скачать книгу бесплатно
Подумав про него, я еще больше расстроилась.
Какой он все-таки негодяй! Жалкий, трусливый негодяй, всю жизнь загребающий жар чужими руками и выходящий сухим из воды! И как я умудрилась не заметить этого, прожив рядом с ним целых шесть лет! Вот уж верно говорят – любовь зла!
Кроме того, надо честно признаться себе – я так увлеклась своим садом, что почти не замечала мужа…
Ну ладно – муж, с ним все ясно. Но ведь против меня не только его показания, против меня очень серьезные улики…
Я вспомнила брелок с именем Бонни, найденный на месте преступления, и окончательно растерялась.
Как он мог туда попасть? Ведь я действительно несколько месяцев не была в том доме… но доказать это Кудеяровой будет невозможно. Потому что она уже решила для себя, что я и есть убийца…
И тут я поняла одну очень важную вещь.
Если я сумею догадаться, кто подбросил в загородный дом брелок от поводка, – я тем самым узнаю, кто убил Ольгу.
Собственно, это меня интересует только по одной причине: только так я смогу снять обвинения с себя самой.
Бонни как будто читал мои мысли, а может, я в задумчивости произнесла последние слова вслух. Потому что дог вдруг остановился, поднял лобастую голову и посмотрел мне в глаза.
Бонни умеет смотреть очень разнообразно и красноречиво. Например, когда он хочет выпросить кусок ветчины или котлету, он смотрит умильно, маслеными преданными глазками, да еще тихонько облизывается. Завидев вдали знакомую привлекательную собачку женского пола, Бонни смотрит на меня оживленно, нетерпеливо переступает лапами, как будто хочет сказать: «Не тяни время, видишь, у меня важное дело, скорей отцепляй поводок!»
Если же Бонни кажется, что меня кто-то хочет обидеть, он смотрит вопросительно, как будто спрашивает, загрызть этого негодяя прямо сейчас или подождать?
Бонни с моим муженьком никогда не встречался, может, это и к лучшему, потому что в случае свидания, боюсь, пес меня и спрашивать бы не стал, сразу на Володечку набросился.
Сейчас Бонни смотрел на меня очень серьезно.
«Хватит толочь воду в ступе! – говорил его взгляд. – Возьми себя в руки наконец и погляди фактам в лицо! Ты не была в том доме, уж я-то это точно знаю. И я тоже не был. Я тебя очень люблю, но ты ужасная растеряха и вечно все забываешь. Брелок ты зачем-то носила в сумке, с ним и в ресторан поперлась, хотя я тебя предупреждал, что не стоит этого делать. Или взяла бы меня с собой, уж я-то показал бы той сладкой парочке, где раки зимуют!»
Что верно, то верно, Бонни тогда очень не хотел отпускать меня в ресторан. Но я подумала, что это его обычные капризы, он вообще не любит оставаться один, и мы всюду ходим вместе – в магазины, на рынок, за квартиру заплатить и так далее.
– Что значит – я растеряха? – обиделась я. – А ты, выходит, у нас совестливый и памятливый, да еще обожаешь порядок? Да если хочешь знать, я тот брелок нарочно в сумку спрятала, чтобы ты его куда-нибудь не закатил!
Бонни посчитал мои слова провокацией и никак не отреагировал, а я продолжала думать.
К стыду своему признаюсь, что сумка у меня одна – я с ней сбежала из дома, с ней всюду и хожу: «и в церковь, и в баню, и в пир, и в мир», как говорила, помнится, бабушка. А впрочем, чего тут стыдиться? Ведь все мои вещи остались у бывшего мужа, в том числе и все сумки. И кто мог, выражаясь языком следователя Кудеяровой, иметь доступ к моей сумке в том ресторане, провались он вместе со своими слонами? Правильно, бывший муж и Ольга. Тогда во время ссоры я за сумкой не следила, кому надо, мог открыть ее и выкрасть брелок. Стало быть, все сходится на Володечке, он убил свою любовницу и подбросил брелок, чтобы свалить все на меня. Алиби можно заранее сфабриковать, уж интриговать-то он умеет, как никто другой. И персонал подбирать тоже – все сотрудники дамского пола отчего-то ему очень преданы. Иначе как объяснить, что ни одна из них в свое время не удосужилась снять трубку и по телефону быстренько известить меня о его любовных похождениях?
Остается последний вопрос: зачем? Вот именно, за каким чертом он это сделал? Чтобы получить дом в свое полное распоряжение? Тогда гораздо проще было бы ему убить меня – подстроить несчастный случай или оформить все как самоубийство. Алиби себе заранее обеспечить – и все, дело в шляпе, никто особо копать не станет, поскольку у меня нет влиятельных и въедливых родственников, некому будет милицию пинать.
