Там, где лето. Аметист

– Ванечка, ну что со мной не так! Я ведь учитель! Я люблю детей! – жаловалась она всякий раз мужу, когда они возвращались из детдома. – Мне уже и перед заведующей неудобно: что она думает про меня? Скоро нам и приходить туда запретят. Да еще и эта моя дурацкая мания – девочка. Как будто мальчики не люди. Только девочку мне подавай, и кудрявую. Нет, я просто чудовище!

– Значит, не пришло еще твое время, Надюша. Всё будет, милая. Всё будет, – твердо сжимал ее руку в своей руке Иван, и точно так же твердо сжималось в эти моменты его сердце.

Однажды Надя забежала в детдом внеурочно, без мужа. Во время форточки на работе. В прошлый раз заведующая, стесняясь и краснея, сказала им, что лето на пороге, а у младшей группы что-то и мячи прохудились, и скакалки порвались, а дотацию от государства на этот квартал они уже потратили на закупку новой посуды для столовой. «Вы же все равно что-то приносите. Может, в следующий раз не фрукты и шоколад, а несколько недорогих мячиков да скакалок принесете?» Надя горячо согласилась, купила все, что требовалось, плюс к этому несколько наборов для песочницы, и радостно примчалась в детдом.

Запыхавшись, ворвалась в кабинет заведующей. Та сидела на краешке дивана и держала за руки маленькую заплаканную девочку, лет пяти-шести, с копной кудряшек на голове. На громкий звук обе обернулись.

Надино сердце ухнуло, упало и забилось набатом где-то в районе пола.

Это была она.

– Господи… – только и вымолвила Надя.

Заведующая детдомом была женщиной немолодой, опытной и мудрой. Она сразу все поняла. И когда девочку увели, поведала Наде ее историю:

– Вчера привезли. Зовут Верочкой. Рейсовый автобус столкнулся с фурой. Ее родители погибли, а она как в рубашке родилась. Родственников пока не найдено. Если так и не найдутся, можем потихоньку, спустя какое-то время, готовить удочерение. Вы же не против?

– Против ли я?! – Надя задохнулась. – Она же… она моя! Я это сразу почувствовала! Я ее ждала, я ее искала! Это моя девочка!

Заведующая улыбнулась:

– Если в течение положенного времени родственники не объявятся, приводите супруга. Будем знакомиться.

И Надин мир, бывший последние годы таким серым и беспросветным, вдруг заиграл яркими красками. Она вновь, как девчонка, приглашала мужа на свидания в парки и прыгала по лужам, в которых ярко отражалось июньское солнце («Представляешь, Вань, ее Верочка зовут! Я Надежда, а она Вера! Ну это же знаки!»), стала петь по утрам в ванной и даже упросила супруга затеять в квартире косметический ремонт («Ну отпускные же получили, Ванюш! Можем себе позволить!»). И ждала звонка от заведующей. Жила этим.

И дождалась.

– Надежда Петровна? Если вы не передумали, можете приступать к сбору пакета документов. И начните, наверное, с медицинской комиссии. Верочка вас очень ждет.

Оглушительное, невероятное счастье свалилось из самого космоса прямо Наде на голову. И закрутило жизнь с еще большей силой. Нужно было все успеть, пока лето: и медкомиссию пройти, и ремонт доделать, и комнату обставить для дочери. Дочери! Ах, какое сладкое слово!

– Одевайтесь, – с какой-то странной интонацией произнесла пожилая гинеколог, к которой Надя ходила уже надцать лет и которая знала всю ее печальную историю от А до Я.

Надя оделась, вышла из смотрового и села на стул возле врача.

– Надежда Петровна, я даже не знаю, как вам это и сказать… Но вы беременны, голубушка! – и доктор развела руками.

Надя ахнула и прижала руки к сердцу.

– Да, дорогая. Целых восемь недель. Как это вы пропустили?

