Операция «Бангладеш»

Павел не выдержал и пнул дверь.

– Слушайте, вы! Выпустите меня! Дайте же пройти! Вам что тут, переговорный пункт?!

– Всё понял. До связи! – Марк сбросил вызов и захлопнул дверь тамбура. – Извини, мужик, выходи, – бросил он, не глядя на Павла, и пошёл по вагону.

Павел выскочил из туалета с готовностью дать Марку бой, но увидев его спину в проходе, только зло выдохнул носом и поплёлся следом.

Марк остановился у своего купе и дважды махнул ладонью, вызывая подельника в коридор. Георгий высунулся в коридор. Марк молча показал на купе Павла. Парни подошли к двери.

– А что, девчонки, ехать ещё долго. Так и будем скучать? – развязно начал Марк.

Павел встал позади Георгия. Отсюда он хорошо видел Татьяну и Ирину, сидящих на нижней полке. Валентина сидела напротив, и её скрывала стенка купе.

– Мы с мальчишками по поездам не знакомимся, – Татьяна презрительно взглянула на Марка и отвернулась к окну.

– Чудесно! – паясничал Марк. – Мы останемся безымянными столько, сколько вам будет угодно. Прекрасные незнакомки, тайны, интриги – такая романтика не может не волновать.

Татьяна посмотрела на него и едва сдержала улыбку:

– Нахал какой…

– Но, просто чтобы было проще обращаться к незнакомцам, я – Марик, он…

– Георгий. Я помню, – просияла Чукаленко. – Я – Ирина. – Тут она отшатнулась, встретив грозный взгляд Хаханян, и добавила: – Григорьевна.

– Точно! – Марик показал на Ирину, как ведущий телевикторины на угадавшего игрока. – Можно «Жорик».

– Марик, – смутился Георгий. – Ну что ты, какой Жорик?

Взгляды Марка и Павла встретились. По лицу Марика пробежала тень. «Узнал меня», – сначала злорадно подумал Павел, но тут же оробел.

– Простите, сэр! – Марик вытянулся и по-лакейски отчеканил кивок.

Павел хотел было протиснуться мимо Жорика, но тот прижал его к поручню окна:

– Любезный, ну! Тут очередь.

Павел отступил. Подала голос Мелкова:

– Если что, меня зовут Валентина. Мальчики плохо себя вести не будут?

– После первой коньячку всё станет ясно, – Марк снова перевоплотился в паяца.

– Я юрист, – предупредила Валентина. – И не без связей. Так что быстро управу найдём…

– Уверяю вас, ваша честь, – Марик подпустил в свой образ строгой галантности, – после второй никто не уйдёт от ответственности.

Ирина встрепенулась и всплеснула руками:

– Ой, у меня же курочка есть и котлетки, и пирожки… – Тут она снова налетела на строгий взгляд Татьяны и выставила вперёд ладони: – С картошкой и грибами… Без яиц.

– Вот и сложился пасьянс, девочки, – хлопнул в ладоши Марик. – Я мухой в ресторан…

– Мухой! Как же! – усмехнулась Хаханян. – У нас один вон за водой ушёл и… как в воду канул.

Павел ждал подходящего момента вмешаться. Услышав, что речь о нём, с готовностью выкрикнул:

– Я здесь! Здесь. Вот ваша вода.

Ирина и Татьяна насторожились и переглянулись. Марик наклонился к Татьяне и взял её руку:

– Мадам, а?..

– Татьяна мы, – Хаханян убрала руку и спрятала её под стол.

– Мадам Татьяна, – промурлыкал Марик, – не успеете цветок поставить в вазу, как я вновь у ваших ног.

Марик выпрямился, вышел из купе и остановился лицом к лицу с Павлом.

– А вас как величать, сэр? – На это раз он просто скривил рот на слове «сэр».

– Что ещё за «сэр»? – передразнил Павел, но под пренебрежительным взглядом Жорика сознался: – Павлом меня зовут.

