Бота-Шарлотта

– Почему мне нужно пугаться? – спросила Николетта.

– Нет, как раз не нужно, но ты будешь очень удивлена.

– Кто он?

– Кто – «он»?

– Ну тот, с кем ты меня хочешь познакомить?

– Это вовсе не парень, Николетта. Это моя… Чарли, иди сюда, – обратилась она к кукле, и та, спустившись с полки, подошла к сидящим на полу девушкам.

Николетта с недоумением смотрела на Жюли, которая, в свою очередь, смотрела на книжную полку, потом на пол.

Воцарилась пауза. Николетта смотрела на Жюли, Жюли – сначала на Боту, потом на Николетту, а кукла – попеременно на обеих.

– Николетта, это Чарли, – сказала Жюли подруге, жестом указывая на куклу.

Николетта медленно перевела взгляд на пол и снова подняла глаза на подругу. Помолчали несколько секунд.

– Ты про что сейчас, Жюли? – спросила Николетта.

– Ты не видишь её, – утвердительно сказала Жюли, понимая, что Николетта по-прежнему не видит куклу.

– Да, Жюли, – сказала Бота, – похоже, она меня не видит.

– Кого не вижу? – спросила Николетта.

– Это странно, – рассеянно произнесла Жюли. – Ты, правда, не видишь мою куклу?

– Какую ещё куклу, Жюли? При чём тут куклы вообще? О, Жюли! – отчаянно сказала Николетта, закрыв лицо ладонями. – Честно говоря, я очень переживаю. Я не хочу, чтобы Клод думал обо мне плохо. Но я не знаю, как теперь быть, что я могу сказать ему…

Жюли и Бота переглянулись и дружно пожали плечами – понятно, что знакомство пока состояться не может. Если, конечно, оно вообще будет возможным, потому что, как это ни странно, Николетта, похоже, пока была неспособна видеть чудеса.

Проводив позже подругу, Жюли спросила у куклы, устроившейся на комоде со своими мелками и бумагой:

– Чарли, ты что-нибудь понимаешь?

– Она меня не увидела, – спокойно сказала кукла, увлечённо выводя линии на белом листе.

– Это понятно, но почему? Почему все остальные стали тебя видеть, а Николетта по-прежнему не замечает? Мало того, что не замечает, но ведь не увидела, даже когда я на тебя указала! Это же противоречит законам логики! И физики! Мне так и хотелось ткнуть её в тебя лицом.

Бота испуганно посмотрела на Жюли.

– Это я образно, – поправилась девушка. – Но ведь правда! Это же глупость какая-то. Раньше я думала, тебя просто не замечают, ведь ты маленькая. Но сейчас я понимаю – некоторые тебя как-то по-особенному не видят.

Бота продолжала рисовать.

– Разве тебя это не волнует? – удивлялась девушка.

– Уже нет, – только и сказала кукла, продолжая орудовать мелками.

Жюли отчаянно выдохнула.

– Не волнуйся, – сказала ей Бота. – Я думаю, она меня увидит позже. Не знаю почему, но, мне кажется, люди могут видеть меня только в особые дни, при каких-то особых условиях. Я… как бы это сказать… немножко трудная для видения.

– Ты говоришь так грустно, потому что все еще обижена на меня из-за Ники, да?

Бота подняла глаза и ласково улыбнулась.

– Нет, Жюли, вовсе нет! Знаешь, я думала о своих чувствах. Мне многое помогла понять твоя семья. Вы все разные – но все важны друг другу, и я тоже стала важна для вас, и вы все давно очень важны для меня. А Николетта – ведь она была твоей подругой с детства. Ты говорила, что она тебе как сестра, и я не могу отменить вашу дружбу, даже если меня ты любишь больше…

– Положим, последнего я не говорила, – улыбнулась Жюли.

Смутившись, Бота опустила голову, но согласилась:

– Да, что любишь меня больше, не говорила…

– Чарли, прости, я тебя очень люблю, я просто сейчас пошутила… – спохватилась Жюли, но Бота её перебила.

– Всё нормально, Жюли, я совсем не расстраиваюсь, что я не единственная. Честное слово! Я поняла, что это счастье, что у тебя есть Николетта, – глазки куклы блестели так искренне, как бывало с ней в минуты самоотверженных подвигов. – Счастье, что у тебя есть люди, которые тебя любят, без них ты чувствовала бы себя беднее. Быть может, я и была бы довольна, если бы всё своё время и внимание ты посвящала мне, но это неправильно. Это эгоистично! Это, возможно, было бы хорошо для меня, но для тебя это было бы плохо. Ведь я не могу так же, как мама, обнять тебя, не могу так же, как папа, дать тебе защиту и помощь; да, я не могу так же хорошо посоветовать тебе, что подарить родным, как Николетта, и вообще, ведь я знаю тебя не так долго, как она.

