Княжич. Знак силы

Хоробор не ответил. Неспешно достал из-за пазухи тряпицу, осторожно развернул. Отблески огня заиграли на гранях голубоватого камня, вделанного в незатейливую серебряную оправу.

– Перстень Добромира?! – бородач вскочил с места, разоблачив смуглое лицо с узко посаженными глазами. Взор его полыхнул гневом. – И ты смеешь утверждать, что не знаешь, где он, предатель?

– Придержи язык, Мечник! Я понятия не имею, где… бывший… – вольх криво усмехнулся, – …владыка Златограда. Колечко я подобрал там, на перевале. И оно являет мне, что князя нет средь живых! Гляди!

Хоробор жестом пригласил подойти.

– Видишь искры внутри камня?.. Суть сам Добромир, княгиня да их отпрыски – княжич и юная княжна. Догадываешься, коли три всего осталось?

– Отдай перстень, Хоробор! Он мой по праву! – названный Мечником схватил вольха за запястье.

– Не спеши! Горяч ты и глуп, – колдун отстранился, стиснув кулак – кольцо исчезло. – Отдам, как предъявишь его? Без княжей-то кости. Или при себе хоронить будешь?.. Нет, колечко ещё сослужит нам службу.

Хозяин землянки выпрямился:

– Настал черёд «позаботиться» о добромировом наследнике. Светозар отнюдь не глуп и наверняка захочет спрятать своего выкормыша…

– Что ты задумал, вольх? Смотри, если собственную игру затеял… – гость отступил. Нарочито чуть вытащил из ножен саблю – и с силой вогнал обратно.

– Не доверяешь? – распевно, с едва уловимой издёвкой вопросил седовласый. – Мы ж с тобой заодно, Мечник!

– Не называй меня так! Это имя осталось в прошлом, – зло бросил бородач. Угрюмо закутался в плащ и стремительно вышел прочь.

Почти сразу послышался удаляющийся перестук копыт.

Вольх снова поднёс к глазам перстень. Казалось, он никак не может налюбоваться на драгоценную находку. Потом зычно позвал:

– Ратша! Куда ты запропастился, негодный мальчишка?!

Санко

– ЛЕШИЙ, где ты бродишь? Я ж шукать собрался… Ого, ничёси фингал! Покажь!

Санко приблизил лучину к лицу росса.

– Кто тя так?

И, не дожидаясь ответа, принялся свободной рукой водить над ссадиной и бормотать одному ему известный приговор. Олешка почувствовал, как в щеку впились тысячи иголочек. Ох! Но лучше потерпеть.

Исцеление длилось недолго. Санко сжал пальцы в щепоть, словно вытягивая из недужного места тугую верёвку, а потом резко выбросил кисть в сторону, отгоняя прочь воспаление и боль. Покалывание тотчас прекратилось.

– Дивись! – юный лекарь с довольным видом придвинул плошку с водой. Княжич обратился на своё отражение – опухлость под глазом спала, синева исчезла, а ссадина покрылась струпиной19.

– До зари отвалится, – заверил Санко. – Кайся, кто отделал?

– Я сам кого хочешь отделаю, – обиделся росс.

– Воно и видно!

– Сейчас у меня кто-то получит, – Олешка взялся нарочито закатывать рукава.

– Ой-ой-ой, я вже дрожу, – дурашливо заверещал Санко и бухнулся спиной на кровать, задрав кверху руки: мол, сдаюсь. – Ну, ентова… правда, шо?

– С Туркой схватился… Знаешь, я его всё-таки осилил! – похвастался княжич.

– Ты?! Брешешь! Ты Турку не переможешь.

– Не веришь – испытай, – спокойно сказал Олешка.

Санко стал серьёзным:

– А дозволишь?

– Только, чур, лишнего не допрашивать!

– Слово даю!

Санко нырнул под кровать и вытащил туесок, в котором хранил травы. По келье разлился терпкий лесной запах. Покопавшись, извлёк на свет кусок желтоватого стебля. Расщепил ножичком и, ловко поддев толстую кожицу, освободил нежную мякоть. Скатал её в шарик, опять что-то прошептал и дал княжичу.

– Жуй!

– Что это?

– Трава-истовница. Жуть, противная! – славон скорчил досадливую гримасу. – Взаправду будешь?

Олешка кивнул:

– Так ведь не поверишь.

– Поверю, – тихо сказал Санко.

– Давай. Испробовать хочу.