– Меня Марком звать, – Марик растянул губы, изображая улыбку, но глаза его холодно блестели, как сверло в перфораторе.

– Я по-прежнему Жора, – Георгий сыграл бровями.

– Павел, – подмигнул Марик, – давай тут… по-хозяйски… организуй. Жорик тебе в помощь. А я туда-сюда слетаю. Посидим, отметим… Девчонки – класс! – ликовал Марик, он поднял большой палец и утвердительно кивнул.

– Не люблю я эти дорожные посиделки с незнакомцами, – сморщил нос Павел.

– Ещё один! – Марк воздел руки. – Вон, Татьяна то же самое говорит. У вас с ней много общего. А? Я бы на твоем месте присмотрелся, – Марк игриво бортанул Павла бедром.

По лицу Жорика читалось, что клоунада подельника ему надоела. Он махнул рукой:

– Марк, иди, раз вызвался.

– Вообще, надо было тебя послать, – озадачился Марк, оглядывая друга снизу вверх.

– Хватит уже… – прошипел Жорик. – Остановись.

– Да что ты, – Марк состроил удивлённые глаза, – веселье только начинается, Жора. Давай! За старшего.

Марк крепко хлопнул Георгия по плечу и ушёл в сторону вагона-ресторана. Один на один с Жориком Павлу стало спокойнее.

– А ну! – сдвинул он брови. – Посторонитесь! Жора!

Павел вошёл в купе. Решительность мгновенно испарилась. Он остановился, сжимая вазочку дрожащей рукой. Женщины разглядывали его, и огоньки в их глазах казались Павлу то искрами счастья, то сполохами адского огня.

– Павел? – Татьяна дёрнулась, как током ударенная, и посмотрела на попутчиц, словно желая убедиться, что ей не привиделось.

– Паша? – на лице Ирины отразилась целая гамма чувств – от банального удивления до людоедского обожания.

– Павлик… – Валентина будто читала список потерпевших.

Хаханян первой пришла в себя и кивнула Георгию:

– Жорик, вы идите пока в своё купе.

– Да, Жорочка, – подхватила Чукаленко, – мы всё приготовим и вас позовём.

Жорик помялся у двери, посмотрел вдоль коридора в обе стороны и ушёл восвояси.

– Знакомьтесь! – просияла Татьяна. – Павел Юсенков.

– Да мы уж знакомы, – задорно тряхнула головой Ирина.

– И, к несчастью, довольно близко, – Валентина пересела ближе к окну.

Хаханян развела руками и хохотнула:

– Подождите, так вы что, девочки, тоже пострадали от этого чудища?

Павел на всякий случай отступил к двери.

– Я всё понимаю… – он молитвенно сложил руки. – Хотел избежать этих разговоров, но…

– Опять, Павел, ты хотел чего-то избежать, – прогрохотал голос Хаханян. – Ты от себя-то ещё не сбежал?

– Таня… – проблеял Павел. – Послушайте!

– Паша, ты напуган? – Ирина озабоченно сдвинула брови домиком. – Что случилось?

– Ира, я и хочу рассказать, – Павел наклонился к ней, ища понимания и поддержки. Но Валентина перебила его:

– Признавайся, Павлик, что ты натворил. Не прячься и не отпирайся. Чистосердечное – сам знаешь. И поставь ты эту вазу! Обольёшь мне костюм – засужу, – с наигранной грозностью она отняла у Павла вазочку и пристроила её на столе у самой оконной рамы.

Павел переключился на Мелкову:

– Валя, эти парни что-то замышляют против одной из вас. И против меня заодно.

– С чего ты взял? Приснилось? – Татьяна воткнула в вазочку цветок и повернулась к Павлу всем телом. – Ты вон харю плющил, пока мы тебя за водой не послали.

– Я слышал разговор этого… Марика. Я воду набирал, а он искал, где лучше связь, и встал прямо перед дверью… ну… в туалет.

– И о чём он говорил? – Смесь любопытства и тревоги добавила голосу Ирины драматичности.