– Не знаю… Сама не знаю… Не до того было… – прошептала Надя.

– Поздравляю вас, голубушка! Уникальный случай в моей практике! Который еще и еще раз доказывает, что в этом деле главное – отпустить голову! Вот вам кучка направлений на кучку анализов – и домой, мамочка, радовать будущего отца! Только аккуратненько. Теперь вы хрустальная ваза.

«„Мамочка“, „отца“… слова-то какие… Неужели они обо мне…» – как в тумане Надя шла по коридору клиники. И вдруг ее как током ударило: «Вера! А как же Верочка?» И второй разряд тока: «Ничего не знаю! Никому не позволю! Она моя! А если Ваня будет против… Что ж… Разведусь!» – последнее слово отозвалось внутри уже менее уверенно, но все равно твердо.

– Ваня, слезай. Вот слезай! – вошла в квартиру светящаяся Надя.

Иван стоял на стремянке и шпаклевал стену возле потолка.

– Надь, ну мне совсем немного осталось, давай я закончу, а?

– Нет, слезай! А то от моей новости рухнешь вместе со своей стремянкой.

Иван спустился, вытер руки.

Надя подсунула ему под нос заключение о постановке на учет по беременности.

Он прочел. Молча стянул с головы газетную шапку-пилотку и разрыдался, уткнувшись в буквы, отчаянно воняющие типографской краской.

– Ну что ты, что ты, милый. Все уже хорошо. Все теперь будет совсем хорошо. И навсегда. Помнишь, как ты сам меня успокаивал? Видишь? Ты был прав. Только Ваня… А как же, – Надя запнулась. – А как же Верочка? Как нам теперь поступить?

Иван оторвался от своей шапки и строго взглянул на жену:

– Верочка? А как Верочка? Она наша дочь. Разве есть еще какие-то варианты?

Надя взвизгнула от счастья и повисла у него на шее.

– Только Вань… А как мы справимся с двумя?.. Мы же с тобой эти, как их, учителя, чтоб его! – и она смущенно, но счастливо засмеялась. – Не сложно нам будет?

– Ничего, – шмыгнул Иван носом. – Прорвемся. Возьму вторую ставку. Хотя нет, какую ставку, я ведь тогда детей совсем видеть не буду.

«Детей!» – сладко екнуло в Надиной груди.

– Я подработку найду, – твердо сказал Иван. – Хорошую. Или репетиторством займусь, во. Хороший математик всегда нужен.

И вот этот день наступил. Надя с уже едва заметно округлившимся животиком, в котором (как пообещали на узи) была девочка («Так хотеть девочку, а в итоге будет целых две! Неужели так бывает!»), и Иван пришли в детдом.

В фойе, возле кабинета заведующей, стояла Верочка в красивом платьице, локоны завязаны лентой в пышные хвостики. И то гладила, то обнимала какого-то мальчика лет трех.

Рядом суетились заведующая и воспитательница. Что-то тоже приговаривали, обнимали. Надя с Иваном подошли поближе. Воцарилась тишина. Верочка оторвалась от мальчика, сделала несколько шагов к Наде и робко произнесла:

– Вы моя мама?

В сердце Нади сжалась пружина. Она присела на корточки, взяла девочку за руки и тоже спросила:

– А ты хочешь этого, дорогая?

Верочка кивнула.

– И я этого очень-очень хочу, солнышко.

Верочка показала рукой на мальчика:

– А он?

Надя непонимающе взглянула сначала на мужа, потом на заведующую. Та подошла к супругам и тихо, глухим от переживаний голосом, произнесла:

– Это брат Веры. Мы вам не говорили. Через день после того, как она попала к нам, его нашли среди обломков. Он был в плохом состоянии, думали – не выживет. Но в больнице его выходили, а поскольку родственников так и не нашлось, тоже доставили к нам. Я много говорила с Верочкой, убеждала, что за братиком тоже когда-нибудь придут его новые родители. Но она ничего не хочет слышать. Я не знаю, что делать. Просто не знаю…

– Как это что делать! – вдруг громко сказала Надя.

