Отчего мы, русские, такие?

С.: – И ещё есть такая причина перемещения русских на восток: нас ничего там не ограничивало, ни высокие горы с вечными снегами, ни плотное население другого народа.

Р.: – В Сибири воевать-то особенно было не с кем.

С.: – Иногда типично русский пейзаж представляют как бескрайнюю равнину и, соответственно, ассоциируют с нею размашистость русского характера.

Р.: – Лесостепь способствовала формированию его противоречивых черт. Но по степи и лесостепи гуляли кочевники. А наши предки вначале поселились в непроходимой тайге, в краю заболоченных дремучих лесов, которые сохраняли им жизнь. Они-то больше всего и повлияли на наш характер. В частности, откуда в русских беспечное отношение к опасностям, неумение ценить жизнь? Наши прадеды привыкли к тому, что человек, отправившись в лес на охоту, по грибы или ягоды, мог заблудиться , завязнуть в болоте, погибнуть от лап медведя или простудиться и умереть. Автор книги «Тайные маршруты славян» В. Курбатов сочувствует тем славянским племенам, которые остались на западе, лишённые пассионариев, считая, что пассионарность проявлялась именно в передвижении в неизведанные восточные районы. Но возможно, наоборот, в той части славянских родов, которые уходили на северо-восток из более комфортной, тёплой и удобной Центральной Европы, как раз было мало пассионариев, поэтому люди не пытались отстоять своё пребывание в районах Дуная, Лабы, Одры, Южных Карпат. Среди русских велика доля людей, которые способны добиваться значительных результатов в самопреодолении, но пасуют перед более сильными и уверенными в себе индивидуумами. Вероятно, по этой причине наши предки из относительно комфортных условий в Центральной Европе, теснимые более воинственными и организованными племенами, перебирались на холодную и неуютную Восточно-Европейскую равнину, где они проявили присущие им качества в борьбе с тяжёлыми условиями.

С.: – Странно всё это звучит относительно русских. В XVI-XIX веках они только тем и занимались, что захватывали земли других народов на западе, на востоке и юге. Иногда говорят, что агрессивности мы набрались от монголов. Но в дебрях северо-восточной Европы многие монголов и в глаза-то не видели.

Р.: – Дело не только в монголах. Видимо, свойственная русским, как говорят, агрессивность, склонность к экспансии выработались не сразу. Поначалу, будучи загнанными в медвежий угол, в буквальном и переносном смыслах, наши предки не отличались свирепостью. Они в основном совершали единичные походы, осваивали пустые земли вроде Аляски. Однако в дремучих заболоченных лесах они не обросли мохом, не превратились в леших, а наоборот, окрепли, закалились в постоянной борьбе с суровой природой и дикими зверями. К тому же человек, загнанный в угол, как известно, слегка стервенеет. Но до нашествия монголов мы больше занимались выяснением отношений в междоусобных стычках и гражданских войнах.

С.: – Некоторые историки высказывают мнения, что на нас нападали вовсе не монголы.

Р.: – С ними были и другие тюркоязычные кочевники, мы называем их обобщённо монголами. Нельзя отрицать, что захватнические устремления и неуёмные аппетиты русские переняли от монголо-татар. Хорошие учителя у нас появились. Двести лет продолжались «курсы» по обучению этому ремеслу, но потом прогнали самих учителей и завоевали их татарскую столицу. Способными учениками наши предки оказались. А потом пошли отвоёвывать у кочевников степные просторы, Среднюю Азию. Но после «собирания Руси» Иваном I и Иваном III государство было непрочным.

Ожидание агрессии извне стало постоянным,

так сказать, базисным состоянием русского народа.

Эту «ощетиненность» расценивают как агрессивность. Она – скорее, оборонительная. Мы притягивали недобрых «гостей», может быть, ещё нашей кажущейся незлобивостью. Один из мотивов расширения границ России – стремление обзавестись обширной «буферной» территорией, которая, как обручем, обнимет страну по периметру и защитит «сердцевину» от других народов. Чем больше опасность вторжений, тем больше должно быть воинов и, соответственно, земель, которые смогут их прокормить. На протяжении более века во время правлений Ивана III и Ивана IV русским приходилось едва ли не каждый год отражать нашествия врагов и с севера, и с запада, и с юга, и с востока. Поэтому Россия во многом строилась вокруг вооружённых сил. Неудивительно, что русские и сейчас живут в постоянном ожидании агрессии извне.

