Гостья из прошлого

Алексей дружил с ней, начиная с восьмого класса, поэтому и не интересовался девушками из группы. Она перевелась из другой школы, после того как ее отец, инженер завода полимеров, улучшил жилищные условия, и семья переехала в новый микрорайон с панельными девятиэтажками. Внешностью Лена, возможно, уступала заграничным красоткам с популярных постеров, но была в ней какая-то изюминка, побуждавшая самых шустрых ребят оборачиваться ей вслед. Юра полагал, что друг не устоял перед томным взглядом ее больших карих глаз, которые и его не оставили равнодушным.

Лена, впрочем, была способна обаять не только взглядом. Она с младших классов посещала секцию легкой атлетики, участвовала в областных соревнованиях и успевала учиться на «отлично» по всем предметам, кроме химии. Та ей по иронии судьбы никак не давалась, и четверку Лене ставили только чтобы не портить успеваемость. «Ну, не мое это – полимеры», – вполне беззаботно высказывалась она на сей счет. О делании карьеры девушка, кажется, не задумывалась, и тут она точно пошла в родителей. Отца давно уже не перемещали вверх по служебной лестнице (вероятно, из-за нежелания вступать в партию), а мать всю взрослую жизнь трудилась простым бухгалтером.

Насколько было известно Юре, у Алексея с Леной всё развивалось совершенно неспешно и платонически – в виде прогулок на свежем воздухе, посещения театров и кино, совместного празднования дней рождения. На выпускном они обнимались и целовались, уединившись в школьном саду. Дальше, как откровенно поделился Иванников, перефразируя генерального секретаря, процесс не пошел. Вузовская круговерть оставила меньше простора для лирики: Лена и Алексей занимались в разные смены, к тому же ее истфак базировался в другом корпусе университета. А его депутатство с командировками свело понятие личной жизни к чистой абстракции.

Развязка произошла за полмесяца до утреннего визита Иванникова. Ничто не предвещало такой исход. Воскресную поездку на природу затеял сам Алексей, избрав ее конечным пунктом турбазу общей альма-матер. Кроме него, Лены и Юры, в путь отправилась девушка по имени Катя, тоже студентка истфака. Ехали, как в былые времена, сначала на электричке, затем на битком набитом автобусе до близлежащего пионерлагеря – водитель обслуживал его и калымил, беря левых пассажиров. Что касалось турбазы, Алексей знал ее окрестности как свои пять пальцев и уверенно повел компанию мимо деревянных летних домиков вдоль петлявшей сквозь камыши речки.

Заветное место оказалось неподалеку, где сосновый лес подбирался почти к самой кромке берега. Песчаного пятачка хватило как раз для них. Расстелили принесенные с собой полотенца, одежду побросали на бревно и через пять минут уже купались и ныряли, поднимая брызги. День выдался чудесным: после дождей, в конце рабочей недели нагрянувших откуда-то с востока, снова припекало солнце, а вода, вопреки поверью насчет Ильина дня, нисколько не успела остыть. На мелководье безбоязненно резвилась мелкая рыбешка, и Алексей сказал, что здесь водятся раки.

После купания все растянулись на полотенцах, подставляя тела солнечным лучам. Мигом проснувшийся зверский голод утолили заранее нарезанными огурцами, помидорами и поделенным по-братски цыпленком табака. Еду запили домашним компотом из вместительного термоса, который прихватил с собой Юра.

– Я и не думала, что депутаты как простой народ отдыхают, – лукаво заметила Катя, которая улеглась на спину и закинула руки за голову.

Алексей усмехнулся.

– Настоящий депутат неотделим от народа.

– Твоя газета писала, как сюда из обкома ездили?

Подруга Лены не церемонилась говорить народному избраннику «ты». Она вообще, как понял Юра, была не из стеснительных. Ее розовый купальник скрывал ровно то, что уже категорически нельзя было не скрывать, а во время ныряния, казалось, распрощается с хозяйкой и безвозвратно уплывет по течению. Он подчеркивал, что Катя тоже не чуралась занятий спортом и регулярно принимала солнечные ванны.

– Своей газеты у меня нет, ее Совет учредил, – миролюбиво разъяснил Иванников, поудобнее устраиваясь на левом боку и пальцами правой руки теребя свой вечный брелок.