– Чарли! – воскликнула Жюли, и у неё на глазах снова появились слёзы. – Что ты такое говоришь?

– Нет, нет, это не повод для грусти, это повод для радости – понимать правду и находить прелесть в том, что имеешь. Это и значит быть взрослым, я думаю.

Глаза Боты были полны подлинной искренности и заботливой нежности о Жюли, и та едва сдержала слезы. Чтобы не расплакаться, девушка сделала глубокий вдох, а потом погладила Боту по голове.

– Спасибо, моя милая. Ты права, наверное, это и значит быть взрослым, быть совсем взрослым… Ты очень мудрая и делаешь меня мудрее. Я очень благодарна Эмилии и своей судьбе за то, что привели тебя ко мне из Казахстана, мой маленький мудрый ангел. И чем я это заслужила?

В этот день обе подружки Жюли и Бота забыли о недопонимании, которое вдруг возникло между ними, а заодно научились лучше понимать, что такое любовь и забота. Часто люди делят любовь на виды – к родителям, к детям, к мужу или жене, к животным и так далее. А она неделима, и нужно ценить ее в любом проявлении.

Глава 5. Увидеть Париж

1

С тех пор, как в Боте открылся талант художника, она перерисовала в квартире Трамбле всё, что только было можно: всех членов семьи, сувениры и статуэтки, кресла и стулья, книжные полки, посуду и натюрморты, экспонаты Кристофа, неприкосновенный туалетный столик Альбертины (подходить к которому Жюли было разрешено только после того, как ей исполнилось 16, да и то лишь для протирания пыли) и несколько прочих самых выдающихся предметов в квартире. К апрелю рисовать вдруг стало нечего, и Бота заскучала. А потом в одном из журналов она вдруг случайно увидела картину, на которой был изображён фасад дома, увитого фиолетовыми необыкновенной красоты цветами и залитый просто сумасшедше ярким солнечным светом. Это было волшебно, так волнующе красиво! «Жан-Марк Янячик» было подписано под иллюстрацией, и Бота поняла – это её любимый художник!

– Жюли, я хочу рисовать цветы! – возбуждённо сказала она.

– Отличная идея, дорогая, – рассеянно ответила ей девушка, занятая своими чертежами.

– Когда же мне начать?

– Когда захочешь…

– Но у меня нет цветов!

– Милая, мне сейчас некогда. Выгляни на балкон, у нашей соседки мадам Бриссо, кажется, уже расцвели некоторые в горшках.

Бота охотно выглянула.

– Но с нашего балкона их плохо видно!

Жюли сосредоточенно выполняла свою работу.

– Мне очень нужна натура! – настаивала художница.

– Ну я же сказала, на соседнем балконе…

– Но их не видно! Их видно, пожалуй, только с перил.

– Хо-ро-шо… – снова сказала Жюли, не желающая отрываться от своих чертежей.

– Ты хочешь, чтобы я упала? – и Бота, подбоченясь, устремила негодующий взор на Жюли.

Никакого ответа.

Не выдержав, кукла залезла на стол и, встав прямо на чертежи, повторила вопрос:

– Ты хочешь, чтобы я упала с балкона?

Откинувшись на спинку стула, Жюли, наконец, посмотрела на куклу.

– Чего ты хочешь от меня, гроза игрушек?

– Мне нужны красивые цветы, – взмолилась Бота. – Я хочу нарисовать их вот так же.

И она показала девушке репродукцию картины художника Янячика.

– Импрессионисты? Хороший выбор.

– Кто это?

– Это художники одного из направлений живописи, в их картинах много воздуха и света. Так что мне с тобой делать?

– Ты знаешь много таких художников? Которые рисуют вот так волшебно? О, я так хочу посмотреть! Жюли, пожалуйста, покажи мне!

– Дорогая, не сейчас. Обещаю, покажу позже. У меня столько чертежей накопилось, из-за Кэма я ничего не успеваю сделать вовремя. Ты можешь и сама поискать что-то в интернете.

– Хорошо. А цветы? Где мне взять натуру?

– Ох…

Жюли окинула комнату взором в поисках выхода.