С.: – Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, прибавил к России обширные территории, в частности, тогдашнюю Украину.

Р.: – Но и то решился на это не сразу, опасаясь войны с Польшей. А в 1815 году Россия в лице Александра I предложила создать «Священный Союз», чтобы внести в международные отношения принципы «действительного и необходимого» братства всех христианских народов на основе «любви, правды и мира», ограничив тем самым право сильного. Как признаёт английский историк А. Тойнби, русские армии воевали в Европе, однако они всегда приходили как союзники одной из западных стран в их бесконечных ссорах. Идею о разоружении высказала впервые в истории именно Россия. В 1899 году Николай II инициировал созыв международной конференции по разоружению, которая состоялась в Гааге.

С.: – Нельзя назвать наше присоединение земель в Туркестане и на Северном Кавказе к России мирным. Часто «первой задачей было, посадив на престол лояльного ставленника, установить частичный протекторат, который выражался в присяге на верность, – пишет историк швейцарского происхождения А. Каппелер в книге «Россия – многонациональная империя». – Почти повсюду русские войска встречали яростное сопротивление, которое вспыхивало и после завоеваний. А некоторые народы избирали переселение. Вторым принципом политики освоения новых земель, – продолжает автор, – было сотрудничество с нерусскими элитами, подтверждались их привилегии, за что те должны были контролировать поведение масс и нести военную службу».

Р.: – Но Каппелер в то же время признаёт, что «в отличие от большинства других европейских полиэтнических государств, представители титульного народа – русские – по своему экономическому развитию, социально-политической организации и уровню образования не превосходили многие другие этнические группы империи. Российское правительство, как правило, не только не создавало преимуществ для русских, но нередко допускало, что их экономическое и правовое положение было хуже, чем у нерусских». Это как-то не вяжется с представлением о колониальной державе. «Такую структурную особенность в наследство от империи получил Советский Союз, – продолжает автор книги «Россия – многонациональная империя». – И тогда, как и сегодня, от имперского господства выигрывали только государство и властные, русские в большинстве, элиты, представленные в бюрократии и армии. Широкие слои русского населения можно рассматривать как дискриминируемое большинство, которое несло на себе главную тяжесть советской всемирно-державной политики».

С.: – Это показывает, что в России на одной территории существуют, по сути дела, два разных народа с абсолютно разными установками, жизненными целями и образом жизни. Представители одного народа заботятся о том, чтобы стать если не самой сильной и успешной державой мира, то одной из таковых. И свои амбициозные устремления они решают за счёт другого народа.

Р.: – Поэтому нельзя говорить о воинственности русского народа как о чём-то всеобъемлющем. Для русской верхушки оказывались ближе национальные элиты, чем свой народ. И в СССР, особенно в провинциальных городах и в глубинке, русские жили хуже, чем население большинства других республик. Особенно эта разница бросалась в глаза в Прибалтике. Литовцам, латышам, эстонцам больше позволялось. Например, под Каунасом в 70-х годах можно было увидеть шикарные коттеджи, какие в России появились лишь в 90-е годы. Даже в Бухаре за средневековыми глинобитными стенами часто стояла машина, а в домах – ковры. Странные получились из нас оккупанты. Такова особенность нашей экспансии:

когда мы подгребали другие народы и их территории, мы преследовали не столько цели наживы или политические, сколько психологические.

Нам очень лестно кого-то защищать, опекать. Нашему правителю всегда хотелось изображать этакого заботливого папашу, в доме которого всем хорошо и все его благодарят. Одним словом, доминировать и командовать другими народами, прежде всего, входящими в СССР. И мы обижались, если кто-то начинал выражать недовольство этим доминированием. Очень по-нашему – проявлять сейчас заботу о беженцах из Новороссии.

