Короткие смешные рассказы о жизни

– Зайди на минутку, серьезный разговор к тебе имеется, – голос шефа был вкрадчив и опасно ласков. Прокрутив в голове сто и один вариант развития событий – от повышения до увольнения – и не найдя поводов для последнего, решительно шагнула навстречу Судьбе.

– Вызывали? – с деланной уверенностью спросила я, просунув голову в директорский кабинет.

– Нет, блин, автоответчик сработал, – попыталось пошутить руководство, вставая из-за стола. – Заходи – не бойся, выходи – не плачь.

– Ну и шуточки у вас, Акакий Евстафьевич, – неубедительно попыталась я сделать комплимент и вошла в кабинет вся.

– Так, давай к делу. – Шеф был настроен решительно. – Я приготовил для тебя подарок.

– Ого! Вот это новость! Вы выписали мне премию или увольняете, наконец, из этого дурдома? – прощупала я почву.

– Ни то, ни другое. Сейчас достану, обалдеешь от счастья! – Босс одарил меня лучезарной улыбкой и полез под стол.

Не успела я додумать всякие гнусности на тему того, что именно может достать руководство и за сколько минут я смогу добежать до канадской границы, как шеф вынырнул из-под стола с… переноской для животных. Внутри которой было подозрительно тихо.

– Это что такое? – севшим от переживаний голосом просипела я.

– Подарок! Да не бойся, он не кусается. Открывай! – Начальник от нетерпения пританцовывал на месте.

Ослушаться руководства – себе дороже. Я подошла и открыла дверцу. Внутри лежал маленький мохнато-серый комок шерсти.

– А-а-а! – заорала я дурниной. – Мы-ышь!

– Не ори, секретаршу разбудишь! – гневно шикнул шеф. – Какая, к черту, мышь? Это котенок.

В это время «мышь», проснувшись от моих воплей, сладко потянулся, зевнул, открыл глаза и вывалился из переноски на стол, жалобно пища.

– Господи, жуть какая! – не сдержала я эмоций.

– Сама ты жуть, – обиделся начальник. – И вовсе не какая, а какой. Это мальчик.

– У меня уже есть мальчик. Даже два. Акакий Евстафьевич, родненький, ну почему именно я пала жертвой вашей милости? В чем мой косяк? Можно меня просто поругать и отпустить с миром? – взмолилась я.

– Нет. Считай, что это премия! – шеф был неумолим.

– А можно я возьму деньгами?

– Какая же ты меркантильная, тьфу на тебя! Давай, лови его, забирай домой и люби.

– Мое сердце занято. Там муж и сын. И у меня так-то полная семья, я в котах не нуждаюсь, – сопротивлялась я из последних сил.

– Ребенку нужно расти с домашними питомцами. Тебе это любой психолог скажет, – не сдавался шеф.

– А психолог не уточнял, как не сдохнуть от такого количества любви?

– Хватит пререкаться. Смотри, какой славный. На мою Дину похож. – С этими словами начальник заграбастал котенка своей могучей лапищей и чмокнул его в черный нос. – Представляешь, Динка моя, паразитка, загуляла с дворовым, вот и получилась гремучая смесь. Полубританец-полуголодранец! – Хохотнув, шеф протянул мне серый клубочек.

Я осторожно взяла в руки плод кошачьей страсти.

– Вот мне интересно, почему гуляла Динка, а расплачиваться должна я, совершенно невиновная женщина? – осматривая страшное, мохнатое существо, произнесла я задумчиво.

– Нет в мире справедливости, смирись, – философски заметил шеф.

– А можно хотя бы мужа подготовить? – рассеянно поглаживая пищащий комок шерсти, промямлила я.

– Радость должна быть внезапной. Муж у тебя кто? Военный? Он закаленный, справится с внезапно обрушившимся на него счастьем. С тобой же справился.

– Он бывший военный, – вздохнула я.

