Слеза Будды

– Как рассказывала мне бабушка, этот бриллиант обладал магической силой. Скорее всего, именно с этой целью он и был вставлен в одну из серёг… Но если его нет в этой серёжке, возможно, он был в другой, которую прабабушка принесла вашему отцу, чтобы сделать дуплет. Прошло столько лет. Могла же бабушка Аня что-то напутать, – продолжала я рассуждать.

– Вы хотите сказать, что мой отец мог подменить камень? – возмутился он. – Мой отец был очень порядочным человеком, дорожащим своей репутацией и к тому же очень суеверным.

– Я этого не говорила, Борис Львович. Это просто мысли вслух. Или вы думаете, что это просто семейная легенда?

– Может быть, и легенда. Кстати, не исключено, что камешек был в той серёжке, которую ваша прабабушка продала в голодные годы, —ответил он, в очередной раз приближая змейку к своей лупе. – А вы знаете, Танечка, – через минуту произнёс антиквар, – судя по микротрещинам вокруг ячейки и по микровключениям, таки здесь был другой камень.

– Значит, кто-то подменил его, – констатировала я.

– Таки да. А теперь хорошенько подумайте, в чьих руках могла побывать ваша семейная реликвия.

– Ума не приложу.

– А давайте я покажу её завтра же своему приятелю-ювелиру, у которого ваш будущий супруг заказывал для вас кулон. Знаете ли, одна голова хорошо, а две – таки лучше.

– Хорошо. Буду премного вам благодарна.

– Непременно вам завтра позвоню, доложу о результате.

Кукушка выскочила из своего гнезда, прокуковав 9-ть раз. Пора было уходить.

Глава 3. Подозреваемая №1

На улице было уже темно. Холодный северный ветер дул мне прямо в лицо. Начал моросить дождь. Домой решила идти пешком в надежде по дороге привести в порядок свои чувства и мысли, хоть путь был неблизким. На ходу как-то легче думалось.

Дождь начал усиливаться. Встречные машины, как будто специально въезжавшие в огромные лужи, скопившиеся на обочине, обрызгивали меня грязной водой с головы до ног. Но мне было всё равно. Всю дорогу я думала о том, в скольких руках могла побывать эта злосчастная серёжка и кому нужно было подменить чёрный бриллиант, а также о том, что же мне теперь делать, когда накануне свадьбы этот камень преткновения опять ускользнул из моих рук.

Придя домой, почувствовала лёгкий озноб. Выпив большую чашку горячего чая с лимоном и мёдом, попыталась уснуть, совершенно забыв о назначенном на понедельник бракосочетании. Однако, информация, полученная от Бориса Львовича, продолжала будоражить моё воображение, не давая сомкнуть глаз. Я перебирала в уме людей, известных мне по рассказам бабушки Ани и Рихтера, которые держали в руках эту серёжку. Их оказалось восемь. Мысленно я проследила всю цепочку. Первым звеном был сам ювелир, изготовивший гарнитур, затем мой прадед и прабабушка, приёмщик ломбарда, гусар, его брат, отец Рихтера и он сам. «Прабабушку с прадедушкой, гусара, и разумеется Рихтера можно сразу исключить». – думала я. – Остаются четверо. А сколько ещё человек могли соприкасаться с этой серёжкой, я не узнаю никогда». Это был тупик.

Присев к окну, которое давно ассоциировалось в моих мыслях с порталом, соединяющим меня с прабабушкой, стала взывать к ней, моля о помощи. Но она не подавала никакой весточки.

Озноб нарастал. Я померила температуру. Ртутный столбик термометра остановился на отметке 39,9. Впав в забытьё, я провалилась в тяжёлый беспокойный сон. Ночью снились кошмары. Я видела прабабушку. Змеи на её гарнитуре ожили, и стали сползать с виноградных гроздьев к шее, при этом с каждой секундой их становилось всё больше. Достигнув шеи, они начали стремительно увеличивались в размерах и обвиваться вокруг неё. Змеиный узел затягивался. Вдруг из короны Клеопатры вылезла самая маленькая змейка, державшая во рту чёрный бриллиант, который скатился с её длинного языка, и, попав в клубок змей, заставил их вновь уменьшиться в размерах и вернуться в исходное положение.

Я проснулась в холодном поту. Подушка и постельное бельё, не говоря о ночной рубашке, были насквозь мокрыми. Меня мучила жажда. От слабости я еле встала с постели, понимая, что мне срочно нужно выпить как можно больше жидкости, чтобы не упасть в обморок. Напившись воды прямо из-под крана, с трудом сменила постельное бельё и накрылась вторым одеялом. К утру начался кашель.