И еще, как я ни зла на своего бывшего, все же не поверю, что он мог так изувечить близкую женщину тяпкой. Он про меня поверил, а я вот про него не могу. Тут нужны такие качества, которых у Володечки сроду не было. Ну, может, и к лучшему.
Однако вопрос о том, кто упер брелок из моей сумки, остается открытым. Вертелся там еще официант, но он вообще меня первый раз видел, ему-то зачем это надо? Из любви к искусству? Это маловероятно…
За этими безрадостными размышлениями мы с Бонни неторопливо брели по бесконечным дворам, переходя из одного в другой, и в конце концов зашли в тупик.
Это был еще один квадратный двор, заросший пожелтевшей травой. В него выходило своими задними стенами несколько домов позапрошлого века, и в одном из них был самый настоящий каретный сарай с огромными деревянными воротами.
То есть, конечно, каретный сарай здесь был лет сто назад, кто-то из местных жителей держал в нем свой экипаж – пролетку или ландо, а теперь, как нетрудно догадаться, сарай превратили в обыкновенный гараж.
Ворота были распахнуты, и в гараже пожилой дядечка возился со своим стареньким «жигуленком».
Я оглядела двор и поняла, что другого выхода из него нет, так что придется возвращаться прежней дорогой.
Развернувшись и прихватив Бонни за ошейник (а то еще побежит знакомиться с пожилым автолюбителем и напугает его до инфаркта), я зашла под арку, соединявшую этот двор с предыдущим, как вдруг оттуда донеслись приближающиеся шаги и голоса:
– Ну вот, последний двор проверим и пойдем назад. Выходит, упустили ее…
– Ну, Кудеярова нам устроит! Живьем шкуру сдерет!..
– Это точно…
Я с ужасом узнала голос милиционера дяди Паши, от которого совсем недавно сбежала. А упоминание о Кудеяровой лишило меня последней надежды.
Что делать? Сейчас милиционеры войдут под арку и столкнутся со мной нос к носу…
Конечно, можно отпустить Бонни… он на ментов как следует гавкнет, и я смогу проскочить мимо них и вырваться на свободу…
Но, во-первых, я совсем не хочу, чтобы ко всем моим неприятностям прибавилось нападение на милицию. А во-вторых, насколько я помню, на боку у дяди Паши болталась кобура с пистолетом. Кто его знает – вдруг он с перепугу пальнет в Бонни? Я не могу рисковать жизнью и здоровьем собаки!
Времени на раздумья не оставалось, и я трусливо шмыгнула обратно в тупиковый двор и остановилась в растерянности перед каретным сараем.
Дядечка, который возился с машиной, распрямился, потирая поясницу, и удивленно взглянул на нас с Бонни.
То есть, разумеется, сначала на Бонни, а уж потом на меня. Все-таки у бордоского дога очень впечатляющая внешность, я привыкла находиться в его тени.
– Дяденька, спрячьте нас! – выпалила я совершенно по-детски, умоляюще глядя на автолюбителя. – За нами гонятся!
– Гонятся? – переспросил он с каким-то странным выражением и снова уставился на Бонни. – Хорошая собачка! Ну, ладно, давайте сюда! – Он вошел в свой каретник, откинул огромный лист ржавого железа, прислоненный к стене, и указал мне на небольшую дверку.
Раздумывать было некогда. Я дернула дверь, подтолкнула вперед Бонни. Пес неуверенно потоптался на пороге, тихонько заскулил (прежде я никогда не слышала от него такого звука), но я навалилась на него всем телом, возникло чувство, что толкаю забуксовавший автомобиль, и наконец Бонни протиснулся в темный чулан. Я последовала за ним, хозяин гаража закрыл за нами дверь и, судя по звуку, снова прикрыл ее железным листом.
Глаза мои постепенно привыкли к темноте. Тем более что темень была не совсем полная, кое-какой свет пробивался сквозь многочисленные щели бывшего каретного сарая.
Мы с Бонни находились в чулане, заваленном какими-то деталями, досками, ржавыми железяками и прочим мусором, который многие мужчины стаскивают в свои гаражи – вроде и не нужно, и выбросить жалко.
Впрочем, попадались и кое-какие вещи, явно оставшиеся еще с тех времен, когда здесь держали кареты: к задней стене чулана была прислонена резная деревянная дуга от конской упряжи, там же валялись предметы, явно относящиеся к сбруе. Названий этих предметов я не знала, и видела их только в фильмах из дореволюционной жизни.
Впрочем, ничего страшного, пересидеть тут несколько минут можно. Единственное, что меня смущало, – это странное поведение Бонни. Он все еще поскуливал и опасливо ко мне жался.
Прежде за ним такого не наблюдалось, наоборот, он смело лез навстречу любым приключениям и давал мне понять, что с ним я могу ничего и никого не бояться.