Росс решительно засунул шарик в рот и стиснул зубами. И охнул: едкая горечь выстрелила в нёбо. Предметы вокруг внезапно стали расплывчатыми. Олешка почувствовал, что его куда-то уносит. Как сквозь пелену он увидел повинную рожицу Санко. А затем всё померкло…

В обители их сразу поселили вместе. Поначалу юный славон пришёлся Олешке не по нраву. Молчит и молчит целыми днями – словечка клещами не вытянешь. Притом что он единственный из послухов разумел по-росски. Почти земляк.

Санко вообще ни с кем не водился. Придёт на занятия, сядет за дальнюю лавку и смотрит сычом. Ребячьих игр тоже избегал. После обеда, когда воспитанникам полагалось досужее время, он просто-напросто исчезал со двора. Себе на уме, короче.

Раз переполошил всю Академию, забравшись на крышу башни настоятеля. Вылез на самый край, рискуя свалиться с огромной высоты, и стал там, раскинув руки и подставив лицо ветру. Чудила! Так никто и не понял, зачем. Сам Светозар не смог выпытать. Но что ещё удивительнее, строгий старец не наказал славона за шалость.

Олешку как на аркане тянуло к соседу по келье. По вечерам Санко колдовал над своими травками да кореньями, а росс изнывал от любопытства. И так и сяк выказывал интерес. Тщетно.

В Златограде друзей Олешка не знал. Были, конечно, приятели среди боярских отпрысков, с которыми он играл и учился под присмотром строгого дядьки Твердяты. Да и с дворовыми мальчишками княжич не брезговал водиться. По правде сказать, с холопскими детьми было даже занятнее.

Но чтобы задружить по-настоящему… Каждый отрок в подворье знал, с кем имеет дело. Как ни крути, любому из них Олешка приходился господином. Какая уж тут дружба?!

С Санко же – в точности наоборот. Княжич, ровно смерд последний, пытался завоевать расположение угрюмого сверстника.

Он уж и «купить» его пробовал.

Заметив, что славон любит строгать самодельным резцом из палочек какие-то диковинные фигурки, выудил из закромов завидный арабийский ножичек. Повздыхал – дорогая и красивая штуковина! – да и подсунул Санко. Тот, наконец, снизошёл, чтобы удостоить росса вниманием. Повертел ножик в руках. Заценил: «Гарный рез!» Да и возвратил обратно.

– Бери! Это тебе. Дарю! – опешил княжич.

Санко тогда впервые поднял на Олешку свои миндальные глаза и только покачал головой. Росс был готов провалиться на месте. Чтоб тебя!

Однокашникам такие повадки тоже пришлись не по нраву. Мальчишки, как водится, за месяц передружились и, хотя ссоры и стычки случались, жили, в общем-то, в согласии. Нелюдимый славон откровенно выбивался из ученической братии.

Санко

Балл из Мангалии по имени Амодих, драчун и забияка, верховодивший школярами с закатных земель, однажды решил наказать гордеца.

Когда Олешка появился во дворе, Санко уже разбили в кровь губу и нос. Но славон держался. Правда, защищался, несмотря на врождённую ловкость и силу, уж больно неумело.

Заприметив заваруху, росс без раздумий ринулся в рукопашную. Потому что нечестно – всемером против одного!

Коршуном влетев в круг, раскидал не ожидавших подвоха задир и сцепился с вожаком.

Что-что, а ратовать20 княжича обучали сызмальства.

Амодих был крепким малым, на голову выше Олешки, но, к счастью для росса, немного неповоротливым.

Поглазеть на их поединок сбежались все околачивавшиеся во дворе отроки. Приятели балла оставили Санко в покое, однако влезать в новую схватку не решались.

Драка закончилась ничем. Когда бойцы совсем уж обессилели. Чуть переведя дух, Амодих обиженно засопел:

– Чего ты полез? Его давно надо было проучить.

Вокруг согласно загалдели.

Санко, опустив голову, привалился спиной к стене, в стороне ото всех. Одной рукой зажимая кровоточащий нос, а другой теребя подол перепачканной рубахи.

– Он… Он – мой друг, – неожиданно выпалил росс. – Кто его тронет, будет иметь дело со мной!

Балл удивлённо заморгал:

– Что ж ты раньше не сказал?

– А идите вы все! – вдруг выкрикнул Олешка, по-взрослому зло сплюнул и, не оборачиваясь, зашагал со двора.