С.: – А зачем нам нужно было ввязываться в войну 1914 года, обслуживать интересы европейских режимов, когда внутри страны царила нестабильность, было полно проблем?

Р.: – Возобладали славянофильские настроения в русском обществе: мы не могли оставить в беде южных славян, когда Австро-Венгрия объявила им войну.

С.: – Вот и надо было идти на Балканы защищать сербов, помочь армянам освободить их территории от турок, в то же время укрепить наши западные границы. А в середине ХХ века мы умудрились половину Европы подчинить себе. Не случайно к нам приклеился ярлык «оккупанты».

Р.: – В 1939-1940 годах в значительной степени был осуществлён возврат тех территорий, которые входили в Российскую империю, а также это была превентивная реакция на агрессивные действия Гитлера. Но ни у одного славянского народа не появился ни Наполеон, ни Гитлер с намерением стать властелином мира.

С.: – А как же Сталин?

Р.: – Да, страсть к экспансии проявлял Сталин. Но он – не славянин, человек с ярко выраженной азиатской, сродни кочевнической, страстью захватывать чужое. А в последние десятилетия наблюдается отчётливая тенденция русских не ввязываться в вооружённые конфликты. Экспансионизм России явно сдулся. И слава Богу! Нам бы той огромной территорией, что у нас осталась, толком распорядиться. Сейчас славянам не то что завоевать – удержать бы те земли, что имеем. Мы и сербы в ХХ веке их только теряли. Сербы, уже можно сказать, утратили Косово. А мы в последние десятилетия лишь отстаиваем целостность исконно российской территории, населённой русскими. Славяне если и конфликтуют, устраивают «разводы», то в основном друг с другом: поляки и русские, сербы и хорваты, чехи и словаки. Теперь мы ссоримся с украинцами. К нам всё больше предъявляют претензий, часто несправедливых. Когда в Европе стало тесновато, западные политики стали посматривать на азиатскую часть России и намекать, что, дескать, негоже одной стране владеть такой большой территорией. Недовольство Россией на Западе растёт по мере того, как истощаются природные ресурсы. Кто же теперь более миролюбивый?

С. : – Миролюбие государства проявляется не только в том, нападает оно на кого-нибудь или нет, но и в том, сколько у него союзников, искренних друзей, и тогда налаживаются многочисленные связи, активизируется так называемая народная дипломатия. Помимо двух прямолинейных методов «кнута и пряника», то есть запугивания и приманивания материальными подачками и льготами, у стран-друзей практикуются другие подходы друг к другу. А где у нас истинные друзья?

Р.: – Ещё Александр III говорил о том, что у России есть только два верных союзника: наша армия и флот. И. Ильин отмечал, что западные страны России не знают, не понимают, боятся и радуются всякому её ослаблению, что у неё нет искренних друзей. Но это не мешало Европе посредством России неоднократно решать свои проблемы. Наша страна участвовала в войнах 1799, 1805 и 1807 годов, когда Наполеон претендовал на мировое господство, в борьбе против революций середины XIX века. Далее – освобождение Балкан от османского ига и Европы от османской проблемы в целом, а в середине ХХ века наша страна освободила Европу от фашизма. «Мы находим себе союзников в Европе только тогда, когда вступаемся за чуждые нам интересы», – писал в книге «Россия и Европа» Н. Данилевский. «Европа Россию своей не считает, – добавлял историк К. Бестужев-Рюмин, – с тех пор, как мы с конца XVIII века выступили на охрану Европы, нами пользуются, из нас извлекают выгоды для себя, а нам ничего не дают; но лишь только Россия находится в сколько-нибудь затруднительном положении, Европа действует против неё».

С.: – А мы ещё и от ордынского ига заслонили европейцев собой, чтобы они потом высокомерно называли нас татарами. В этом веке мы у Европы опять в нерасположении.