Оглянулась на мужа, нашла в его глазах что-то неуловимое, но очень нужное ей в эту секунду, подошла к мальчику и опустилась перед ним на корточки:

– Тебя как зовут?

– Генкой, – пробурчал тот, не поднимая глаз.

– Генкой… Как здорово! Как крокодила из мультика про Чебурашку, да? Ты любишь Чебурашку?

– Не. Я хутбол люблю. Буду хутбалистам.

– Хутбалистам! – весело рассмеялась Надя.

Поднялась, смахнула с одежды невидимые крошки, будто окончательно стряхивая с себя прошлую несчастливую жизнь, и задорно произнесла:

– Ну-с, а сына вы нам комплектом завернете или нужно опять все бумаги собирать?

Еще раз оглянулась на мужа и добавила:

– Если что, мы готовы!

Два Гены, Шапокляк и Леонид Якубович

– Добрый вечер! В эфире капитал-шоу «Поле Чудес» и я, его ведущий, Леонид Якубович! Итак, первая тройка игроков…

Хлопнула входная дверь.

– Мааам! Ма-ма! А, опять своего Якубовича смотришь?

– Ой, Любушка, ага, опять смотрю. Сегодня ж пятница. Святое, сама понимаешь.

– А как же. Понимаю. Выходные не задались, если в студию «Останкино» очередные огурцы не приехали.

– Люба! Ну что ты вот опять. Ну должна у меня быть маленькая слабость?

– Должна, должна, мамочка. Я же шучу. Всё в порядке. А папа где?

– Ай, чего-то сегодня психанул, ушёл к себе. Не захотела я летний кубок КВН с ним смотреть, «опять предпочла мне усатого» сказал. И ушёл.

– Юмористы, блин. Пойду зайду к нему, поздороваюсь.

С момента выхода первой передачи «Поле Чудес» Надежда Петровна влюбилась в неё намертво. Всё-таки слова, буквы, а она всю жизнь учителем русского языка проработала. В начале 1990-х на голубых экранах развлечений для интеллигентных людей было мало: одна только молодёжь ярко разодетая своими филейными частями трясёт, и «Поле Чудес» – как отдушина. А второй такой отдушиной стала для Надежды Петровны и её мужа, такого же простого учителя, – дача. Купили они её примерно в то же время, что и «Поле Чудес» появилось.

Задумывалась дача как садово-огородное подспорье для выращивания детей: их у супругов было аж трое, а 1990-е не зря лихими называли. А потом стала самым настоящим хобби: катала свои закатки Надежда Петровна лихо, самозабвенно, филигранно, в лучших домах Парижа дрались бы за её хрустящие огурчики да лечо из болгарского перца (если бы, конечно, знали об их существовании). Батареями свои баночки Надежда Петровна выстраивала. Все-все соседи и друзья, не говоря о родственниках, были обеспечены каждый сезон мощной закаточной артиллерией вплоть до майских праздников.

«Поле Чудес» – это пятница. А за нею, как водится, – суббота. И на эту августовскую тёплую субботу на семейный обед в гостеприимный уютный дом Надежды Петровны и Ивана Сергеевича, где они жили с младшей дочерью Любашей, были приглашены старшие дети, уже жившие отдельно: дочка Верочка, воспитателем в детском доме работавшая, да сынок Генка – известный футболист, член сборной страны. Поболтать, пообниматься, о делах друг дружки справиться ну и закаток набрать, сколько увезёшь, как без этого. «Месячник Маминого Урожая» – так шутливо называли август в этой семье.

И вот суббота, все в сборе, стол накрыт, запахи картофельного пюре и жареной в чесноке курочки по всему двору расплываются. Всех своих любимых за стол Надежда Петровна пригласила, а сама торжественная, радостная – необычная – стоит, не садится.