– А знаешь? – вдруг воодушевилась она. – Я свожу тебя в Люксембургский сад! Там море цветов! Сейчас там очень красиво – цветут каштаны, сакура, цветы. Ты сможешь порисовать и заодно посмотришь на сад, там много интересного. Мы как раз и с Кэмом думали погулять там. А потом мы сходим в Лувр, а лучше даже в музей Орсе – там много импрессионистов. Можно будет в дом-музей Моне. Везде сходим. Ведь ты толком не видела Париж? Слышала фразу «Увидеть Париж и умереть»? Так сказал какой-то русский писатель… Эдинбург… или Эгенбург… или Эренбург… Да, Эренбург! Ведь ты же в городе-легенде, Чарли, а совсем ещё с ним не знакома! И это моя вина. Но я исправлюсь. Решено – начнём с Люксембургского сада!

– Сейчас? – не веря своему счастью, спросила кукла, как только Жюли закончила свою возвышенную речь.

– О, милая! Конечно, нет, я же занята сегодня.

– Да, да, прости, – смутилась Бота.

– Я думаю, завтра. Да, завтра, часа в четыре.

И куколка снова подняла глазки, полные счастливой надежды.

2

Никогда ещё мелки Боты не были так аккуратно и по цветам уложены в сумочке. Ещё бы – их подготовкой она занималась весь вечер, предшествовавший наступлению необыкновенного завтра. И даже в кофейне до обеда она несколько раз проверила, лежат ли они строго по порядку. Лежали. Звёздного часа в сумочке ждала и бумага, на которой должны были появиться замечательные неведомые цветы Люксембургского сада.

Но вскоре случилась ужасная для Боты неприятность – пока ехали на место, погода резко испортилась, солнце спряталось за тучи, и воздух запах дождём. Как в такую погоду рисовать залитые светом цветы?

– Мне жаль, не лучшее время для первого знакомства с садом, – сказала Жюли, – но тебе всё равно понравится здесь. Мы можем погулять, пока не пойдёт дождь, а для рисования выберем другой день.

Сначала Бота расстроилась, но уже через несколько минут, подходя к воротам сада в компании Жюли и Кэма, она поняла – это ерунда, что солнца нет! За этими воротами её ждёт новое открытие. Точнее, много открытий! По ту сторону кованой ограды на неё смотрел зелёный оазис, обещающий какие угодно, и не только цветочные чудеса.

– О, как здесь красиво! – сказала Бота и бегом побежала по дорожке.

– Пока вроде бы ничего особенного, – пошутил Кэм, который тоже был здесь впервые.

– Это же Бота, она как ребёнок, – засмеялась Жюли. И задумчиво добавила, – очень мудрый, необыкновенный ребёнок. Я давно подозреваю, что она ангел. Ведь ангелы должны быть такими, правда? Непосредственными, озорными, удивляющимися и, в то же время, мудрыми.

– А некоторые ещё очень красивые! – добавил Кэм и обнял девушку.

Всё, о чём нужно было беспокоиться, гуляя с Ботой, – чтобы она не забывала про осмотрительность. А то с ней иногда бывало: увидев что-то интересное, она могла пулей устремиться вперёд, не замечая ни ног парижан, ни собак, ни детей – ничего вокруг. Её по-прежнему не замечали люди, и самым подходящим объяснением для Жюли и остальных пока оставался «закон Чарли»: её видят, когда хотят видеть, или знают, что её надо увидеть. Так что где бы ни прогуливалась наша компания, присутствия живой куклы почти никто не замечал. Исключением были только некоторые дети, причём если куклу замечали малыши, они просто молча хлопали глазками, а дети постарше иногда пытались осторожно сообщить об увиденном родителям, но те, в свою очередь, принимали сказанное за детские фантазии или вовсе отмахивались от детей, занятые своими делами. Так что Бота свободно улыбалась детям в ответ, иногда корчила им рожицы и нашла особенное удовольствие в том, чтобы иногда играть с ними в прятки, пытаясь внушить им, что она мираж. Или просто подмигивала на ходу. Вот и сейчас, стремясь поскорее осмотреть все достопримечательности Люксембургского сада, Бота не пренебрегла вниманием попавшегося на пути карапуза и помахала ему ручкой. Но задерживаться было некогда – впереди ждали открытия.

Её сразу же очаровали цветущие деревья! Среди зелёных газонов и клумб они напоминали райские. Эти деревья непременно нужно было нарисовать. Здесь вообще рисовать можно всё что угодно – хоть цветы, хоть газоны, хоть статуи. А можно попробовать нарисовать восхитительный дворец, что Бота увидела в отдалении.