– Бывших военных не бывает, – шеф оставался непреклонен.

Стало совершенно ясно, что уйти без котенка не удастся. «Терять мне нечего, – рассудила я. – Поэтому, как говорится, была не была…»

– А можно я хотя бы его в вашу честь назову?

– Ага, разбежалась! Чтобы ты минимум три раза в день орала: «Акакий, иди жрать, скотина!» или, что еще хуже: «Акакий, ты опять нассал в тапки?» Обойдешься, – насупился мой начальник. – У кота должно быть нормальное имя. Барсик, например.

– Нагложоп – тоже неплохой вариант, – вяло парировала я.

– Ну, это вы там уже сами разберетесь. Как говорится, дело-то семейное. Все, идите. Переноску не забудь. Завтра вернешь. Мне еще троих надо осчастливить. Да, вот еще что: день рождения у него 12 апреля!

– Ну что ж, поехали, Гагарин недоделанный, – сказала я котенку, кладя его в переноску. – А вы, Акакий Евстафьевич, передайте своей блуднице мое искреннее неодобрение!

⁂

Прежде чем попасть в родной дом, нам с новоявленным питомцем пришлось покружить по району в поисках зоомагазина, чтобы купить ребенку все необходимое. Супруг, открывший дверь, замер на пороге в изумлении. На него смотрела нелепая инсталляция, лишь отдаленно напоминавшая жену. На месте лица – пакет с кошачьим кормом, вместо ног – мешок с наполнителем, левая рука нервно сжимает сверток с кошачьим туалетом, а в правой болтается переноска, из которой доносятся зловещие, заунывные звуки. То еще зрелище, согласна. Но мой благоверный – офицер запаса, поэтому мгновенно оценил ситуацию, сделал правильные выводы и по-быстрому освободил супругу из плена кошачьего инвентаря.

– Мы, конечно, планировали ребенка, но я не думал, что ты поймешь меня настолько превратно, – поздоровался муж.

– Бойся своих желаний, они имеют свойство сбываться, – нервно хихикнула я.

Мы позвали сына, кратко обрисовав ему ситуацию. Отрок обрадовался чрезвычайно и тут же захотел лицезреть нового члена семьи. Отец семейства осторожно открыл щеколду, и… повисла мхатовская пауза.

– Ну и жуть! – выдохнули мои мужчины в один голос после трехминутного молчания.

– Не плагиатствуйте. Я первая это сказала, – вздохнула я.

– Напомни, как зовут твоего шефа? – спросил любимый.

– Акакий Евстафьевич.

– Так ему и надо, – позлорадствовал супруг. – Слушай, а чем кормить-то наше пополнение?

– Может, оно человеческими жертвами питается? – встрял сын.

– Не льсти ему. Нервами человеческими оно питается. И разнообразным сбалансированным кормом. В рационе в необходимой концентрации должны присутствовать незаменимые кислоты, витамины, макро- и микроэлементы, необходимые для нормального роста, развития и физиологического состояния. Что вы на меня так смотрите? Я это на пакете прочитала.

– Блин, я так не питаюсь, – грустно вздохнул муж.

В этот момент котенок вылез из своего временного жилища, потянулся и, неуклюже переваливаясь с боку на бок, пошел осматривать свой новый дом.

– Вот же ж Акакий, прости господи! – воскликнул сын, глядя ему вслед.

– Шеф просил не упоминать его имя всуе. Но кличку этому страшилищу дать надо. Какие будут предложения? – взяла я инициативу в свои руки.

Спорили мы жарко и долго, перебрав все известные имена, включая старославянские, такие как Ярожор, Вуглусрат и даже Лютодрав. Но все это было не то. Обессиленные, мы валялись на диване, и тут муж подскочил как ужаленный:

– Я понял, как его зовут! Жуть! Ну ведь правда, гляньте на него! Точно – Жуть!