Проснувшись к полудню, почувствовала жар во всём теле. Было тяжело дышать. Кашель усилился. Решила позвонить шефу:

– Александр Ромуальдович, кажется, у меня пневмония, – поздоровавшись, произнесла я.

– Я сейчас приеду.

– Не надо. Просто хотела предупредить, что не буду завтра на работе, – слабым голосом ответила я и положила трубку.

Через минут сорок раздался звонок в дверь. Накинув халат, даже не заботясь о своём внешнем виде, направилась открывать двери. В проёме стоял Рихтер.

– Что с вами? – испуганно спросил он, подхватывая моё бесчувственное тело на руки, потому как в этот момент силы покинули меня и я практически упала в обморок.

Положив меня на диван, шеф начал выслушивать мои лёгкие, прихватив с этой целью фонендоскоп.

– У вас, кажется, на самом деле воспаление лёгких. Нужно ехать в больницу.

– Я никуда не поеду, – придя в себя, ответила я.

– А вас никто не будет спрашивать.

Он по-деловому начал собирать необходимые вещи, консультируясь со мной. Предупредив дежурного врача о том, что везёт пациентку в терапевтическое отделение, помог мне одеться и сесть в машину. Через 20 минут мы уже были в больнице.

Бракосочетание пришлось отложить, о чём я сообщила родителям по телефону, сказав, будто мне срочно нужно уехать в Ленинград на пару недель по заданию профессора, касающегося моей диссертации. «Наверное, это – знак свыше», – подумала я, не зная, радоваться или печалиться этому обстоятельству.

Шеф навещал меня каждый день. Я быстро шла на поправку. В конце недели ко мне в палату заявился человек, представившийся следователем по особо важным делам, капитаном Никишкиным. Он был сравнительно молодым человеком, самоуверенным и амбициозным, но при этом не изуродованным интеллектом. Показав удостоверение, подтверждающее его личность и должность, следователь придвинул стул к моей кровати и, достав большой блокнот с ручкой, начал меня допрашивать:

– Ваша фамилия, имя, отчество.

– Илюшина Татьяна Павловна, – ответила я, не на шутку перепугавшись. – А что произошло?

– Вы обвиняетесь в убийстве.

– Что-о-о? Кого? – не поверив своим ушам, спросила я. – Кто-то из моих пациентов умер?

– Не валяйте дурочку, – грубо ответил Никишкин. – Где вы были в прошлую субботу с 21-го до 24-х часов?

– До девяти вечера была у своего знакомого, Бориса Львовича, в антикварном магазине, – ответила я, недолго думая, так как очень хорошо запомнила тот вечер. – А потом пошла домой.

– А что вы так поздно делали в антикварном магазине? Ведь по субботам магазин работает до 16.00.

– Была в гостях у Бориса Львовича. Он большую часть жизни проводит в своём кабинете; можно сказать, живёт в нём.

– Кто это может подтвердить? – спросил он, продолжая записывать мои показания в свой блокнот.

– Он сам.

– Он вряд ли сможет это сделать.

– Это почему же?

– Потому, что убит.

– Этого не может быть! – воскликнула я, не веря своим ушам. – Когда я уходила, Борис Львович был в полном здравии.

– Откуда вам так точно известно время вашего ухода от него? – продолжал бесстрастно допрашивать следователь.

– Кукушка прокуковала 9-ть раз, – ответила я упавшим голосом.

– Какая ещё кукушка?

– В настенных часах. Она всегда напоминала мне, что пора уходить. Как это произошло?

– Хотелось бы от вас услышать подробности.

– Я ничего не знаю.

– С какой целью вы приходили к директору антикварного магазина? – продолжил допрос Никишкин.

– Он сам меня пригласил. Хотел просто повидаться (мы с ним давние знакомые), а заодно и со своей новой помощницей познакомить. Послушайте, а какое это имеет отношение к убийству?

– Здесь я задаю вопросы, а вы отвечаете, – произнёс он, по-моему, самую банальную фразу, без которой не обходится ни один следователь.

– Если это для вас так важно, его помощница Зина может подтвердить мои слова.

– Она уже дала показания. Только Зина ушла из магазина около половины девятого, а вы остались. Это так?

– Да. Всё так и было.

– С какой целью вы задержались у жертвы?