– Давайте, давайте, рассаживайтесь скорее. Генка! Папе стул из спальни захвати! Ну вот. Уселись? Так, как это начать…

– Мам, все в порядке?

– А ты посмотри на нее, Вер. Светится как хрусталь вон в секции. Там какое-то уж очень «в порядке», судя по всему.

– А ну цыц, малышня! – прозвучал отцовский голос.

«Малышня» прыснула и закатила глаза.

– Надюш. Что такое? Ты что это там вертишь за спиной? В лотерею небось наконец выиграла?

– Нет, Ванечка! Не у-га-дал! – и победным жестом Надежда Петровна выставила вперед руку с большим конвертом.

Выждала эффектную паузу.

– В Москву меня пригласили! На «Поле Чудес»! Я давно заявку отправляла, уже и не надеялась. А оно возьми и приди!

И постбальзаковская Надежда Петровна, обладающая парой десятков лишних килограммов, вдруг запрыгала на носочках, как девочка.

– Ой, мам, ты что!

– Да не может быть!

– А нам чего не говорила? Вот тихоня!

– А уже решила, в чём поедешь?

– А съёмки-то, съёмки когда?

– Тихо, тихо, сейчас расскажу. Съёмки, значит, через две недели. Даже не верится, что свеженькое повезу, с пылу с жару! А что это вы притихли? Да неужто вы думаете, что я к Лёнечке Аркадьевичу с пустыми руками приеду? Все, значит, везут, а я что, рыжая? Ну уж дудки! У меня урожай – всем урожаям урожай! И к тому же это ж моя мечта! Много-много лет! Я уже и баночки присмотрела, какие возьму. Одну трёхлитровочку с корнишончиками, двухлитровку с помидорками зелёными и поллитрушку лечо!

– В общем, народ, здесь главное – сразу себе уяснить, что спорить бесполезно, – засмеялся Генка и обнял Надежду Петровну. – Ой, мам, какая ж ты у нас всё-таки умница. Мы тобой гордимся! Правда, народ?

В коридорах «Останкино» Надежде Петровне было, прямо сказать, немного боязно. И банки в сетке так же пугливо стучали друг об дружку – поддерживали морально хозяйку, как могли. Нет, их, конечно, хотели у нее отобрать, пообещали, что сохранят в лучшем виде и до студии донесут, но где там… Не тот человек была Надежда Петровна, чтобы просто так, за здорово живёшь, расстаться со своими закатками. И главное, спросила эта девица ещё так надменно:

– А что у вас там в банках? Сметана?

«Сама ты сметана!» – хотела ответить Надежда Петровна, но только посмотрела на неё выразительно и сказала свысока:

– Подарок для Леонида Аркадьевича. Понесу сама.

Девица пожала плечами и сообщила:

– Вам в самый конец коридора, последняя дверь направо. К главному редактору развлекательных программ Роману Андреевичу.

Надежда Петровна сухо кивнула и отправилась. Банками позвякивая.

Чудно в «Останкино». Шумно, суетливо. И главное – люди бегают все какие-то смутно знакомые. Вот как будто вчера только ты их в какой-то передаче по телику видел.

Дошла до последней двери направо. Постучала. Услышала: «Да-да!». Вошла. И чуть банки не выронила.

В большом, прокуренном, заваленном бумагами кабинете прямо на столе сидел большой натуральный… крокодил Гена, а рядом с ним в шикарном кресле руководителя, нога за ногу, элегантная старуха Шапокляк с сигаретой между пальчиков.

Увидели Надежду Петровну, вскочили, засуетились:

– Так, вы – Надежда из первой тройки игроков, да? Проходите, не стесняйтесь. Да-да, – посмеиваются, – все удивляются, когда нас видят. Мы младшими редакторами работаем здесь на полставки, уже несколько лет. Вместе с Романом Андреевичем из книжного издательства сюда перешли. Он замечательный редактор, всё вам сейчас расскажет. Подождите минутку, скоро появится.