Р.: – Так же и у людей: один сам по себе привлекателен, а другой вызывает интерес к себе только какими-то услугами. Такое потребительское отношение – не только к России. Есть избитая фраза: «У любого государства не бывает друзей, есть только национальные интересы». А мы в общем в душе интернационалисты. Почитали поляков Дзержинского и Рокоссовского. Поклонялись грузину Джугашвили, да и сейчас едва ли не половина населения его забыть не может. Одним из самых больших кумиров молодёжи стал кореец Виктор Цой. Украинцев по-прежнему считаем своими братьями, для нас что Петров, что Петренко – не имеет значения. Душевно относимся к армянам. Несмотря ни на что уважаем прибалтийцев. Немку Екатерину II прозвали Великой, не приняв во внимание незаконное занятие ею российского трона. В Российской империи со времён Петра I жило очень много немцев, в 1913 году их было около 2,4 миллиона человек. Немцы служили верой-правдой российскому государству на самых разных ступенях социальной лестницы и не считали русских низшей расой. И мы их ценили.

С.: – Они знали, что во главе России стоял, по сути дела, их соотечественник по крови. И тем не менее международные отношения складываются по-разному. От наших же граждан можно услышать горестные признания, что нас в мире не любят. И чем ближе соседи, тем хуже к нам относятся. Особенно в Европе.

Р.: – Не всех нас подряд и не все народы мира не любят.

Неприязнь к России испытывают чаще не народы, а правящие кланы,

и не к русскому народу, а к нашей властной верхушке, к бюрократии. И эти кланы, кое-кто из политиков в развитых и находящихся западнее нас странах внушают своим подданным, что мы «плохие», с нами не следует «водиться».

С.: – В странах Средней и Восточной Европы нередко можно услышать, что мы любим других поучать, что-то навязывать. Может быть, другие народы чувствуют, что имперские агрессивные импульсы в России не угасли? Особенно подобные опасения у них возросли в XXI веке, когда к власти пришёл офицер КГБ. А вот что писал Н. Бердяев в книге «Судьба России»: «Россия – самая националистическая страна в мире, страна национального бахвальства. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. По духу своему призванная быть освободительницей народов, Россия слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность».

Р.: – Бердяев так писал в то время, когда у власти был Сталин. К постсоветским годам это не относится. Навязывание своей воли даже советским республикам, не говоря о странах Центральной Европы, закончилось в 1991 году. Все они живут своей жизнью, как хотят.

С.: – А недовольство нами у них после 1991 года, наоборот, возросло. Даже в самой близкой нам Белоруссии только несколько процентов высказываются за объединение с нами. Ряд бывших республик СССР заняли откровенно враждебную позицию по отношении к нам. А о том, чтобы с нами объединиться в единое государство, никто даже не думает. Есть ли у нас вообще настоящие союзники? Все братья-славяне из бывшего социалистического лагеря дружно ринулись в НАТО вот-вот навострится туда же наша сестра Украина. Казалось бы, должно быть наоборот: чтобы у нас, самой сильной славянской державы, болгары, чехи, словаки, поляки, словенцы и украинцы искали бы защиты. Кто в этом парадоксе виноват, все они скопом? Или всё-таки мы?

Р.: – В НАТО стремились в основном политики, а среди народов этих стран далеко не все были за вступление в Североатлантический блок.

С.: – Но и протестов не было. И не видно у кого-то из бывших союзников дружеской расположенности к России, только экономические интересы. Но зато мы то и дело сталкиваемся с несправедливым отношением к нам. Из новейших примеров – выискивание в организации сочинской олимпиады огрехов, промашек и «заусенцев» западными средствами массовой информации.

Р.: – Это только поначалу. А потом прицепиться им было не к чему.

С.: – Молодые японцы думают, что атомные бомбы в 1945 году на Хиросиму и Нагасаки сбросили русские, а не американцы. То есть там склонны выгораживать того, кто нанёс колоссальный ущерб стране и её населению, но вешают всех собак на невиновных. Болгары, которых мы считали своими братьями и освободили в 1878 году от турецкого ига, после этого в обеих мировых войнах оказывались в союзе с нашим противником – Германией, а в 2004 году вступили в НАТО. Фашистскую диктатуру в Европе установила и Вторую мировую войну развязала Германия. Но с немцами сейчас все европейцы, в том числе западные славяне и прибалтийцы, – в любви и дружбе. А мы у них до сих пор – злобные оккупанты. Да, Сталин весьма подпортил в ХХ веке нашу, русских, репутацию. Но Гитлер был не лучше, однако никто в Европе уже не пеняет немцам за их деяния.