– Чтобы проконсультироваться по поводу одной вещи. Мне не хотелось это делать при посторонних людях. Кстати, эта вещь осталась у Бориса Львовича. Он обещал на следующий день показать её знакомому ювелиру.

– Что за вещь?

– Серёжка в виде виноградной грозди, увитой змеёй.

– Вот. Уже теплее, – удовлетворённо произнёс следователь, будто получил важную для следствия информацию. – Так и запишем: пришла, чтобы сдать на продажу антикварную вещь.

– Я так не говорила, товарищ следователь. Прошу не искажать моих слов. Я сказала, что была приглашена Борисом Львовичем в гости, а заодно решила проконсультироваться по поводу семейной реликвии. Предлагать её на продажу совершенно не входило в мои планы.

– Кстати, не припоминаю такой вещицы в описи предметов антикварного магазина.

– Скорее всего, она осталась в сейфе Бориса Львовича, – с надеждой предположила я.

– Там тоже ничего подобного обнаружено не было. А кстати, почему вы вдруг решили консультироваться с антикваром по поводу этой вещи? – поинтересовался следователь.

– Нашла в шкатулке старинную серёжку, которая когда-то принадлежала моей прабабушке, и решила поинтересоваться, представляет ли она какую-нибудь ценность, – ответила я, подумав, если сейчас буду рассказывать историю реликвии со всеми подробностями, то углублюсь в такие дебри, из которых едва ли смогу выбраться.

– И что он вам ответил?

– Что серёжка не представляет особой ценности, но он покажет её на всякий случай своему приятелю-ювелиру.

– Как зовут этого ювелира?

– Я не спрашивала.

– Допустим, вы ушли от антиквара в девять часов вечера, – продолжал Никишкин. – Куда вы пошли потом?

– Я же вам уже говорила – домой.

– Может быть, вас кто-то из знакомых видел по дороге?

– Вряд ли. Во всяком случае, я никого не встречала.

– Каким видом транспорта вы добирались?

– Пешком.

– Насколько мне известно, вы живёте за Двиной.

– Да.

– В тот вечер и всю ночь шёл сильный дождь. И вы хотите сказать, что пошли домой, на окраину города, да ещё в непогоду, пешком, в то время, когда ещё ходил общественный транспорт? Я уже не говорю о том, что можно было вызвать такси.

– Именно поэтому я и заболела.

– Тем более непонятно, почему вы пошли пешком в такую непогоду, рискуя заболеть.

– Хотела привести свои мысли в порядок.

– Значит, вы были чем-то огорчены?

– Вам не кажется, что моё душевное состояние вас не касается.

– Ещё как касается, голубушка. Вы даже не представляете себе, как касается, – обрадовался он и стал что-то записывать в свой блокнот. – Я же понимаю, вы ведь не какая-нибудь закоренелая преступница, притом представительница благородной профессии, призванная спасать людей, а не убивать. Убить человека – это не хухры-мухры. Есть над чем задуматься.

– Что вы такое говорите? Я никого не убивала. Да и мотива у меня не было. Борис Львович был очень близким мне человеком, – ответила я и зарыдала, не в силах больше сдерживать своих эмоций.

– Видали мы таких артисток, – произнёс Никишкин. – Совершат преступление, а потом прикидываются невинными овечками. Только овцы оказываются в волчьей шкуре.

– Кто вам дал право меня оскорблять? – взяв себя в руки, выпалила я.

– Никто вас не оскорбляет. Я всего лишь подозреваю вас в убийстве. Во-первых, у вас нет алиби, во-вторых, вы – последняя, кто видел жертву живой. А что касается мотива, был бы человек, а мотив найдётся, – криво усмехнувшись, ответил Никишкин. – Если ещё обнаружатся ваши отпечатки пальцев в квартире жертвы, вам светит как минимум пятнашка.

– Можете даже не сомневаться. Они там обнаружатся. Ведь я была в гостях у Бориса Львовича. Вам не кажется, что настоящий убийца непременно позаботился бы о том, чтобы их там не было! – крикнула я ему вдогонку, когда следователь уже выходил из палаты.

– Как только позволит ваше состояние, встретимся в КПЗ, – произнёс он с иезуитской улыбкой, обернувшись, не обратив на мои слова ни малейшего внимания.

У меня взяли отпечатки пальцев, а к наружной двери палаты приставили милиционера. Я отказывалась верить своим глазам и ушам. Мне казалось, что всё это происходит не со мной.