Мы с сыном пристально посмотрели на играющий с резиновой мышью лохматый клубок, из которого задорно торчал тощий хвост, переглянулись и… Так у нас в доме появился кот по кличке Жуть.

Через несколько месяцев он превратился в роскошного серо-переливчатого красавца с изумрудными глазами. Как-то незаметно Жуть стал всеобщим любимцем, несмотря на его стервозный характер. Впрочем, для кошачьей породы это вполне обычное явление. До сих пор не перестаем удивляться его уму и изворотливости. Правда, временами нам кажется, что мы выкупили его у цыган, потому что любимым занятием кота является регулярно таскать все, что плохо лежит, и прятать в кладовке. Есть подозрение, что потом он это перепродает по спекулятивной цене местным барахольщикам. Носки, небрежно брошенные возле дивана, забытая на тумбочке письменная ручка, вафли с кухонного стола, – все идет в ход. Однажды стащил шоколадную конфету из вазочки и, пока нес до своей нычки, сам не заметил, как сожрал ее. Вместе с оберткой. Потом пришлось лечить его от неудобной болезни. Понос называется.

Жуть обожает играть в соседского бомжа Валерия Эдуардовича. Не проходит и дня, чтобы кот не залез и не покопался в мусорном ведре. Причем присутствие гостей в доме или кого-либо из хозяев в данный момент на кухне его совершенно не смущает. Такое чувство, что ему абсолютно плевать, будет ли он изгнан с позором или нет. Видимо, познал дзен еще в утробе матери. Его снисходительно-насмешливому и полному презрению взгляду можно только позавидовать, когда он с достоинством удаляется в закат, оставив хозяев наедине с бессильной яростью, чувством вины и разоренным ведром.

А еще Жуть хитрый, как старый торгаш, продающий тухлую рыбу на одесском «Привозе». Особенно когда ему что-то от нас надо. Например, чтобы покормили шестой раз за день. На этом моменте тот торгаш должен заплакать и отойти покурить, потому что он таки прожил жизнь, но не познал священного таинства торговли.

По вечерам кот любит сидеть на подоконнике и вести светские беседы с голубем Яшей. Яков передает ему свежие сплетни с окрестностей, пожелания доброго здравия от Валерия Эдуардовича и место сходки барахольщиков в ближайший четверг. Общается исключительно через стекло. Тоже хитрый.

Акакий Евстафьевич регулярно передает приветы и просит показать фотографии Жути в разных позах. Включая неприличные. Каждый раз, когда их рассматривает, рыдает от умиления.

⁂

Счастье не всегда врывается в твой дом с диким гиканьем и цыганскими плясками. Иногда оно бесшумно ступает на порог на кончиках мягких кошачьих лап. И твоя жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. До кота…

Татьяна Попова

Как у Донцовой

Дело было лет десять назад, когда дочка моя была еще маленькой, а мой папа – уже довольно стареньким. Папа любил детективы, а в те времена как раз появились первые книги Дарьи Донцовой. Я подсунула иронический детектив родителю, но он остался недоволен прочитанным, ворчал, возвращая книгу: «Бред какой-то! Разве бывают такие ненормальные семьи? Это не семья, а сумасшедший дом!» Эх, зря папа это сказал, зря был столь категоричен…

В тот же вечер, уложив спать дочку, я читала Донцову, чтобы понять, что же так возмутило папу в семействе Даши Васильевой. И тут зазвонил телефон. Я удивилась – стрелка часов перевалила за одиннадцать, обычно нам так поздно никто не звонит. Снимаю трубку:

– Алло, это София Андреевна?

– Да, я слушаю.

– Вас беспокоит Земфира Михайловна. (Земфира Михайловна – руководитель студии цыганского танца в доме творчества, моя дочка там занималась второй год). София Андреевна, завтра мы едем сниматься в кино. Жду вас с Сашей и с костюмом в девять утра.