Р.: – У жителей стран бывшего советского блока выплёскивается недовольство, которое у них накопилось за многие годы социалистического периода, но тогда они не могли его свободно высказать. Даже не питающий тёплых чувств по отношению к нашей стране З. Бжезинский как-то сказал, что «враждебность и страх, которые вызывает Россия у своих соседей, являются наследием советского и царского империализма, а россияне как таковые добрые, хорошо образованные и очень приятные люди». Впрочем, возможно он повторяет своими словами афоризм В. Ключевского:

«Русский человек лучше русского общества».

А от немцев мы отличаемся тем, что они открестились от гитлеризма, а у нас около половины населения превозносят Сталина.

С.: – Особенно поражают призывы переименовать Волгоград снова в Сталинград, а не в Царицын, что естественнее. Это несмотря на то, что прежнее имя города было узурпировано Джугашвили-Сталиным без всяких оснований. Странно слышать такое предложение от русских людей. Ведь мы тогда честно завоёванную народом победу в страшной битве за этот город символически отдадим вурдалаку, погубившему людей не меньше, чем Гитлер. Сталин всю войну отсиживался за кремлёвскими стенами, и что-то ни разу никто не видел его даже в пяти километрах от линии фронта. Как не чувствовать, что это просто оскорбительно для русского народа! Значит, тоталитаризм, насилие над своим народом, уничтожение миллионов людей – это для нас, получается, норма? Вот из таких фактов и формируется неуважение к нам у наших оппонентов за рубежом.

Р.: – В забавах с переименованиями городов в советское время больше всех не повезло Рыбинску: название его менялось аж четыре раза. Самое правильное – вернуть все отобранные большевиками названия, чтобы карту снова украсили Вятка, Симбирск, Царицын, которые и по звучанию намного приятнее, – и больше никогда не посягать на имена, данные не нами. А Калининграду присвоить короткое и справедливое имя Кант. Никто, даже немцы, возражать не будут.

С.: – Сейчас неприязнь к русским, дистанцирование от России – даже что-то вроде хорошего тона, знак принадлежности к достойному европейскому обществу.

Р.: – Это опять же относится больше к политикам. Когда наши граждане приезжают в европейские страны, то встречают вполне доброжелательное отношение со стороны местных жителей. В том числе в Польше, о которой в последнее время столько разговоров. Если, конечно, наши ведут себя сдержанно и уважительно.

С.: – Мы сами иногда делаем шаги как будто назло нашим западным партнёрам. Например, учредили праздник, связанный с избавлением от польско-литовских пришельцев, хотя сами бояре были инициаторами посадить на русский трон польского королевича. Социологи отмечают, что две трети россиян видят основания бояться стран Запада. И в то же время столько же соотечественников не возражали бы, чтобы их дети поехали учиться или работать в эти самые «опасные» страны. Очередной наш парадокс. Из чего можно сделать вывод, что подозрительность и боязнь европейцев в нашем обществе – не собственное ощущение, а привнесённое со стороны властей. Враг нужен для постоянного поддержания состояния консолидации нашего народа, чтобы он видел во власти свою защитницу и не стремился объединяться помимо неё. Кроме того, нам враждебное отношение даже желаннее, чем полное безразличие к нам. Осознание, что мы миру совсем не интересны, нам кажется просто непереносимой. Чересчур мы, русские, беспокоимся о своей репутации в глазах мирового сообщества, в печати то и дело можно увидеть материалы на тему «как к нам относятся другие народы?»