– И она выыыыыыигррррала! Да! Да! Да! Надежда Петровна из Минска выиграла ав-то-мо-биль! Все капитал-шоу «Поле чудес» поздравляет вас, дорогая вы наша Надежда Петровна! А с вами, уважаемые телезрители, мы прощаемся ровно на одну неделю! И дай вам бог!

@kate_words

ДАР АМЕЛИНДЫ

_

Ирина Игнатьева

Дар Амелинды

Амелинда родилась раньше срока. В пору, когда лавандовые поля ещё только начинают цвести, обволакивая Предгорье ни с чем не сравнимым ароматом. А волшебство витает в воздухе, порой даже становясь чуточку осязаемым для случайно забрёдшего в эти места путника.

Обычно маленькие феи появлялись на свет поздней осенью. Когда заканчивались летние заботы и беспокойная пора сбора урожая. А магическая суматоха вокруг стихала и уступала место тёплой осенней тишине и дождливому спокойствию. И семейства волшебных существ привычно занимали свои уютные маленькие жилища в сени крепких деревьев. Готовясь к прибавлению уже в покое и тепле. Не волнуясь за безопасность своих пока ещё бескрылых деток.

А после, весной, молоденькие феи, наконец обзаведясь сияющими крыльями, сливались с магией «своей» стихии. И именно от соединения с ней получали магический дар.

Но это прелестное волшебное дитя нарушило привычный для своего вида цикл.

– Сложно ей будет в такой суете пока без крыльев, лето ведь в самом разгаре, – сетовали сочувствующие феечки.

– Может, пока спрятать дитя у нас? – заботливо предлагали участливые дриады.

– Ах, до срока не усидела, проказница! Будет непоседливой и вредной феей! – шептались и остальные обитатели Предгорья. – Жди хлопот.

Но родители решили иначе. И Амелинда с рождения погрузилась в суетливую действительность волшебного народца.

– Это возмутительно! – тонкие крылышки трепетали очень быстро, стараясь удержать в воздухе весьма упитанное тельце.

Амелинда про себя прозвала его «хомячество». Производное от «величество» и названия вечно что-то жующего лесного зверька.

Король фей, грозно читающий очередные воспитательные проповеди её родителям, со стороны смотрелся весьма комично. По её мнению.

– Ей давно уже пора определиться с выбором стихии. Так и крылья скоро окостенеют без магической подпитки. А ваша дочь до сих пор играется! То плавает с русалками за границу Предгорья, то подбивает кротов вырыть подземные катакомбы и устраивает в них игральную залу! С азартными играми на кристаллы! И ещё…

Амелинда закатила глаза. Фея тактично помалкивала о том, что её дар уже давно пробудился. Вот только ни к одной стихии он не принадлежал.

Нет, маленькая волшебница прекрасно ощущала магию и воды, и воздуха. И ладила с огненными саламандрами. И даже пару раз обменяла сладкий цветочный нектар на товары земляных троллей.

Но никакого ограничения одной стихией не испытывала. Поначалу Амели просто не понимала, что с ней происходит. Думала, что всё идёт как и у остальных фей. Со временем девушка поняла, что дар проснулся. Без выбора и ритуалов. Сам собой. И решила, что знать об этом никому не следует.

Феи по натуре своей были жуткими трусами и паникёрами. Любое событие, нарушающее устоявшийся ход вещей, было для них сродни грому на голову. Их силы во многом зависели от состояния природы. А оно, в свою очередь – от их колдовства. Феи защищали окружающий их мир, оберегали его, помогали растениям, животным. А у Амелинды с чарами созидания дела шли не очень. И девушка держала всё в тайне, как можно дольше стараясь откладывать момент, когда все узнают о её способностях.

– Церемонию проведём через два дня, в новолуние. И чтобы до этого сидела, как полевая мышь в соколиную охоту!