Вечером зашёл Рихтер.

– Татьяна Павловна, что здесь происходит? – озабоченно спросил он. – От кого вас охраняют?

– Это общество охраняют от меня, – ответила я и опять разрыдалась.

– Ничего не понимаю. Расскажите всё по порядку.

– Меня обвиняют в убийстве Бориса Львовича, – всхлипывая, произнесла я.

– Что-о? Борис Львович убит?

– Да, – ответила я, продолжая рыдать ещё громче.

– Татьяна Павловна, успокойтесь. Прошу вас, – сказал он, прислонив мою голову к своей груди, и начал ласково гладить волосы и вытирать слёзы, текущие непрерывным потоком из моих глаз, своим носовым платком.

Почувствовав себя защищённой в его объятиях, я быстро взяла себя в руки.

– Понимаете, насколько я поняла со слов следователя, Борис Львович был убит с субботы на воскресенье, как раз в то время, когда я возвращалась от него домой, оказавшись последним человеком, видевшим его живым, и у меня нет алиби на это время.

– Можете не беспокоиться на этот счёт. Алиби я вам обеспечу – скажу, что в это время вы были со мной.

– Нет, Александр Ромуальдович. Вас могут привлечь за дачу ложных показаний. Я не могу этого допустить, тем более это ничего не даст. Кроме того, что я вам перечислила, на бокале, да и не только, найдут мои отпечатки пальцев. А если следствие узнает о назначенном на понедельник нашем бракосочетании, ваши показания не только не примут во внимание, но и вас могут заподозрить в соучастии в убийстве. Представляете, какой ажиотаж будет в больнице? Вы сможете помочь мне, только если будете находиться вне всяких подозрений.

– Наверное, вы правы, – согласился шеф. – А для чего вы ходили к Борису Львовичу?

– Он сам меня пригласил. Хотел познакомить со своей новой помощницей, Зиной. Заодно и серёжку не терпелось ему показать. Кстати, чёрного бриллианта в ней не оказалось.

– О чём это вы? – искренне удивился шеф.

– Родовое проклятие на самом деле связано не с серёжкой, а с чёрным бриллиантом, в которой он находился, – ответила я со вздохом, поняв, что Рихтер не мог об этом знать.

– Так, может быть, и не было никого чёрного бриллианта?

– Был. Борис Львович сказал, что камень был подменён, но кем и когда – теперь уже никто не узнает, тем более что серёжка исчезла.

– Как исчезла? Вы разве не забрали её с собой?

– Борис Львович попросил оставить её до утра, чтобы проконсультироваться с ювелиром, у которого вы заказывали кулон. Может быть, он и есть убийца.

– На меня Евгений Борисович произвёл очень благоприятное впечатление. Я уверен, что он не мог этого сделать. И потом, я не вижу мотива для совершения такого злодеяния.

– Насколько мне известно из литературных источников, самые чудовищные преступления совершают как раз люди с незапятнанной репутацией. А что касается мотива, он совершенно очевиден – на свете не так уж много людей, способных устоять перед соблазном завладеть такой ценностью, а тем более ювелиров. Вы знаете, где он живёт? Я должна сейчас же поговорить с ним.

– Вы с ума сошли! У вас постельный режим. К тому же я не знаю его адреса. Мы встречались дважды и оба раза у Бориса Львовича – когда он заходил за эскизами его отца, чтобы изготовить кулон, и при получении мною заказа, хотя, думаю, для следствия не составит труда его узнать. Танечка, а вы говорили следователю, что на жизнь Бориса Львовича уже совершалось покушение? – спросил Рихтер.

– Нет. Я настолько была шокирована известием о его убийстве и тем, что меня подозревают в нём, что совершенно забыла об этом происшествии. Бедный Борис Львович! Не могу представить, что его больше нет, – произнесла я, всхлипывая, и слёзы невольно снова покатились из моих глаз.

– Слезами горю не поможешь. Нужно хорошо обдумать, кто мог вас подставить. А что представляет собой его помощница?

– Я видела её только один раз. На меня она произвела приятное впечатление.

– Так, Татьяна Павловна, прекращайте рыдать, – строгим голосом сказал шеф. – У меня есть знакомый адвокат. Я сегодня же с ним свяжусь. А сейчас вы должны лечь в кровать и постараться уснуть. Попрошу дежурную сестру дать вам снотворное.

– Спасибо, Александр Ромуальдович!

– До завтра! – сказал шеф, улыбнувшись. – И ни о чём не беспокойтесь. Всё будет хорошо! Я вам это обещаю.

