
Полная версия:
Раб
Я не понимаю – думал он – мне надо было больше разговаривать с мудрейшим. Господин всегда с ним разговаривал… он мог объяснить все: почему появляется Луна, отчего дует ветер…. Про свободу он точно бы объяснил…. Он знал тайный смысл слов.
Это конечно несложный вопрос…. но вот, свободна ли рысь, с которой он встретился однажды, глаза в глаза на узкой тропе в горах? А волки, которые пытались его окружить в степи, а он пошел на них со своим любимым мечом от Шалыги, знают о свободе? А сам кузнец, свободен ли он? Свобода это ведь просто, только не хватает умения сообщить другим эту мысль словами. Зачем вообще люди говорят, разве не достаточно взгляда, жеста, поступка?… Свободные пчелы общаются жестами…
Раббэ искал слова, чтобы ответить собирателям меда. Что он может сказать?
«Я должен» – эта фраза стала для него единственным и самодостаточным условием его жизни. Он должен быть рядом с царем, должен тренировать своих бойцов, должен воевать с врагами, должен защищать своего господина, должен жить ради него, терпеть лишения и невзгоды… он просто должен…. Почему так устроен мир он не знал – он должен и этим объясняется всё… А сейчас он бросил того, кого должен защищать – ради чего? Какого-то перстня?…. Как это объяснить?
Собиратель меда смотрел с вниманием. Раббэ казалось, что он его слышит и без голоса. Как вожак волков слышит, и понимает каждого из своей стаи без звука. Ему стало хорошо. Хотелось вот так, молча, рассказать многое, что никогда раньше никому не говорил…. Но как рассказать? Разве можно высказать свою боль, тянущуюся с раннего детства, когда он маленьким мальчиком смотрел из укрытия, как дрался с пришельцами из последних сил его отец и как вспороли его мечами. Как долго пришлые воины разрывали его кричащую мать, пока она не затихла, как потом вытащили его из укрытия, и поволокли за волосы за собой. А потом неволя. Он носил за пришельцами тяжелый скарб в походе. Пока его не купил новый хозяин. Тот не заставлял работать. Он увидел в мальчике способного бойца и отдал его в обучение старому македонцу. Раббэ освоил способы быстро убивать других и оставаться самому без ран. Он научился расценивать любого встреченного им человека как возможного соперника. Он сразу видел слабые и сильные стороны человека. Какие мышцы у того сильнее, какая реакция, какие повадки в движениях. Звериным нюхом чуял другого: хорош тот в бою или нет и в чем того слабость.
И вскоре он превратился в такого же ненасытного зверя как все воины прежнего хозяина. Отрядом они ходили в дальние края и делали с поселенцами то, что он видел маленьким мальчиком из своего укрытия. Убивали всех мужчин, оплодотворяли лучших женщин, забирали всё ценное и шли дальше. В этом была цель их жизни: без жалости убить соперников, оплодотворить чужих женщин. И Раббэ был первым из них. Тренировался убивать мужчин одним ударом. И ни одна женщина не могла устоять перед его чудовищной физической силой. Он скручивал их, не обращая внимания на крики, брал их, чуть не разрывая на части, и после, тут же о них забывал. Тогда он считал, что должен делать так. Однажды отряд попал в ловушку. Вечером кто-то подсыпал в воду дурман. И когда под утро на них напали, каждый из их отряда не имел сил поднять меч. И первым зарезали его хозяина – начальника отряда, потом других. Самых сильных связали и отвезли на невольничий рынок. Царь Аллагар купил его и изменил не только его жизнь, но и его самого…. Мысли роились в голове, как никогда. Оказывается, разговаривать молча так же тяжело, как и вслух. От мыслей устаешь больше чем от тяжелой работы… но они сами возникают в голове, и не испаряются даже под лучами жаркого солнца…
Еще он подумал: хорошо бы самому вот так же, как эти собиратели жить в горах, ни от кого ни зависеть, никому не быть должным, но ведь это не так. Даже эти собиратели меда несвободны. Они должны делать свое дело. А люди, которые ничего никому не должны, не могут найти себе место в мире – боги их не принимают. Так разве долг не важнее свободы? …
Собиратель меда был мудр. Внимательно выслушал молчание Раббэ и после протянул ему миску с медом.
– Смажь раны медом, поешь и ложись спать рядом с костром. Видно тебе на рассвете понадобится много сил.
Рядом с собирателями меда Раббэ не чувствовал опасности и спал крепко, укутавшись лацерной – дорожным плащом. Утром, когда он проснулся, собирателей уже не было. Они ушли, оставив ему глиняную плашку с медом и завернутую в листья жареную саранчу. Боль от ран густо смазанных медом утихла. Он чувствовал себя полным сил.