Павел выглянул в коридор, дал женщинам знак приблизиться и зашептал:

– Говорил, что, мол, она, – Павел энергичным кивком сакцентировал местоимение, – едет в соседнем купе и, если что, мы, говорит, её скинем с поезда.

– Господи! Надо же! – Ирина привалилась спиной к стенке.

– Уголовники, – уверенно постановила Валентина.

– Так про кого говорил-то? – Хаханян потрясла перевёрнутой ладошкой перед лицом Павла, требуя уточнений.

Павел опять выглянул в коридор и встретился взглядом с Жориком. Враг высунул голову, и хладнокровие во вражеских глазах укололо Павла в самое сердце. Он быстро скрылся в купе.

– Смотрит, – тихо сказал он, показывая на стену. – Вот я и не знаю, про кого…

– А ты тут при чём? – недоумевала Татьяна. – Про тебя-то, что сказал?

Павел замялся и махнул рукой:

– Да там… Что едет тоже… Какой-то…

– Точнее, Паш. Какой-то кто? – допытывалась Мелкова.

– Ой, замямлил, – укоризненно покачала головой Хаханян. – Колись давай!

– О, своевременная лексика! – Мелкова подняла большой палец.

– Ну, лохом меня назвал, – признался Павел и прикрыл глаза. – Довольны?

– Хм, быстро они тебя раскусили. – Татьяна оглядела попутчиц, как будто проверяла, нет ли несогласных.

– И чего же они хотят? – Мелкова задумчиво посмотрела в окно.

– Что ж, сейчас придут, раскрутим их на правду. – Татьяна аккуратно свернула салфетку на столе. – Газета есть?

– Да, – оживилась Ирина, – накормим, напоим, мужчины в тепле долго не сопротивляются.

– Не знаю, от меня-то им что нужно? – Павел обессиленно сел рядом с Валентиной. – Бизнес у меня небольшой, не криминальный.

– Значит, Пашка, заделался-таки купцом? – Татьяна хлестнула Павла свёрнутой салфеткой по голове.

– Что ты, Тань, каким купцом!..

Но смущённые оправдания Павла уже никто не слушал.

– Мои сумки в вашем рундуке, – Ирина показала на полку, где сидели Павел и Валентина. – Еда там. Паша, давай-ка подержи.

– Не буду вам мешать, – Валентина встала и, с жеманной брезгливостью сжав кулачки, вышла в коридор.

Павел замешкался, глядя на её фигуру. Искал под дорогой тканью знакомое худощавое тело, торчащие косточки. Всё ещё манила нераскрытая тайна, надежда найти человеческую простоту под профессиональной юридической строгостью.

– Поднимай, поднимай! – нетерпеливо замахала руками Чукаленко.

Павел поднял лежанку, и на стол брызнул поток изобилия. Татьяна едва успела застелить стол газетой. Ирина по очереди выкладывала свёртки, посуду и пакеты – копчёную курицу в фольге, пластиковые судки с котлетами и картошкой, румяные пирожки, охапку зелени с луком и огурцы с помидорами.

– Ух, ты! – Татьяна вскочила с места. – А ну, Юсенков, поднимай!

Павел опустил одну полку и поднял другую. Проурчала молния чемодана и Татьяна, чуть не сбив вазочку с цветком, привалила к стеклу пакет с яйцами, сыром и бутербродами с ветчиной.

– Вот! – осклабилась Хаханян, шлёпнула по столу стопкой одноразовых тарелок и потёрла руки.

– Раз такое дело, – Валентина заглянула в купе, открыла чемоданчик и выставила на стол картонную коробку с дорогим коньяком. – Клиент подарил, – пояснила она виновато, будто её допрашивали в налоговой.

– Класс! – Ирина хлопнула в ладоши.

– Тут и ресторана никакого не нужно! – Татьяна протиснулась к окну. – Пусть гуляют! – махнула она рукой в сторону соседнего купе. – Поехали!

