скачать книгу бесплатно
– Полуприсядом марш!
Урманов присел на полусогнутых, быстро немеющих ногах. Боль в мышцах становилась невыносимой.
– Полным присядом марш!
Все опять превратились в смешных карликов.
«Нет, не могу больше… Ноги… Ноги».
Хотелось вскочить немедля, разогнуть затекшие ноги, прервать эту нелепую, выматывающую душу ходьбу, но он только крепче стискивал зубы и, преодолевая боль, шел и шел вперед. Шаг за шагом, шаг за шагом. Еще и еще…
Кто-то не выдержав, повалился на пол, поднялся, снова упал. Рота, присев на онемевших ногах терпеливо ждала… Потом опять двинулась по кругу.
– Встать!
«Наконец-то, – Урманов с трудом выпрямляет ноги. – Сейчас секунд пятнадцать можно будет передохнуть».
Курсанты ставят длинные деревянные скамейки в два ряда. Потом садятся на одну сторону, а под другой ряд подкладывают вытянутые ноги. Сержанты сидят на этих скамейках, выполняя роль противовеса. На пустые скамьи ставят ящики с песком – там, где сержантов не хватило.
– Упражнения для брюшного пресса… Делай раз!
Курсанты, заложив руки за голову, откидываются до пола назад.
– Делай два!
Курсанты поднимаются и склоняются к коленям.
– Делай раз!
Снова откидываются назад, к полу, с заложенными за голову руками.
– Два!
Поднимаются и склоняются к коленям.
И так, раз за разом, снова и снова, Урманов вместе со всеми откидывается назад и возвращается в исходное положение. Мышцы живота сводит судорогой. Все тело кричит и молит о спасении. Но вместо этого, как заведенный он качает этот ненавистный маятник – вперед-назад, вперед-назад… Как-то Урманов попробовал посчитать, сколько раз они делают за одни присест. Досчитал до ста пятидесяти и сбился.
– Раз! Два-а!.. Раз! Два-а! – доносится сквозь шум в голове монотонная, однообразная команда.
«Хватит! Хватит!» – стонет в ответ измученная душа.
«Довольно! Довольно!» – вторит ей измученное тело.
В спортивной секции, где перед армией занимался Урманов, было тоже нелегко. Но там, если устал, если совсем уж невмоготу, можно остановиться, передохнуть, отдышаться… Здесь же это исключено. Ты должен слепо и безропотно, как робот выполнять приказания. «Не могу», «устал» – таких слов здесь в принципе не существовало.
– Встать! Упор лежа принять!
Урманов с трудом поднялся, переступил через скамью и лег на пол, лицом вниз. По сторонам, строго в ряд так же улеглись остальные.
– Делай раз!
Все поднялись на вытянутых руках.
– Делай два!
Опустились.
– Раз!
Снова поднялись.
– Два!
Опустились… И так раз за разом курсанты поднимаются и снова падают на мокрый пол, который стал таким от их собственного пота.
Все труднее и труднее дается Урманову каждый подъем. Все хуже слушаются руки. Нет мочи больше терпеть.
«Сволочи! Гады! Сволочи!» – со злостью выкрикивает он про себя и это помогает ему держаться.
– Курсант Мазаев! Почему прекратили выполнять упражнение?
Гуссейнов подходит к Мазаеву, склоняется над ним.
– Не могу больше, товарищ старший сержант, – тихо стонет тот, не в силах оторваться от пола.
– Можешь, – твердо произносит Гуссейнов.
– Не-е-е-е… не могу.
– Нет такого слова, Мазаев! Ты же солдат, слышишь?
Мазаев молчит.
– А товарищи твои ждут… Что они сейчас думают о тебе, курсант Мазаев?
Вся рота стоит в положении «раз» на вытянутых руках и ждет, когда можно будет опуститься. Руки затекли, мелко трясутся.
– Давай, Зона! – наконец не выдерживает Шкулев. – Давай!
– Поднимайся! – вторит ему с другой стороны Кузьмин. – Мы тоже уже… Давай!
Издав мучительный стон, Мазаев медленно отрывается от пола и выпрямляет, наконец, согнутые руки. По его щекам текут слезы, смешанные с каплями пота.
– Два! – звучит долгожданная команда.