Пока Земфира Михайловна рассказывает мне о месте встречи, я мысленно вою: одиннадцать вечера, звонить куда-либо уже неудобно, значит, с работы придется отпрашиваться «постфактум». Чтобы к девяти добраться до места встречи, нужно разбудить Сашку в половине седьмого. Костюм. Боже, костюм! Вы себе представляете, что значит погладить цыганскую юбку в два солнца шириной? Может, отказаться от всей этой затеи?

– А какой танец они будут танцевать?

– Ой, это не важно, не волнуйтесь, все на месте решим. Только уж не подведите меня, приезжайте, участие в съемках – такой шанс, такой шанс.

Природное чувство ответственности борется во мне со смутным ощущением странности происходящего. Неужели наш самодельный а-ля цыганский костюм подойдет для съемок? Да и танцевальный уровень дочки и ее соучениц вызывает у меня большое сомнение. Но все же я соглашаюсь на участие Саши в съемках, потом до полночи наглаживаю костюм, утром ни свет ни заря бужу дочку.

На месте встречи нас ждет Земфира Михайловна. Одна-одинешенька. Я интересуюсь: «А где все остальные?» «Сейчас подтянутся, сейчас подтянутся!» – огромные глазищи Земфиры как-то подозрительно бегают. Минут через пятнадцать «подтягиваются» еще одна мама с дочкой, белокурой голубоглазой Леночкой. Ждем еще полчаса – никого. Земфира Михайловна командует: едем.

Приезжаем на студию. Нас встречает помощник режиссера. Хмуро оглядывает девочек и вопрошает: «Это – все?» Земфира хватает его за руку, тянет в сторону, что-то торопливо втолковывает. Дядька недовольно машет рукой: идите за мной. Мы идем через проходную, Земфира оттаскивает в сторону теперь уже нас с матерью Лены и шепчет, стараясь, чтобы ее слова не долетали до ушей помощника режиссера: «Пожалуйста, если вас спросят, девочки – цыганки!» «Цыганки???» – одновременно восклицаем мы. Ну, если мою кареглазую шатенку Сашу еще можно с натяжкой выдать за представительницу кочевого племени, то из Лены цыганка, как из Земфиры белокурая арийская бестия. «Наполовину цыганки, скажете, что у них папы – цыгане!» – выпаливает Земфира и отскакивает от нас, не дожидаясь возражений.

Впрочем, возражать уже нет времени. Нас встречает режиссер. Он ошалело разглядывает нашу малочисленную компанию, а потом восклицает:

– Это – все? Мне нужны были десять мальчиков и пять девочек разного возраста, от трех до пятнадцати лет. Где они?

– Как где? – бойко возражает Земфира. – В школе, где же еще?

– В какой школе? Я за что вам деньги заплатил?

– В какой школе? В обычной школе! Вы что, хотите, чтобы цыганские дети остались без образования?

То ли режиссер боится оставить юных цыган без образования, то ли понимает бесполезность перепалки с Земфирой, но он больше не возмущается количественным и половозрастным составом нашей актерской группы. Он переходит к другому вопросу:

– А они хорошо говорят по-цыгански?

Говорят? По-цыгански? Мы же сюда танцевать приехали! На всякий случай: ни Саша, ни Лена не знают, понятное дело, ни слова на языке ромал. Однако у Земфиры, как видно, по этому поводу совсем другое мнение:

– Конечно, знают! У них же папы цыгане! Девочки очень талантливые! Они все за пятнадцать человек сделают!

– Так мы можем немедленно приступать к озвучке?