– Что это – Лувр? – спросила она.

– Нет, это дворец, где сейчас работает Сенат Франции. Когда-то он был построен по приказу французской королевы Марии Медичи, как и весь этот сад.

– А где Лувр?

– Он находится в самом старом округе Парижа, на набережной Сены и улице Риволи. Для экскурсии по нему нужен отдельный день, как-нибудь сходим и туда.

Пока влюблённые гуляли по дорожкам, Бота старалась осмотреть все уголки, а некоторые – какие успевала – старалась и посетить.

– Это статуя той самой королевы Марии Медичи, – рассказывала Жюли. – Считается, что она самая красивая в Париже.

Они посмотрели на фонтан, потом ещё на несколько статуй, посидели на скамейке. Тучи вдруг стали расходиться.

– Смотри, Чарли. Быть может, тебе ещё повезёт со светом, – сказал Кэм, показывая на полоску голубого неба.

– А это что? – спросила кукла, указывая на небольшое здание поодаль, к которому подходили люди с детьми.

– Это Гиньоль. Кукольный театр, – ответила Жюли.

Бота бросила на неё взгляд, полный интереса и недоумения. И уже через секунду молодым людям пришлось догонять её, спешащую в сторону театра. Бота проворно юркнула внутрь, пока в театр заходили люди, пробежала вперёд и вскоре оказалась в небольшом зале с деревянными скамьями, куда усаживались люди. Впереди возвышался портал, оформленный в виде домика, в котором плотно были задёрнуты шторы. Пока люди продолжали занимать свои места, Бота оглянулась в поисках Кэма и Жюли. Их рядом не было, но вскоре она увидела их и бросилась навстречу.

– Чарли! – негодующе сказала девушка. – Никогда больше так не делай! Мы так разволновались, когда потеряли тебя из виду. Пришлось покупать билеты, чтобы войти сюда.

– О, простите! Мне так захотелось поскорее увидеть театр. Жюли! Почему ты мне раньше не говорила, что в Париже есть кукольный театр?!

– Есть, но что в этом такого? Повсюду есть кукольные театры, и в Париже их наверняка несколько. Просто этот – самый знаменитый.

– Несколько?! – удивилась Бота. – Несколько? И везде играют куклы?

– Дорогая, ты, кажется, не поняла, – поспешила успокоить её девушка. – Ты, видимо, решила, что здесь играют настоящие куклы?

– Разве нет?

– А какие здесь куклы? – удивился и Кэм. – Ненастоящие?

– Я не то имела в виду. Настоящие, но не живые, а только куклы.

– А откуда ты знаешь? – недоверчиво прищурилась Бота.

Жюли засмеялась. Тем временем представление начиналось, и троица заняла свои два места.

Сначала шторы распахнулись, заиграла музыка, и в центре появились какие-то мешковатые персонажи – марионетки, надеваемые на руки людей и управляемые из-за кулис. Они что-то говорили, говорили, а Бота ждала одного – когда ж появятся куклы. Через минут десять она не выдержала.

– А когда будут куклы? – спросила она у хозяйки.

– Так вот же они. Это и есть кукольный театр. Это Гиньоль, тут только такие.

Бота помолчала немного, потом вздохнула и равнодушно спросила:

– Когда они закончат?

– Представление идёт полчаса. Потерпи ещё минут двадцать. Это интересно, ты посмотри дальше.

Кукла терпела, продолжая смотреть глупый, совсем не смешной спектакль, который почему-то казался уморительным не только детям в зале, но и взрослым. И даже Кэму, который несколько раз смеялся громче других. Когда спектакль с главным героем Гиньолем закончился, и Бота оказалась на свежем воздухе, она точно поняла: быть актрисой кукольного театра она бы ни за что не смогла.

3

После театра троица пошла дальше, и скоро перед ней возникла Статуя Свободы.

– О, невероятно! – воскликнула Бота. – Разве она не в Америке должна быть?

Жюли рассмеялась.

– Это же не настоящая, Бота! То есть эта как раз настоящая, потому что первая. Это эскиз той статуи, что французы подарили США. Она всегда находилась в Париже. У нас в городе их несколько.

– Значит, Статую Свободы сделали для американцев французы? – удивлённо спросила Бота, будто всю свою жизнь только и делала, что считала иначе.

– Это был подарок французов к столетию Независимости США. Да, Кэм?