– Боги послали мне этих людей. Значит, я правильно иду. – Подумал он.
Двигаться дальше в горы смысла не было. Эта дорога была безопасной, но дальней. А ему надо было спешить. Сильно спешить! Ведь царю прямо сейчас нужна таинственная сила, про которую он говорил, которая появится, когда Раббэ дойдет до царицы Эриды и передаст ей заветные слова вместе с перстнем. Чтобы успеть надо идти напролом. И Раббе стал спускаться к врагам. Может быть дикари о нем забыли? Ушли… Но нет. Он почувствовал их неприятный запах, еще не видя их. Их опять было много. И обойти их было нельзя. И Раббэ с одним мечом, пошел в атаку.
Первое, что он сделал – отрубил руку ближайшего соперника и подхватил себе второй меч.
Он был сосредоточен на своем поражающем ударе и пропускал их удары, потому что знал, мечи их мягки и тупы, и не способны разрубить его наплечную кожаную защиту… Он рассчитывал удар соперника еще до того, как тот его произведет. Он был сильнее, быстрее, хитрее, изворотливей сотни этих дикарей. Он рубил людей, прокладывая себе дорогу, как путешественник рубит мачете кустарник, стараясь пройти к свету. Удары по плечам, спине, ногам сыпались с немилосердностью богов. Дикарей становилось все меньше, он шел все быстрее. Наконец, последняя группа врагов не стала нападать, а разошлась в стороны. Впереди была каменистая пустыня, за которой через ущелье был его дом. Идти по острым пикам высоких камней было невозможно, приходилось прыгать с камня на камень. Чужой меч он выбросил, тот превратился в изогнутую железную дубинку. Он двигался уже по инерции. Сил не было. И когда камни закончились, тело его упало, не повинуясь более ни инерции, ни приказам мозга.
Когда он очнулся, увидел над собой солнце. Оно палило истерзанное тело нещадно. Несмотря на жестокую боль поработившую казалось все его существо, он вдруг продолжил ночной разговор с собирателями меда.
Он лежал и думал:
– Солнце – господин человека. Когда оно хочет победить, тогда жарит неимоверно, испепеляя живительные родники!
Он вспомнил рваную сухость во рту тогда когда от засухи в его стране Острона стали падать замертво люди…
– Может это война Солнца с человеком? Солнце, зачем я тебе? Ничего у меня для тебя нет. Что ты заберешь у меня? Жизнь? Но она и во все дни твоя, да и зачем моя маленькая жизнь такому большому божеству? Может, Солнце воюет с Луной? Бьется за меня? Не хочет, чтобы я принадлежал ей, круглолицей красавице Луне, дарительнице снов. На Солнце даже посмотреть невозможно. Может оно жестокая уродина? А добрая Луна вся навиду. Она дает сладкие мечты…
Боль пронзает его… как же больно!
– Ни Луна, ни Солнце, ничто небесное не может унять боль. Боль сильнее и больше всех… Это она истинный господин человека, ей все люди принадлежат… Это она подчиняет себе любого, она лишает самого сильного веры в себя…
И он впал в забытье. Очнулся он только утром. Первый же робкий луч Солнца вернул ему сознание. Выдох боли из его уст выполз низко, у самой земли как утренний новорожденный туман…
Пушистая рыжая земля…. умирающая от жажды… Надо идти. Долг воина превыше боли! Он вспомнил вчерашние мысли.
– Не боль хозяин! Но кто хозяин мой? Ни Луна, ни Солнце, ни боль! Не знаю… Нет господина, кроме другого человека! Аллагар погибает, я теперь зачем? Дойду до города, а дальше? Не хочу больше… – мысль его запнулась. Что он больше не хочет?
– Больше не хочу драться…. Не хочу! Нет господина и всё бессмысленно!…. Есть только долг и надо его выполнить… Один вопрос: про какую силу говорил царь Аллагар? Где она хранится? Причем здесь перстень для благословенной Эриды, когда надо драться с врагами? И о каком сокровище говорил хромой кузнец? Надо не думать, надо идти. Пусть будет то, что будет… Ждет благословенная Эрида, ждут люди – добрые и мирные.
Он вставал медленно, с перерывами, сначала на четвереньки, потом на колени. Боль раскаленным металлом из кузницы пронзила его от пяток до головы и тысячами осколков, разнеслась по всем дальним уголкам тела… – Он подумал: «Как долго длится утро!». Но встав во весь рост, снова ощутил в себе волну силы.