Не дожидаясь ответа Земфиры, мы с мамой Лены хватаем дочек за руки, поворачиваемся и уходим. Вот так и кончилась, не начавшись, Сашкина карьера на ниве цыганского танца (я предпочитаю не иметь дел с аферистами любой масти)…

Усталая и злая я притащилась домой. Покормила не менее усталую Сашу. Рассказала о наших приключениях маме. А мой неутомимый и вечно деятельный папа в этот момент был занят важной и неотложной проблемой. Где-то в «закромах родины», если точнее – в большом серванте, что стоял в их с мамой комнате, папа нашел бутылку ликера «Айриш крим». Но вот беда: ликер стоял слишком долго и сильно загустел. Настолько сильно, что не выливался из бутылки. Папа испробовал все способы заставить ликер обрести текучесть, но все напрасно. Пока я кормила Сашу и разговаривала с мамой, папа носился вокруг с бутылкой, как курица с только что снесенным яйцом. Наконец Саша поела и отправилась делать уроки, мама прилегла отдохнуть в своей комнате, а я, помыв посуду, позвонила на работу. Папа из поля зрения куда-то исчез.

И вот мой разговор с коллегой прерывает истошный, нечеловеческий крик мамы. Я бросаю трубку, влетаю в комнату родителей и вижу… В общем, выглядело это примерно так: мама лежит на диване, над ней стоит папа, а лица у мамы нет. На нем – что-то непонятное, желтое. Крови не видно. Господи, что же это? И тут мамин крик сменяется чем-то похожим на истерический булькающий смех…

Оказывается, папа в конце концов сделал вывод, что достать ликер из бутылки не представляется возможным. Значит, бутылку нужно выбросить. Но такой ответственный шаг, по мнению папы, требовал маминой санкции. Поэтому он подошел к отдыхающей жене и со словами: «Вот видишь, ничего не льется!» – перевернул бутылку над ее головой. И – надо же было такому случиться – именно в этот момент ликер-то и вылился. Прямо на лицо мамы. Весь ликер, а было его не меньше половины бутылки!

Следующие полчаса я помогала маме отмыться от липкого сладкого «Айриш крима». Мы в два голоса ругали папу и хохотали. А потом я пошла проверять Сашины уроки.

Через некоторое время мне (уж извините за интимные подробности) понадобилось посетить туалет. И вот открываю я дверь, делаю шаг и… попадаю в огромную лужу. Что случилось? Унитаз потек? Но мы же его только месяц назад купили!

Экспресс-расследование дало следующие результаты. В унитазе ниже «ватерлинии» зияла весьма заметная дыра. Откуда? Да все оттуда же. Рачительный папа решил, что бутылка от ликера еще может пригодиться в нашем хозяйстве. И он решил ее помыть. Набрал воды, пополоскал и пошел выливать воду в унитаз. А бутылка возьми да и вывались из рук. Папа не заметил, что бутылка не только разбилась сама (вот тут и пришлось ее выбросить), но и нарушила целостность нового унитаза.

Мы с мамой накинулись на провинившегося папу с новой силой, Саша защищала любимого дедушку. Впрочем, дедушка и сам за себя был способен постоять: он заявил, что запросто починит унитаз. Починка состояла в том, что папа заткнул дыру чем-то, что очень напоминало то ли медузу, то ли пучок водорослей. Это нечто колыхалось и жило в унитазе своей жизнью, но недолго: вскоре мы с мамой взбунтовались и купили новый унитаз, категорически отказавшись пользоваться конструкцией со столь авангардным дизайном.

Наступил вечер. Я готовила Сашу к мытью головы (с волосами до колен это целое дело). Вынимаю из дочкиных ушей сережки-гвоздики и… роняю одну сережку на пол. Ищем мы сережку на ковре, ищем, а найти не можем. Мои силы на исходе, Сашка хнычет – сережку жалко; я командую прекратить поиски – завтра будем пылесосить и найдем, делаю шаг и… Мою ногу пронзает боль – проклятая сережка нашлась, проткнув мне ступню. Вот на этой кровавой ноте и закончился наш сумасшедший день.