– Да, так и есть. И её, кажется, тоже сделал Эйфель?

– Нет, Эйфель только принимал участие – он сделал устойчивую конструкцию, а в остальном это работа Бартольди.

– А кто они такие – эти Бартольди и Эйфель? – поинтересовалась Бота.

– Первый – знаменитый французский скульптор, а второй – инженер металлических конструкций, автор Эйфелевой башни, – не без гордости ответила Жюли.

– В общем, архитекторы, – понимающе кивнула кукла и пошла полюбоваться на Статую Свободы поближе. Её невозможно было отличить от той, что стояла в Америке – Бота видела её в кино. Для куклы размером 26 сантиметров и эта французская статуя была гигантской, она смотрела на неё с благоговением, сильно запрокинув голову.

«Я очень хочу нарисовать её», – подумала Бота, и сад вдруг осветили лучи вечернего солнца!

Увидев в этом особый знак, Бота тут же достала свои рисовальные принадлежности и села рядом с одной из клумб.

– Чарли, – хотела было остановить её Жюли, но Кэм приложил палец к губам, предлагая не мешать кукольному творчеству и посидеть на соседней скамейке.

Это был очень необычный опыт творчества! Никогда ещё Боте не приходилось рисовать такой большой объект, так высоко уходящий в небо. А ещё и такой легендарный! Лучи вечернего солнца окутали всё вокруг, засветили и будто спрятали от Боты всё, кроме величественной серой статуи на фоне раскидистой кроны дерева…

– Ты думаешь, она до сих пор что-то видит? – спросил Кэм, когда сад надёжно укрыли сгустившиеся сумерки. Молодым людям было так уютно вдвоём на скамейке, что Жюли давно оставила надежду попасть домой пораньше, чтобы лучше подготовиться к завтрашним занятиям. Однако становилось всё темнее и прохладнее, и Жюли подошла к кукле, чтобы спросить, не хватит ли рисунков на сегодня.

Бота сидела на турецкий манер, подперев ручками лицо, и задумчиво смотрела на статую.

– Чарли?

– Да, Жюли?

– Ты закончила?

– Да, давно.

– Что же ты сидишь здесь одна?

– Я смотрю.

– О, дорогая! В таком случае нам давно пора, мы ждали только тебя.

– Я смотрю и думаю о том, что неплохо было бы нарисовать голубую американскую статую.

– Если ты задумала сделать коллекцию статуй, то следующей может стать вторая в этом саду, в восточной части лебединого озера. Она около 11 метров – достаточно для тебя?

– Я хочу американскую…

– Отличное намерение, – засмеялась Жюли. – Как только Кэм пригласит нас в Денвер, попросим его свозить нас и в Нью-Йорк. Идём, дорогая.

Бота показала свой рисунок – статуя получилась отлично.

– Ты потрясающий художник! – искренне сказал кукле Кэм, глядя на новую её работу.

Всю дорогу домой Бота хранила молчание – необычный для неё опыт творчества на пленэре вобрал в себя все её силы, теперь хотелось только домой на комод. И как только она до него добралась, уснула сном младенца.

4

– А когда мы поедем в Орсе? – первое, что она спросила утром у Жюли.

– Наверное, завтра.

У куколки опустились краешки губ. Ей не терпелось познакомиться с импрессионистами, увидеть много картин, подобных той картине художника Янячека. Но снова придётся ждать!

– У меня же занятия, ты знаешь, – сказала Жюли.

Да, конечно, она знала. Но так хотелось побыстрее увидеть этих самых импрессионистов. А что, если…

– Жюли, а можно я сегодня не поеду с тобой? – спросила Бота.

– У тебя свои планы?

– Да-а… у меня появились свои небольшие планы… я… бы хотела… побыть дома и посидеть в интернете, – ответила кукла. Она никогда ещё не «сидела» там самостоятельно, только наблюдала, как это делает Жюли или иногда – посетители в кофейне.

– Если можно? – робко добавила Бота. – Можно?

– Пожалуй, да. Но ты справишься сама?

– Да, да, я уже всё умею, – радостно воскликнула кукла.

– И ты готова пробыть весь день дома одна? Я вернусь только к 6, а родители сегодня будут поздно.

– О, Жюли, не переживай! – Бота была уверена. От нетерпения почувствовать себя взрослой самостоятельной личностью у куколки уже ладошки зачесались. Стараясь помочь Жюли собраться на работу, она забегала так, будто ей поставили батарейки. Опережая хозяйку, подавала ей всё необходимое, что только могла поднять – заколки, часы, бумаги, зонт, а когда за Жюли закрылась дверь, она, не теряя времени, вприпрыжку понеслась к ноутбуку – сидеть в интернете!

