем Сергей и фамилией Борисов.
На следующее утро она решила написать ему короткое послание. Набрала текст в Telegram:
«Доброе утро. Вам пишет ваша вчерашняя случайная знакомая. Мы пересеклись на виадуке в районе железнодорожного вокзала. Прошу прощения за беспокойство, но вы обещали писать мне письма».
Каково же было ее удивление, когда через несколько минут пришло такое сообщение:
«Опять он… убийца-апрель. И мы стоим с тобою на виадуке над сотнями судеб, что проносятся внизу в вагонах электропоездов. Они снуют туда-сюда, как червяки после дождя на согретой солнцем мостовой. Твари, ищущие продолжения рода. Кто-то едет в этих вагонах хоронить. Кто-то – выходить замуж. Поезда… это всегда чай в кружевных подстаканниках. Поезда – это всегда расставания и надежда. Поезда под нами – это смысл всего происходящего во вселенной. Одна большая планета как зал ожидания на вокзале. Каждый здесь ждет чего-то своего. Не понимая, что поезд с рельсов не свернет, и всех везут в одном направлении. Но смотрят в окно, надеются и верят.
Верят.
Если бы можно было выпить этот апрель через тоненькую коктейльную соломинку, добавить в бокал немного ветра, немного промозглого утреннего тумана, спускающегося с гор… Терпкости придаст янтарный закат, потому что маленький ломтик солнца ты насадишь на краешек бокала, и его свет будет стекать в твой апрель… медленно. Он обязательно убьет тебя, если ты с ним не заодно.
Произнеси это слово мед-лен-но…
Чувствуешь, как зажгло на губах? Такого ты еще не пробовала. Сейчас содержимое бокала поступит в желудок, а потом в кровь. И ты, отравленная этим состоянием, решишься и, выйдя в прокуренный тамбур, улыбнешься и дернешь стоп-кран…»
Виктория была ошарашена. И позвонила ему тут же.
Теперь с ним она стала естественной. Как будто без грима, без макияжа, без парика. Смотрела на него так просто, как наверняка смотрят девочки на своих отцов, вернувшихся с войны. Он нежно гладил ее обожжённые когда-то руки и целовал рубцы на спине и шее.
Все сразу закрутилось неимоверным вихрем эмоций. Ей было наплевать, кто он и чем занимается. Он был необыкновенным мужчиной. Мог устроить спонтанное свидание в каком-нибудь романтичном месте. Мог припереться к ее окнам ночью и орать пьяным голосом о том, что знает, в чем смысл жизни. Он каждый день писал ей любовные письма, как и обещал:
«И самые красивые слова, и самые нежные прикосновения. Преданный взгляд, чувственные губы. Нежное тепло утреннего дыхания. Чуть слышный и угадываемый аромат палитры твоих изящных крадущихся движений. Ленивое подрагивание крылатых ресниц. Бархат теплой кожи. Манящие изяществом волнующие изгибы. Качающиеся в такт со временем бедра, загадочная улыбка. Янтарный отлив раскиданных в небрежности по подушке твоих волос. Кружево белья. Нерешительный, по-юношески стеснительно мнущийся на пороге рассвет. Легкое движение ночных штор. И все это ты… утренняя, легкая, светлая, нежная, добрая, красивая… моя. И утренняя комната наполняется легким ароматом свежесваренного кофе. Город боится проникнуть своим шумом в твое пространство. И это солнце, и это утро – все только для тебя».
В ту ночь ей приснился кошмар: она шла по горящему полю ржи и задыхалась от гари и дыма. Вдруг в проеме между огнями появился Богль. Он стоял и укоризненно грозил ей пальчиком:
– В твоих кодексах, Алиса, прописано одиночество. Будь добра соблюдать подписанный документ.
Она совсем забыла про свои кодексы. И за это пришлось поплатиться. В один из дней он перестал писать и отвечать на звонки. А через три дня его мама сама позвонила Вике. Рассказала, что сын уехал на дачу, чтобы помочь перестелить старые полы. Ночью домик, где он остался спать, странным образом загорелся.