Совсем недавно бойкие журналисты опубликовали разоблачительную статью о чиновниках-партократах, которые нарушили правила въезда в лесной массив, пили и пели, не оплатив аренду домика. Комиссия по гласности настрочила по этому поводу запрос.

– А хотел бы свою? Собственную?

– Частную?

– Ну да. Сейчас всё можно.

Лена молча слушала их беседу, лежа спиной к солнцу. Ее купальник был чуть целомудреннее, чем у Кати. А в больших карих глазах застыло какое-то напряжение, появившееся сейчас, на берегу. Она словно хотела высказать что-то, но сдерживалась. «Ревнует?» – предположил Юра.

– Для бизнеса нужен талант, – ответил Алексей.

– Мне кажется, одной власти достаточно, – возразила Катя. – Если с умом пользоваться.

Лена кашлянула.

– Давайте хоть тут без политики?

– Подождете минут десять? Я до лодочной станции и обратно, – Алексей поднялся и стряхнул с локтя прилипший песок.

– Я с тобой, – решительно заявила Лена.

Когда они скрылись за кустами, Катя повернулась к Юре. В полной тишине, которую подчеркивало только редкое стрекотание кузнечика, она смотрела на него до тех пор, пока он не покраснел. Как сообразил Юра, Лена позвала подругу, скорее всего, по просьбе Алексея – чтобы не было скучно ему, Юре. Вряд ли за ее приглашением скрывалось что-то еще.

– Ты в науку собрался, значит?

– Если получится. До аспирантуры дожить надо, – ответил он.

– Потом в универе останешься?

Юра перевел взгляд с ее груди под мокрой полоской ткани на бревно с одеждой.

– Так надолго я не загадываю.

Диалог с почти полностью раздетой девушкой клеился трудновато. У Алексея, как смутно догадывался его друг, с противоположным полом всё-таки происходило что-то посерьезнее поцелуев и объятий под яблонями. В конце концов, разве могло быть иначе у человека, близкого к эталону? Сам же Юра точно застрял на этапе гуляний и вздохов, сознательно не форсируя события. О серьезных намерениях, по его понятиям, пока не могло быть и речи, а склонности к донжуанству он не имел.

Причина была в том, что в семье Юру воспитывали в строгих правилах. Мать с отцом прожили в первом и единственном браке двадцать три года и свято верили в истинность своей концепции. В итоге сын вырос довольно далеким от тех своих сверстников, которым не терпелось удовлетворить одну из основных физиологических потребностей. Юра не бегал подсматривать, встав на ящик от стеклотары, в окошко женской бани, а позднее не посещал дискотеки, где можно было пройти курс мануальной подготовки. К дискотекам он был равнодушен еще и потому, что у него напрочь отсутствовал музыкальный слух – в отличие, кстати, от того же Алексея.

– Если приглашу на свидание, придешь?

Вопрос, заданный Катей, застал его врасплох.

– Ты меня?

Она рассмеялась неожиданно приятным, озорным смехом.

– Соглашайся, пока не передумала.

«Иванников бы не мешкал», – пронеслось в голове у Юры. Катя встала с полотенца и потянулась, как после сна.

– Сплаваем до того берега и обратно? – предложила она.

Прошло гораздо больше десяти минут, и Юра с Катей успели сплавать и еще поваляться на солнышке, когда раздался скрип весел в уключинах, а потом из-за поворота реки показалась лодка с надписью «Буревестник». Алексей грёб, Лена сидела на корме. Правое запястье друга было обмотано тонким ремешком, продетым через брелок.

– Объявляется посадка! – призывно крикнул Алексей.

В его глазах читался тот особенный блеск, который Юра видел в разных непростых ситуациях. Лена, наоборот, казалась подавленной.

– Давай, грузимся! – скомандовала Катя.

Они совершили целое путешествие вверх и вниз по течению, опять купались и загорали. Алексей был в ударе: шутки с анекдотами так и сыпались из него, Юра только улыбался в ответ, Катя заливисто хохотала. Лена реагировала вяло, но никто не задал ей вопрос, в чем проблема. С девушками молодые люди расстались на вокзале, выйдя из электрички. Те отказались от провожания, поскольку жили по соседству. На прощание Катя обняла Юру и жарко шепнула на ухо: «Жди, позвоню». Уже идя с Алексеем прочь от привокзальной площади, он сообразил, что не дал ей свой номер.

