скачать книгу бесплатно
Собрание сочинений. Том 2. История крепостного мальчика. Жизнь и смерть Гришатки Соколова. Рассказы о Суворове и русских солдатах. Птица-слава. Декабристы. Охота на императора
Сергей Петрович Алексеев
Во второй том пятитомного Собрания сочинений известного детского писателя Сергея Петровича Алексеева (1922–2008) включены исторические повести, изображающие жизнь народа крепостной России в XVIII–XIX веках, циклы рассказов о великих полководцах, Суворове и Кутузове, и ратных подвигах русских солдат, произведения о восстании декабристов 1825 года и подготовке покушения на императора Александра II. Для среднего школьного возраста.
Сергей Петрович Алексеев
Собрание сочинений. Том 2. История крепостного мальчика. Жизнь и смерть Гришатки Соколова. Рассказы о Суворове и русских солдатах. Птица-слава. Декабристы. Охота на императора
© Алексеев С. П., наследники, 2014
© Алексеева В. А., 2014
© Алексеева В. А., составление, 2014
© Косульников Б. М., иллюстрации, 2014
© Непомнящий Л. М., иллюстрации, 1982
© Пчелко И. И., наследники, иллюстрации, 1988
© Григоренко М. В., дизайн оформления, 2014
История крепостного мальчика
«Сколько стоит мальчик?» – «Какой нелепый вопрос! – скажете вы. – Разве мальчики продаются?! Разве можно торговать людьми!»
А ведь это было.
Было это во времена крепостного права, когда помещики могли продавать и покупать людей, как вещи.
В этой повести рассказывается о том, как жили в России почти двести лет назад.
Давайте мысленно перенесемся с вами в те времена.
Митя Мышкин – главный герой повести – мальчик, которого продали. Судьба его удивительна и необычна.
Вместе с ним вы побываете у барыни Мавры Ермолаевны, попадете к графу Гущину, познакомитесь с девочкой Дашей, поедете на войну… Впрочем, не будем забегать вперед. Ведь обо всем вы узнаете, прочитав повесть.
Глава первая
Барыня Мавра Ермолаевна
Родное село
Село называлось Закопанка. Стояло оно над самой рекой. С одной стороны начинались поля. Уходили они далеко-далеко, куда глаз видел. С другой – был парк и усадьба господ Воротынских. А за рекой, за крутым берегом, шел лес. Темный-темный… Страшно было в лесу, а Митька бегал. Не боялся, хотя и фамилия у него была Мышкин.
Прожил Митька в Закопанке десять лет, и с ним ничего не случалось. И вдруг…
Как сейчас, помнит Митька то утро. Прибежала в избу дворовая девка Маланья, закричала:
– Аксинья, Аксинья, барыня Кузьму кличут!
Собрался отец, ушел. А когда вернулся, страшно и посмотреть: осунулся, посерел. Отозвал Кузьма Аксинью за дверь и стал о чем-то шептаться. Митька приложил ухо к двери. Только о чем говорил отец, так разобрать и не смог. И лишь по тому, как заплакала мать, как заголосила на разные лады, понял: случилось недоброе.
– Тять, тять! – приставал Митька к отцу. – Скажи, что такое, а тять?
Только отец стал какой-то недобрый, всё отмахивался и ничего не говорил.
А вскоре прибежали Митькины дружки, позвали на улицу.
– Митяй, а вас продают! – закричали ребята. – И Гришку продают, и Маньку продают, и Савву одноглазого продают!
Митька сначала и понять не мог, а потом понял. Вспомнил: год назад тоже продавали. Все плакали. Только продавали тогда кого-то другого, не Митьку, а теперь, выходит, его продавать будут. А как, он и не знал. И зачем продавать? Митьке и здесь неплохо.
Продали
Шумно, празднично в воскресный день на ярмарке в большом селе Чудове. Скоморохи прыгают, гармоника играет, распевают песни подвыпившие мужики. И всё разумно на ярмарке. Ряды идут по базарной площади. В одном ряду гусей и разную птицу торгуют, в другом стоят возы с мукой и зерном, в третьем продают огородную мелочь. А дальше идут скотные ряды. Тут коровы, козы, овцы… А рядом со скотным и еще один ряд.
Здесь продают людей.
Выстроились в ряд мужики и бабы, а перед ними прохаживаются баре да управляющие – те, кто ведет торг.
Подходят господа к мужикам, меряют с ног до головы взглядом, заставляют открывать рот – зубы смотрят, ладони рассматривают. Потом торгуются.
На базар в Чудово привезли и закопанских мужиков.
Сгрудились они в одну кучу, стоят, как овцы. Смотрит Митька по сторонам: и боязно и интересно.
Рядом с Митькой по одну сторону – мать и отец, по другую – Кривой Савва…
– Ты чуть что – реви, – поучает Савва Митьку. – Баре, они ох как слёз не любят! Может, не купят.
Однако реветь Митьке нет надобности. Продает закопанских мужиков староста Степан Грыжа. Кричит Грыжа, нахваливает товар. Да только к закопанским мужикам никто не подходит.
– Сегодня покупателев нет, – сказал Савва. – Мужик к осени не в цене.
Успокоился Митька, осмелел, стал в носу ковырять: ждет, когда повезут назад, в Закопанку.
Да только под самый конец базара появилась в людском ряду старая барыня. А за барыней, словно на привязи, шел мужик. Борода нечесаная, рожа заспанная, в руках кнут. Прошла барыня по людскому ряду раз, два, взглянула на Митьку и остановилась. Грыжа сразу ожил.
– Добрая баба! – заговорил, показывая на Митькину мать. – И мужик при ней. Баба смирная, работящая.
А барыня только на Митьку смотрит и ничего не говорит.