Заветное слово «импресионисты» написала Бота в строку поиска. Оказалось, его нужно писать с двумя «с» – «импрессионисты», и таким оно показалось кукле ещё убедительнее, ещё загадочнее. Про них здесь было столько всего! Не успевая толком посмотреть одну страницу, Бота начала открывать всё подряд: репродукции, биографии, портреты художников – Эдуарда Мане, Эдгара Дега, Поля Сезанна, Огюста Ренуара, Клода Моне, Анри де Тулуз-Лотрека, Поля Гогена, Винсента Ван Гога, Пьера Боннара, Камиля Писарро, Альфреда Сислея и ещё многих-многих других. Пролетел час, а кукла ещё толком не успела ничего понять, ничего грандиозного не увидела, потому что только и открывала всё новые и новые страницы.

Когда она поняла, что так можно «сидеть в интернете» до бесконечности, открывать страницу за страницей, которым нет конца, ей стало немножко нехорошо. Очень уж суетливое сидение получалось – ничего конкретного не высидела, а устала так, будто несколько книг прочитала. Но потом взгляд её упал на очередную репродукцию – на переднем плане картины изображены лодки, а чуть дальше – люди на тонком мостике, под кроной дерева. Эта картина была бесподобна! От усталости взгляд Боты стал немножко рассеянным, и от этого картина становилась просто волшебной. Вода, где покоились лодки, была совершенно живая, совсем как настоящая. Так и слышалось, как тихо, но увесисто ударяются друг о друга грузные тела деревянных лодок, и ветер доносит голоса людей, беседующих о чём-то на мостике. И листья… стало слышно листья, слегка колышущиеся на ветру.

Это была картина Клода Моне. «Наверное, этот Клод Моне – тоже мой любимый художник!» – решила она. И ей очень захотелось порисовать так же, как этот Моне, такими же чудесными мазками, в неповторимой пестроте которых хотелось просто утонуть. Собрав свои мелки и бумагу, Бота забралась на подоконник. Из окна ей была видна залитая весенним солнцем парижская улица с несколькими магазинчиками в доме напротив. Она долго искала, что бы такое нарисовать – фасад кондитерской лавки или цветочного бутика? Фонари? Крышу дома поодаль? Или какой-нибудь из его балкончиков? Решила рисовать всё сразу.

К шести часам, когда Жюли вернулась с экзамена, она увидела на комоде великолепную картину со знакомым видом из окна на улицу.

– Дорогая, ты несравненный художник! Потрясающий! Если дело пойдёт так дальше, мы будем просто обязаны организовать твою выставку.

Чувство необъяснимого блаженства окутало всё существо куколки. Кто знает, может быть, так и будет?! О ней – уникальной французской художнице – услышат и будут гордиться даже на родине, в Казахстане!

Жюли сказала, что ещё бы чуть-чуть, и её ноутбук перестал бы работать, потому что Бота открыла огромное количество сайтов, а справиться с таким количеством информации могут только «гугловский сервер» и Кристоф Трамбле, но никак не её старенький компьютер. Ненужные сайты, пояснила она, нужно закрывать, и вообще, нет смысла идти дальше первой страницы поисковика. Но Боте больше сидеть в интернете не хотелось – слишком уж утомительно.

– Ты обещала в Лувр и в Орсе, – скромно напомнила она Жюли.

– Да, дорогая, завтра. Сходим всюду, куда успеем.

5

И завтра для Боты случился ещё один волшебный день. Это был выходной Жюли, и где они вместе только не побывали! И в Лувре, и в Музее Орсе, где кукла увидела работы многих художников, о которых читала накануне, и это было куда интереснее – смотреть на большие полотна наяву! И она, конечно, увидела в Музее Орсе много картин Клода Моне, и даже вчерашние лодки. Это великолепно! А после посещения музеев к ним присоединился Кэм, и они втроём отправились посмотреть на Собор Парижской Богоматери. Красота его фасада была поистине магнетической! Маленькой Боте собор казался исполином, грозно и торжественно нависающим над хрупким Парижем. Откровенно говоря, ей даже стало немножко страшно, но признаться в этом она не могла даже себе самой, потому что величайшие достопримечательности мира – а Нотр-Дам де Пари, несомненно, был одним из таких – должны вызывать только радостное восхищение. Так в глубине души думала Бота.