Все облегченно падают на влажный пол.
– Раз!
Курсанты снова отталкивают ненавистный, мокрый и невыносимо тяжелый пол от себя и замирают на вытянутых руках.
– Закончить упражнение!.. Садимся на скамью, руки за голову. Упражнение для брюшного пресса… Делай раз!
Все опять начинается сначала… Урманов старается не думать ни о том, сколько времени еще осталось, ни о том, когда же закончится упражнение. Он словно автомат выполняет команды.
– Закончить упражнение!.. Упор лежа принять!
Нет ничего: ни спортзала, ни людей вокруг… Какая-то красно-коричневая пелена тусклого света покрывает пространство. И этот голос, он доносится откуда-то издалека. Монотонный, бесстрастный…
– Закончить упражнение! Скамейки убрать, строиться в колонну по четыре.
«Нет, это еще не конец. Сейчас будут упражнения с отягощениями» – бесстрастно фиксирует сознание.
Пошатываясь, Урманов плетется в строй. Разомкнувшись на ширину вытянутой руки, курсанты начинают работать с песочными ящиками. Каждый – килограммов по двадцать… Подъем с разогнутых рук за ручки от бедер на грудь, подъем от груди вверх, подъем вытягиванием за одну ручку от бедер к подбородку. Потом переход на снаряды. Турник, шведская стенка, брусья…
– Закончить упражнение! Через десять минут построение на улице. В колонну по одному в раздевалку бего-о-о-ом марш!
Пять минут на всех, чтобы принять душ и пять минут на то, чтобы переодеться. Курсанты толпятся в раздевалке, поторапливают тех, кто успел раньше них забраться в душевую.
Курсант Мазаев уже улыбается. Гуссейнов добродушно похлопывает его по плечу.
– Ну, что, курсант, живой?
– Так точно, товарищ старший сержант, – смущенно отвечает Мазаев.
– А говоришь – не могу…
– Тяжело.
– А кто сказал, что будет легко? Это тебе не курсы кройки и шитья. Сержантская школа… Ты думаешь, вашим сержантам было проще? Вон, Левин… – Гуссейнов кивнул в сторону командира первого отделения. – Год назад пришел к нам худой, дохлый – как заморыш. А сейчас? Смотри…
Сержант Левин стоял поодаль, обтираясь полотенцем. Упругие тугие мышцы бугрились на руках и груди, на плоском животе отчетливо проступали рельефные кубики брюшного пресса.
Урманов уже слышал, что Левину в свое время сильно доставалось. Об этом ему рассказывал еще сержант Мурыгин в карантине. Как Левин плакал, поднимая ящик с песком, и одновременно пел гимн. Таким способом его воспитывал командир отделения сержант Ладович, которого сейчас уже нет. Он уволился этой осенью.
– Так вот, – продолжал говорить Гуссейнов. – К выпуску из школы я обязан сделать из вас атлетов. И я это сделаю… Даже через ваше «не хочу». Понятно, курсант?
– Так точно!
Теоретические занятия по огневой подготовке вел командир третьего отделения сержант Лавров. Белым мелком он чертил на доске мудреные схемы, выписывал сложные формулы, а курсанты вслед за ним перерисовывали все это в свои тетради.
Огневой подготовке в программе обучения уделялось большое внимание. Ведь от того, как курсант отстреляется на выпускном экзамене, зависела общая итоговая оценка. На других предметах могли, что называется, и за уши вытянуть. А тут уж – не попал, так не попал…
Занятия по огневой подготовке делились на три этапа. Первый – это теория. Оказывается, для того, чтобы метко стрелять, надо было усвоить не только массу схем, формул, сложных расчетов, но и научиться всем этим правильно пользоваться. Каждый курсант обязан был знать таблицу поправок на дальность и боковой ветер, как школьник – таблицу умножения. В любой момент, когда ни спроси, он должен был дать четкий и правильный ответ.