– Добрая баба… – опять начинает Грыжа.
– Но, но! – прикрикнула барыня. – Ты мне зубы не заговаривай. Мальчишкой мы интересуемся.
Замялся староста, умолк: неудобно как-то мальца одного продавать.
А барыня снова:
– Ты что, язык проглотил? Сколько мальчишка, спрашиваю?
Замер Митька, ждет, что скажет Грыжа. А Кривой Савва Митьку в бок: мол, пора, пускай слёзы. Взвыл Митька, как под ножом, – даже Грыжа вздрогнул. А барыня хоть бы что. Подошла, Митькины руки пощупала, в рот заглянула, за ухо подергала.
– Так сколько? – снова спросила Грыжу.
Помялся староста, а потом решил: хоть какая, да прибыль, – проговорил:
– Пять рублей.
– Что?! Да ты где такие цены, бесстыжий, выискал! Два с полтиной.
– Четыре, – скинул Грыжа.
– Три, – набавила барыня.
Однако Грыжа уперся. Ушла барыня. Кривой Савва толкнул Митьку; тот смолк, вытер слёзы, даже улыбнулся.
Но барыня не отступилась. Походила, потолкалась по рядам, вернулась снова. Стала около Митьки.
– Ест много? – спросила Грыжу.
– Ест? – переспросил староста. – Да не, чего ему много есть. Мало ест, больше пьет воду.
– Так какой он мужик, раз ест мало, – сказала барыня.
Понял Грыжа, что дал маху, стал выкручиваться:
– Так это он зимой ест мало, когда работы нет. А летом – у-у, что птенец, прожорлив!
Барыня снова ощупала Митьку, осмотрела со всех сторон, сказала:
– Три. Красная цена ему три.
За три рубля и отдали Митьку.
Взял нечесаный мужик, что был с барыней, мальчика за руку, дернул. А Аксинья, Митькина мать, как заголосит, как бросится к сыну.
– Дитятко мое! – запричитала. – Ох, люди добрые, сил моих нет… – Прижала к себе Митьку. – Не пущу, – кричит, – не отдам!
Подбежал Грыжа, оттолкнул Аксинью. А бородатый мужик обхватил Митьку, приподнял, словно куль, взвалил на плечи.
– Ой, ой! – взвыла Аксинья и вдруг смирилась; обмякла, осела и рухнула на землю.
Забился Митька, как карась на уде, заколотил по спине нечесаного мужика ногами. А тот лишь прижал крепче и потащил к выходу.
Впереди, поднимая подол длинного платья, шла барыня. Сзади голосила мать. А на площади прыгали скоморохи, играла гармоника и подвыпившие мужики тянули песню…
Как жили
Была барыня Мавра Ермолаевна помещицей из бедных. Жила одна, детей не имела. И был у нее всего один дом, десятина земли да две души крепостных – кучер Архип и кухарка Варвара.
Когда-то был у Мавры Ермолаевны муж. Служил офицером в армии, да погиб на войне. Получала теперь барыня пенсию. С нее и жила. Стоял дом Мавры Ермолаевны на взгорке, у реки, в самый притык к полям графа Гущина.
Дом барыни был малый – в три комнаты. Во дворе стояли хлев для коровы, сарай для лошади и гусятник. И еще во дворе была банька, при ней-то Архип и Варвара жили. А около баньки росла кудрявая и пушистая, единственная на весь двор березка, и висел на березке скворечник.
Жизнь в доме у Мавры Ермолаевны начиналась рано. Просыпалась барыня с рассветом. Выходила в ночном халате на крыльцо, кричала:
– Варвара! Варвара!
Выбегала заспанная Варвара; шла, помогала барыне мыться и одеваться. Пила барыня по утрам сбитень, потом ходила по подворью. Смотрела, как Архип коня чистит и солому у коровы меняет, как Варвара на кухне возится. Затем Мавра Ермолаевна шла в гусятник. Любила барыня гусей кормить.
– Гусеньки мои, гусеньки! – выводила она старческим голосом.
После обеда барыня почивала. Вставала к ужину. Проверяла, подоила ли Варвара корову. Снова пила сбитень, раскладывала карты и часов в восемь ложилась спать. И так изо дня в день.
Только в субботу день был необычный.
После обеда Архип топил баню. Мылись все вместе.
Вслед за баней начиналось главное: барыня порола своих крепостных. Летом – прямо на улице, зимой – в сенцах господского дома. Архип приносил широкую скамью, Варвара размачивала в соленой воде розги. Когда завела барыня такой порядок, Архип и Варвара не помнили. Давно это было. Привыкли.
Первым били Архипа.
Он неуклюже спускал с себя портки, задирал рубаху и ложился. Рядом становилась Варвара и подавала барыне розги. «Раз, – отсчитывала Мавра Ермолаевна, – два, три…» Двадцать ударов получал Архип.
Затем ложилась Варвара, а розги подавал Архип. Варваре, как бабе, полагалось десять ударов. Потом Архип убирал скамью, а Варвара вешала сушить розги.
После порки Архип запрягал мерина. И все ехали в церковь, к вечерне, молиться. Архип поёрзывал распухшим задом по сиденью и всё норовил привстать.
– Садись! – прикрикивала на него барыня. – Садись! Чай, не по лицу била. Нежности большой на том месте нет.
А после церкви ложились спать. Так и жили из года в год у помещицы Мавры Ермолаевны. Скучно жили.
Розги
Из-за розог и начались Митькины неприятности в новом доме.
Когда в первую же субботу после бани Архип притащил скамью и стал готовиться к порке, Митька спросил:
– Дядя Архип, а зачем розги?
– Пороть.
– Кого пороть? – удивился Митька.
– Кого? Вестимо кого: нас пороть, – ответил Архип.