Женщины захлопотали, накрывая на стол. Павел взялся за верхнюю лежанку, посмотрел на свои вещи на багажной полке, но не решился достать Олесин пакет со снедью – ревность и боязнь насмешек победили желание поучаствовать в складчине. Начнётся допрос с пристрастием: да что, да кто, да откуда. Будут гаденько хихикать и смаковать, обсасывая каждую мелочь, как куриные кости. По еде пройдутся. И больше ни о чём говорить не смогут. Павел осерчал, и предвкушение романтического дорожного пикника улетучилось. Плотно заставленный стол благоухал ароматами яств. В желудке заурчало. Павел отвернулся и шагнул к двери.

– Юсенков, – крикнула Татьяна, и Павел почувствовал себя зэком на поверке, – тару под коньяк организуй, хрусталь необязательно.

Павел кивнул и побрёл в сторону купе проводника.

4

1989, Самара, вузовский комитет комсомола

Таня с первого курса днями напролёт торчала в комитете комсомола. В своей группе она самоотверженно возглавила молодёжное движение. Формальным мытарством – сбором взносов, она не ограничивалась. Жизнь молодых строителей коммунизма кипела так бурно, что в деканате нет-нет да и спрашивали, откуда столько пара? Пенсионерских и цирковых тенденций в комсомоле Татьяна не принимала. Поэтому её борцы за светлое будущее, вместо походов, кавээнов и каэспэшных слётов, продолжали дежурить в оперативном отряде, агитировать и бороться за политическую грамотность и культуру.

Но постепенно романтика альтруизма и бессребреничества сменилась прагматикой коммерции и какой-никакой наживы. Всё чаще юная смена трудилась на рынках, а на заводах и фабриках больше интересовалась жизнью отделов сбыта, нежели производственными показателями и культурно-политическим уровнем рабочей молодёжи. Пока идейные вожди унывали и терялись, вээлкаэсэмовскому флагу не давал упасть Женя Шпейло. Уроженец сонного городка, затерянного на просторах средней полосы, отроду двадцати шести лет, он долго сидел в студентах, ещё дольше ходил во вторых секретарях. В эпоху перемен он самоотвержено подставил плечо под накренившееся знамя, утвердил древко, обложив его сумками со шмотками, компьтерами и бытовой аппаратурой, и очень скоро на привычный ориентир слетелись инициативные, а главное, предприимчивые комсомольцы.

***

Приёмная комитета комсомола насквозь пропиталась торжественностью и фундаментальностью – от знамени до запаха столетней деревянной обивки на стенах. Таня чувствовала себя здесь нужной и весомой – будто всю беспокойную современность держала за сердце, всё чаще ощущая его аритмию. Таня постучала в массивную дверь кабинета секретаря и, не дожидаясь разрешения, вошла. Шпейло стоял перед отверстым шкафом, выпростав руку вперёд, и от зигующего наци его отличали только плечики с джинсовым костюмом, которые он держал на весу. Со стены, равнодушный к обновке младшего коллеги, взирал М. С. Горбачёв. Таня, одурманенная собственными великими идеями, перешла сразу к делу.

– Евгений Викторович, давайте в этом году строй отряд соберём, – выпалила она и упоённая мудростью произнесённого искала в образе предводителя штрихи поддержки.

Шпейло повесил плечики в шкаф. Джинса с мягким шорохом втиснулась между кожаной курткой и драповым пальто, коих на вешале расположилось по нескольку штук.

– И тебе, Татьяна, доброго дня. – Секретарь любовно провёл рукой по рукавам и закрыл дверцы.

– Здрасьте-здрасьте, Евгений Викторович!

– А зачем? – Шпейло плюхнулся в достойное вождя кожаное кресло с высокой спинкой.

– Что зачем? – не поняла Татьяна.

– Зачем отряд? – Секретарь облокотился на стол, выставил вперёд кисти и так сомкнул пальцы подушечками к подушечкам, что между указательными и большими образовалось пиковое сердце. – Он кому-то нужен?