– Лена уезжает, – сквозь зубы проговорил Алексей, когда они в сумерках миновали здание горсовета и горисполкома без единого огонька в окнах.

– Надолго? – спросил Юра.

– Навсегда.

Смысл фразы был в следующем. Родители Лены отыскали у себя какие-то древние корни и подали заявление на выезд за рубеж – для воссоединения с родней по линии прабабушки. Оказывается, эпопея тянулась долго, а теперь поступил положительный ответ. Хорошо, что отцовский завод не был оборонным, иначе и перестройка не помогла бы. Так сказала Лена со слов своей мамы.

– Как же ты? – опешил Юра.

– Я остаюсь, конечно, – ответил его друг и депутат.

Диктор в телевизоре в очередной раз огласил заявление ГКЧП и указ вице-президента, взявшего на себя президентские полномочия. «Интересно, закроют границы или нет? Вот и уехала Лена в свою Канаду… или куда они собрались? Да, покатались мы на лодочке…» Эти мысли плавно сменили одна другую, а затем из комнаты послышался жуткий грохот. Юра вскочил, как ужаленный. Через несколько секунд его взору предстало зрелище рассыпанных по полу бумаг и валяющейся возле шкафа распахнутой папки. Барсик занимал позицию на диване: глаза вытаращены, уши прижаты, туловище готово к броску и бегству.

– Ах ты, жопа мохнатая!

При следующем шаге Юры кот пулей пронесся мимо него в прихожую. Изменив направление движения и чуть не врезавшись в стену, он всё-таки вырулил на скользком линолеуме и с топотом скрылся в комнате сестры Инги. Привычка домашнего любимца запрыгивать на верхотуру не была вовремя учтена. Случайно он задел то, что не должен был задевать, или злонамеренно спихнул своей лапкой – какая, в сущности, разница?

Юра присел на корточки, чтобы разобраться в учиненном безобразии. Содержимое туго набитой папки не только рассыпалось, но и перемешалось. Были здесь какие-то документы на украинском и, кажется, литовском языках, были платежные ведомости, копии чеков и чьи-то расписки, акты и счета-фактуры, была программа обучающего семинара на английском. Привести всё это в изначальный порядок, разумеется, не смог бы никто из смертных. Юра вздохнул и начал элементарно складывать бумаги в стопку.

Приобщив к стопке очередную расписку, он остановился. На листе из тетради в клетку был прекрасно знакомый ему по вузовским конспектам почерк Алексея. «Это нехорошо, но я ему завидую. Иногда просто мучительно. Ничего не могу с собой поделать», – прочел Юра. Первая мысль была почему-то: «Сочинение», хотя после вступительного экзамена они больше не писали сочинений. Вторая – о том, зачем оно оказалось среди бумаг, не предназначенных для чужих глаз.

Он взялся читать дальше, почему-то отстраненно подумав о том, что это не совсем прилично. А, изучив весь текст с обеих сторон листа, испытал потрясение. Перед ним был фрагмент дневника, который набегами вел Алексей. Здесь же лежали другие страницы, мелко исписанные от руки. Они тоже рассыпались в беспорядке, поскольку и до удара об пол держались в общей тетрадке еле-еле. На фабрике явно пожалели клея.

Страницы не были пронумерованы, и Юра, чтобы вернуть их в исходное состояние, вынужденно продолжил чтение. Он торопился и перескакивал с пятого на десятое, но уже очень скоро перед ним вырисовалась картина, о которой он никогда не подозревал.

Идеальный друг был далеко не идеален. Гонка за золотой медалью держала его в напряжении с начальной школы, год за годом, почти без перерывов и выходных. При отсутствии братьев и сестер от продолжателя фамилии требовали только лучших результатов, не признавая за ним права на осечку. Он должен был пойти по стопам отца – заслуженного ученого, труды которого публиковали толстые академические журналы. Математика считалась безусловным приоритетом. «К девятому классу я ее дико возненавидел», – писал не для печати Алексей.

Возражать диктовавшим свою волю родителям он не мог и не умел. Те выросли в не слишком интеллигентных семьях, где мнением детей никто не интересовался, сами пробивали себе дорогу, придавая главное значение трудолюбию и ценя знания. Причем под знаниями подразумевались естественные дисциплины, а не изменчиво-конъюнктурная «гуманитарщина», как выражался Иванников-старший. И быть бы Иванникову-младшему студентом математического факультета, если б однажды, под Новый год, не появился в их квартире почти забытый, но близкий родственник.