– Сережа не сумел выбраться, – произнесла женщина и добавила: – Он погиб в огне.
– Огне… – Вика повторила шепотом это слово и сразу все поняла. Она долго плакала, но слезами его было не воскресить. Это из-за нее он погиб, только из-за нее. С тех пор близко в свою жизнь она никого не впускала.
Дома ее встретила жизнерадостная «карамелька», любимый миттельшнауцер. Бросив сумку в коридоре на тумбочку, она распахнула двери и пригласила собачку на прогулку.
– Сегодня был сложный день, – обратилась Вика к питомцу, – и поэтому я предлагаю прогуляться по парку.
Миттельшнауцер весело запрыгал на задних лапках, радуясь хозяйке. Улица была безлюдной, и Вика отстегнула поводок от ошейника. Собачка резво выскочила на проезжую часть и попыталась поймать улетающий пластиковый пакет. Ветер подхватил его, и собака, весело лая, ринулась в погоню. Действо рассмешило хозяйку, и она, достав телефон, начала снимать юмористическое видео. Но вдруг из-за поворота с визгом тормозов вылетела огромная черная машина. Джип набрал скорость и пронесся мимо рыжеволосой женщины. Вика испуганно проводила его взглядом и тут же нерешительно позвала собачку:
– Карамелька, ко мне.
Но собака не отзывалась. Вика осторожно сошла с тротуара и увидела тот самый пакет в окровавленной пасти собачки. Карамелька лежала у бордюра без движения. Вика подбежала к ней и осторожно дотронулась рукой. Признаков жизни не было. Она подняла ее на руки и заплакала. В это время за спиной раздались знакомые щелчки. Виктория Тимирязева обернулась.
На другой стороне дороги стоял черный человек в широкополой шляпе. Он деловито снял очки с темного лица и просверлил ее своими разноцветными глазами.
– Как прошло интервью журналисту? – издевательским тоном спросил он и тихонько рассмеялся.
– Зачем ты забрал собачку? – слезы градом лились по щекам Вики.
– А как же ты думала, девочка моя? Ты будешь всем налево и направо рассказывать про наши секретики, а я буду стоять и ничего не предпринимать? Помнишь, что записано у тебя в кодексе?
– Помню, – женщина, рыдая, опустилась на асфальт и начала гладить окровавленной рукой голову мертвой собачки.
– Ну вот, а то я подумал, что ты забыла. И запомни, Алиса, я заберу всякого, кого ты любишь, если ты перестанешь исполнять договор. И я не шучу.
С этими словами он распался на сотню черных мошек, которые растворились в воздухе.
Женщина быстро поднялась и, перебежав улицу, буквально влетела в прихожую собственного дома. Не разуваясь, она ворвалась в просторную кухню и, скинув на ходу плащ, включила газовую плиту. Закатав рукава водолазки и стиснув зубы, подставила запястья под открытый огонь.
– Этого ты хочешь, этого тебе не хватает?! – истерически выкрикнула Вика. Кухня наполнилась ужасным запахом горелой кожи. Вика упала у плиты без сознания.
Распрощавшись с Глясе, я поехал в гостиницу. По дороге набрал Киру, мне хотелось поделиться с ней пережитой информацией. Выслушав, она подумала и сказала:
– Знаешь, Доронин, мне кажется, эта Вика абсолютно несчастная женщина. А вы ее еще и гипнозами истязали. Мне интересно, нашел твой доктор папку с именем «Алекс»?
– Да, ее принесли прямо перед моим уходом.
– Интересно, что это был за мальчик и каким он вырос человеком. Какой странный репортаж ты затеял, Олег. Да, и кто такой этот Богль? Впервые слышу про него.
– Я тоже, но попытаюсь разобраться, – отозвался я. – Папка с именем «Алекс» тоненькая, впрочем, как и все остальные. Не думаю, что там будет какое-то откровение или суперинформация. Сейчас приеду в номер, приму душ, подкреплюсь и буду читать. Действительно интересно, что он за человек. Как-то же он попал в «Лесную школу»? Пока, любимая, просветов в этой истории нет. Я люблю тебя.