Не заметил, как вышел за крепостные ворота и очутился в лесу. Напролом, без тропы, не пытаясь запомнить дорогу. Ему было всё равно. Он чувствовал себя потерянным и жутко одиноким.

Впервые россу очень-очень захотелось иметь друга. Такого, чтоб по гроб жизни… Чтоб как братья… Чтоб завсегда спиной к спине… Чтоб любые тайны ему…

Глаза сами собой наполнились предательской влагой.

Пусть!

Олешка почти ничего не видел, но шёл и шёл вперёд, запинаясь и натыкаясь на ветки.

А этот!.. Даже слова не сказал!

– Постой!..

Ой, кто это?!

– Да стой же!

Княжич стремительно обернулся. И так и застыл с заплаканным лицом.

Да, конечно, то был Санко! Кто же ещё?!

Славон смотрел на Олешку немного виновато. Закусив раздувшуюся губу. Очень серьёзно. И будто не замечая грязных разводов на щеках росса.

Потом нерешительно протянул ладошку:

– Спасибо!

Теперь Олешка не представлял себе жизни без друга. Хотя, наверное, сроду бы никому не признался в этом.

Тогда, после стычки с Амодихом, Санко долго вёл его через заросли и буераки – куда-то в чащу. Он так и не отпустил Олешкину ладонь.

Княжич ничего не спрашивал: просто доверился обретённому товарищу. И страшился поднять на него глаза. Россу казалось, что стоит это сделать, как Санко исчезнет, растворится в воздухе как морок. И ещё крепче сжимал руку славона, ничуть не стесняясь своих порывов. А тот… тоже молчал и не оглядывался.

Наконец, они выбрались к ручью, журчавшему неожиданно громко в осенней тишине леса.

Санко смыл с лица засохшую кровь и ещё раз посмотрел на Олешку: теперь уже с весёлыми искорками во взгляде. Княжич почувствовал себя неловко. Пробурчал:

– Ты что, драться не умеешь?

– Не, – простодушно признался славон. – Ну, идём…

– Куда ещё?

Санко не ответил. И снова протянул руку.

В чащобе у него оказалось прибежище – самодельная хижинка в ветвях могучего дуба.

– То моя оселя21, – торжественно сообщил он.

С тех пор мальчики часто ходили в лес вместе.

О себе славон рассказывал с неохотой, но мало-помалу Олешке удалось разговорить друга. Ну, не вечно же сидеть молчком в самом деле!

Мать Санко умерла вскоре после рождения первенца. Отец – опытный ратник – сгинул во время войны со степняками, налетевшими как голодная саранча, когда сыну едва стукнуло три годика. От родителя остался лоскутный оберег, который сумрачный отрок, не снимая, носил на левом запястье.

Перед тем, как отправиться в поход, отец поручил отпрыска дальнему родичу – старику-зверолову. Тот жил в деревеньке под названием Оболье, у самой границы с Гардарикой.

Про деда среди местных ходила дурная молва, что он колдун: «Брехали не знамо шо, а за снадобьями бегали…» Обретался на отшибе и часто промышлял далеко от дома: «Куды мы тока не завертали! До Фениции ходили».

Старый охотник не особо жаловал свалившегося ему на голову мальца. Но и прочь не гнал. От него Санко научился разбираться в повадках птиц и животных, различать растения, читать любые следы. Отрок оказался способным учеником. К своему седьмому лету мог, к примеру, в одиночку исцелить занедужившую корову бабки Малатьи: «Ой, да то лёгко! Коли разуметь: сама захворала, али кто порчу навёл».

Когда Санко минуло девять, помер и дед: «Лёг с вечеру, а наутро не очнулся».

Осиротевшего мальчугана взял к себе сельский старшина. Привыкший к лесной вольнице отрок приживался в новом доме с трудом. Скучный деревенский распорядок был ему не по нутру: «Кажен день одно и то ж: воды натаскай, огород прополи, животину выпусти-загони, и со двора – ни-ни! Тьфу! Прости мя, Варок!».

Старшина и сам уж был не рад, что принял Санко, но пойти на попятную означало бесчестье. Потому он с лёгкой душой отдал приёмыша в учение Светозару, по случаю заехавшему в Оболье во время странствий по Поднебесью.

Тем не менее, к родовичам Санко относился трепетно. «То свято», – повторял он. И немедля бросался в драку, стоило какому-нибудь задаваке насмешливо вспомнить про его деревенское происхождение. «Я за своих кого хошь порву!» – ярился славон.