И «хомячество» неспешно выпорхнул из дома её родителей.

– Что ему надо? Что он тут забыл, да ещё перед Ночью Выбора? – обитатели Предгорья перешёптывались, не скрывая своего возмущения.

Зря сказания и легенды говорили о дружбе и согласии между феями и лесными эльфами. Эти два народа на дух не переносили друг друга. И если феи созидали, преобразовывали магию самой природы ей же во благо, то их остроухие соседи были экспериментаторами. Не гнушались изучать, к примеру, человеческое колдовство и некромантию. Участвовали в войнах, активно торговали. И представителям эльфийской породы, особенно знатным, в краю фей были не рады. Но дипломатия есть дипломатия.

Амелинда, сидя в своём домике, сгорала от любопытства. Все вылазки до ритуала оказались под запретом. И как назло, именно в это время чума дёрнула приехать в Предгорье эльфа. Настоящего эльфа! Девушке оставалось только надеяться, что после ритуала её не запрут где-нибудь «до выяснения всех обстоятельств» и ей удастся увидеть и (чем орк не шутит?) поболтать с остроухим.

Мягкое платье из лепестков лаванды чудесно оттенило её серые глаза с будто обведённой тёмным ободком радужкой. Лунные пряди волос переплелись в десятки тонких кос, сложенных заботливой материнской рукой в причудливые узоры. Серебристые крылья от волнения трепетали с бешеной скоростью.

На поляне, перед камнями выбора, уже собирались маленькие волшебники и волшебницы. Амелинда знала, что в катакомбах уже неделю принимали ставки: какая из стихий согласится принять проказливую фею?

А напротив, небрежно прислонившись плечом к стволу священного ясеня, со скучающим видом стоял эльф.

«Не такой уж огромный, даже пониже земляного тролля… А разговоров-то!» – мелькнуло в голове Ами.

Эльф встретился с ней взглядом на секунду и нахально подмигнул.

– Кхе, кхе! Амелинда, я тебя спрашиваю, – голос короля вывел её из роя мыслей. – Готова ли ты принять дар?

Девушка задержала дыхание. Потом медленно выдохнула сквозь сжатые зубы. И наконец выдала:

– Да.

Её ладонь положили на первый камень. Пересекающая его руна отозвалась тёплом. Но не засияла, как это должно было быть, если стихия принимала фею. Не залились светом и остальные три.

На поляне повисла тишина. Феи растерянно переглядывались. Кто-то мысленно прощался со ставкой. Король пытался решить, как вести ритуал дальше. Родители переводили непонимающие взгляды с камней на дочь, потом – друг на друга.

– А я думал, таких уже не осталось. Да и вообще, что это все сказки, – раздался у ясеня удивлённый голос.

– Не до тебя сейчас, эльф, – раздражённо отмахнулся «хомячество». – Такого не было со времён… Да вообще на моей памяти не было! Чтобы фея оставалась без ма…

– Да от неё магией за версту разит, – хохотнул остроухий гость, оторвавшись наконец от так полюбившегося ему дерева.

Подошёл ближе и уселся на корточки рядом с алтарём.

– Скажи, дорогуша, ты ведь уже давненько приколдовываешь? Без стихий и чьего бы то ни было разрешения.

Амелинде под обрушившимися взглядами захотелось испариться. «Надо будет разузнать, наверняка есть какое-нибудь заклинание исчезновения. Очень бы пригодилось!» – обречённо подумала фея и выдала вслух:

– Да.

По рядам крылатых волшебников пронёсся дружный вздох. «Как это?», «Это невозможно!», «Так не бывает…» – посыпались со всех сторон.

– Я читал про такое, – эльф всё с большим интересом поглядывал на девушку. – Фея, силы которой не зависят от воздуха или воды. Которая может применять любые чары, преобразовывать чужое колдовство, и силы которой ничем не ограничены. Фея желаний.