Поняв, что моя выдуманная командировка в Ленинград может задержаться на неопределённое время, я позвонила с сестринского поста родителям, чтобы предупредить об этом.

«Недаром говорят: „От сумы и от тюрьмы не зарекайся“. Кто же всё-таки мог меня так подставить? О том, что я собиралась показать Борису Львовичу очень дорогую антикварную вещь, никому не было известно. Единственным человеком, которому антиквар хотел показать её, был ювелир. Кстати, Зина могла подслушать наш с ним разговор, притаившись за одной из колонн, вернуться в магазин после моего ухода под любым предлогом, убить его, забрать серёжку и спокойно уйти. Неспроста она так быстро засобиралась домой. Кстати, нужно узнать, как был убит Борис Львович и была ли дверь заперта, когда обнаружили его тело, – рассуждала я, всё ещё не в силах поверить в то, что весь этот кошмар происходит со мной и что именно я нахожусь в центре ужасной детективной истории в статусе подозреваемой. – А может быть, серёжка всё-таки не исчезла? Не мог же следователь запомнить все предметы, находящиеся в описи, после того как магазин был опечатан», – тешила я себя надеждой, направляясь в свою палату, рядом с которой на кресле дремал «бдительный» охранник.

Несмотря на то, что в голове продолжали роиться мысли, сильная усталость и снотворное сделали своё дело – я уснула. Весть о моём незавидном положении быстро разнеслась по больнице. На следующий день ко мне заглянул Кабан.

– Привет, Тыква! Слышал, скоро освободишь для меня место, – сказал он, выкладывая на тумбочку фрукты.

– Да, Кабанчик, даже сухарей не успею насушить, как окажусь в каталажке. Ты уж позаботься об этом. Надеюсь, по старой дружбе будешь передачки носить.

– Всенепременно. Слышал, антиквара какого-то замочила.

– Слухами земля полнится.

– Я серьёзно. Правда, что ли?

– Лёха, тебе так не терпится занять моё место, что ты всяким бредням готов поверить?

– А чё тогда этот хмырь за дверью делает?

– Как чё? Меня охраняет.

– А чё тебя охранять?

– Чтобы не выкрали или не добили на месте. Меня же убить хотели.

– Да кому ты нужна, чтобы тебя убивать. Говорят, это ты кого-то грохнула, – разразился хохотом Кабан.

– Вот чудак-человек. Ты сам-то хоть в это веришь? Трудно, что ли, догадаться, что это легенда? – входя в раж, серьёзно произнесла я.

– Да иди ты! Хватит меня разыгрывать.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я – секретный агент под прикрытием, – продолжала я сочинять небылицы, чтобы хоть немного отвлечься от грустных мыслей, тем более что Кабанчик начал вестись на мои бредни. – Меня готовятся заслать в тюремную больницу, чтобы разоблачить одного предателя родины, связанного с американской разведкой. Может быть, даже в наручниках отсюда поведут для маскировки. Ой! Я же тебе секрет государственной важности выдала. Что теперь будет? – будто неожиданно спохватившись, вскрикнула я через минуту. – Лёха, я тебя умоляю, никому ни слова. Иначе вся операция будет на гране срыва. Да и тебе не поздоровится, если сболтнёшь что лишнее. КГБ тебя моментально загребёт. Мало не покажется. Так что завязывай свой длинный язык узлом и не развязывай, по крайней мере, до окончания операции… Ладно, Кабан, иди, – уловив страх в его глазах, сказала я. – У меня здесь встреча с шефом контрразведки назначена. Надо получить дальнейшие указания. Для тебя будет лучше, если он тебя здесь не увидит.

– Удачи тебе, Тыква! – нерешительно произнёс Лёха, закрывая за собой дверь.

«При других обстоятельствах я бы смеялась до колик, но, к сожалению, это был не тот случай», – подумала я, с грустью посмотрев на только что закрывшуюся дверь и вспомнив рассказы Пал Палыча о тюремной жизни. Мне живо представилась шконка, кишащая тараканами, клопами и вшами, которую мне предоставят в вонючей камере человек на двадцать, рядом с парашей. От мысли о тех унижениях, которым меня будут подвергать по ложному обвинению, мне стало не по себе. «А какой это будет позор для моих близких! – думала я. – Лучше бы мне оказаться на месте Бориса Львовича».