Дружба у мальчишек сложилась как-то сама собой: без лишних вопросов и признаний. Точно и не было до того никакого отчуждения. Будто знались они уже тысячу лет. Однажды Олешка поймал себя на мысли, что благодарен увальню Амодиху за то, что тот – тьфу-тьфу-тьфу, да через левое плечо! – устроил разборку с Санко.

Мрак рассеялся. Предметы мало-помалу обрели резкость. Прямо перед собой Олешка обнаружил обеспокоенное лицо Санко. Славон крепко держал его за грудки:

– Ну, ентова… ты як?

– Я… ничего не помню, – промямлил росс, моргая и стараясь привыкнуть к свету. – Как в омут провалился.

– Во-во! Прям дыхать перестал. Я ж спужался, – Санко вроде бы успокоился и отпустил княжича.

– Ну… И что ты вызнал? – опасливо поинтересовался Олешка.

Славон состроил озорную рожицу, выпятив нижнюю губу, и нахально заявил:

– Всё, шо треба!

Потом примирительно сказал:

– Я тока не уразумел, як ты его побил.

– Я тоже, – ухмыльнулся Олешка.

– Пошто он взъярился-то?

– Да так, – засмущался росс. Посвящать друга в тонкости куштского сквернословия у него не было никакого желания.

Есть дела и поважнее. Олешка нащупал за пазухой подкову.

…Глухой удар заставил мальчишек вздрогнуть.

– Что это? – встрепенулся княжич. – Слыхал?

– Ага.

Некоторое время оба прислушивались, крутя головами и стремясь понять, откуда раздался звук.

– Не, замерещилось, – разочарованно выдохнул Санко.

И тотчас удар повторился – ещё сильнее, ещё резче.

– Там! – славон метнулся к ставням и распахнул их. В келью с воем ворвался морозный ночной воздух. Порыв ветра едва не погасил лучину, но огонёк устоял перед леденящим натиском – лишь тени запрыгали по стенам келейки как сумасшедшие.

Олешке стало не по себе. Сквозняк пробрал его до костей – кожа враз покрылась мурашками. Княжич уныло поёжился, глядя, как славон высунулся из оконца почти по пояс.

Вдали серебрились в лунном свете вершины Пропащих гор, но вокруг обители будто разлили чернила. Студенец тонко выводил заунывную песню. Ни огонька в окошках, ни лишнего звука. Ночь, похоже, решила сохранить свою тайну.

– Ветер балует, чи шо? – недоумённо вымолвил Санко.

– Ставни затворяй, – Олешка недовольно повёл плечами. – Всё тепло выстудишь.

Ему уже не хотелось на сегодня никаких приключений. Росс внезапно почувствовал, что очень устал. Скорей бы головой в подушку! Даже на разговоры сил нет.

…Что-то тёмное камнем метнулось со двора. Взвилось к потолку и… превратилось в воронёнка, неуклюже трепыхавшего крыльями.

Вдруг он замер в воздухе, а затем рухнул на стол, разметав сложенные стопкой книги и неловко подмяв крыло.

Несколько мгновений приходил в себя, а потом быстро-быстро засучил лапками, норовя встать.

Славон опомнился первым: бросился к окну и плотно задвинул створки. Обернувшись, неожиданно сказал:

– Ох, недобро!

В его взоре читался искренний испуг.

Возглас вывел Олешку из оцепенения, и он потянулся, чтобы схватить птицу. Воронёнок угрожающе разинул клюв.

Санко дёрнул друга за рукав:

– Погодь! Дай я…

Он поднял правую ладонь, развернув её к пернатому пришельцу и растопырив пальцы. Воронёнок как заворожённый следил за его движениями.

Медленно приблизившись к столу, славон осторожно подхватил точно впавшую в спячку птаху.

Птенец был довольно крупным. Весь чёрный, с круглыми зеленоватыми глазками.

– Слёток22, – заключил Санко и, кивнув на обвисшее крыло, добавил: – Подранился, видать. Держи!

Олешке показалось, что друг норовит побыстрее избавиться от недоброй птицы.

Попав к россу, воронёнок заволновался. Забился, пытаясь вырваться, а после со всей силы тюкнул клювом мальчика в грудь. Ух, как больно! Но княжич стерпел.

– Тихо, тихо! Я тебя не обижу, – прошептал он.