Утром мне на глаза попалась книга Донцовой. Я подошла к папе и спросила: «Так говоришь, Донцова бред пишет? Не бывает таких сумасшедших семеек? А что бы сказали люди, если бы прочитали о нашем вчерашнем деньке?» Папа усмехнулся, но ничего не ответил. Он был очень занят – заделывал каким-то волосатым материалом ликерную дырку в унитазе…

Татьяна Попова

Чему бы грабли ни учили…

Мои «грабли» – любовь к движухе, неважно, интеллектуальной или физической, и азарт. Именно они заставляли и заставляют меня ввязываться во всевозможные конкурсы, соревнования и игры, даже в те, где с моими способностями мне ничего не светит. Хвастаться нечем, но зато потом есть что вспомнить и посмеяться. Поделюсь с вами воспоминаниями и, надеюсь, доброй улыбкой.

Как-то попала я с дочкой-подростком на городской праздник. В парке играла музыка, аниматоры тут и там развлекали народ. Гуляющие с разной степенью активности перетягивали канаты, смотрели на выступления артистов, прыгали в мешках, стреляли в тирах. А на эстраде веселый ведущий проводил музыкальную викторину.

Музыку, особенно современную, трудно назвать моим коньком, но я получаю удовольствие от конкурсов даже тогда, когда не побеждаю. «Главное не победа, а участие» – мой лозунг.

Подходим мы с дочкой к эстраде и слышим очередной вопрос. Надо по каким-то биографическим весьма смутным данным опознать рок-певицу. На лицах стоящих перед эстрадой молодых людей и моей дочки, увлекающейся современной музыкой, и особенно роком, отображается напряженный мыслительный процесс. Мне же долго размышлять не пристало: из рок-певиц я (и то благодаря дочке) знала только одну – Земфиру. Вот ее-то заветное имечко и выпалила. Ведущий, не ожидавший столь быстрого ответа на, видимо, каверзный вопрос, вызвал меня на эстраду, спросил, как меня зовут, и вручил приз – черную футболку с рок-символикой. Дочка посмотрела на меня как-то недобро: отсталая от современности мать вдруг вырвала из рук победу на ее же, дочкином, поле.

Понимая, что фортуну лучше не дразнить, я хотела уйти немедленно, унося нетрудовым путем полученную добычу. Но дочка не позволила: ей очень хотелось взять реванш, продемонстрировав знания рок-музыки. Увы, следующий вопрос был совсем из другой оперы.

– А сейчас, – бодро возвестил ведущий, – вам нужно угадать песню, в которой поется о небольшом количестве роз.

Зрители, не дослушав, дружно заорали: «Миллион алых роз». С математикой, в отличие от музыки, я всегда была «на ты», особенно с арифметикой. И сразу поняла, что небольшое количество – это точно не миллион. И, не мудрствуя лукаво, выкрикнула: «Три розы!»

– О, да вы крупный знаток музыки! – похвалил ведущий.

Я вновь бодро поднялась на эстраду. Но ведущий, вместо того чтобы, не затягивая удовольствие, вручить мне приз, протянул второй микрофон.

– А теперь вы споете нам ту самую песню «Три розы».

Петь я люблю. Правда, у меня нет ни голоса, ни слуха, я пою душой, ну почти как Клавдия Шульженко или Марк Бернес. Наверное, поэтому мое пение любят слушать дети. До определенного возраста, лет так до четырех. Потом они, видимо, становятся менее чуткими и душевными и, не желая наслаждаться моим пением, уходят или невежливо просят замолчать.

Но, услышав слова ведущего, я не вспомнила ни о своем сомнительном в вокальном отношении голосе, ни об отсутствии слуха. Все было гораздо серьезнее. Путем простейших математических рассуждений я правильно определила название песни. Но самой песни я не знала. Совсем. Ни мелодии. Ни одного слова. Судьба Остапа Бендера, изгнанного из клуба четырех коней, уже маячила перед моими глазами. Пережить позор разоблаченной самозванки одна я еще могла, но дочка, дочка! Ей-то за что такое?