– А что, нет? – Татьяна села за стол заседаний на ближайший к вождю стул.

– Так, вопросов задано предостаточно, пора перейти к ответам.

– Почему в этом году опять не будет стройотряда? Я не понимаю!

– Опять вопрос… Хорошо, – Шпейло повернулся вместе с креслом на пол-оборота и закинул ногу на ногу. – Ты что строить собралась? – он развёл руками и оглядел кабинет. – Всё разваливается кругом.

– Так и надо сейчас строить. Остановить развал. По-моему, логично, – в Таниных мыслях установился незыблемый консенсус.

– По-твоему, да. Не поспоришь.

– А что? Разве не наша задача помогать стране в трудное время? – Таня с вызовом тряхнула рыжей гривой.

– Наша. И зарплата – тоже наша задача. Ты сама бойцам платить будешь? – заинтересовано сдвинул брови секретарь.

– Зарплату? Ну…

– Да, есть такой архаизм. Забыла?

– А как же во время войны? Родину же идут спасать не потому, что зарплата…

– Сильная аргументация. И сколько вас таких?

– Ды… Я не спрашивала пока.

– Ясно. Цели у нас, Таня, теперь не такие высокие. Народ всё ближе к земле держится. Орлы мутируют в хомячков. Основная задача – найти, чего погрызть. Заработай сначала, а после и спасай Родину, если она позволит.

В приёмной затопали, засуетились. Невидимая, но тяжёлая вещь брякнулась на пол. Дверь сначала приоткрылась на узкую щёлку, захлопнулась, приглушая чертыхания возившегося за нею, и тут же распахнулась, радушно впуская Павла с двумя клетчатыми сумками «мечта оккупанта». Плотно набитые, они походили на вьючные тюки и выглядели неподъёмными. Одна висела у Павла на плече, заставляя кособочиться в противоположную сторону, вторую он держал за ручки и больше волочил по полу, нежели нёс.

Шпейло просиял и простёр руки к Павлу:

– А отряд мы собрали. Называется: «Кочет». Вот – Павел. Ты ж его знаешь. «КОмсомольский ЧЕлночный оТряд». Прям как у американцев. Шаттл. Только у них «спейс», а у нас – «рейс». Но принцип тот же – туда-сюда.

– Танюшка, привет! – Павел потный, расхристанный, с красными глазами составил сумки в дальний угол и вытирал лоб носовым платком. – Я приехал.

– Привет… – Татьяна небрежно сыграла равнодушие. – Я волновалась, между прочим.

– Нормально сгоняли. Потрясли нас маленько на границе, но ничего, мы уже привычные.

– Это-то и страшно, – пробурчала Татьяна.

Шпейло, с огнём вожделения в глазах рассматривая сумки, поделился с Павлом новостью:

– Татьяна предлагает стройотряд организовать летом.

– Да? – хохотнул Павел. – Свежая мысль. А строить чего?

– Этого она ещё не знает, – секретарь поджал губы и глубоко кивнул Павлу, мол, ну ты понял. – Не придумала, что можно построить в одиночку за лето.

– Почему в одиночку-то? – насупилась Татьяна. – Наверняка найдутся ещё сознательные комсомольцы. И у нас на потоке, и вон у Павла в аспирантуре.

– Ой, днём с огнём не сыщешь этих аспирантов. – Павел закончил умываться и плюхнулся на кожаный диванчик рядом со своим вьюком. – Зачем тебе это вообще надо? – прищурился он и устало помотал головой. – У тебя диплом в этом году. Закончишь, отец тебе с работой поможет…

– При чём тут папа?! Диплом я и на следующий год могу… Сейчас такое время, каждый должен поддержать страну по мере сил.

– Таня, хорошо целишься, только не в ту сторону стреляешь. – Шпейло встал с кресла. Ему явно не терпелось разобрать поступивший товар. – Нам вот сейчас вполне по силам ещё один коммерческий ларёк открыть.

– Что?! – выпучилась Татьяна.

– Да, четвёртый. Как раз ищу бойкую продавщицу, пойдёшь?