Санко погладил слётка по пёрышкам. Тот сразу успокоился и склонил голову на бок. Олешка и сам почувствовал необычайную слабость – словно его укутали в невесомое тёплое покрывало. Бр-р! Что за напасть?! Опять Санкины колдовские штучки?

Крылышко и вправду выглядело перебитым. О ставни, что ли, ударился, бедняга? Или упал неудачно?

– Смотри, у него и с лапкой что-то – тряпицей обмотана. Верно, хозяин есть. Или был… Ты его подлечишь?

Славон сморщил нос и обречённо вздохнул:

– Не по нраву мне то, – и пояснил: – Вороны поганые вестки носят.

Но воронёнка забрал и принялся ощупывать лапку. Попробовал развязать тряпицу, но узелок был затянут надёжно. Птенец не сопротивлялся. Лишь иногда поворачивал голову, обращая на мальчика то один глаз, то другой.

– Дай ножа! Разрезать треба, – сказал Санко, как бы оправдываясь.

Княжич дотянулся до кровати и извлёк из-под постилки короткий ножик с узким и очень острым лезвием. Ловким движением юный лекарь вспорол плотную ткань.

– Эге! – раздался озадаченный возглас. – Во дела!

Санко повернулся, и росс увидел у него на пальце тонкое серебристое колечко с небесно-голубым камнем.

Нет! Это уже слишком, Варок!

– Лепое, да? – славон залюбовался неожиданной находкой. А княжичу почудилось, что в келье враз стало нечем дышать.

Ну, не бывает так! Не бывает!!!

Этот сон! Эта подкова! А теперь… Громко всхлипнув, он повалился на кровать и обхватил голову ладонями.

– Ты… шо? – Санко удивлённо воззрился на росса.

Смятение, однако, длилось недолго. Олешка резко поднялся, провёл рукавом по глазам и хмуро произнёс:

– Дай сюда!

– Да бери! – славон обиженно дёрнул плечом и протянул перстень.

Княжич промолчал и крепко стиснул кольцо в кулаке. Слёзы рвались наружу, но он изо всех сил старался сдержаться. Оттого где-то глубоко в горле рождались противные булькающие звуки. Чтобы заглушить их, Олешка усиленно шмыгал носом.

Санко с испугом поглядывал на друга.

Воронёнок, нежданно оставшийся без присмотра, пришёл в себя и принялся живо расхаживать по столу, царапая поверхность острыми коготками. Иногда останавливался на краю и раскачивался, будто примериваясь для прыжка.

Эта беготня отвлекла славона. Он отвернулся. Олешка услышал, как дружок бранится в сердцах:

– Вот клятый! Явиться не поспел, а напортачил. Ох, ну, пошто приметы не брешут?.. Шо зоб раззявил, дурень крылатый?

Княжич почти беззвучно прошептал:

– Не ругай его… Это… Это перстень моего отца.

Граничный кряж,

Месяц Новых Даров

В осенней тишине леса хрустнули ветки, послышалось приглушённое мычание, защёлкали кнуты.

Из-за кустов уже начавшего терять листву орешника выкатилась крытая полотном телега. Следом – ещё три тяжело гружённых подводы.

Заброшенная лесная дорога, виляя, пошла на спуск. Возницы натянули поводья, придерживая волов и не давая колымагам разогнаться и сойти с колеи.

Обоз сопровождали пятеро конных и ещё с десяток пеших. Доспехами всадники походили на улан из войска славонского кесаря: добротные кожаные латы, у каждого – либо меч, либо сабля, обязательно щит, да вдобавок – кто с кистенём, кто с булавой, а кто и с коротким боевым топором. Их безлошадные спутники были вооружены копьями.

Позади всех вышагивал пегий красавец-конь на длинной привязи.

На облучке передней повозки, напоминавшей домик на колёсах, восседал крепкий пожилой мужчина в потёртом рамейском камзоле и лёгком летнем плаще. Пепельные кучерявые волосы и смуглая кожа выдавали в нём уроженца Фениции. Он постоянно оглядывался по сторонам, отчего производил впечатление сильно напуганного человека.

Из-под полога повозки высунулась взъерошенная и такая же кучерявая голова. Рамей вопросительно уставился на попутчика – юношу лет двадцати от роду:

– Молчит?

– Молчит, что твой каженник23… Будто язык проглотил.

– И немудрено! Крови-то, небось, много потерял?