Вдруг увидел на земле зеленый блеск изумруда. Кожаный мешочек, в котором хранился перстень, был разрублен. Он с большим трудом поднял его, сдул с него крупицы песка. Без мыслей смотрел на добрый и сильный изумруд. Надо было как-то не потерять его… Никогда бы не посмел … но… сейчас… Он попытался надеть перстень царя на палец… это кощунство… но теперь уже можно… это конец пути, и он с силой, через боль пытался всунуть распухший палец в кольцо, но не получилось, и тогда он зажал перстень в кулаке и с появившейся опять яростью пошел в сторону Острона. Пришло чувство освобождения и от глупых и упорных мыслей, и от боли. Он и одним мечом положит врагов, сколько бы их не было. Он пошел, исподлобья смотря упрямо вперед, не моргая, а за ним оставался кровавый след… Дикарей больше не было. Раббэ много времени потратил на бои. Он чувствовал как уходят силы. Понимал, что может опоздать. Внезапно подумал: Может быть Аллагар уже погиб и ему теперь не нужно торопиться? – он тут же откинул предательскую мысль.
Тело болело. Идти было трудно. Но внутри себя он твердо знал, что должен идти как можно быстрее. Пройти ущелье. Пересечь хребет и путь будет закончен. Это не больше одной луны пути.
Аллагар не может погибнуть, пока Раббэ не доведет до конца начатое дело.
В одной руке у него был перстень царя Аллагара, в другой – белый меч от кузнеца Шамгу. Ни то, ни другое он выбросить не мог. На крутом склоне он не смог удержаться без помощи рук и упал. Падение на камни было слишком жестоким. Он потерял сознание. Вскоре очнулся. Сильно мучила жажда. Боясь пошевелить истерзанным телом, жадно стал слизывать росу с камней. Вдруг он встретился со взглядом пумы. Она облизывала своего детеныша и совсем почему-то не обращала на него внимания. Этот взгляд он помнит из глубокого детства, из которого уже не сохранилось ничего, кроме этого единственного взгляда его матери…. Этот взгляд он часто видел ночью, когда уходил в мир таинственных образов и видел то, что днем закрывает Солнце. К нему приходила женщина. Она была одна, но напоминала многих сразу. В ней была и его мать, которую он совсем не помнил днем, и кормилица, которую он видел одним глазом через плотную грудь с теплым молоком, и все женщины без числа, которых он жестоко брал в любых местах по требованию своей плоти, и была еще одна – странная женщина из ниоткуда, он точно знал, что никогда ее не встречал в светлой жизни. Все эти женщины сливались в одну и смотрели на него так, что хотелось забыть свою силу и не возвращаться в мир дневных дел. И только долг бдительно охраняющего своего господина заставлял его покинуть царство ночных образов. И каждый раз, окончив день, он ложился недалеко от господина, и закрывая глаза, мечтал увидеть только эту женщину. Он надеялся найти ее и встретить этот взгляд всюду, где бывал, но не было даже издали ничего похожего. И только Эрида одарила его однажды этим похожим на волшебство взглядом, когда увидела его подглядывающим….. взгляд от которого он тогда стал слабым и беззащитным.
Однажды он случайно увидел царя и Эриду наедине. Они его не видели. Он не стал ни уходить, ни отворачиваться. Он был заворожен. Никогда он не думал, что может настолько задерживать дыхание. Простояв в укрытии до самого конца, он впервые почувствовал себя слабым. Не было в нем вожделения. Не было желания силы. За это короткое время в нем наступил надлом. Он увидел волшебство. Он понял, что чего-то важного в жизни не знает. Женщина и мужчина были одним целым. И это целое было сильнее физической силы. Никогда ранее он не видел, что с женщиной можно быть ласковым, а от нежности наполняться мощью. Он не знал, что так можно. Он даже не знал, какой бог дает такую радость. А когда все закончилось, царица – благословенная Эрида заметила его, но не подала вида. Их глаза на мгновение встретились. И в ее зрачках отразилась сама Инанна – богиня плодородия, утренней и вечерней звезды. И когда они уходили в поход за новой землей, Раббэ опять увидел этот взгляд, но обращенный к царю страны Острона.
И теперь, что-то слегка уловимое он видел во взгляде этой смелой, быстрой, сильной пумы. Но это зверь, а не человек… Он опять потерял сознание.
Когда очнулся окончательно, никого рядом не было. Привиделась ему пума с детенышем, или это было наяву?
Размышлять было некогда. Он должен идти, несмотря ни на что!