– Бонни, да что с тобой такое! – попыталась я пристыдить пса. – Чего ты испугался? Темноты, что ли? Ну, прекрати – в конце концов, ты уже не маленький щенок, которому простительны такие страхи! Возьми себя в руки!
Он очень смутился, отвел взгляд… но тут же снова опасливо покосился в дальний угол чулана. Я хотела было взглянуть туда, чтобы разобраться, что его так пугает, но в это время из-за двери донеслись голоса, и мне стало не до страхов Бонни: я беспокоилась только о том, чтобы он не выдал нас своим поскуливанием, и поэтому прижала к себе его слюнявую морду.
– Здоров, Макарыч! Как дела? – донесся до меня голос, который я мгновенно узнала: это был дядя Паша.
– Да неважные у меня дела, Павлик, – отозвался с тяжелым вздохом владелец каретного сарая. – Карбюратор барахлит, чтоб его, и искра на полпути куда-то девается!
– Да чего ты с такой рухлядью возишься? Выкинь ты этот ржавый пылесос и купи нормальную машину! На тебя смотреть жалость берет, когда ты на своей тарахтелке ездишь! Вот я купил себе «Опель», хоть и подержанный, и горя не знаю…
– Ты, Павлик, в корне глубоко не прав! Если мою ласточку до ума довести, она хоть твой «Опель», хоть какую хочешь иномарку на дороге сделает! У нее движок классный, это только с виду она хлипкая. Вот на что хочешь поспорим – если ей свечи поменять да карбюратор починить, я отсюда до Горелова быстрее доеду, чем ты на своем «Опеле»! – В голосе моего спасителя слышалась неподдельная обида.
– Ладно, это мы с тобой потом обсудим. Ты мне, Макарыч, вот что лучше скажи: не видал тут девицу – лет тридцати, в джинсах да курточке, волосы темно-русые, сама такая… неказистая?
«Как это – тридцати? – возмутилась я. – Да мне всего двадцать восемь! А насчет неказистости – так на себя бы посмотрел, мент плюгавый! Тоже мне красавец писаный!»
– Мне, Павлик, не по возрасту на девиц пялиться! – хохотнул автолюбитель. – У меня теперь другие интересы – карбюратор, акселератор, коробка передач… А ежели серьезно – ты же сам видишь, здесь тупик! Тут, кроме меня, ни одной живой души не имеется, за целый день словом перемолвиться не с кем! От скуки уже скоро с кошками да с голубями разговаривать буду. Вот ты зашел, и мне развлечение… а ты говоришь – девица!
– Ну, ладно. Не видал так не видал. Пойду дальше искать, а то мне Кудеярова за нее голову оторвет.
– Кудеярова? Эта может!
Я внимательно прислушивалась к разговору, но меня вдруг отвлекло странное поведение Бонни. Он по-прежнему подозрительно пялился в дальний угол сарая, но теперь еще и задрожал крупной дрожью. Трясущийся от страха бордоский дог – это зрелище не для слабонервных. Я взглянула в том же направлении и увидела выбравшуюся из дыры в полу крупную упитанную крысу с несколькими седыми волосками на морде. Крыса совершенно равнодушно взглянула на нас с Бонни и как ни в чем не бывало вышла на середину чулана.
Бонни затрясся еще сильнее, и я заподозрила, что он сейчас грохнется в обморок.
Надо сказать, что я тоже не выношу крыс. А кто их, спрашивается, любит? Но я их просто боюсь и не люблю, так же как тараканов или, допустим, пауков. Никакого мистического, леденящего ужаса я перед ними не испытываю. А вот у Бонни, кажется, к ним довольно сложное отношение…
Я испугалась, что он сейчас взвоет от ужаса и выдаст наше укрытие. Поэтому еще крепче прижала его к себе и ласково зашептала:
– Ну пожалуйста, успокойся, миленький! Потерпи немножко! Я с тобой, я тебя не дам в обиду противной крысе! И вообще, она сейчас уйдет…
Но крыса вовсе не собиралась уходить. Она села на задние лапы, а передними принялась расправлять свои усы, с презрением поглядывая на нас с Бонни. Она явно хотела показать нам, что это ее территория, она здесь хозяйка, а нас терпит только временно, по доброте душевной…
Я говорю о ней в женском роде, хотя мне что-то подсказывало: это – крыса-мужчина, если можно так выразиться, или крыс. Что-то мужское было во взгляде маленьких пронзительных глаз…
Приведя в порядок усы, крыс снова встал на все четыре лапы и двинулся в нашу сторону. Наверное, у него при этом не было никаких агрессивных намерений, просто нашлись дела в нашем конце чулана. Но даже мне стало не по себе, когда серый разбойник приблизился к моим ногам, а Бонни задрал морду и завыл бы во весь голос, если бы я не сжала ему пасть и не дернула за ухо…
Я поняла, что нужно что-то делать, чтобы избежать неприятностей. Под рукой оказался только какой-то предмет из потертой кожи – явно деталь конской сбруи, мне почему-то пришло в голову слово «недоуздок». Короче, я схватила этот недоуздок и запустила им в грызуна.