Дядя Саша, младший из отцовских братьев, высоченный и громогласный, прикатил из Сибири. В предыдущий раз Алексей видел его, наверное, лет в шесть. Профессия геолога носила дядю Сашу по разным удивительным местам огромной страны. На этот раз он вел изыскания в бассейне Ангары или Енисея (точно Алексей не запомнил). Племянник уже вымахал почти с него ростом, но оробел перед лицом такого незаурядного человека.

Для всех членов семьи дядя привез подарки – кедровые орехи, банку мёда, копченую рыбу, которая пахла невероятно вкусно. Под свои взрослые разговоры на кухне старшие выпили по рюмке сибирской настойки. Иванниковы не вовлекали сына в подобные ритуалы, и Алексей сидел у себя в комнате с томиком Джека Лондона. Сегодня ему было можно взять тайм-аут. Он добрался до места в книге, где Мартин Иден вспоминал о том, как голодал и ходил оборванцем, а его произведения никого не интересовали. В этот миг из-за двери донесся голос дяди Саши:

– Пустишь на минутку?

Он вошел и заполнил собой почти всё свободное пространство – человек из другого, необъятного мира, где настоящие мужчины сами решали, как им жить. Во всяком случае, так думал тогда Алексей.

– Я ведь тебе ничего не подарил, – сказал дядя Саша. – Держи-ка.

На его широкой, жесткой ладони лежала серая костяная пластинка с круглым отверстием посередине. При ближайшем рассмотрении было видно, что ее украшает затейливый орнамент – загадочные письмена или рисунок, напоминавший наскальную живопись пещерных племен.

– Спасибо, – вежливо ответил Алексей. – А что это?

– Говорят, амулет. Но помогает не каждому.

– Откуда он?

– У шамана выменял, на спирт, – сообщил дядя Саша.

– У настоящего шамана?

– Местные его так называют. Вообще, он фельдшер в поселке.

Амулет был бугристым на ощупь и показался Алексею неожиданно теплым – возможно, после горячей дядиной руки.

– Носи на здоровье, – напутствовал его далекий и в то же время близкий родственник.

«Вот, значит, какой у него брелок», – мысленно произнес Юра. Следующая по счету страница дневника, которую он выудил из бумажного вороха, добавила ощущения нереального.

«Я не очень поверил дяде Саше, – писал Алексей. – Какие в декабре 1985 года шаманы и чудеса? Подарок сунул в карман рубашки, вернулся к «Мартину Идену» и вспомнил про него только утром, когда одевался. Амулет выпал на пол, я поднял его и почувствовал, что он по-прежнему теплый. Рубашка висела на спинке стула, далеко от батареи, к тому же в квартире было прохладно. Топили плохо при минус двадцати на улице. Я удивился, потрогал еще, потер».

Потерев пластинку из кости, Алексей, по его собственным словам, ощутил, как его наполняет невероятная сила. Он почему-то сразу понял и принял как данность, что может решить любую задачу, и совсем не обязательно математическую. В спину ему как будто подул попутный ветер (при этом сравнении Юра вспомнил свои впечатления от происходившего в ДК).

Дядя Саша рано уехал в аэропорт, и к семейному завтраку вышли из спальни только отец с матерью. Алексей не стал откладывать то, что, по его убеждению, назрело и перезрело.

– Во-первых, я не буду поступать на математический факультет. Мягко говоря, мне глубоко безразличен этот предмет. Во-вторых, я сам выберу интересующую меня профессию. Ничьи советы слушать не собираюсь. В-третьих, время опеки прошло. Я намерен планировать свое время так, как захочу, и в контроле не нуждаюсь. Уж точно не стану больше тайком читать книжки под одеялом, – отчеканил он, не дав родителям сказать ни слова.

Мама охнула и пролила заварку мимо чашки. Отец глядел на сына исподлобья секунд двадцать или тридцать, потом отреагировал:

– Хорошо. Делай, что считаешь правильным.

Не последовало ни взрыва эмоций, ни упрека в неблагодарности. Он словно подвел итог обсуждению теоремы.

– Но как же…

Договорить маме не удалось.

– Насильно мил не будешь. Мы, правда, что-то увлеклись. Пусть решает сам и отвечает за свои поступки.