Урманов очень удивился, когда узнал, что пуля, выпущенная из ствола автомата летит не прямо, как казалось бы должна лететь, а по дуге… Кроме того, он узнал, что и целиться надо не прямо в ту точку, куда должна попасть пуля, а значительно ниже. То есть, чтобы поразить противника в грудь, с постоянного прицела на расстоянии в сто метров, надо целиться ему почти в живот. А если с двухсот метров – то под коленку. И, конечно, надо мгновенно учитывать все поправки: если противник движется на тебя, от тебя, вдоль тебя, под углом…
Второй этап огневой подготовки включал в себя доскональное изучение материальной части оружия, правил безопасности и способов применения из различных положений – стрельбу лежа, сидя, стоя, с колена, в движении… То есть, прежде чем перейти к стрельбе боевыми патронами, курсанты сначала должны были все это отработать до автоматизма с пустым магазином.
И, наконец, третий этап – это непосредственно сами стрельбы. Они в расписании значились два-три раза в неделю.
– Главное при стрельбе, – говорил сержант Лавров, водя указкой по большому глянцевому плакату, – это правильное совмещение мушки и прицельной планки. Верхняя часть мушки и верхние края прицельной планки должны совпадать по уровню и составлять как бы одно целое. Если мушка будет чуть выше краев прицельной планки, то пули пойдут вверх. Если ниже – соответственно, вниз … То же самое будет, если мушка сместиться относительно выемки прицельной планки влево или вправо. Пули полетят в сторону отклонения, а не в цель… Но если у вас совмещение верное, то даже некоторая погрешность при наведении на цель не сильно повлияет на точность стрельбы… Понятно объясняю?
– Так точно!
– Далее…
Монотонный голос звучал все глуше, все отдаленнее. Урманов чувствовал, как тяжелеют веки, тело наливается свинцовой усталостью, и сонная полудрема исподволь охватывает его.
Воспоминания далеких дней, словно отсветы летних зарниц, вспыхивали и исчезали в туманной дрожащей мгле.
– Ээ-э-э-э-э-эй!.. Да-ва-а-ай к на-а-а-а-ам!
На той стороне озера видны фигурки людей, призывно размахивающие руками. Девушки, парни… В легких вечерних сумерках слабо мерцает бледный огонь костра.
Это Сашкины друзья. Отдыхают на природе… Сам он чуть припозднился из-за работы.
– … а-а-ам!.. а-а-ам! – вторит голосам протяжное долгое эхо.
Начало августа. Теплый летний вечер… Ветра нет совсем, и в зеркальной глади неподвижного озера отражаются верхушки старых разлапистых елей, кудрявая зелень прибрежных кустов, безоблачное чистое небо.
Слева от Сашки стоит стена густого непролазного леса, справа – широкое ромашковое поле. По пыльной дороге мелкой рысью трусят верхом два белобрысых деревенских паренька, и заходящее красное солнце освещает своим закатным светом их загорелые гибкие спины.
Сашка садится на серый замшелый валун и ждет… Слышно, как по озеру тут и там всплескивает играющая рыба, и мягкие пологие круги мелкой рябью расходятся по воде.
Громыхает на том берегу железная якорная цепь, глухо стукают о борта весла. Темный силуэт плывущей лодки отчетливо проступает на фоне густой прибрежной тресты. Протяжно поскрипывают ржавые уключины.
Воздух еще не развеял тепло уходящего дня. Запахи леса и полевых цветов наполняют его. Звенящие полчища комаров клубятся у воды.
Всплески весел становятся ближе.
– Правее! Правее бери! – направляет Сашка приятеля. Тот поворачивает голову и, улыбаясь, прилежно налегает на весла.
Лодка с тихим шуршанием вползает на песок. Сашка легко запрыгивает в нее… И снова утлая плоскодонка скользит по неподвижной зеркальной воде.
Тихо… Лишь слабые голоса друзей на том берегу да шум пробегающих по железной дороге поездов нарушают эту первозданную тишину. Приятель гребет широко, уверенно… Следом за лодкой тянется волнистый след потревоженной воды. Желтые цветы кувшинок покачиваются на пологих волнах.
Приятель поднимает весла. С них сбегают тонкие прозрачные ручейки. Слышно, как капли бьются о водную гладь.
– Нинка твоя тоже приехала…
– Да?
– И не одна… Бортанула она тебя значит?
Сашка невольно морщится. Ему неприятно говорить об этом.
– Да, ладно… – приятель небрежно сплевывает за борт. – Дело житейское… А хочешь, морду ему набьем?