Чем ближе он подходил к стране Острона, тем больше облаков появлялось на небе. А горный хребет был весь укутан белым. В близких и теплых облаках он вдруг увидел образы… Сознание его от ран и усталости было сумеречным, но он явно видел как его друзья, его ученики дерутся сейчас с многочисленными врагами. Он видел кто где находится, – все правильно – так как он их учил – каждый прикрывает каждого. Вместе они сплетаются в паучью сеть, через которую не просто пробиться. Они сильны и тренированы, но у них нет такого меча, как у Раббэ. Да дело вовсе не в мече! Воин всегда воин, независимо от обстоятельств. Настоящий воин может родиться только от воина. Как он – Раббэ. А люди, которые понимают коз и овец, чувствуют всходы кукурузы, находят и обрабатывают изумруды, собирают мед в горах, плавят руду, не могут родить того, у кого найдутся силы драться с восхода и до заката. Боги все рассчитывают заранее! У каждого свой долг. Так объяснял ему жрец Шамгу, когда Раббэ сетовал на плохое умение некоторых бойцов.
В городе люди окончательно устали от очередного неурожая и с надеждой ждали возвращение своих правителей.
Раббэ шел по городу медленно, ни на кого не обращая внимания. Голова его была опущена, он был сгорблен. Люди видели, с каким трудом он передвигает ноги. Левая рука висела как высохшая от засухи ветвь винограда. Выделялся только сжатый до белизны кулак. Он зашел в царское помещение. Посередине стояла в длинной накидке эскомиде Эрида. В слабом огне масляной лампы Раббэ увидел с каким напряжением поднималась ткань на высокой груди от ее трудного дыхания. Ее черное лицо, ее черные глаза смотрели прямо в его душу. Это был другой взгляд. Сейчас ему хотелось отвернуться, не видеть эти глаза….
– Для благословленной Эриды, своей госпожи, Аллагар, могучий царь Острона, передал этот перстень…. – он не смог больше ничего сказать. Но он направил все оставшиеся силы для того чтобы поднять висевшую как сломанная ветвь руку и разжать кулак. И ему это не удалось. Эрида заметила это движение, подошла и с силой разжала окровавленные и черные пальцы Раббэ. На ладони его лежал перстень. Изумруд под слоем засохшей крови больше не блестел. Как только она взяла перстень в свои руки, Раббэ рухнул без сознания к ногам госпожи. Его отнесли и положили на дубовый стол. Вскоре он открыл глаза, она подошла к нему. Раббэ увидел над собой уже не черное, а белое как алебастр лицо Эриды на фоне ее ярко-черных волос, и вспомнил кривую ухмылку хромого кузнеца, и его слова: «У твоего царя есть сокровище сильнее этих камней». Сквозь обморочное состояние сознания он услышал:
– Что ты хочешь в награду? Свободы?
Сил говорить уже не было, но не ответить своей госпоже он не мог. И он постарался, как мог ответить, уже как бы не своим голосом: Мы измерили с ним землю.… Я знаю, теперь, что такое любить, это лучше чем свобода, я хочу уйти за ним….
– Не умирай, ты получил свободу, у тебя новая жизнь, ты нужен нам всем.
Раббэ шепотом ответил:
– Мне не нужна свобода. Я узнал силу, про которую говорил наш царь… – его голос звучал с каждым слово все тише. Эрида наклонилась к нему совсем близко, но все равно с трудом понимала.
– Что, что он говорил, Раббэ?
Но Раббэ, казалось, уже не слышал вопроса, он произнес на выдохе: Адад… Так мое имя…
Тело его напряглось, мышцы стали крепкими, затем он сделал вздох и расслабился. Эрида смотрела в его заполненные облаками глаза и видела в них стены недостроенного города, тьмы дикарей, от которых было темно, и своего мужа – гордого царя Аллагара, который мечом яростно пролагал себе дорогу к свету. Время от времени он бросал взгляд по сторонам, словно в поисках своего охранителя: «Где ты, друг?»
«Я иду к тебе, царь» – вдруг отчетливо и громко произнес Раббэ, дернулся и после затих навсегда. Эрида, неподобающим для царицы образом заплакала….
В тот день, когда в стране Острона, хоронили начальника охраны царя Аллагара, небо внезапно разверзлось. Дождь быстро заполнял водой всю глиняную посуду, которую люди стремительно выставляли на улицы города, пропитывал одежду горожан, заполнял трещины в пересохшей земле. Люди поднимали головы, закрывали глаза и открывали рты, они с упоением ловили живительные струи…
В этот день все узнали о гибели любимого царя. И была великая скорбь. Но они чувствовали, как вода возвращала к жизни землю. И была великая радость. Люди не знали, как совместить великую скорбь и великую радость. Каким словом обозначить это странное состояние. И не было у них больше жреца, который объяснил бы им как надо. Людям теперь самим приходилось искать нужные слова для таких сложных переживаний….