После этих слов отца Алексей безоговорочно уверовал в волшебные свойства амулета.

Юра по-турецки сидел на полу и заканчивал восстанавливать дневник друга, страница за страницей. Признание насчет зависти относилось к нему. Оно потрясло не меньше, чем история с подарком из Сибири. Прибегая к помощи амулета, Алексей всё сильнее зависел от него. Сначала он опасался таинственной вещи от шамана, использовал ее редко, только дома, и носил с собой, не доставая – до того комсомольского собрания. Тогда многочисленные обвинители не приняли никакого решения, отклонившись от намеченного сценария. На заседании вузовского комитета Иванников, положившись на себя, проиграл. С тех пор он больше не рисковал и в любой сложной или важной для себя ситуации тер костяную пластинку с дырочкой. Даже на людях.

«Он живет по своим правилам, и у него получается. Не депутат, ну и что? Знает, чего хочет. Идет к цели шаг за шагом. Просто остается собой», – именно о Юре написал недавно Алексей. Была в самом конце дневника и запись о разговоре с Леной на речке.

– Ты чего вообще хочешь? – спросила она своего давнего друга и поклонника.

– В смысле?

– В прямом. Я, например, хочу обычной жизни в нормальной стране. Без талонов, дефицита, обмена денег. Для себя хочу пожить. Семью, детей потом.

– Чем тебе страна не подошла? Подожди немного, постепенно всё наладим, как у них, – пообещал Алексей.

– Не тешь себя иллюзиями. Не наладите, – холодно ответила Лена.

Он еще говорил и говорил, убеждал и доказывал, однако амулет впервые не подействовал. Ночь после поездки на турбазу прошла между сном и явью, а когда удавалось забыться, мучили кошмары. Алексей, задыхаясь, бежал по горящей тайге, за его спиной с треском и грохотом рушились вековые деревья, вихрем кружились багровые искры. Пожар остался позади, но тут поперек тропы сгустились чьи-то тени. Вскинув левой рукой щит из шкуры какого-то косматого зверя, он сумел остановить первую стрелу. Спустя мгновение вторая вонзилась ему в правый бок, между ребер. Земля, покрытая мхом, рванулась навстречу и больно ударила в лицо. Стрела в боку обломилась, оставляя внутри наконечник из камня. Он почувствовал, как соленая кровь потекла изо рта, сжал пальцами бесполезный амулет и… проснулся.

«Оставлю его на время в секретной папке. Или даже навсегда, посмотрим». На этой записи двухнедельной давности дневник Алексея обрывался.

Юра бережно подровнял стопку страниц из развалившейся тетради, обернул обложкой со следами клея. Под глянцевым рекламным буклетом с изображением сенатора США от Республиканской партии он обнаружил целлофановый пакетик, перевязанный знакомым ремешком. Открывать его и трогать шаманский брелок не стал, вложил в середину стопки.

Алексей позвонил около часа дня – похоже, из телефона-автомата. Голос был напряженным.

– Что у тебя?

– Ничего, уборкой занимался, – сказал почти всю правду Юра.

– Не беспокоил никто?

– Нет.

– Жди, скоро буду.

Его «скоро» затянулось почти на час. Юра успел пожарить и съесть яичницу, помыть посуду и собрать сумку в дорогу. На месте не сиделось, было желание занять себя чем угодно.

– Поехали со мной, – предложил он, когда Алексей переступил порог квартиры.

– Ты на самолете? – спросил тот, судя по выражению лица, размышляя о своем.

– Поездом до Новороссийска, оттуда на автобусе. Билет с рук купим, или бронь выкинут. Жилье какое-нибудь найдем. Поехали, бросай к чёрту всю эту канитель.

Друг рассеянно поглядел на него васильковыми глазами без малейшего блеска.

– Я не могу. Папку спрятал?

– За нее не волнуйся, – заверил Юра.

Папку для служебного пользования он капитально перетянул шпагатом, который откопал в ящике с инструментами под ванной, и пристроил в диван, вместо зимних сапог. Коробка с сапогами отныне стояла на шкафу, не оставляя Барсику оперативного простора для запрыгивания.

– Спасибо, – сказал Алексей. – А я в Москву сегодня. С Новицким говорил, он в «Белом доме».