– А! Наконечник в рёбрах застрял. Только куртку попортил. Куртка-то дорогая!

– Ну, так купец, вестимо. Как и мы. Тати ограбили и бросили… А ты говорил: тропа спокойная, никто не знает – не помнит. Видать, лихие людишки и сюда захаживают!

– Да что им тут делать-то? До тракта вёрст десять – не меньше. А до ближайшей деревни – и того больше!

– Ох, крестничек, клянусь тутошним богом, как его там?.. Вароком! Неспроста всё это, ой, неспроста! Чует сердце: зря мы не дождались каравана… Попомни моё слово!

– Не боись, кум! С твоими страхами мы бы тут зиму куковали. А холода здешние, сам знаешь – не чета нашим, рамейским! Вмиг в ледышку превратишься. Всё лучше в городе пересидеть. Ещё дня три-четыре, и будем в Вазантии.

– Ну а с этим-то что делать?

– А что? В себя придёт, тогда и решим. Если вправду купец – пусть платит за заботу и проваливает на все четыре стороны. Мы не разбойники – завсегда договоримся. А не захочет признаваться, кто и откуда… На невольничьем рынке за такого крепкого мужика добрую цену дадут. Слушай, кум, это даже хорошо, что он ничего не помнит!

– Так-то оно так. Но боязно мне. Кинжал при нём дорогой. И сбруя на коне богатая. Чего не взяли?..

– Молчи, молчи! Я считаю: свезло нам…

Воронёнок

…ОЛЕШКА шёл по большому залу с высоким, в три человеческих роста, потолком. Нет, не шёл – плыл: ног под собой княжич совсем не чувствовал.

Здесь он оказался впервые.

Было сумрачно и тихо. Слабый свет, словно нехотя, пробивался откуда-то сверху. Стены щетинились рогами диких животных. Ни окон, ни дверей.

Посреди зала возвышались толстые, в обхват, столбы с дивными резными узорами.

Олешка замедлил шаг, чтобы полюбоваться ими.

Вот бог бури Стрый, обратившись в птицу, крылами нагоняет ветры, дабы помочь корабелам в синем море-океане. А вот Смарг в небесной кузне с тяжеленным молотом: как ударит – в вышине вспыхивают новые звёзды. Воин и громовержец Варун неразлучен с волшебным мечом-молнией. Раздобыть бы такой! Тогда никакие враги не страшны… Тут и Яр-пахарь, и Влёс-скотовод.

Настоящий мастер украшал столбы рисунками – боги как живые. Так и чудится, что Дарбог насупит очи, сойдёт со своей колесницы и спросит:

– Что ты здесь делаешь, отрок неразумный? Пошто покой наш тревожишь?

А богиня Лада, красавица – точно как мама! – непременно заступится за княжича. Потому Олешка и не боялся гнева Варожичей. Осмелился даже прикоснуться к резьбе, провести пальцем по Варунову клинку.

К столбам крепился пурпурный полог – почти до самого потолка. Ткань плотная, тяжёлая. Будто княжий шатёр в чистом поле разбили. Ох, как хочется заглянуть внутрь, узнать, что там скрывается! Но отчего-то боязно.

А, ладно! Род не выдаст – лукавый не съест.

Княжич тихонько потянул завесу.

И охнул!

Так вот куда он попал!

За пологом было гораздо светлее, чем снаружи – от пламенников.

Прямо перед Олешкой вздымался здоровущий деревянный идол. О четырёх бородатых головах, глядящих в разные стороны. С внушительным турьим рогом в правой руке. На престоле, покрытом алым сукном – длинный меч с золотым узорчатым череном24. Подле, на полу – искусно отделанное богатырское седло.

Дядька Твердята сказывал, что такое в земле россов есть лишь в одном месте – на севере Гардарики, в Старграде. Там, у подножья Срединного хребта, находится святилище Варока – Князя Небесного. И никому, кроме верховного вольха Всемысла, знающего истинное имя Вседержителя, не дозволено входить в него…

Ой! Олешка в страхе запахнул полог. Теперь он уже не плыл, а летел – прочь, прочь, только бы не навлечь на себя гнев божества. Прости мя, Варок, дурня неразумного! Да где ж тут выход?!

Заветная дверка нашлась в самом конце зала – маленькая, невзрачная, сразу и не заметишь. Туда, скорее!

Отрок выскочил на просторное крыльцо и вдохнул полной грудью – вроде пронесло! Осмотрелся.