Тишина снова накрыла поляну. Только теперь она была недоброй, густой и липкой, как туман. Амелинда похолодела. Среди маленького народца феи желаний считались проклятыми существами. И изгонялись за пределы их маленького мира.

Король медленно повернулся в её сторону. И Амели поняла, что теперь точно всё пропало…

– Правду говорят, феи – невыносимый народ! – эльф отломил кусок яблока, капнул в пробку гномьего самогона и протянул совсем поникшей спутнице.

Амелинде было невыносимо плохо. Ещё вчера она была счастлива и беззаботна, устраивала проказы и шалости, а теперь она – изгнанница.

И как жить дальше бедной маленькой фее? Особенно когда рядом этот наглый эльфийский хмырь.

– У-у-у-у, забери тебя орк! Кто тебя за язык тянул? Ну жила бы я дальше, все меня жалели бы, что не досталось дара, а я бы потихоньку колдовала себе. Не-е-ет, тут нарисовался ты и всё всем растрепал!

Самогон обжёг, выбив из неё дух на несколько секунд. А её спутник довольно осклабился своей идеальной эльфийской улыбкой:

– Не нуди, ты же не такая. Вон, на тебя даже ставки делали, я слышал. Зато теперь сама себе хозяйка. Подучишься немного, постажируешься в нашем лихолесье. Посмотришь мир.

То ли в ход пошла знаменитая эльфийская сила убеждения, то ли самогон подействовал, но предложение начало казаться Амелинде весьма заманчивым. А собственное положение – не таким уж печальным и безрадостным.

Её мир, скорее всего, навсегда закрыл перед ней завесу. Но она на пороге нового – огромного и неизведанного, куда больше чем их лавандовое поле и волшебный лес.

– Но ты всё равно хмырь! – пробурчала девушка порядком заплетающимся языком. – Давай свой самогон!

Жаркая летняя ночь плавно укутала землю. Тихо стрекотали цикады, воздух был наполнен ароматом ночных цветов.

В такие ночи хочется безумства. А в голове рождаются самые смелые мысли и желания.

– Итак, чего же ты хочешь? – сладко пропела фея, разглядывая вызвавшего её человека. – Амелинда – честная фея, на результат ещё никто ни разу не жаловался.

⠀Человек торопливо ответил. А серые глаза довольной феи хитро блеснули в лунном свете.

Ловушка для ведьмы

Серебристые крылья переливались и трепетали, от тонкой фигурки, прикрытой лишь клубящейся радужной пыльцой, было невозможно отвести взгляд.

И весь этот умилительный образ совсем не вязался с тем потоком грязной ругани, что извергало сие прелестное существо.

Значение некоторых слов молодая колдунья даже не знала.

– Подожди, не сердись! У меня есть подарок для тебя! – после этих слов ведьма Линара поставила перед маленьким существом плошку с молоком и положила драгоценный зелёный камушек.

Фея замолкла, брезгливо разглядывая подношение, а затем фыркнула:

– Ну кто, кто вас всех учит этому бреду? Про молоко и все эти безделушки! Эльфы, все эти подлые эльфы, чтоб их острые концы поотсохли, и я не про уши!

Лина непонимающе уставилась на маленькую собеседницу.

– Чего таращишься, чучело? Ох, как вы, люди мне надоели за последние полвека… Столько хотят, ничего не знают, а потом ещё и претензии по итогу сделки.

– Какой… сделки? – ведьмочка осторожно присела напротив, лихорадочно соображая, чем угодить фее, раз подарки пришлись не по вкусу.

– Ну, ты же меня вызвала? Целый ритуал вон провела, не побоялась. Хоть дерьмовые, но дары приготовила, – фея пристально посмотрела на растерянное девичье лицо: кругленькое, покрытое веснушками и обрамленное золотисто-рыжими волнами. – Значит, хочешь что-то попросить. А я возьму определённую плату.