И тут я поняла, что два слова из песни я все-таки знаю. А еще я вспомнила о системе Станиславского и его «предлагаемых обстоятельствах». Я встряхнула несуществующей гривой волос, уверенным жестом взяла из рук ведущего микрофон и четко… нет, не пропела, а проскандировала «Три розы…» А затем (и откуда что взялось) жестом звезды эстрады повернула микрофон в сторону зрителей.

Иногда не только храбрость, но и наглость города берет. Зрители с готовностью пропели про то, как белые-белые розы лягут на стол, а черные обжигают руки. На слове «любовь» ведущий, подпевая хору зрителей, вручил мне приз, а на слове «разлука» я, схватив за руку дочку, поспешила уйти подальше от музыкальной викторины. На этот раз призом оказалась не майка, а книга. Про цирк. И это правильно. Вся наша жизнь – театр. Но иногда – цирк.

Кстати, про цирк. Точнее, про спорт, любовь к которому у меня почти отбили уроки физкультуры, хотя я прекрасно плавала с раннего детства, увлеченно гоняла и до сих пор гоняю на велосипеде, играла в резиночку, классики, вышибалы. До сих пор считаю, что ругательство «козел» произошло не от смешного бородатого копытного, а от орудия пыток в спортзале, даже запрыгнуть на который (о «перепрыгнуть» я и не мечтала) было для меня подвигом. На канате моим высшим достижением был узел. Тот, что внизу. На нем я висела, пока сил хватало. Самое яркое воспоминание о беге – острая боль в правом боку. А сдача норм ГТО демонстрировала всем, что ни к труду, ни к обороне я не готова.

Во взрослой жизни мои попытки приобщиться к спорту, хотя бы к любительскому, оканчивались печально. Однажды в доме отдыха во времена студенчества я решила поиграть в настольный теннис. На беду, теннисный стол стоял в зале, где у стены приткнулось пианино. И посылаемый моей рукой шарик раз за разом улетал под музыкальный инструмент. Партнерша Маша доставала шарик из-под пианино, и игра (если это можно назвать игрой) продолжалась. До тех пор, пока пианино не упало на ногу Маше. В медицинской справке так и написали: причина травмы (трещина) – падение тяжести. В скобках – пианино.

Прошли годы. Мне – сорок лет, дочке – семь. Мы впервые отдыхаем в Турции. В тот день именно дочка притащила меня в зону бассейнов, где вот-вот должен был начаться матч по женскому водному поло. Увидев нас, аниматор-турок радостно засверкал белоснежными зубами и на весьма приблизительном русском принялся зазывать меня в команду. Мои знания о водном поло были еще более приблизительными, чем русский язык аниматора. Но и их хватило, чтобы понять, что с контактными линзами (миопия высокой степени) в эту игру ввязываться не стоит.

Если вы бывали в Турции, да и вообще на Востоке, то знаете, что на рынке вам могут запросто впарить любую ненужную вещь. Мне потомок янычаров «впарил» водное поло. Закатывая глаза, он тыкал в бассейн, где уже разминались немки (их набралось на целую команду) и француженки (им как раз не хватало одного человека), и взывал к моей доброте. Возможно, я отказалась бы, но тут он как-то мимоходом прошелся насчет того, что русские всегда казались ему храбрыми людьми. И даже припомнил наши с немцами старые счеты. Но добила меня дочь. Как назло, накануне вечером мы гуляли по опустевшему пляжу и распевали гимн Москве. Вот дочка и напомнила, мол, «и врагу никогда не добиться, чтоб склонилась…»

Отрезав себе пути к отступлению и запрыгнув в бассейн, я поняла, что наделала. Немки, все как на подбор высокие и мощные, и большинство француженок в некоторых частях бассейна доставали ногами до дна. Но не я. Первая же попытка внести свою лепту в игру и хотя бы дотронуться до мяча окончилась тем, что меня, как котенка, отбросила в сторону загорелая валькирия.