Было ясно, что агитировать его за Кабардинку бесполезно. Юре захотелось рассказать ему о своей нечаянной находке и о том, что он знает тайну амулета, но никому не выдаст ее. Он уже почти решился, но Алексей разрушил его замысел.

– Возьми, – протянул он Юре мятый листок из отрывного календаря.

На листке плохой шариковой ручкой было нацарапано шесть цифр.

– Что это?

– Домашний номер Катерины. Лена передала, специально для тебя, – пояснил Алексей. – Бери, не тормози.

Место силы

Офис туристического агентства «Гранд вояж», состоявший из двух смежных комнат, отличался оригинальным интерьером. У каждой его стены кроме той, где располагалась входная дверь, был свой цвет – красный, оранжевый, желтый, зеленый и далее согласно полосам радуги. Половину одной из них занимала подробнейшая рельефная карта мира от пола до потолка. Над ней, на уровне чуть выше человеческого роста, в ряд висели шесть одинаковых часов со стрелками. Они были настроены на разные пояса, от Нью-Йорка и Гринвича до Сингапура и Токио. Часы громко тикали. Стрелки перемещались короткими рывками.

Слева от входа вместо вешалки торчал бивень то ли слона, то ли носорога. Здесь же, начиная от двери, красовались авторские фото хозяйки. Все снимки были сделаны в ходе многочисленных путешествий по разным континентам Земли. Таким образом, первая и меньшая комната служила сразу выставкой и холлом. Сама хозяйка, закутанная в фиолетовую шаль, сидела в большей из комнат, как раз под часами – на полукруглом возвышении, напоминавшем подиум. Между нею и посетителями было воздвигнуто нечто вроде кованого ажурного заборчика.

– С прибытием из Гренландии? – спросил Максим, помешивая чай слишком горячей ложечкой.

Крутящееся гостевое кресло, предложенное ему, стояло прямо перед заборчиком.

– С Фарерских островов, – уточнила Амалия.

– Здорово, – от всей души восхитился он.

Занимаясь проектами в сфере полиграфии, Максим чаще колесил по России. Самым экзотическим местом зарубежья, которое ему довелось посетить, был непризнанный мировым сообществом Северный Кипр. К Амалии он забрел по старой дружбе, случайно. Внезапно образовалось «окно» между парой деловых встреч, а до турагентства было рукой подать. Амалия искренне обрадовалась его визиту. Она только что вернулась из банка и предложила почаевничать, закусив бубликами. Предложение оказалось своевременным, так как в офисе было зябко.

– Ты чего лично по банкам таскаешься? – поинтересовался Максим, откладывая ложечку на фарфоровое блюдце. – Где твоя ассистентка? Как ее… Валя… Вера?

– Василина, – поправила его владелица «Гранд вояжа».

– Точно! Никак не запомню эти модные имена. Василины, Гэндальфы, Святогоры… И в управляющую компанию пускай сходит, топят еле-еле.

– Уволилась моя девушка.

– Зарплата маленькая?

Амалия отрицательно помотала головой.

– Зарплата небольшая, конечно. Откуда у меня большой взяться? Но ты же знаешь молодежь. Амбиции через край, умнее всех себя считают. Она, видите ли, думала, что будет на Бали кататься или на Мальорку, а тут документацию вести надо, клиентов выслушивать.

– Другую взяла бы из числа перспективных. Их полно после вузов.

На эту рекомендацию Максима хозяйка-путешественница только рукой махнула.

– Брала. На неделю ровно.

– И куда делась?

– Вышла на обед и не вернулась.

– Да ладно, – не поверил Максим.

– Так и есть. Потом позвонила, ближе к вечеру, и говорит: мне, дескать, мама отсоветовала. Обещала устроить в налоговую.

– Не такими мы раньше были…

Если уж совсем честно, то у Максима имелся и вполне конкретный повод проведать Амалию. К этому шагу его сподвигло изучение ее наисвежайших фото в социальной сети. Вернее, фото заодно с постами к ним. Еще недавно «Гранд вояж» оказывал населению довольно стандартные услуги, в основном отправляя туристов на широко разрекламированные курорты. Безусловно лидировали отели, работавшие по системе «Всё включено». Платежеспособный контингент, как правило, выбирал варианты с максимальным расслаблением в треугольнике «бар – бассейн – пляж». Но с некоторых пор, когда экономику залихорадило, Амалия резко переключилась на другое.