Алекс
Ночь, темнота прилипала к ногам, как слизь. Это не комната погрузилась во тьму, это мир опрокинулся в небытие. На кого-то темнота оказывает благотворное влияние: успокаивает, умиротворяет. Мальчик не знал, что это за слова. Для него темное время суток было либо временем для обучения, либо временем для испытания.
Казалось, если не соблюсти эти ритуалы, можно не проснуться никогда. Ритуал заключался в следующем: «Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя поворачиваться к дверному проему. Что бы там ни было, никогда нельзя высвобождать голые ноги из-под одеяла. Нельзя кричать или создавать другой шум».
Было очень страшно. Он понимал, что это не страх. Это испытание.
Мальчик знал, что делать перед тем, как ложиться спать. Может показаться странным, но об этом редко кто задумывается ежедневно. Что вы делаете перед сном? Читаете? Пьете теплое молоко или чай с лимоном? Разговариваете сами с собой?
Алекс знал, что нужно правильно делать перед сном. Думать о маме он боялся. Об отце старался не вспоминать никогда. Но картинки с его присутствием периодически всплывали перед глазами.
Все, как обычно, начиналось ближе к полуночи. Конечно, каждый раз укладываясь в постель, он старался закрыть глаза. Не просто закрыть, а зажмурить с неистовой силой. И уснуть до двенадцати.
«Никогда не надевать черные носки. Никогда не вытираться темным полотенцем. Не наступать на линии и, боже упаси, на выщербленные куски асфальта или лестницы. Не прикасаться к темным пятнам на перилах. Не смотреть на людей в темном. Ненавидеть черноволосых женщин. Не ждать помощи. Никогда не переступать порога с левой ноги. Не рассыпать соли. Не оставлять крошек на столе (особенно на ночь). Не жалеть людей. Не любить людей. Не верить никому. Не ждать. Не надеяться».
Сейчас все начиналось вновь, как и каждую ночь. Стиснуть зубы и укутаться в толстое ватное одеяло. На кухне что-то щелкнуло. Он подогнул ноги к животу и обнял их маленькими ручками. Губы побледнели и затряслись. На кухне щелкнуло сильнее. Послышался шорох и звук открывающегося холодильника. Кто-то неведомый пошарил внутри, хлопнул дверцей. Малыш вздрогнул. Кто-то подошел к двери и приоткрыл ее. Кричать нельзя, оборачиваться нельзя.
Запахло мочой и плесенью. Он не открыл глаз и не обернулся. Но внутри все свернулось в маленький клубок. Замерло в ожидании смерти. Этот, что с кухни, отворил дверь и покачиваясь вошел в спальню.
«Не оборачиваться. Не открывать глаз. Не разговаривать. Не верить».
Маленькое тело ослабло и затряслось в конвульсии. Слезы ужаса текли по детским щечкам. Он не мог это контролировать, даже не старался.
Этот подошел ближе. Провел большой вонючей рукой вдоль одеяла. Малыш почувствовал это кожей. Нет, он не дотронулся, но малыш точно знал, где сейчас его руки. Гость рассмеялся и, наклонившись к самому детскому ушку, произнес:
– Если обоссышься, завтра тебе снова зададут по первое число.
Запах мочи усилился. Простыня под ребенком стала мокрой. Он последний раз конвульсивно дернулся.
«Не любить. Не верить. Не ругаться плохими словами. Не ждать. И… если получится… никогда не просыпаться».
Тот, что с кухни, испарился в воздухе, издав несколько щелчков. Так щелкают пальцами завсегдатаи баров, заказывая себе выпивку. Так щелкают, когда тебе очень и очень страшно. Когда страх и есть этот звук в пустоте твоего ночного одиночества. И ты один на один с этим. И то, что планета, на которой находятся твой материк, твоя страна, твой город и твоя улица с домом, потрясающе огромна, не имеет теперь никакого значения или смысла. Только ночь. Только ты. И только он.