В этот день Тася с Люсей заглядывали ко мне. Конечно же, они не верили предъявляемым мне обвинениям, но ничем помочь не могли. Я с нетерпением ждала Рихтера, но и он не принёс мне утешительных вестей:

– Танечка, я говорил с адвокатом. У Игоря Абрамовича, как и у любого другого адвоката в нашей стране, к сожалению, очень ограниченные возможности принимать участие в досудебных разбирательствах. Он обещал помочь только советом и поговорить с одним человеком из органов.

– Спасибо и на этом, Александр Ромуальдович! Это уже кое-что. У меня же есть знакомый следователь! – вдруг вспомнила я. – Виктор. Он недавно перевёлся в Ригу из Подмосковья.

– Ваш бывший?

– Он мне никакой не бывший. Виктор – просто мой друг.

– Друг так друг. Сейчас помощь любого друга не помешает.

Постаравшись перевести разговор на другую тему, я начала расспрашивать Рихтера, что нового в отделении.

– Да всё по-старому. Вас только не хватает.

– Свято место не бывает пусто. Куличиков на него давно метит.

– Ну, уж этому не бывать. Ваше место было и останется за вами, Татьяна Павловна. Будьте уверены.

Я рассказала шефу, как разыграла Лёху, и даже нашла в себе силы посмеяться вместе с ним. Поговорив ещё с полчаса, мы распрощались. Улучив момент, когда дежурная сестра покинула свой пост, чтобы измерить пациентам вечернюю температуру, позвонила Виктору.

– Слушаю, – ответил знакомый голос.

– Виктор, добрый вечер! Извини, что так поздно.

– Танюша! – воскликнул он. – Я всегда рад тебя слышать. Что-то случилось?

– К сожалению, да. Мне нужна твоя помощь.

– Я тебя внимательно слушаю.

– Это не телефонный разговор. Ты не мог бы приехать ко мне в больницу?

– Сейчас же приду. Ты забыла, что я живу в 10 минутах ходьбы от твоего места работы? А твой шеф не заревнует?

– Я лежу в терапевтическом отделении с воспалением лёгких.

– Что тебе принести? – озабоченно спросил Виктор.

– Ничего не нужно. У меня всё есть. Захвати только своё служебное удостоверение. У моих дверей дежурит охранник.

– Тебе кто-то угрожает?

– Нет-нет. Всё расскажу при встрече.

– Хорошо. Буду буквально через 15 минут.

Вскоре в дверях моей палаты появился Виктор с накинутым поверх верхней одежды медицинским халатом. Мы обнялись.

– Я так рад тебя видеть, Танюша! Ну, рассказывай, что у тебя стряслось и почему у дверей охрана, – произнёс он, присаживаясь на стул у прикроватной тумбочки.

– Меня обвиняют ни больше ни меньше, как в убийстве своего знакомого. – И я рассказала ему, как всё было на самом деле, не забыв упомянуть при этом о покушении на жизнь Бориса Львовича 31 декабря прошлого года со всеми подробностями, которые мне были известны.

– Всё это очень странно, – произнёс он, внимательно меня выслушав. – Грабители так не поступают. Да и удар, судя по всему, был нанесён профессионалом.

– Вот и я о том же.

– Надо бы узнать подробности у следователя, который вёл это дело, – задумчиво произнёс Виктор. – А тебе известно, что тогда пропало из магазина?

– В том-то и дело, что ничего. Это мне сам Борис Львович сказал. И, несмотря на оставленные отпечатки пальцев и следы крови на разбитой витрине, преступника так и не нашли.

– Ты говоришь, что двери магазина не были взломаны?

– Совершенно верно.

– Значит, у преступника был свободный доступ в магазин, скорее всего, ключи.

– Дубликат ключей был только у продавца Люси, но её непричастность к этому делу была доказана в ходе следствия.

– Остаётся отмычка. Поскольку преступник шёл на дело, не маскируясь и без оружия, появление твоего знакомого в столь поздний час явилось для него полной неожиданностью. Да ещё сработала сигнализация. Как бы поступил в такой ситуации обычный вор?

– Наверное, постарался бы скрыться с места преступления, захватив с собой пару-тройку антикварных вещей.

– Верно. А как поступил преступник? – задал вопрос Виктор и сам же попытался на него ответить: – Он предпочёл убить антиквара, воспользовавшись антикварным ножом, не побоявшись оставить при этом свои следы на месте преступления. Преступник явно не из криминального мира. Напрашивается вопрос: при каких обстоятельствах он мог так поступить?