– Так, всё… – Татьяна хлопнула ладонями по столу совещаний и резко встала.

–Танюш… – встрепенулся Павел.

– Дома поговорим, Павлик! – бросила Татьяна через плечо, захлопывая за собой дверь.

5

1989, Самара, дом семьи Хаханян

В пятикомнатной родительской квартире Татьяна часто чувствовала себя одинокой, как в тундре. Не как в лесу. В лесу за каждым деревом неизвестность, за каждым кустом – сюрприз. А в тундре всё до боли знакомо, ничего нового, куда ни глянь. Но по временам тундра гудела до утра. Нахлынет толпа отцовских сослуживцев – генералы, конструкторы, учёные с допуском. Накурят – хоть мебель выбрасывай, шторы и прочие тряпки, конечно, сразу в стирку. Чаще приходили по одному. Закроются с отцом в кабинете, пошушукаются и шасть в дверь. Будто лисица или заяц-беляк по тундровым мхам протопал – не знаешь даже, то ли был, то ли нет.

Молодой полковник Большегородский, человек скромный, по-военному собранный и целеустремлённый, тоже шума не поднимал, лишних слов не говорил. Но Татьяна, хоть она себе долго в этом не признавалась, ждала от его визитов нарушения привычного течения дел и праздника. При всей нелюбви к кухне, ей хотелось ставить чай, красиво накрывать стол, печь яблочный пирог. Специально для заветного чаепития Татьяна прятала за посудой в буфете бумажный пакет с шоколадными конфетами. Не потому, что дефицит, а вот, глядите, она угощает. И всё ярче и ярче проявлялся для неё Большегородский на фоне безликой тундры – не лиса, не заяц, а песец. Белый и пушистый.

– Здравствуй, Танюша! – Большегородский остановился в дверях гостиной.

– Ой, Николай Иванович! Здравствуйте! Я и не знала, что вы у нас. Думала, с кем это папа секретничает в кабинете. – Татьянины руки двигались сами по себе, то одёргивая водолазку, то поправляя скатерть.

– Да, мы с Михал Суренычем с самого утра. Но ты и сама знаешь, работа у нас не для посторонних глаз. Ты-то как? – Большегородский привалился плечом к дверному косяку.

– Ничего, Николай Иваныч, спасибо. На дипломе я, летом защита.

– Эх, время летит, – Николай задумчиво посмотрел на потолок, – вроде недавно поступала… Слышал, замуж собираешься? Извини, если слишком любопытен.

– Да… Только жених… – Татьяна потеребила занавеску. Такой случай достать конфеты из буфета, а зачем-то ляпнула про жениха.

– Что же он? Михал Суреныч говорил, Павлом зовут, если не путаю.

– Папа только по работе секреты хранить умеет, – саркастически рассмеялась Татьяна. – Да, Павел.

– Папа… Михал Суреныч… говорил, хочет взять Павла к нам после аспирантуры.

– В том-то и дело… – негодование расхрабрило Татьяну, и она подошла ближе к Большегородскому. – Вот скажите, Николай Иванович, в вашем с папой ка-бэ комсомольцы тоже шмотками торгуют?

– Ах, вон что. До шмоток пока не дошло, но государственными секретами уже пытались.

– Вот, видите! Хорошо, у вас режим. А у нас секретарь комсомольской организации развёл коммерцию. И Пашка на него батрачит. Я понимаю, хочет нам и на свадьбу заработать, и на жизнь. Но он и аспирантуру забросил совсем… И… Да что это за жизнь такая? К чему стремиться? К мануфактурному счастью какому-то? Или мы и правда стали хомячками – только и знаем, что сучим лапками перед мордочкой? Что делать, Николай Иванович?!

– Себя не терять в первую очередь, Танюша. Бывает человек-мозг, бывает человек-сердце, бывает человек-желудок. У каждого своё предназначение. Но система работает, только когда каждый на своём месте. Для этого должна быть пища и для ума, и для сердца, и для желудка. А когда она только для желудка, он и заменяет и сердце, и голову. Ладно, подумаем, что с комсомолом делать. К нам в ка-бэ и на заводы много ребят приходит из вашего вуза, так что нам небезразлично что да как.