Р.: – В ХХ веке это в первую очередь объяснялось соперничеством с капиталистическим миром. Но сказывается здесь и наша национальная боязнь оказаться не на высоте. Однако русские и ныне вызывают почтение в мире. Во многих странах, особенно далёких от России, нам рады. У людей образованных мы ещё ассоциируемся с Л. Толстым, Д. Менделеевым, Г. Улановой, Ю. Гагариным, М. Горбачёвым.

С.: – Но этот моральный капитал, созданный нашими выдающимися соотечественниками, не вечен, «работает» всё слабее.

Особенно чётко несправедливое отношение к нам Запада

показали события на Украине.

Там совершён переворот, убиты сотни людей, к власти прорвались ультранационалисты, страна бурлит, раскалывается на части, разгорелась гражданская война, а у американцев и европейцев виноваты мы. Как будто наши террористы проникли в Киев и свергли законного президента. Подавляющее большинство жителей Крыма захотело вернуться в Россию – американцы и их подручные в Европе только и думают о том, как бы пожёстче наказать Россию.

Р.: – Не от хорошей жизни у украинцев случилась новая заваруха. Сказался целый ряд обстоятельств. Первое. Украина три с половиной века не имела собственной государственности. За 22 года этому научиться трудно, тем более в относительно большой весьма разношёрстной, прежде всего, по этническому составу, стране. В 60-х годах прошлого века Украина была одной из самых благополучных республик СССР с мощной промышленностью, развитым сельским хозяйством, замечательной национальной культурой. Самолюбие украинцев оказалось сильно ущемлённым тем, что сейчас у них дела обстоят хуже, чем во многих других новых странах на постсоветском пространстве, народ нищает, экономика развалена, замаячила гуманитарная катастрофа. Когда у общества что-то не получается, и у него появляется ощущение своей неуспешности, оно начинает искать виноватых и врагов и находит нередко в представителях других национальностей, растёт агрессивность, появляются лозунги вроде «немцы – представители высшей расы», «бей жидов, спасай Россию», «Украина для украинцев» и т.п.

С.: – И нашли украинцы виновников своего положения в тех, кто раньше руководил жизнью на Украине – «москалей». Украина – многонациональная страна. Помимо большого количества этнических русских, в ней много венгров, русинов, поляков, румын, евреев. Как она может стать только украинской?

Р.: – И у нас ходили с лозунгами «Россия для русских», когда наша страна оказалась в кризисе, несмотря на то, что у нас национальностей гораздо больше. В горячке народных бунтов безрассудные выкрикивания – обычное явление. В любой большой заварухе выскакивают оголтелые националисты, хулиганы и всякая шпана с бандитскими замашками.

С.: – Мы всегда считали украинцев мягкими, радушными людьми. И вдруг их охватил прямо-таки психоз. Ещё в 2013 году никому в голову не могло прийти, что на Украине к власти могут прийти столь агрессивные субъекты, которые вознамерятся заставить всю большую страну жить «по-бандеровски». Действия украинских властей и боевых подразделений приняли карательный, крайне жестокий характер. Когда видишь, что они вытворяют в Одессе, Мариуполе, Славянске, Луганске и в других городах, думаешь: то ли по телевизору показывают фильм ужасов, то ли попал в потусторонний мир, то ли никак не можешь проснуться – настолько это неправдоподобно для самой близкой нам славянской страны. Но не постановка же это в павильонах Мосфильма, когда по нашему телевидению показывают плачущих женщин, которые говорят: «То, что творят украинские фашисты, не совершали даже гитлеровцы». Ю. Тимошенко заявляла, что «проклятых кацапов надо убивать из атомного оружия». Это – высказывание не обозлённого на весь мир подростка, а одного из ведущих политиков, претендента на президентское кресло. Какие основания у украинцев нас ненавидеть? Мы заказами обеспечиваем их работой, при добрососедских отношениях между нашими странами, безусловно, продавали бы им энергоносители по льготным ценам. Была бы в Киеве нормальная власть, и Крым никуда от Украины не делся бы. Даже если Россия в чём-то провинилась перед соседкой, то не до степени прямо-таки звериной злобы, которую проявляют иные украинские националисты.