Крыс был скорее удивлен, чем испуган, однако планы его внезапно изменились, и он юркнул в щель между половицами. Бонни облегченно вздохнул и посмотрел на меня с явной благодарностью.
Зато дядя Паша услышал шум и осведомился:
– Макарыч, а что это там у тебя упало? Там что – кто-то есть?
– Он небось бабу прячет, любовницу! – высказал предположение второй милиционер, спутник дяди Паши.
– Да какую бабу! – смутился хозяин гаража. – Мне это баловство не по возрасту. Крысы развелись, проклятые! Никакого с ними сладу! Уж я и отраву рассыпал, и ловушки на них ставил самые хитрые – ничего не помогает! Отраву не едят, из ловушки приманку как-то достают, а сами не попадаются!
– Ну, надо же! – Дядя Паша опять хохотнул. – Ты смотри, Макарыч, с крысами шутить нельзя! Может, это они в твоем драндулете чего-нибудь перегрызли?
– Очень даже запросто! – вздохнул хозяин гаража.
– Ну, ладно… – Голос дяди Паши погрустнел. – Некогда нам с тобой лясы точить… видать, не найдем уже девчонку… упустили! Придется ни с чем в отделение возвращаться… ох, и устроит нам Кудеярова головомойку!
«Так вам и надо, – злорадно подумала я, – нечего двери распахивать. Следить нужно за задержанными, а не рот разевать…»
Голоса стихли. Прошло несколько минут, загремел лист железа, и наконец открылась дверь.
– Ну, выходите! – проворчал с порога чулана наш спаситель.
Бонни не стал ждать дополнительного приглашения: он поспешно выскочил наружу, поджав хвост. Я выбралась следом за ним.
В первый раз я не успела разглядеть бывший каретный сарай, превращенный хозяином в гараж. Там было достаточно места не для одной, а для двух или даже трех машин, но кроме старых «Жигулей» и деталей к ним, не было другой техники. Зато стояли хромоногий столик, облезлый шкафчик из тех, какие раньше встречались в номерах провинциальных гостиниц, пара стульев и табуреток и даже узенькая кушетка, накрытая клетчатым байковым одеялом.
– Чего вы там так шумели-то? – осведомился хозяин гаража, оглядев меня с ног до головы. – Я уж думал, Павлик сейчас проверять полезет! Вам тихо надо было сидеть…
– Да у вас там крысы… – сказала я виновато, – а Бонни… вот он… оказывается, очень их боится!
– Крысы, говоришь? – Дядька усмехнулся. – Да это, наверное, Буденный к вам приходил…
– Кто? – Я подумала, что ослышалась.
– Буденный… я его так за усы прозвал. Авторитетный крыс, уважительный. Он ко мне часто приходит, мы с ним, можно сказать, старые друзья. Оба в возрасте, оба одинокие… меня, кстати, Василий Макарович зовут.
– О! Как писателя Шукшина! – воскликнула я.
Василий Макарович взглянул на меня с интересом:
– Надо же, а я думал, молодежь про него и не слышала! А тебя-то как зовут?
– Смеяться не будете?
– А чего смеяться-то?
– Василисой меня зовут. Родители так удружили…
– Ну что, – он солидно кивнул, – ничего смешного не вижу. Хорошее имя, старинное… выходит, мы с тобой тезки! Ну-ка, тезка, давай рассказывай – почему за тобой милиция гоняется? Что ты такого натворила? Кудеярова Елизавета Петровна – женщина серьезная, она попусту людей гонять не станет…
– Хорошо, – я вздохнула, – я вам расскажу. Только можно сначала попросить у вас чашку чаю? А то я до того устала…
В конце концов, подумала я, этот человек меня только что спас от преследования и хотя бы поэтому имеет полное право задавать вопросы. А главное – мне и самой ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своими проблемами.
– Чаю? – переспросил Василий Макарович. – Чаю – можно. Это хорошее дело.
Он достал из неказистого шкафчика вполне современный электрический агрегат, вскипятил его и заварил в большом фарфоровом чайнике с ярко-красным петухом крепкий душистый чай. Разлив его в две кружки, одну пододвинул мне, другую взял сам, вытащил из того же шкафчика пакет сушек.
– Угощайся!
Он отпил большой глоток из своей кружки, с хрустом раскусил сушку, затем вытащил из шкафчика мятую металлическую флягу, взглянул на меня вопросительно:
– Хочешь десять грамм?
– Десять граммов чего?
– Чего-чего! – Василий Макарович усмехнулся. – Лимонаду!