– Да? Спасибо, Николай Иванович! Огромное! Только папе не говорите, пожалуйста.

– Ни слова, обещаю! – Николай застегнул воображаемую молнию на губах. – Проводишь меня?

– Уходите уже? – Татьяна подкидывала в голове монетку: сказать – не сказать. – А чаю, я думала, нет?

– Работа, Танечка, служба! – Николай коснулся её плеча, и она, обомлев, не нашла в лавине нахлынувших чувств нужных слов, чтобы убедить его остаться.

6

1989, Самара, вузовский комитет комсомола

Любимая Татьянина дверь в кабинет секретаря комитета комсомола прошуршала валиком утеплителя, торжественно впуская старшего лейтенанта в полевой форме внутренних войск и двух неказистых солдатиков с красными повязками на рукавах.

– Товарищи? – изумился Шпейло и даже привстал.

– Они самые, – с будничной деловитостью подтвердил офицер. – Шпейло Евгений Викторович?

– Да. А в чём дело? – Евгений осматривал вошедших и хлопал глазами, как ребёнок, увидевший в детском саду родителей посреди тихого часа.

– Повестка вам из военкомата. Распишитесь, – офицер положил перед Евгением прямоугольный листок.

– Вы шутите? Да я… – Шпейло опёрся о стол.

– Да я, да ты, да мы с тобой, – офицер запустил руку за пазуху кителя. – Что, Викторыч, ручка не пишет. У нас на вооружении имеются письменные приборы в рабочем состоянии. Прошу!

Евгений отмахнулся и взял повестку, как археолог древнюю реликвию – бережно, за края. «Форма №29. Призывнику, – Шпейло читал в надежде найти чужую фамилию, имя, отчество, адрес в конце концов, но нет. – На основании Закона СССР «О всеобщей воинской обязанности» Вы призваны на действительную военную службу и зачислены в команду №…»

– А! – просиял Евгений. – Вот! Номер команды не проставлен.

Офицер по-отечески обратился к солдатам:

– Бойцы, за дверью подождите.

Парни затопали сапогами, поправляя на худых плечах ремни автоматов. Старший лейтенант наклонился к Евгению и заглянул ему в глаза:

– Ты, Викторыч, какой гильдии купец? Уже первой, поди?

– Извините, но каким боком здесь военкомат? – отстранился Шпейло.

– Пора должок Родине отдать, – офицер указательным пальцем пригвоздил повестку к столу.

– Я сейчас позвоню… – Евгений решительно дёрнулся к телефону.

– Да хоть обзвонись. – Офицер выпрямился и подошёл к окну. – Когда я уйду. А сейчас слушай внимательно.

– И что вы мне тыкаете? – Шпейло лихорадочно подбирал маску построже, но ощущал себя не солиднее, чем на показательном пропесочивании первокурсниц.

– Служить ты будешь на Новой земле. Это уже факт медицинский, – старший лейтенант развернулся, заложил большие пальцы за ремень и задумчиво покачал головой. Но у тебя два варианта, гражданин Шпейло. Тихий вариант – пыль не поднимаешь и служишь комсоргом в звании мамлея. Громкий – звонишь, топаешь, кричишь и отправляешься рядовым в ракетную шахту.

Офицер подвинул телефон ближе к Евгению, потом взял ручку, черкнул несколько беглых лини на первом попавшемся заявлении о вступлении в комсомол и положил её поверх повестки.

– Думай, Викторыч. И за повестку распишись. Тут сопротивление бесполезно.

Евгений сник, надулся, щёки его вспыхнули, кровь застучала в ушах. Он почёркал ручкой рядом с художествами старшего лейтенанта и поставил свою «фирменную», с размашистыми петлями заглавной «ш», подпись на корешке повестки.